Повелитель войн

Ему хотелось поддержки.

– Я испуган, лорд епископ. Как всегда.

Эти слова заставили его скривиться.

– Но мы победим! – заявил он, хотя и без особой уверенности. – Твой сын уже на небесах. И хотя Господу и так известно, что стоит сегодня на кону, твой сын приведет Ему еще больше доводов. Мы не можем проиграть! Небо на нашей стороне!

– Ты твердо знаешь? – спросил я. – Разве священники не говорят сейчас шотландцам то же самое?

Он пропустил эти вопросы мимо ушей. Руки его теребили уздечку.

– Чего они ждут?

– Дают нам достаточно времени, чтобы мы их посчитали. И напугались.

– Это работает, – едва слышно проронил он.

– Передай королю, пусть не переживает за свой правый фланг. – Я коснулся молота, надеясь, что не ошибся. – Что до остального? Молись.

– Беспрестанно, лорд, – пообещал он, потом протянул мне руку, и я пожал ее. – Да пребудет с тобой Бог.

– И с тобой, лорд епископ.

Ода поскакал обратно к Этельстану, сидевшему на коне в середине нашей линии в окружении дюжины воинов. Он напряженно смотрел в сторону противника, и я заметил, как он непроизвольно дернул поводьями. Лошадь испуганно попятилась, но король потрепал ее по холке. Я повернул голову и поглядел, что его встревожило.

Враги подняли щиты и опустили копья.

И наконец двинулись вперед.





* * *


Шли враги медленно, продолжая колотить клинками по щитам. Неторопливость эта объяснялась желанием сохранить «стену» плотной, а строй ровным, насколько возможно. Но они тоже нервничали. Даже когда у тебя численный перевес, когда ты занимаешь выгодную высоту, когда победа почти предопределена, страх все равно пробирает до костей. Резкий удар копьем, падение секиры, острая кромка меча способны убить даже в миг торжества.

Мои люди встали и сбились поплотнее. Щиты клацали, соприкасаясь. Первая шеренга состояла исключительно из воинов, предпочитавших сражаться мечом или секирой. Копейщикам отводился второй ряд. Третий ряд должен был метнуть копья, а потом схватиться за мечи или топоры. Четвертая шеренга осталась сильно прореженной – людей на нее не хватило.

Я ослабил Вздох Змея в подбитых сафьяном ножнах, хотя если мне придется спешиться и примкнуть к «стене щитов», то пущу в ход Осиное Жало, свой сакс. Я вытащил его, поглядел, как солнце играет на лезвии длиной всего лишь с мое предплечье. Острие меча отточено, как игла, режущая кромка вполне могла послужить бритвой, а изломанная тыльная сторона была толстой и прочной. Вздох Змея был благородным оружием, мечом, достойным военного вождя, тогда как Осиное Жало – ловким убийцей. Я помню восторг, с коим вонзил Осиное Жало в брюхо Ваормунду под лунденскими воротами Крепелгейт – как он охнул, потом пошатнулся, а жизнь вместе с кровью утекла из него по клинку. Та победа обеспечила Этельстану трон. Я посмотрел налево и увидел короля, сидевшего на коне близ своих мерсийских войск, – отличная мишень для лучников и копейщиков. Епископ Ода держался рядом с Этельстаном, бок о бок с его знаменосцем.

Мое знамя с волчьей головой нес Алдвин. Он качал им из стороны в сторону, давая подходящим скоттам понять, что им предстоит иметь дело с воинами-волками из Беббанбурга. Эгил поднял свой флаг с орлом. Его брат Торольф занимал место в центре первой шеренги: высокий, чернобородый, с боевой секирой в правой руке. От противника нас теперь отделяли три сотни шагов, и я хорошо различал синий крест на стяге Константина и красную руку Домналла, сжимающую другой крест, а на левом фланге строя виднелось черное знамя Овейна.

– Шесть шеренг, – произнес Финан. – Да еще чертовы лучники.

– Отослать конных назад, – приказал я. – И сомкнуть ряды.

Обернувшись, я подозвал к себе Рэта, младшего брата Алдвина.

– Принеси мой щит.

Позади Рэта, на дальней стороне моста, я видел людей, которые вышли из Сестера посмотреть на битву. Глупцы. Этельстан запретил им приходить, но такие запреты всегда бесполезны. Страже у ворот полагалось не выпускать зевак, но караульные набирались из стариков или раненых, и возбужденная толпа легко их смяла. Некоторые из женщин даже принесли с собой младенцев, и, если наша армия побежит, в разразившейся панике у этих людей не будет шансов добраться до спасительного города. Были тут и священники, вздымавшие руки в мольбе к пригвожденному Богу.

Рэт спотыкался, таща тяжелый щит. Я спешился, принял у мальца щит, а ему передал поводья Сновгебланда.

– Отведи его за мост, – велел я. – Но следи за моим сигналом! Конь может потребоваться мне снова.

– Да, господин. Можно мне сесть на него верхом, господин?

– Давай!

Мальчишка взобрался в седло, ухмыльнулся мне и двинул пятками. Ноги у него были коротковаты, чтобы достать до стремян. Я шлепнул скакуна по крупу, потом встал в четвертую шеренгу.

Снова ожидание. Я слышал крики врагов, видел лица поверх обода щита, блеск клинков, нацеленных убить нас. Шотландцы не перестроились пока в «свиное рыло», желая нас удивить. Командир ближнего к реке отряда размещал самых крупных своих парней в середине первой шеренги. В самом центре располагались трое верзил с секирами – именно им предстояло занять место на острие клина. Все трое орали, разинув рты, глаза под кромкой шлема горели. Они столкнутся с воинами Эгила. Двести шагов.

Я посмотрел налево и увидел, что норманны Анлафа замыкают длинную линию наступающих. Это задумано с целью убедить нас, что самый мощный удар будет нанесен по нашему левому крылу? По мере того как враги вступали в промежуток между соединяющимися реками, линия укорачивалась, число шеренг росло. Я видел Анлафа, едущего верхом позади своих людей. Шлем его блестел серебром. На черном знамени парил белый сокол. Ингильмундр держался в центре, под флагом с летящим вороном. Клинки стучали о щиты, крики становились громче, большой военный барабан отбивал свой наводящий жуть ритм, но союзники все еще не спешили. Они хотели запугать нас, заставить посмотреть в глаза надвигающейся смерти. Хотели заполучить нашу землю, наших женщин, наше серебро.

Сто шагов, и из-за строя противника взметнулись первые стрелы.

– Щиты! – заорал я, хотя в этом не было необходимости, так как первая шеренга уже присела, накрывшись щитами, тогда как вторая положила свои щиты поверх них, а третья дополнила стену. Стрелы падали с отчетливым глухим стуком. Некоторые угодили в щели. До меня донеслось ругательство, вырвавшееся у раненого, но никто не упал. Две стрелы ударили в мой щит, одна чиркнула по железному ободу. Наклонив щит, я увидел из-под нижнего края, что враги ускоряют шаг. Справа от меня образовывался свинфилькьяс, для чего люди в передовой шеренге выдвигались вперед. Другое «рыло» формировалось напротив меня, нацеленное прямо на моего сына. Четвертая стрела стукнулась о нижний край щита, отскочила и пролетела буквально в дюйме от шлема.

Ни разу мне не приходилось стоять в заднем ряду «стены» с тех пор, как я стал олдерменом, но сегодня мои дружинники ожидали видеть своего командира в тылу. Я был стар, и им хотелось меня защитить. Это создавало сложности, потому как воины уже озирались, опасаясь, не попала ли в меня одна из тех стрел, что сыпались по всему фронту линии Этельстана. В центре, где норманны с островов готовились напасть на мерсийцев, помчалась вскачь лошадь, круп которой заливала кровь от вонзившихся стрел. Мне ненавистно было находиться позади «стены». Вождь должен стоять впереди, и я наполнился вдруг уверенностью, что Скульд, парящая над полем и выбирающая жертвы норна, покарает меня, если я останусь в тылу.


Прежде я убрал Осиное Жало в ножны, решив, что сакс мне не понадобится, но теперь вытащил его.

– Расступись! – гаркнул я. Будь я проклят, если позволю моим людям встречать свинфилькьяс без меня. Я протолкался через шеренги, приказывая воинам разойтись, и втиснулся между сыном и Вибрундом, здоровяком-фризом с секирой на утяжеленном свинцом топорище. Я присел, выставив перед собой щит, и приготовил Осиное Жало.

– Отец, не место тебе здесь, – пробормотал сын.

– Если погибну, позаботься о Бенедетте, – отозвался я.

– Конечно.

Рев прокатился по строю противника, заметившего меня в первом ряду. Убить военного вождя означает снискать репутацию. Я смотрел поверх кромки щита и видел злость, страх и решимость на бородатых лицах. Эти люди жаждали моей смерти. Они хотели славы, хотели, чтобы в шотландских залах исполняли песни про гибель Утреда. Потом полетели копья, «свиное рыло» издало боевой клич.

И битва началась.





Глава 15




Копья, летящие из задних шеренг скоттов, стучали о наши щиты. Мне повезло: копье ударило в верхнюю половину щита с такой силой, что острие показалось через ивовую доску, но под весом древка вывалилось и упало мне под ноги, когда я поднялся, чтобы встретить натиск «свиного рыла». Шотландцы набегали орущей ордой, рты и глаза широко раскрыты, секиры подняты, тяжелые копья готовы колоть. И тут они достигли места, где мы нарыли ям.

На острие клина бежал настоящий великан, с бородой поверх окольчуженной груди, с оскаленным щербатым ртом, глазами, устремленными прямо на меня, в порубленном шлеме с серебряным крестом. На щите его красовалась красная рука Домналла, а лезвие секиры сверкало. Он вскинул топор, явно намереваясь поднять мой щит, а потом нанести удар острием, насаженным на верх топорища, но правая его нога ухнула в одну из ям.

Я видел, как расширились у него глаза, когда он споткнулся. Верзила повалился на свой щит, поскользнувшись на сырой земле, и стоящий справа от меня Вибрунд взмахнул своей утяжеленной секирой и раскроил противнику шлем и череп. Ярко брызнула первая кровь. Остальная часть «свиного рыла» пришла в беспорядок. По меньшей мере трое упали, и другие налетели на них, спотыкаясь и размахивая щитами, чтобы удержать равновесие. Мои люди выступали вперед, кололи и рубили. Вражеский клин превратился в мешанину из крови, трупов и корчащихся раненых. Задние ряды шотландцев напирали, толкая передних, и все больше воинов падали. Один юнец, с рыжим пушком вместо бородки, устоял на ногах и оказался вдруг напротив меня. Насмерть перепуганный, он свирепо заорал и рубанул с правой руки наотмашь, попав по моему щиту. Мальчишка позабыл всю науку, потому как в яростном замахе сместил все тело влево, уведя за собой и щит, и мне не составило труда вонзить Осиное Жало ему в живот. Кольчуга у него была старая и ржавая, со стянутыми бечевкой прорехами. Видимо, ему достался доспех от отца. Я придержал противника щитом, рванул клинок вверх, потом провернул его и высвободил. Парень рухнул у моих ног, издавая наполовину стон, наполовину визг. Сын рубанул саксом, и звук оборвался.

Секира обрушилась на мой щит с такой силой, что расщепила ивовую доску. Я увидел край недавно заточенного лезвия, показавшегося в разломе, и решил, что оружие зажало. Подтянул щит, таща за собой секирщика, и снова ткнул Осиным Жалом снизу вверх. То не был расчет, просто отработанный за годы навык, облегченный беспорядком во вражеских рядах. Корчась в агонии, шотландец дернул секиру, я повернул щит, и топор высвободился. Я ударил железным умбоном ему в лицо, потом ударил мечом в пах. Все это произошло за время, потребное на два или три вдоха, а атака скоттов уже захлебнулась. Тела убитых и раненых мешали тем, кто еще оставался на ногах, а любой упавший увеличивал мрачную кучу-малу. Люди позади нее узнали о прикрытых травой ямах, видели кровавое месиво перед собой и потому стали осторожнее. Они не выкрикивали больше оскорбления, но пытались обогнуть мертвецов. Сомкнуть щиты уже не получалось, и это заставляло нападающих быть осмотрительнее. Осторожность вселяет в человека тревогу, и наш противник утратил единственное преимущество атакующего в «стене щитов» – энергию подпитанного страхом остервенелого натиска.

– Копья! – крикнул я с целью подтянуть больше копейщиков в нашу первую шеренгу.

Скотты уже не давили, а лишь подбирались к нам, осторожно обходя ямы, а также убитых и умирающих товарищей, и это делало их уязвимыми для наших насаженных на ясеневые древки наконечников копий.

Первая шеренга скоттов сильно пострадала: почти вся она полегла, образовав кровавое препятствие для людей позади. Наступающие следом воины предпочитали не лезть через мертвых и раненых на мою нетронутую «стену щитов», а выждать. Они выкрикивали ругательства и били клинками о щиты, но лишь немногие пытались напасть на нас, да и то отступали, встреченные копьями. Я заметил Домналла. С перекошенным от ярости лицом, он строил новую первую шеренгу. Тут кто-то ухватил меня за ворот кольчуги и потянул назад. Это был Финан.

– Дурак старый! – прорычал он. – Умереть решил?

– Да они побеждены!

– Это же скотты! Их можно победить, только перебив. Они придут снова. Эти ублюдки всегда возвращаются. Предоставь молодежи разбираться с ними.

Ирландец выволок меня за «стену щитов», где продолжали падать стрелы, но особого вреда не причиняли, потому что лучникам приходилось стрелять поверх своих, и они били с перелетом. Я посмотрел налево и убедился, что строй Этельстана держится твердо по всей линии, хотя правое крыло Анлафа, от которого мы ожидали главной атаки, до сих пор медлит.

– Где Этельстан?! – Я видел лошадь без всадника с приметной попоной, но самого короля не наблюдалось.

– Валяет дурака, как и ты, – ответил Финан. – Встал в мерсийскую «стену».

– С ним все будет в порядке. У него телохранители, и сам он хорош.

Я наклонился, сорвал пучок жесткой травы и обтер лезвие Осиного Жала. Я обратил внимание, как один из моих лучников окунул наконечник в коровью лепешку, потом наложил стрелу на тетиву и пустил поверх «стены щитов».

– Прибереги стрелы до тех пор, пока ублюдки снова в атаку не пойдут, – посоветовал я ему.

– Что-то они не очень рвутся, а? – произнес Финан, и в тоне его прозвучало нечто вроде упрека.

Он был прав. Шотландские войска предприняли решительную попытку смять мою «стену щитов», но выкопанные нами ловчие ямы смешали их ряды, а потом пришел и ужас от понесенных потерь. Самые лучшие и яростные из их воинов занимали место на острие клиньев, и уже по большей части лежали мертвыми. Остальные бойцы осторожничали, ограничиваясь угрозами, и не спешили нападать снова. Мои дружинники, ободренные успехом, насмехались над противниками, побуждая их подойти и погибнуть. Константин в тылу скоттов сидел на сером коне, облаченный в свой ярко-синий плащ. Он наблюдал за нами, но армию вперед не гнал. Я предположил, что король хотел прорвать мою линию и показать Анлафу, будто способен победить без помощи свирепых норманнов из Ирландии, но попытка не удалась.

Скотты осторожничали, и их примеру следовала и остальная часть линии Анлафа. Враги не смогли ни сломить моих людей, ни прорвать строй более многочисленных мерсийских войск, и теперь они отступили и держались вне расстояния удара копьем. Неприятели орали, время от времени некоторые бросались вперед, но отходили, когда мерсийцы отражали атаку. Ливень из стрел ослабел, а копья метали только изредка. Первый натиск получился таким яростным, как я того и ожидал, но с его неудачей запал у врага словно выдохся, и битва, едва начавшись, замерла по всей протяженности фронта. Это показалось мне странным. Первое столкновение «стен щитов» обычно бывает самым яростным, воины выплескивают накопившийся гнев, пытаясь взломать строй противника и прорваться через его ряды. Люди, движимые страхом, стараются покончить с боем как можно скорее. Затем, если первая жестокая схватка не приводит к прорыву «стены», неприятели отходят, чтобы перевести дух и прикинуть, как лучше подступиться к врагу, и нападают снова. Но на этот раз враг ударил, получил отпор и быстро отошел, держась вне досягаемости наших копий. Союзники продолжали грозить, сыпать оскорблениями, но повторять атаку не торопились. Потом я заметил, как вражеские воины постоянно поглядывают направо, на пологий склон, где собрались в отдалении внушающие страх норманны Анлафа.

– Он совершил ошибку, – заявил я.

– Константин?

– Анлаф. Рассказал воинам о своих планах, и они не горят желанием умирать.

– А кто горит? – сухо отозвался Финан, но вид у него по-прежнему был недоуменный.

– Все эти люди, – я повел саксом, указывая на застывшую на месте «стену щитов», – знают, что Анлаф планирует решить исход битвы ударом норманнов на правом фланге. Там зачем им умирать, не дождавшись этой атаки? Они рассчитывают, что главный удар вселит в нас страх и прорвет строй, вот тогда и наступит снова их черед. Почему бы не предоставить северянам выигрывать бой вместо них?

Я не сомневался в своей правоте. Врагам пообещали, что ужасающие ульфхеднар Анлафа, эти норманны из Дифлина, побеждающие во всех сражениях, разгромят левое крыло Этельстана и приведут в расстройство нашу армию. Теперь они дожидались этого события, не желая умирать прежде, чем парни из Дифлина обеспечат им победу. Раздавались вопли тысяч глоток, без умолку бил большой военный барабан, но настоящих звуков битвы – возгласов, звона клинка о клинок – не было. Этельстан запретил нам атаковать, велел стоять в обороне и сдерживать противника до тех пор, пока король не проломит вражескую «стену», и армия выполняла приказ. Время от времени по фронту раздавался звон мечей, когда воины набирались храбрости и нападали, вспыхивали короткие схватки, но «стена щитов» Этельстана стояла. Взламывать ее выпало на долю собственной рати Анлафа, и остальная часть вражеского войска дожидалась яростной его атаки, но свирепые ирландские норманны по-прежнему топтались в сотне шагов от Этельстанова левого крыла. Анлаф, вероятно, придерживал их в расчете на то, что Этельстан ослабит оставленное в покое крыло и усилит центр, но это может произойти только в случае, если мерсийские войска окажутся в опасном положении. Анлаф, подумалось мне, скоро пошлет ульфхеднар в бой, и сражение возобновится.

И тут Торольф решил, что может победить в этой битве.