Повелитель войн
Часть 62 из 64 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Эгил, подобно мне, держался позади своих воинов, предоставив брату играть роль предводителя «стены щитов». Норманны разбили одно из «свиных рыл», навалив перед собой груду окровавленных трупов, и теперь противостоящие им скотты ограничивались оскорблениями и добавлять свои тела в кучу не спешили. Их строй съежился – не только по причине потерь, понесенных во время первого яростного натиска, но и потому, что все «стены щитов» имеют склонность сбиваться вправо. Когда она сближается с врагом, и мечи, копья и секиры норовят найти уязвимое пространство, люди инстинктивно жмутся правее, под защиту щита соседа. Именно так поступили скотты, создав тем самым маленький разрыв в конце линии – зазор между обрывистой долиной реки и «стеной». Он был всего в два или три шага в ширину, но Торольф не устоял перед искушением. Он разбил брошенных против него отборных воинов Константина, а теперь разглядел шанс обойти вражеский фланг. Если ему удастся вклиниться в зазор и расширить его, мы сможем зайти в тыл шотландской «стене щитов», создав ей угрозу, и тогда начнется паника, которая быстро распространится по всей вражеской линии.
Торольф не посоветовался ни с Эгилом, ни со мной – просто переместил часть лучших своих бойцов на правый фланг, потом вышел из «стены щитов» и стал осыпать скоттов насмешками, вызывая кого-нибудь выйти и сразиться с ним. Никто не отважился. Торольф могучий воин: высокий, широкоплечий, с суровым лицом под блестящим шлемом, увенчанным орлиным крылом. В левой руке он держал щит с родовой эмблемой в виде орла, а в правой свое излюбленное оружие – тяжелую боевую секиру на длинной ручке, прозванную им Кровопийцей. На шее у него висела золотая цепь, могучие руки унизаны браслетами. Он выглядел именно тем, кем являлся, – снискавшим в боях славу норманнским героем.
Расхаживая вдоль линии, он неожиданно свернул и побежал к прогалу, призывая своих следовать за ним. И они последовали. Первого из противников Торольф свалил ударом таким мощным, что Кровопийца отбил в сторону щит и разрубил шотландца от плеча до сердца. Торольф взревел, устремляясь вперед, но топор засел в ребрах жертвы, и копье ударило ему в бок. Норманн издал крик, перешедший в вопль, когда он споткнулся, и скотты набросились на него. То были воины из резерва, которых Константин расторопно отрядил заткнуть брешь. Замелькали мечи и копья, и Торольф Скаллагримрсон умер на берегу реки, в изрубленной и исколотой кольчуге, обагрив кровью камыши, растущие по краю бурливого потока. Шотландец, копье которого первым достало Торольфа, вырвал из руки убитого Кровопийцу и с такой силой обрушил его на щит следующего норманна, что тот кубарем полетел с обрыва к реке. Скотты забросали его копьями. Он скатился в воду, заалевшую от погрузившегося под тяжестью доспеха тела.
Последовавшие за Торольфом воины проворно отступили, и пришел черед скоттов издеваться и дразнить. Копейщик, убивший Торольфа, потрясал Кровопийцей, приглашая нас подойти и погибнуть.
Я шагнул к Эгилу.
– Этот ублюдок мой, – прорычал Эгил.
– Мне жаль.
– Он был хорошим братом. – В глазах у Эгила стояли слезы. Потом он извлек меч, Аддер, и указал на шотландца, размахивающего секирой Торольфа. – И этот человек – мой.
Большой барабан, скрытый за спинами людей Анлафа, заговорил в новом, ускоренном ритме, и раздался могучий рев. Норманны Анлафа двинулись вниз по склону.
* * *
Норманны издавали боевой клич и шли нестройной толпой. Многие являлись ульфхеднар и считали себя неуязвимыми. Они верили, что посредством своей ярости и жестокости способны рассеять отряд западных саксов на левом крыле Этельстана. Я не знал, что Этельстан переместился на этот фланг и принял командование уэссекцами. Увидев, что норманны перешли в атаку, король приказал отходить.
Это один из самых сложных маневров, что могут выпасть на долю полководца. Чтобы «стена щитов», отступая, не рассыпалась, требуется дисциплина. Делая шаг назад, воины должны следить, чтобы их щиты соприкасались, и все это время они видят, как на них накатывается визжащая орда. Но западные саксы были в числе лучших наших людей, и до меня доносился голос, повинуясь которому они шаг за шагом пятились. Тем, кто оказался ближе к ручью, мешал овраг. Пространство сужалось, и воины с фланга перестраивались, образуя еще одну шеренгу позади третьей. По мере медленного отступления боевая линия войск Этельстана принимала форму лука. Потом, отойдя шагов на двадцать, уэссекцы остановились, заклацали щитами, выравнивая строй, и тут норманны врезались в них. Атака получилась хаотичной, самые отважные первыми добрались до западных саксов. Они мчались прыжками, словно рассчитывая с разгона проскочить через ряды врага, но их встретили копья и сомкнутые щиты. Уэссекцы не дрогнули. Наступление норманнов разбудило остальную линию Анлафа, она двинулась вперед, и битва возобновилась: снова послышались звон клинков и стук щитов, раздались крики. Чернощитники Страт-Клоты подбирались к моим людям, скотты оттаскивали мертвецов, расчищая себе путь. Руководил ими воин с секирой Торольфа.
– Ублюдок, – рыкнул Эгил.
– Стой! – крикнул было я, но Эгил уже ушел, выкрикивая своим приказ расступиться.
Шотландец заметил приближение противника. По лицу его пробежала тень тревоги, но потом он издал боевой клич, выставил крашенный синим щит и замахнулся секирой на Эгила, выскочившего из нашей первой шеренги.
Болван был тот шотландец. Он, похоже, чаще орудовал мечом и копьем, секира была для него непривычным оружием, и он нелепо взмахнул ею в расчете грубой силой удара сбить в сторону щит Эгила. Тот резко остановился, отклонился назад, секира пролетела мимо, и пока шотландец отчаянно пытался справиться с ней, Эгил нанес укол. Аддер вонзился скотту в живот, тот согнулся от боли, и Эгил впечатал ему в лицо украшенный изображением орла щит. Потом провернул меч, дернул вверх и высвободил, выпуская из раненого кишки. Те вывалились прямо на труп Торольфа. Секира упала в реку, а Эгил снова и снова заносил Аддер, изрубив умирающему голову и плечи, пока один из норманнов не оттащил его, так как скотты шли отомстить за своего.
– Чувствую себя бесполезным, – буркнул я.
– Предоставь это молодым, – терпеливо возразил Финан. – Ты их к этому готовил.
– Нам нужно сражаться!
– Если дойдет до стариков, значит дело совсем плохо. – Ирландец повернулся посмотреть на западных саксов Этельстана. – Держатся молодцом.
Западные саксы продолжали пятиться, но сохраняя порядок, загибая линию и увлекая за собой мерсийцев из центра. Анлаф, по моим расчетам, уже праздновал победу. Его превосходящие числом силы не прорвали «стену щитов» Этельстана, но заставляли ее отступить, и вскоре она окажется прижатой к более крупному из потоков. Я видел Анлафа: он скакал на громадном вороном, приказывая своим наступать по всей линии. Он обнажил меч и ткнул им в нашу сторону, его уродливое лицо было перекошено от ярости. Он верил в победу и что его план работает, но требовалось еще сломить нас. Анлаф подъехал к Константину и крикнул что-то, чего я не мог разобрать из-за шума битвы, но Константин пришпорил коня и отдал приказ своим людям.
Те снова двинулись вперед. Теперь на кону стояла гордость. Кто первым сломит наш строй? Норманны крушили левый фланг и центр Этельстана, а скотты пытались доказать, что не уступят воинам Анлафа. Домналл проложил себе путь в первую шеренгу с секирой в руке и повел атаку против Эгила, тогда как принц Селлах шел против моих людей. Воины Селлаха наскакивали с криком. Некоторые из них угодили в ямы, другие напирали сзади и спотыкались о трупы, но шотландцы шли, опустив копья и размахивая топорами. Я бросил еще один взгляд на западный гребень, ничего не увидел и отправился на помощь своим воинам. Берг, руководивший левым моим крылом, командовал крепче держать щиты, но в скоттах бурлила ярость, делавшая их ужасными. Я видел, как упал Ролла с раскроенным секирой шлемом. Видел, как Селлах прорывается в брешь и убивает Эдрика, бывшего некогда моим слугой, а за Селлахом проникают другие. Окровавленный меч принца нацелился теперь на Осви; тот принял удар на щит и нанес укол саксом, но клинок уперся в щит Селлаха. Сын Константина был опьянен яростью боя. Он двинул Осви щитом, опрокинув на спину, и проревел вызов воинам в третьей шеренге. Один из них рубанул секирой, Селлах отбил ее мечом, потом сделал выпад, стараясь достать Беорнота, но тот отвел клинок саксом, и шотландец снова пустил в ход щит. Осви удалось каким-то чудом подняться, правую его ногу достало копье. Селлах завел меч для следующего укола. Его яростная атака сыграла роль «свиного рыла», которое вклинилось в мой строй на две шеренги. Принцу оставалось одолеть Беорнота, и он окажется в тылу нашей линии, а следом за ним хлынет множество бойцов. «Стена щитов» будет пробита, битва проиграна, и Селлах понимал это.
– Ко мне! – крикнул я оставленным в резерве людям Финана и бросился к тому месту «стены», где издающий победные кличи принц молотил Беорнота щитом с железным умбоном. Отстранив Беорнота, я толкнул свой щит вперед, отпихивая Селлаха. Я был крупнее, выше, тяжелее, чем принц, и не уступал ему в ярости, и от моего толчка он отшатнулся. Шотландец узнал меня. Он всегда хорошо относился ко мне, но теперь жаждал убить. Ему пришлось в детстве жить у меня заложником, и я воспитывал его, учил обращаться со щитом и мечом и проникся к нему симпатией, но теперь тоже хотел убить. Финан был рядом, его люди позади нас. Вместе мы двинулись вперед, затыкая проделанную Селлахом брешь. У принца был длинный меч, у меня Осиное Жало.
– Пошел отсюда, мальчишка! – прикрикнул на него я, хотя он давно был уже не мальчишка, а взрослый воин, наследник шотландского престола, вполне способный выиграть эту битву для своего отца и для Анлафа.
Длинный меч – не подходящее оружие для «стены щитов». Селлах нанес колющий удар, я принял его на щит и, продолжая давить, оттеснял клинок. Это заставило принца повернуться, я еще сильнее двинул вперед тяжелым щитом, а Финан, располагавшийся теперь справа от меня, заметив щель, совершил выпад, норовя пробить кольчугу Селлаха в районе пояса. Тот инстинктивно опустил щит, отбивая сакс ирландца, и тем самым открыл дорогу для Осиного Жала. Он понял это. Парень посмотрел на меня, осознавая, что совершил ошибку, и в глазах его отразилась почти мольба, когда я просунул сакс поверх его щита и перерезал ему горло. Кровь брызнула мне в лицо, ослепив на миг, но я чувствовал, как Селлах, падая, тянет за собой Осиное Жало.
– Неплохо для стариков, – проговорил Финан и полоснул саксом бородатого, покрытого кровью шотландца, пытавшегося отомстить за Селлаха. Он разрубил ему кисть, потом повел меч вверх, рассекая противнику щеку. Тот попятился, и Финан не стал его преследовать. Кто-то оттащил тело Селлаха за нашу «стену щитов». На принце была дорогая кольчуга, позолоченные ножны с драгоценными камнями, пояс с серебром и золотая цепь на шее – мои люди знали, что после боя я поделюсь с ними добычей.
Дружинники Финана заткнули дыру в «стене». Скоттов разъярила гибель принца – они отступили от кровавой линии трупов, но готовились напасть снова, и возглавить их должен был Домналл. Он появился справа от меня, призывая своих отомстить за Селлаха. Это был настоящий великан, снискавший репутацию зверя в бою, и теперь ему хотелось сражаться. Домналл стремился прорубить себе дорогу через нашу «стену щитов» и забрать мою жизнь в уплату за жизнь принца. С яростным рыком он перепрыгнул через тела убитых, и Финан вышел ему навстречу.
Это был поединок здоровенного свирепого шотландца с длинным мечом против низкорослого ирландца, вооруженного саксом, но Финан был самым проворным фехтовальщиком из всех, кого я знал. Скотты подались было вперед, но остановились, наблюдая за Домналлом. То был военачальник их короля, человек бесстрашный и овеянный славой. А еще в нем бурлила ярость. Ярость хоть и выигрывает битвы, но одновременно ослепляет воина. Шотландец замахнулся огромным мечом на Финана, тот сделал шаг назад. Домналл двинул вперед щит, намереваясь сбить противника с ног, но ирландец скользнул вбок, и его сакс метнулся, пронизав кольчугу Домналла повыше запястья держащей меч руки. Финану пришлось отойти еще, когда окованный железом щит описал дугу, предназначенную повалить ирландца на землю, но тот со змеиной гибкостью уклонился вправо, и сакс метнулся к сжимающей щит руке. Продолжая уходить вправо, мой старый друг сблизился с врагом, ткнул мечом, который пробил кольчугу Домналла, кожаную поддевку и вошел в ребра под мышкой. Домналл отшатнулся, раненый, но не побежденный, и слепая ярость ушла из него, сменившись холодной решимостью.
Скотты горланили, поддерживая Домналла, точно как мои люди подбадривали Финана. Домналл испытывал страшную боль, но это был могучий человек, способный терпеть страшную боль и продолжать сражаться. Он оценил быстроту ирландца, однако решил, что может возместить ее грубой силой, и снова занес меч в ударе, способном повалить быка. Финан принял на щит удар, оказавшийся достаточно сильным, чтобы вывести его из равновесия, а следом щит Домналла врезался в коротышку. Мой друг повалился навзничь. Шотландец бросился было добивать, но остановился, поскольку ирландец мгновенно вскочил. Верзила-шотландец укрылся за своим порубленным щитом и выставил меч, приглашая Финана атаковать. Его расчет строился на том, чтобы держать ирландца на дистанции длины меча, и тогда тот не сможет причинить ему вреда своим коротким саксом.
– Ну, ублюдок, давай! – прорычал скотт.
Финан, приняв приглашение, двинулся вправо, подальше от меча Домналла, но споткнулся о лежащего на земле раненого и покачнулся. Он взмахнул рукой в попытке восстановить равновесие. Заметив, что противник приоткрылся, шотландец нанес укол. Однако Финан только сделал вид, будто споткнулся. Оттолкнувшись правой ногой, он мгновенно перенес вес на левую, опустил щит, отражая нацеленный в середину туловища укол, и с ошеломительной быстротой рубанул Домналла саксом по шее. У блестящего шлема шотландца имелась кольчужная бармица, но сакс прорезал ее, хлынула кровь, а Финан, стиснув зубы, потянул клинок назад, словно пилу, и Домналл упал. Взревев от ярости, скотты полезли через убитых и умирающих, горя желанием отомстить за вожака, и Финану пришлось юркнуть под прикрытие «стены щитов». Я приказал строю сместиться вперед, к валу из трупов, и вскоре послышался глухой стук щитов о щиты. Мы сдерживали напирающего врага. Давящий на мой щит противник кричал, брызгая слюной. Я уловил запах эля в его дыхании, чувствовал на щите удары, когда он пытался дотянуться саксом до моего брюха. Ему удалось при помощи умбона отбить мой щит в сторону, а его меч скользнул по поясу. Потом шотландец издал сдавленный крик, когда Видарр Лейфсон разрубил ему плечо секирой, и в этот же миг секира из второй шеренги шотландцев обрушилась на мой побитый щит. Удар рассек железный обод и раздробил доску. Я отвел щит с топором вбок, раскрывая скотта, и Иммар Хергильдсон, такой перепуганный поутру, ткнул из второго ряда копьем, и тот упал.
Мы отбили их. Враги атаковали с необычайной свирепостью, но нас защищал вал из тел. Невозможно держать плотный строй, когда перелезаешь через убитых и раненых, и шотландской храбрости тут оказалось мало. Наша «стена щитов» стояла крепко, а их разбрелась, и они снова отступили, не желая умирать под нашими клинками. Видарр Лейфсон зацепил труп Домналла секирой и подтащил богатую добычу к нашим рядам. Скотты сыпали издевками, но вновь нападать не спешили.
Оставив сына руководить «стеной щитов», мы с Финаном вернулись в тыл.
– Мне казалось, ты уже староват, чтобы сражаться, – проворчал я.
– Домналл тоже был стар. Не стоило ему соваться.
– Он тебя поранил?
– Одни ушибы. Жить буду. А куда твой нож делся?
Я опустил глаза и увидел, что моего маленького ножа нет. Чехол, привешенный к одному из моих оружейных поясов, срезали. Скорее всего, этот сделал тот брызжущий слюной скотт, что ухитрился достать меня саксом. Он был левшой и, сумей приблизить острие еще на дюйм, полоснул бы по животу.
– Какой от этого ножа был прок? – отозвался я. – Только еду резать.
Если это происшествие окажется самым опасным в битве, я смогу счесть себя везунчиком.
Мы отправились навестить раненых. Здесь нашли Хаука, сын Видарра, которого перевязывал незнакомый мне священник. То была первая его битва, и, судя по изрубленной кольчуге и окровавленному правому плечу, она обещала стать последней. Рорик сваливал в кучу добычу, включая богатый шлем Селлаха с инкрустацией золотом и увенчанный орлиными перьями. Если мы выживем, то найдем на поле боя еще немало чем поживиться.
– Возвращайся в строй, – велел я Рорику.
Гибель Селлаха и Домналла дала очередную передышку. Скотты атаковали, едва не прорвав наш строй, но мы устояли, и теперь нас разделяло еще большее число тел, частью бездыханных, частью умирающих. Стоял чересчур знакомый запах крови и дерьма. Я посмотрел налево и увидел, что мерсийцы тоже держатся, но наша линия, пусть и укоротившаяся по ширине, остается пугающе тонкой. Резервы у мерсийцев, похоже, вовсе иссякли, а на земле за стеной лежало очень много раненых. Анлаф переместился на свое правое крыло, которое оттеснило дружины Этельстана к дороге, и это означало, что северная оконечность моста находится в руках у норманнов. Путь на Сестер был открыт, если не считать малочисленного заслона из западных саксов, образовавших «стену щитов» на южном конце моста, но Анлафа это мало заботило. Сестер мог подождать, все, что пока требовалось Анлафу, – это прижать нас к реке и перебить, и потому он криками побуждал своих норманнов убивать западных саксов. От войск на том участке отделился всадник и помчался галопом позади нашей «стены щитов», и я увидел, что это епископ Ода.
– Лорд, бога ради! – вскричал он. – Королю нужна помощь!
Помощь требовалась нам всем. Враг чуял победу и все сильнее давил на наше левое крыло и центр. Западные саксы попробовали отбить северное предмостье, но не преуспели, и теперь, подобно мерсийцам, с трудом сдерживали натиск. Анлаф сосредотачивал против уэссекцев резервы. У него резервы имелись, а вот у нас почти никаких, но Стеапа и его конница до сих пор оставались в засаде.
– Ну хоть немного воинов! – воззвал Ода.
Я взял дюжину, решив, что больше выделить не смогу. Мерсийцы располагались ближе к Этельстану, но их «стену щитов» нельзя было оголять. Вся наша линия укоротилась теперь вдвое и оставалась опасно тонкой, но самая яростная схватка кипела сейчас там, где развевалось яркое знамя Этельстана. Ода вел свою лошадь рядом с моей.
– Король настоял на личном участии в бою! Ему не следовало вставать в первый ряд!
– Он государь, ему положено вести! – возразил я.
– Где же Стеапа? – спросил Ода, и в голосе его прорезалась паника.
– На подходе! – крикнул я, надеясь, что прав.
Потом мы достигли места, куда сносили раненых уэссекцев, и я повел своих к шеренгам, расталкивая людей и требуя, чтобы нам дали пройти. Фолькбальд, здоровяк-фриз, и его двоюродный брат Вибрунд были при мне, и они проложили путь туда, где сражался Этельстан.
Король был великолепен! Дорогую кольчугу заливала кровь норманнов, щит его проломили по меньшей мере в трех местах, а меч покраснел до самого эфеса, но он продолжал драться, приглашая врагов подойти и отведать его клинка. Для этого противникам приходилось перебираться через трупы, и даже находящиеся среди них ульфхеднар не горели желанием. Они мечтали его убить, понимали, что гибель короля проложит дорогу к крушению его армии. Только чтобы убить его, требовалось сначала встретиться с его быстрым клинком. По правую и левую от государя руку твердо стояли дружинники в алых плащах и били щитами в щиты норманнов. Жалили копья, трещали под секирами ивовые доски, однако вокруг Этельстана оставалось свободное пространство. Он был королем войны, возвышался над противником и издевался над ним. И вот высокий, чернобородый норманн с ярко-голубыми глазами под порубленным шлемом и с секирой на длинной рукояти ступил в это свободное пространство. То был Торфинн Хаусаклюйфр, ярл Оркнейяра, с совершенно безумным видом. Я заподозрил, что он намазал кожу снадобьем из белены. Теперь он был не только норманнский вождь, но ульфхедин. Ярл издал вой и занес тяжелый боевой топор.
– Время умирать, мальчик-красавчик! – крикнул он.
Сомневаюсь, что Этельстан понимал по-норманнски, но он явно уловил интонацию Торфинна и дал здоровяку подойти поближе. Торфинн сражался без щита, используя только Хаусаклюйфр, свою прославленную секиру. Как и Этельстана, его покрывала кровь, но, насколько я мог видеть, чужая. То была кровь саксов, и Раскалыватель Черепов еще не утолил жажду.
Ярл замахнулся, держа секиру в одной руке, и Этельстан принял удар на щит. Лезвие расщепило ивовые доски. Этельстан отвел щит влево в надежде увести за ним и оружие и тем самым приоткрыть противника для укола мечом, но Торфинн оказался быстр: шагнул назад, высвободил секиру и обрушил ее, метя в держащую оружие руку короля. Такой удар мог отсечь ее начисто, но Этельстан оказался столь же проворен и оттянул меч, так что могучий топор обрушился на клинок близко к рукояти. Раздался зловещий треск, меч сломался, и в руках у короля остался обломок длиной с ладонь. Торфинн издал крик торжества и воздел секиру. Этельстан встретил ее измочаленным щитом и сделал шаг назад. Топор снова и снова падал на щит, весь уже зияющий дырами. Торфинн занес секиру, чтобы с силой опустить ее на увенчанный золотой короной шлем Этельстана.
Епископ Ода спешился и оказался рядом со мной. Он выкрикивал на родном датском призыв королю держаться и вдруг вытащил из моих ножен Вздох Змея. Этельстан поднял щит, принял направленный сверху вниз удар, разломивший щит. Ода окликнул короля по имени и бросил Вздох Змея рукоятью вперед. Удар повалил Этельстана на колени, но, услышав Оду, он обернулся и поймал летящий меч. Он с силой вонзил клинок в левое бедро Торфинна, отдернул, потом встал и двинул расколотым щитом ярлу в лицо. Могучий норманн отступил, чтобы дать Хаусаклюйфру место для последнего размаха, и Этельстан, стремительный как молния, изображенная на его знамени, выбросил Вздох Змея вперед и, продолжая давить, вогнал его глубоко в живот Торфинну. Потом король дернул клинком вниз-вверх, вправо-влево, и Раскалыватель Черепов упал. Вместе с топором упал и Торфинн. Этельстан поставил окровавленный сапог ему на грудь, чтобы выдернуть Вздох Змея из раны.
И тут пришел Стеапа.
* * *
Поначалу мы о появлении Стеапы не знали. Рядом со мной стояли Фолькбальд и Вибрунд. Они отражали натиск разозленных норманнов, жаждущих отомстить за смерть Торфинна. Гербрухт, один из самых преданных моих людей, держался справа и прикрывал меня щитом так старательно, что мне пришлось прикрикнуть на него, чтобы дал мне свободу колоть Осиным Жалом. Мой щит намертво уперся в щит норманна, который пытался нанизать меня на свой меч. Я оттеснил плечом Гербрухта, позволив норманну просунуть клинок между нашими щитами, и подставил заточенное как бритва лезвие Осиного Жала. Противник рассек о него предплечье и отдернул руку. Мясо и сухожилия на ней были срезаны до кости, и я без труда ткнул саксом врагу в ребра. Ему оставалось только бить меня щитом, потому как рука с мечом бессильно повисла. Назад он отступить не мог из-за натиска следующих шеренг, и я удовольствовался тем, что предоставил ему служить для меня живым щитом, пока он истекал кровью из рассеченного предплечья. А потом, перекрывая крики и лязг клинков, послышался стук копыт.
Стеапа прятался на западном холме, среди осенних деревьев, сразу позади разрушенного частокола Бринстэпа. Ему приказано было ждать до тех пор, пока битва не вступит в решающую фазу, когда левое крыло Этельстана окажется прижатым к реке, а враг развернется спиной к западному гребню.
И вот Стеапа пришел, ведя пять сотен доспешных всадников на могучих скакунах. Анлаф рассчитывал использовать пологий склон для атаки на левое крыло Этельстана, а теперь Стеапа набирал разгон по более крутому спуску с холма, чтобы молнией ударить Анлафу в тыл. И люди Анлафа поняли это. Давление на нашу линию ослабело, когда норманны разразились воплями, предупреждая об атаке сзади – атаке, катившейся с холма неотвратимо, как потоп.
– Пора! – вскричал Этельстан. – Вперед!
Воины, уже прощавшиеся с жизнью, воспрянули, увидев спасение, и весь строй западных саксов двинулся вперед завывающей массой.
Всадники гнали коней через ручей. Некоторые перепрыгивали овраг, другие перебирались. По меньшей мере две лошади упали, но атака продолжалась, и поверх нарастающего грохота копыт слышались крики наездников. Почти у всех кавалеристов Стеапы имелись копья, и, приближаясь к тыльной части «стены щитов» Анлафа, они опускали их.
А в строю норманнов воцарился хаос. Во время боя за «стену щитов» оттаскивают раненых, здесь слуги держат лошадей и рассредоточены лучники. И все эти люди, по крайней мере способные двигаться, бросились искать убежища в задней шеренге «стены». Шеренга эта развернулась и лихорадочно пыталась сплотиться, соединив щиты, но перепуганные беглецы вклинивались между воинами, моля о помощи, а потом всадники нанесли удар.
Лошади шарахаются от «стены щитов», но ищущие убежища расстроили стену, создав зазоры, поэтому кони не остановились. Они налетели с яростью ульфхеднар, пронзив строй в тех местах, где существовали прогалы, а копья крушили кольчуги и ребра; лошади вставали на дыбы, молотя копытами перепуганных людей. И «стена щитов» рассыпалась в страхе. Воины попросту бросились спасать свои жизни. Уэссекские конники откинули копья и взялись за мечи. Стеапа, ужасный в гневе, опустил громадный меч, разрубив противника до пояса. Убитый потащился за клинком, когда Стеапа повернул на север, преследуя бегущих врагов. Мы бросились в этот хаос. Противостоящая нам «стена щитов», прежде незыблемая, раскололась, и мы начали резню. Я подобрал брошенный каким-то норманном меч, потому что теперь, когда неприятель разбрелся, прошло время для близкого боя при помощи сакса – время побоища. Бегущие враги поворачивались к нам спиной и погибали быстро. Иные пытались дать отпор, но их сминали яростные преследователи. Самые счастливые из противников нашли коней и погнали к северу, по большей части следуя римской дорогой на Дингесмер. Кавалеристы Стеапы гнались за ними, а Этельстан кричал, требуя коня. Его телохранители, все в приметных алых плащах, садились на скакунов. Этельстан, по-прежнему со Вздохом Змея в руке, взобрался в седло и присоединился к погоне.
Скотты, находившиеся дальше всех от места, где всадники Стеапы рассеяли «стену щитов», дрогнули последними. Им потребовалось какое-то время, просто чтобы осознать происходящее. Увидев, как их союзники-язычники бегут, они тоже повернулись и стали отходить. Я высматривал Рэта с моим конем, потом сообразил, что мальчонка должен был пересечь мост прежде, чем воины Этельстана отступили за него. Я поглядел в сторону лагеря и позвал мальца, но без толку. Потом Вибрунд подвел мне гнедого жеребца.
– Господин, конь, видно, принадлежал кому-то из королевских дружинников, – сказал он. – И этот человек, скорее всего, погиб.
– Помоги мне сесть в седло!
Торольф не посоветовался ни с Эгилом, ни со мной – просто переместил часть лучших своих бойцов на правый фланг, потом вышел из «стены щитов» и стал осыпать скоттов насмешками, вызывая кого-нибудь выйти и сразиться с ним. Никто не отважился. Торольф могучий воин: высокий, широкоплечий, с суровым лицом под блестящим шлемом, увенчанным орлиным крылом. В левой руке он держал щит с родовой эмблемой в виде орла, а в правой свое излюбленное оружие – тяжелую боевую секиру на длинной ручке, прозванную им Кровопийцей. На шее у него висела золотая цепь, могучие руки унизаны браслетами. Он выглядел именно тем, кем являлся, – снискавшим в боях славу норманнским героем.
Расхаживая вдоль линии, он неожиданно свернул и побежал к прогалу, призывая своих следовать за ним. И они последовали. Первого из противников Торольф свалил ударом таким мощным, что Кровопийца отбил в сторону щит и разрубил шотландца от плеча до сердца. Торольф взревел, устремляясь вперед, но топор засел в ребрах жертвы, и копье ударило ему в бок. Норманн издал крик, перешедший в вопль, когда он споткнулся, и скотты набросились на него. То были воины из резерва, которых Константин расторопно отрядил заткнуть брешь. Замелькали мечи и копья, и Торольф Скаллагримрсон умер на берегу реки, в изрубленной и исколотой кольчуге, обагрив кровью камыши, растущие по краю бурливого потока. Шотландец, копье которого первым достало Торольфа, вырвал из руки убитого Кровопийцу и с такой силой обрушил его на щит следующего норманна, что тот кубарем полетел с обрыва к реке. Скотты забросали его копьями. Он скатился в воду, заалевшую от погрузившегося под тяжестью доспеха тела.
Последовавшие за Торольфом воины проворно отступили, и пришел черед скоттов издеваться и дразнить. Копейщик, убивший Торольфа, потрясал Кровопийцей, приглашая нас подойти и погибнуть.
Я шагнул к Эгилу.
– Этот ублюдок мой, – прорычал Эгил.
– Мне жаль.
– Он был хорошим братом. – В глазах у Эгила стояли слезы. Потом он извлек меч, Аддер, и указал на шотландца, размахивающего секирой Торольфа. – И этот человек – мой.
Большой барабан, скрытый за спинами людей Анлафа, заговорил в новом, ускоренном ритме, и раздался могучий рев. Норманны Анлафа двинулись вниз по склону.
* * *
Норманны издавали боевой клич и шли нестройной толпой. Многие являлись ульфхеднар и считали себя неуязвимыми. Они верили, что посредством своей ярости и жестокости способны рассеять отряд западных саксов на левом крыле Этельстана. Я не знал, что Этельстан переместился на этот фланг и принял командование уэссекцами. Увидев, что норманны перешли в атаку, король приказал отходить.
Это один из самых сложных маневров, что могут выпасть на долю полководца. Чтобы «стена щитов», отступая, не рассыпалась, требуется дисциплина. Делая шаг назад, воины должны следить, чтобы их щиты соприкасались, и все это время они видят, как на них накатывается визжащая орда. Но западные саксы были в числе лучших наших людей, и до меня доносился голос, повинуясь которому они шаг за шагом пятились. Тем, кто оказался ближе к ручью, мешал овраг. Пространство сужалось, и воины с фланга перестраивались, образуя еще одну шеренгу позади третьей. По мере медленного отступления боевая линия войск Этельстана принимала форму лука. Потом, отойдя шагов на двадцать, уэссекцы остановились, заклацали щитами, выравнивая строй, и тут норманны врезались в них. Атака получилась хаотичной, самые отважные первыми добрались до западных саксов. Они мчались прыжками, словно рассчитывая с разгона проскочить через ряды врага, но их встретили копья и сомкнутые щиты. Уэссекцы не дрогнули. Наступление норманнов разбудило остальную линию Анлафа, она двинулась вперед, и битва возобновилась: снова послышались звон клинков и стук щитов, раздались крики. Чернощитники Страт-Клоты подбирались к моим людям, скотты оттаскивали мертвецов, расчищая себе путь. Руководил ими воин с секирой Торольфа.
– Ублюдок, – рыкнул Эгил.
– Стой! – крикнул было я, но Эгил уже ушел, выкрикивая своим приказ расступиться.
Шотландец заметил приближение противника. По лицу его пробежала тень тревоги, но потом он издал боевой клич, выставил крашенный синим щит и замахнулся секирой на Эгила, выскочившего из нашей первой шеренги.
Болван был тот шотландец. Он, похоже, чаще орудовал мечом и копьем, секира была для него непривычным оружием, и он нелепо взмахнул ею в расчете грубой силой удара сбить в сторону щит Эгила. Тот резко остановился, отклонился назад, секира пролетела мимо, и пока шотландец отчаянно пытался справиться с ней, Эгил нанес укол. Аддер вонзился скотту в живот, тот согнулся от боли, и Эгил впечатал ему в лицо украшенный изображением орла щит. Потом провернул меч, дернул вверх и высвободил, выпуская из раненого кишки. Те вывалились прямо на труп Торольфа. Секира упала в реку, а Эгил снова и снова заносил Аддер, изрубив умирающему голову и плечи, пока один из норманнов не оттащил его, так как скотты шли отомстить за своего.
– Чувствую себя бесполезным, – буркнул я.
– Предоставь это молодым, – терпеливо возразил Финан. – Ты их к этому готовил.
– Нам нужно сражаться!
– Если дойдет до стариков, значит дело совсем плохо. – Ирландец повернулся посмотреть на западных саксов Этельстана. – Держатся молодцом.
Западные саксы продолжали пятиться, но сохраняя порядок, загибая линию и увлекая за собой мерсийцев из центра. Анлаф, по моим расчетам, уже праздновал победу. Его превосходящие числом силы не прорвали «стену щитов» Этельстана, но заставляли ее отступить, и вскоре она окажется прижатой к более крупному из потоков. Я видел Анлафа: он скакал на громадном вороном, приказывая своим наступать по всей линии. Он обнажил меч и ткнул им в нашу сторону, его уродливое лицо было перекошено от ярости. Он верил в победу и что его план работает, но требовалось еще сломить нас. Анлаф подъехал к Константину и крикнул что-то, чего я не мог разобрать из-за шума битвы, но Константин пришпорил коня и отдал приказ своим людям.
Те снова двинулись вперед. Теперь на кону стояла гордость. Кто первым сломит наш строй? Норманны крушили левый фланг и центр Этельстана, а скотты пытались доказать, что не уступят воинам Анлафа. Домналл проложил себе путь в первую шеренгу с секирой в руке и повел атаку против Эгила, тогда как принц Селлах шел против моих людей. Воины Селлаха наскакивали с криком. Некоторые из них угодили в ямы, другие напирали сзади и спотыкались о трупы, но шотландцы шли, опустив копья и размахивая топорами. Я бросил еще один взгляд на западный гребень, ничего не увидел и отправился на помощь своим воинам. Берг, руководивший левым моим крылом, командовал крепче держать щиты, но в скоттах бурлила ярость, делавшая их ужасными. Я видел, как упал Ролла с раскроенным секирой шлемом. Видел, как Селлах прорывается в брешь и убивает Эдрика, бывшего некогда моим слугой, а за Селлахом проникают другие. Окровавленный меч принца нацелился теперь на Осви; тот принял удар на щит и нанес укол саксом, но клинок уперся в щит Селлаха. Сын Константина был опьянен яростью боя. Он двинул Осви щитом, опрокинув на спину, и проревел вызов воинам в третьей шеренге. Один из них рубанул секирой, Селлах отбил ее мечом, потом сделал выпад, стараясь достать Беорнота, но тот отвел клинок саксом, и шотландец снова пустил в ход щит. Осви удалось каким-то чудом подняться, правую его ногу достало копье. Селлах завел меч для следующего укола. Его яростная атака сыграла роль «свиного рыла», которое вклинилось в мой строй на две шеренги. Принцу оставалось одолеть Беорнота, и он окажется в тылу нашей линии, а следом за ним хлынет множество бойцов. «Стена щитов» будет пробита, битва проиграна, и Селлах понимал это.
– Ко мне! – крикнул я оставленным в резерве людям Финана и бросился к тому месту «стены», где издающий победные кличи принц молотил Беорнота щитом с железным умбоном. Отстранив Беорнота, я толкнул свой щит вперед, отпихивая Селлаха. Я был крупнее, выше, тяжелее, чем принц, и не уступал ему в ярости, и от моего толчка он отшатнулся. Шотландец узнал меня. Он всегда хорошо относился ко мне, но теперь жаждал убить. Ему пришлось в детстве жить у меня заложником, и я воспитывал его, учил обращаться со щитом и мечом и проникся к нему симпатией, но теперь тоже хотел убить. Финан был рядом, его люди позади нас. Вместе мы двинулись вперед, затыкая проделанную Селлахом брешь. У принца был длинный меч, у меня Осиное Жало.
– Пошел отсюда, мальчишка! – прикрикнул на него я, хотя он давно был уже не мальчишка, а взрослый воин, наследник шотландского престола, вполне способный выиграть эту битву для своего отца и для Анлафа.
Длинный меч – не подходящее оружие для «стены щитов». Селлах нанес колющий удар, я принял его на щит и, продолжая давить, оттеснял клинок. Это заставило принца повернуться, я еще сильнее двинул вперед тяжелым щитом, а Финан, располагавшийся теперь справа от меня, заметив щель, совершил выпад, норовя пробить кольчугу Селлаха в районе пояса. Тот инстинктивно опустил щит, отбивая сакс ирландца, и тем самым открыл дорогу для Осиного Жала. Он понял это. Парень посмотрел на меня, осознавая, что совершил ошибку, и в глазах его отразилась почти мольба, когда я просунул сакс поверх его щита и перерезал ему горло. Кровь брызнула мне в лицо, ослепив на миг, но я чувствовал, как Селлах, падая, тянет за собой Осиное Жало.
– Неплохо для стариков, – проговорил Финан и полоснул саксом бородатого, покрытого кровью шотландца, пытавшегося отомстить за Селлаха. Он разрубил ему кисть, потом повел меч вверх, рассекая противнику щеку. Тот попятился, и Финан не стал его преследовать. Кто-то оттащил тело Селлаха за нашу «стену щитов». На принце была дорогая кольчуга, позолоченные ножны с драгоценными камнями, пояс с серебром и золотая цепь на шее – мои люди знали, что после боя я поделюсь с ними добычей.
Дружинники Финана заткнули дыру в «стене». Скоттов разъярила гибель принца – они отступили от кровавой линии трупов, но готовились напасть снова, и возглавить их должен был Домналл. Он появился справа от меня, призывая своих отомстить за Селлаха. Это был настоящий великан, снискавший репутацию зверя в бою, и теперь ему хотелось сражаться. Домналл стремился прорубить себе дорогу через нашу «стену щитов» и забрать мою жизнь в уплату за жизнь принца. С яростным рыком он перепрыгнул через тела убитых, и Финан вышел ему навстречу.
Это был поединок здоровенного свирепого шотландца с длинным мечом против низкорослого ирландца, вооруженного саксом, но Финан был самым проворным фехтовальщиком из всех, кого я знал. Скотты подались было вперед, но остановились, наблюдая за Домналлом. То был военачальник их короля, человек бесстрашный и овеянный славой. А еще в нем бурлила ярость. Ярость хоть и выигрывает битвы, но одновременно ослепляет воина. Шотландец замахнулся огромным мечом на Финана, тот сделал шаг назад. Домналл двинул вперед щит, намереваясь сбить противника с ног, но ирландец скользнул вбок, и его сакс метнулся, пронизав кольчугу Домналла повыше запястья держащей меч руки. Финану пришлось отойти еще, когда окованный железом щит описал дугу, предназначенную повалить ирландца на землю, но тот со змеиной гибкостью уклонился вправо, и сакс метнулся к сжимающей щит руке. Продолжая уходить вправо, мой старый друг сблизился с врагом, ткнул мечом, который пробил кольчугу Домналла, кожаную поддевку и вошел в ребра под мышкой. Домналл отшатнулся, раненый, но не побежденный, и слепая ярость ушла из него, сменившись холодной решимостью.
Скотты горланили, поддерживая Домналла, точно как мои люди подбадривали Финана. Домналл испытывал страшную боль, но это был могучий человек, способный терпеть страшную боль и продолжать сражаться. Он оценил быстроту ирландца, однако решил, что может возместить ее грубой силой, и снова занес меч в ударе, способном повалить быка. Финан принял на щит удар, оказавшийся достаточно сильным, чтобы вывести его из равновесия, а следом щит Домналла врезался в коротышку. Мой друг повалился навзничь. Шотландец бросился было добивать, но остановился, поскольку ирландец мгновенно вскочил. Верзила-шотландец укрылся за своим порубленным щитом и выставил меч, приглашая Финана атаковать. Его расчет строился на том, чтобы держать ирландца на дистанции длины меча, и тогда тот не сможет причинить ему вреда своим коротким саксом.
– Ну, ублюдок, давай! – прорычал скотт.
Финан, приняв приглашение, двинулся вправо, подальше от меча Домналла, но споткнулся о лежащего на земле раненого и покачнулся. Он взмахнул рукой в попытке восстановить равновесие. Заметив, что противник приоткрылся, шотландец нанес укол. Однако Финан только сделал вид, будто споткнулся. Оттолкнувшись правой ногой, он мгновенно перенес вес на левую, опустил щит, отражая нацеленный в середину туловища укол, и с ошеломительной быстротой рубанул Домналла саксом по шее. У блестящего шлема шотландца имелась кольчужная бармица, но сакс прорезал ее, хлынула кровь, а Финан, стиснув зубы, потянул клинок назад, словно пилу, и Домналл упал. Взревев от ярости, скотты полезли через убитых и умирающих, горя желанием отомстить за вожака, и Финану пришлось юркнуть под прикрытие «стены щитов». Я приказал строю сместиться вперед, к валу из трупов, и вскоре послышался глухой стук щитов о щиты. Мы сдерживали напирающего врага. Давящий на мой щит противник кричал, брызгая слюной. Я уловил запах эля в его дыхании, чувствовал на щите удары, когда он пытался дотянуться саксом до моего брюха. Ему удалось при помощи умбона отбить мой щит в сторону, а его меч скользнул по поясу. Потом шотландец издал сдавленный крик, когда Видарр Лейфсон разрубил ему плечо секирой, и в этот же миг секира из второй шеренги шотландцев обрушилась на мой побитый щит. Удар рассек железный обод и раздробил доску. Я отвел щит с топором вбок, раскрывая скотта, и Иммар Хергильдсон, такой перепуганный поутру, ткнул из второго ряда копьем, и тот упал.
Мы отбили их. Враги атаковали с необычайной свирепостью, но нас защищал вал из тел. Невозможно держать плотный строй, когда перелезаешь через убитых и раненых, и шотландской храбрости тут оказалось мало. Наша «стена щитов» стояла крепко, а их разбрелась, и они снова отступили, не желая умирать под нашими клинками. Видарр Лейфсон зацепил труп Домналла секирой и подтащил богатую добычу к нашим рядам. Скотты сыпали издевками, но вновь нападать не спешили.
Оставив сына руководить «стеной щитов», мы с Финаном вернулись в тыл.
– Мне казалось, ты уже староват, чтобы сражаться, – проворчал я.
– Домналл тоже был стар. Не стоило ему соваться.
– Он тебя поранил?
– Одни ушибы. Жить буду. А куда твой нож делся?
Я опустил глаза и увидел, что моего маленького ножа нет. Чехол, привешенный к одному из моих оружейных поясов, срезали. Скорее всего, этот сделал тот брызжущий слюной скотт, что ухитрился достать меня саксом. Он был левшой и, сумей приблизить острие еще на дюйм, полоснул бы по животу.
– Какой от этого ножа был прок? – отозвался я. – Только еду резать.
Если это происшествие окажется самым опасным в битве, я смогу счесть себя везунчиком.
Мы отправились навестить раненых. Здесь нашли Хаука, сын Видарра, которого перевязывал незнакомый мне священник. То была первая его битва, и, судя по изрубленной кольчуге и окровавленному правому плечу, она обещала стать последней. Рорик сваливал в кучу добычу, включая богатый шлем Селлаха с инкрустацией золотом и увенчанный орлиными перьями. Если мы выживем, то найдем на поле боя еще немало чем поживиться.
– Возвращайся в строй, – велел я Рорику.
Гибель Селлаха и Домналла дала очередную передышку. Скотты атаковали, едва не прорвав наш строй, но мы устояли, и теперь нас разделяло еще большее число тел, частью бездыханных, частью умирающих. Стоял чересчур знакомый запах крови и дерьма. Я посмотрел налево и увидел, что мерсийцы тоже держатся, но наша линия, пусть и укоротившаяся по ширине, остается пугающе тонкой. Резервы у мерсийцев, похоже, вовсе иссякли, а на земле за стеной лежало очень много раненых. Анлаф переместился на свое правое крыло, которое оттеснило дружины Этельстана к дороге, и это означало, что северная оконечность моста находится в руках у норманнов. Путь на Сестер был открыт, если не считать малочисленного заслона из западных саксов, образовавших «стену щитов» на южном конце моста, но Анлафа это мало заботило. Сестер мог подождать, все, что пока требовалось Анлафу, – это прижать нас к реке и перебить, и потому он криками побуждал своих норманнов убивать западных саксов. От войск на том участке отделился всадник и помчался галопом позади нашей «стены щитов», и я увидел, что это епископ Ода.
– Лорд, бога ради! – вскричал он. – Королю нужна помощь!
Помощь требовалась нам всем. Враг чуял победу и все сильнее давил на наше левое крыло и центр. Западные саксы попробовали отбить северное предмостье, но не преуспели, и теперь, подобно мерсийцам, с трудом сдерживали натиск. Анлаф сосредотачивал против уэссекцев резервы. У него резервы имелись, а вот у нас почти никаких, но Стеапа и его конница до сих пор оставались в засаде.
– Ну хоть немного воинов! – воззвал Ода.
Я взял дюжину, решив, что больше выделить не смогу. Мерсийцы располагались ближе к Этельстану, но их «стену щитов» нельзя было оголять. Вся наша линия укоротилась теперь вдвое и оставалась опасно тонкой, но самая яростная схватка кипела сейчас там, где развевалось яркое знамя Этельстана. Ода вел свою лошадь рядом с моей.
– Король настоял на личном участии в бою! Ему не следовало вставать в первый ряд!
– Он государь, ему положено вести! – возразил я.
– Где же Стеапа? – спросил Ода, и в голосе его прорезалась паника.
– На подходе! – крикнул я, надеясь, что прав.
Потом мы достигли места, куда сносили раненых уэссекцев, и я повел своих к шеренгам, расталкивая людей и требуя, чтобы нам дали пройти. Фолькбальд, здоровяк-фриз, и его двоюродный брат Вибрунд были при мне, и они проложили путь туда, где сражался Этельстан.
Король был великолепен! Дорогую кольчугу заливала кровь норманнов, щит его проломили по меньшей мере в трех местах, а меч покраснел до самого эфеса, но он продолжал драться, приглашая врагов подойти и отведать его клинка. Для этого противникам приходилось перебираться через трупы, и даже находящиеся среди них ульфхеднар не горели желанием. Они мечтали его убить, понимали, что гибель короля проложит дорогу к крушению его армии. Только чтобы убить его, требовалось сначала встретиться с его быстрым клинком. По правую и левую от государя руку твердо стояли дружинники в алых плащах и били щитами в щиты норманнов. Жалили копья, трещали под секирами ивовые доски, однако вокруг Этельстана оставалось свободное пространство. Он был королем войны, возвышался над противником и издевался над ним. И вот высокий, чернобородый норманн с ярко-голубыми глазами под порубленным шлемом и с секирой на длинной рукояти ступил в это свободное пространство. То был Торфинн Хаусаклюйфр, ярл Оркнейяра, с совершенно безумным видом. Я заподозрил, что он намазал кожу снадобьем из белены. Теперь он был не только норманнский вождь, но ульфхедин. Ярл издал вой и занес тяжелый боевой топор.
– Время умирать, мальчик-красавчик! – крикнул он.
Сомневаюсь, что Этельстан понимал по-норманнски, но он явно уловил интонацию Торфинна и дал здоровяку подойти поближе. Торфинн сражался без щита, используя только Хаусаклюйфр, свою прославленную секиру. Как и Этельстана, его покрывала кровь, но, насколько я мог видеть, чужая. То была кровь саксов, и Раскалыватель Черепов еще не утолил жажду.
Ярл замахнулся, держа секиру в одной руке, и Этельстан принял удар на щит. Лезвие расщепило ивовые доски. Этельстан отвел щит влево в надежде увести за ним и оружие и тем самым приоткрыть противника для укола мечом, но Торфинн оказался быстр: шагнул назад, высвободил секиру и обрушил ее, метя в держащую оружие руку короля. Такой удар мог отсечь ее начисто, но Этельстан оказался столь же проворен и оттянул меч, так что могучий топор обрушился на клинок близко к рукояти. Раздался зловещий треск, меч сломался, и в руках у короля остался обломок длиной с ладонь. Торфинн издал крик торжества и воздел секиру. Этельстан встретил ее измочаленным щитом и сделал шаг назад. Топор снова и снова падал на щит, весь уже зияющий дырами. Торфинн занес секиру, чтобы с силой опустить ее на увенчанный золотой короной шлем Этельстана.
Епископ Ода спешился и оказался рядом со мной. Он выкрикивал на родном датском призыв королю держаться и вдруг вытащил из моих ножен Вздох Змея. Этельстан поднял щит, принял направленный сверху вниз удар, разломивший щит. Ода окликнул короля по имени и бросил Вздох Змея рукоятью вперед. Удар повалил Этельстана на колени, но, услышав Оду, он обернулся и поймал летящий меч. Он с силой вонзил клинок в левое бедро Торфинна, отдернул, потом встал и двинул расколотым щитом ярлу в лицо. Могучий норманн отступил, чтобы дать Хаусаклюйфру место для последнего размаха, и Этельстан, стремительный как молния, изображенная на его знамени, выбросил Вздох Змея вперед и, продолжая давить, вогнал его глубоко в живот Торфинну. Потом король дернул клинком вниз-вверх, вправо-влево, и Раскалыватель Черепов упал. Вместе с топором упал и Торфинн. Этельстан поставил окровавленный сапог ему на грудь, чтобы выдернуть Вздох Змея из раны.
И тут пришел Стеапа.
* * *
Поначалу мы о появлении Стеапы не знали. Рядом со мной стояли Фолькбальд и Вибрунд. Они отражали натиск разозленных норманнов, жаждущих отомстить за смерть Торфинна. Гербрухт, один из самых преданных моих людей, держался справа и прикрывал меня щитом так старательно, что мне пришлось прикрикнуть на него, чтобы дал мне свободу колоть Осиным Жалом. Мой щит намертво уперся в щит норманна, который пытался нанизать меня на свой меч. Я оттеснил плечом Гербрухта, позволив норманну просунуть клинок между нашими щитами, и подставил заточенное как бритва лезвие Осиного Жала. Противник рассек о него предплечье и отдернул руку. Мясо и сухожилия на ней были срезаны до кости, и я без труда ткнул саксом врагу в ребра. Ему оставалось только бить меня щитом, потому как рука с мечом бессильно повисла. Назад он отступить не мог из-за натиска следующих шеренг, и я удовольствовался тем, что предоставил ему служить для меня живым щитом, пока он истекал кровью из рассеченного предплечья. А потом, перекрывая крики и лязг клинков, послышался стук копыт.
Стеапа прятался на западном холме, среди осенних деревьев, сразу позади разрушенного частокола Бринстэпа. Ему приказано было ждать до тех пор, пока битва не вступит в решающую фазу, когда левое крыло Этельстана окажется прижатым к реке, а враг развернется спиной к западному гребню.
И вот Стеапа пришел, ведя пять сотен доспешных всадников на могучих скакунах. Анлаф рассчитывал использовать пологий склон для атаки на левое крыло Этельстана, а теперь Стеапа набирал разгон по более крутому спуску с холма, чтобы молнией ударить Анлафу в тыл. И люди Анлафа поняли это. Давление на нашу линию ослабело, когда норманны разразились воплями, предупреждая об атаке сзади – атаке, катившейся с холма неотвратимо, как потоп.
– Пора! – вскричал Этельстан. – Вперед!
Воины, уже прощавшиеся с жизнью, воспрянули, увидев спасение, и весь строй западных саксов двинулся вперед завывающей массой.
Всадники гнали коней через ручей. Некоторые перепрыгивали овраг, другие перебирались. По меньшей мере две лошади упали, но атака продолжалась, и поверх нарастающего грохота копыт слышались крики наездников. Почти у всех кавалеристов Стеапы имелись копья, и, приближаясь к тыльной части «стены щитов» Анлафа, они опускали их.
А в строю норманнов воцарился хаос. Во время боя за «стену щитов» оттаскивают раненых, здесь слуги держат лошадей и рассредоточены лучники. И все эти люди, по крайней мере способные двигаться, бросились искать убежища в задней шеренге «стены». Шеренга эта развернулась и лихорадочно пыталась сплотиться, соединив щиты, но перепуганные беглецы вклинивались между воинами, моля о помощи, а потом всадники нанесли удар.
Лошади шарахаются от «стены щитов», но ищущие убежища расстроили стену, создав зазоры, поэтому кони не остановились. Они налетели с яростью ульфхеднар, пронзив строй в тех местах, где существовали прогалы, а копья крушили кольчуги и ребра; лошади вставали на дыбы, молотя копытами перепуганных людей. И «стена щитов» рассыпалась в страхе. Воины попросту бросились спасать свои жизни. Уэссекские конники откинули копья и взялись за мечи. Стеапа, ужасный в гневе, опустил громадный меч, разрубив противника до пояса. Убитый потащился за клинком, когда Стеапа повернул на север, преследуя бегущих врагов. Мы бросились в этот хаос. Противостоящая нам «стена щитов», прежде незыблемая, раскололась, и мы начали резню. Я подобрал брошенный каким-то норманном меч, потому что теперь, когда неприятель разбрелся, прошло время для близкого боя при помощи сакса – время побоища. Бегущие враги поворачивались к нам спиной и погибали быстро. Иные пытались дать отпор, но их сминали яростные преследователи. Самые счастливые из противников нашли коней и погнали к северу, по большей части следуя римской дорогой на Дингесмер. Кавалеристы Стеапы гнались за ними, а Этельстан кричал, требуя коня. Его телохранители, все в приметных алых плащах, садились на скакунов. Этельстан, по-прежнему со Вздохом Змея в руке, взобрался в седло и присоединился к погоне.
Скотты, находившиеся дальше всех от места, где всадники Стеапы рассеяли «стену щитов», дрогнули последними. Им потребовалось какое-то время, просто чтобы осознать происходящее. Увидев, как их союзники-язычники бегут, они тоже повернулись и стали отходить. Я высматривал Рэта с моим конем, потом сообразил, что мальчонка должен был пересечь мост прежде, чем воины Этельстана отступили за него. Я поглядел в сторону лагеря и позвал мальца, но без толку. Потом Вибрунд подвел мне гнедого жеребца.
– Господин, конь, видно, принадлежал кому-то из королевских дружинников, – сказал он. – И этот человек, скорее всего, погиб.
– Помоги мне сесть в седло!