Потерянный ребенок

– Когда ей было всего пять дней, – произношу я и слышу, что мой голос дрожит.

Она встает, чтобы пододвинуть стул к изголовью моей кровати, и снова берет меня за руку, обнимая ее ладонями.

– Мне жаль.

Я чувствую тяжесть в груди и снова едва могу дышать.

– Мне трудно ее вспомнить. Я держала ее на руках совсем немного, но она была внутри меня девять месяцев, и я знала ее, пусть даже не очень долго. Я пытаюсь вспомнить ее крошечное тельце, ее запах, ее глаза, они были как море. Но все, что мне удается вспомнить, – это страх.

– Страх? Почему именно страх? – Рози берет свою чашку и дует на чай, прежде чем сделать глоток.

Я смотрю в ее невинные глаза. Рози хмурится, беспокоится. Я все еще не знаю, как доверить ей все, что случилось.

– С того самого момента, когда я узнала, что беременна, я ощущала непреодолимый страх, как будто должно было произойти что-то ужасное.

Я делаю глубокий вздох и отворачиваюсь. С чего мне начать, как мне объяснить этой девушке, почему я потеряла рассудок? Мне все еще стыдно и страшно. Но она моя единственная надежда на то, что я снова смогу увидеть дочь, и я каким-то образом понимаю, что у меня нет другого выхода, кроме как довериться ей.

– Страх родов, вот с чего все началось.

Рози понимающе кивает, делая мне знак продолжать.

– Сколько я себя помню, меня всегда охватывала паника, когда я читала про роды или слышала рассказы женщин. Когда я была молодой, помню, как размышляла о том, как сильно мой муж хотел детей, и видела для себя лишь два возможных исхода: либо я умру во время родов, либо я «сойду с ума». Как оказалось, судьба избрала для меня последнее.

Я пытаюсь улыбнуться, хотя и понимаю, что это неправильно. Рози не улыбается мне в ответ, просто едва заметно кивает. Я слишком много говорю, поэтому снова захожусь в кашле. Рози встает и придерживает меня за спину. Когда я наконец перестаю, она протягивает мне стакан воды.

Я накручиваю на палец нитку, торчащую из одеяла, пока он не белеет, и пытаюсь сосредоточиться скорее на словах, нежели на воспоминаниях.

– Когда схватки начались всерьез, у меня ничего не получалось, и я начала паниковать. Это был первый раз в моей жизни, когда я точно поняла, что не справлюсь, но, как бы я ни страдала от ужаса, пути назад уже не было. Все становилось только хуже и хуже, проходили часы, боль буквально разрывала меня на части. И когда день сменился ночью, я поняла, что до наступления утра я сойду с ума.

Я снова кашляю. Боль в груди становится все сильнее, и, когда она проходит, усталость берет надо мною верх. Рози накрывает меня одеялом, и, когда я засыпаю, мне снится, что я стою у кромки воды, держа на руках свою малышку, а на нас надвигается волна, которая выше скал за моей спиной, и я ничего не могу поделать.





Глава десятая




Ребекка

Пятница, 14 ноября 2014 года

Ребекка услышала, как зазвонил дверной звонок, и подбежала к окну. На дороге перед ее домом был припаркован красный «Фиат». Ее сердце замерло. Джесси наконец-то приехала.

Спеша к входной двери по черно-белой плитке, она остановила свой взгляд на лежавших на столике фотоальбомах, которые она откопала тем утром. Даже бегло просматривая черно-белые фотографии – сама Ребекка, маленькая Джесси на ее руках, Харви, сад фермы «Сивью» – Ребекка была поражена тем, как одержимо выглядели тогда ее глаза. Десятилетиями она не могла заставить себя снова взглянуть на эти фотографии, настолько больно было вспоминать то время, но сейчас речь шла не о ней. У Джесси скоро должен был родиться ребенок, и она должна была узнать, через что прошла ее собственная мать – как бы тяжело ни было возвращаться в прошлое.

– Здравствуй, Джесси! – сказала Ребекка, открыв входную дверь. Ее обдало холодным воздухом. Джесси стояла у порога и держала в руках небольшой букет тюльпанов. Ее светлые волосы были аккуратно уложены, а зеленые глаза блестели, когда она протянула ей цветы. На ней было темно-синее платье с запахом, и Ребекка заметила про себя, что живот у Джесси был меньше, чем обычно бывает у женщин на восьмом месяце беременности. Ей также бросилась в глаза пугающая худоба дочери и бледный цвет лица, но Ребекка постаралась вежливо улыбнуться, принимая цветы. – Заходи скорее, на улице холодно. Спасибо за тюльпаны. – Она наклонилась поцеловать дочь в обе щеки и сразу почувствовала себя неловко, как ей часто бывало во время их встреч. Ей тут же вспомнилось, как Айрис, которая была полной противоположностью Джесси, всегда влетала в дом, засыпая ее милой болтовней и звонким смехом и бросая ей под ноги целую гору пакетов. Вместе с Джесси Ребекке приходилось осторожно подбирать темы для разговора, но их беседы все равно не клеились. Она всегда так сильно хотела, чтобы в ее отношениях с Джесси была хоть капелька той легкости, которая отличала их с Айрис разговоры, – но может быть, теперь все должно было измениться? Может быть, уже сегодня ей с Джесси удастся лишиться их вечной неловкости… Ребекка могла лишь надеяться. Она улыбнулась дочери.

– Замечательно выглядишь, дорогая. Могу я предложить тебе чашечку чая?

Джесси застенчиво улыбнулась в ответ и последовала за матерью на кухню.

– У тебя есть кофе без кофеина? Я пытаюсь не пить ничего с кофеином, он не идет на пользу моей тревожности.

Ребекка тут же начала переживать о том, что предложить своей дочке. Джесси не заходила к ней домой уже больше года. Что же ей нравилось пить? Вместо того чтобы сходить в магазин, Ребекка все утро ходила из угла в угол и тревожилась о том, что Джесси может не прийти.

– У меня нет кофе без кофеина, но, мне кажется, где-то должен был быть чай с ромашкой. Боже, так неловко.

– Ничего. Я не большая поклонница ромашкового чая. Я просто выпью воды.

– Прости, Джесси, я совсем об этом не подумала. Могу сбегать в магазин, тут недалеко, – сказала Ребекка и направилась к входной двери.

– Правда, не стоит. Я вообще не люблю чай.

Ребекка сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться. Это была всего лишь чашка чая, но она словно олицетворяла все, что не ладилось у них в отношениях. Ребекка и ее младшая дочка не могли представить себе свою жизнь без чая: они, подложив под себя ноги и захватив свои кружки, могли сидеть на диване часами и обсуждать все на свете. Если одна из них видела Джесси или слышала о ней что-то, они говорили об этом – и о том, как сильно они хотели бы с ней подружиться.

– Воды так воды. Может, газировки? – улыбнулась Ребекка, пытаясь растопить лед неловкости. Джесси последовала за ней на кухню.

– Вода из-под крана подойдет, спасибо.

Ребекка заметила, как ее дочь оглядела комнату, остановившись взглядом на многочисленных черно-белых фотографиях на стенах. Тут и там на снимках, сделанных в разные годы, улыбались отдыхающие Айрис и Джон. Внимание Джесси, казалось, привлекло другое фото, где Ребекка и Айрис в маскарадных костюмах корчили на камеру рожицы.


Единственная фотография с Джесси, сделанная во время их однодневной поездки в Брайтон, стояла на подоконнике. Это был последний раз, когда Ребекка видела Лиз. Она попросила ее сделать фотографию, чтобы у нее осталось хоть какое-то воспоминание, за которое можно было бы ухватиться и в котором все не крутилось вокруг мачехи Джесси. На этом снимке Джесси и Ребекка стояли перед буйным серым морем в холодный январский день. Она неловко приобнимала свою дочь, а та просто стояла рядом, опустив руку. Глаза Ребекки сияли от радости, но ее дочь могла только выдавить из себя слабую улыбку.

– Держи, – сказала Ребекка, протягивая Джесси стакан. – Пойдем в гостиную?

Проходя мимо стола в коридоре, Ребекка подняла фотоальбом и положила его под мышку.

– Я откопала несколько фотографий, на которых ты еще совсем маленькая. Подумала, что ты захочешь их увидеть.

Она мысленно упрекнула себя за то, как бесчувственно прозвучали ее слова. Почему ей понадобилось «откапывать» фотографии Джесси, в то время как фотографии Айрис были повсюду?

На самом деле она знала, почему. Фотографии новорожденной Джесси возвращали ее в то время, о котором она ненавидела вспоминать. Это было тогда, когда она боялась, что не сможет продержаться до конца дня, и каждое мгновение была полна такого ужаса, будто она вот-вот должна была сорваться с обрыва. Порой она едва могла открыть глаза, изнуренная самой жизнью, и ей казалось, что она уже скоро умрет, но в то же время она боялась уснуть, зная, что ее ждет очередная полная кошмаров ночь.

– Хочешь на диван? Ты, наверное, устала. Ох, я ведь не предложила тебе поесть, прости. Хочешь печенья?

– Нет, не нужно, спасибо. У тебя очень уютный дом, – сказала Джесси. – Я никогда не замечала этого раньше. Наверное, все потому, что на улице чертовски холодно.

Она посмотрела на гостиную, где Ребекка проводила большую часть времени, развалившись на диване со стаканом джин-тоника после долгих и невероятно тяжелых смен в больнице. Эту комнату едва ли можно было назвать стильной – она была загромождена подушками, огромными лампами и ворсистыми коврами, но Ребекка любила ее, и в этой комнате она чувствовала себя по-настоящему дома. Однако она даже не поняла, что под этими словами подразумевался комплимент; от них ей стало только тоскливее, ведь она впервые проводила здесь время вместе с Джесси.

Джесси села на диван и чуть слышно вздохнула.

Ребекка на мгновение замерла, размышляя, стоит ли ей сесть рядом с дочерью, затем, чтобы не создавать ей лишних неудобств, выбрала свое любимое кресло напротив. Джесси смущенно улыбнулась, и Ребекка почувствовала, что та вот-вот расплачется. Ее сердце болело за дочь. Несколько шагов между ними казались бездонной пропастью. Ей так хотелось подойти к своей девочке, обнять ее. Но это было не то, чего хотела Джесси. Ее дочь нуждалась в ответах, в честности, а не в поверхностном физическом контакте. Хватит ли у нее сил дать ей желанные ответы? Это еще предстояло выяснить.

– Что ж, ты не против, если я тебя спрошу, кто же счастливчик? – осторожно спросила Ребекка. – Не хочу лезть не в свое дело.

– Его зовут Адам. Он туристический фотограф. Мы вместе не так долго, где-то полтора года. Ребенок был для нас в каком-то смысле неожиданностью – приятной неожиданностью.

– Это так чудесно, я была бы очень рада когда-нибудь познакомиться с Адамом.

Ребекка хотела было сказать больше, но решила подождать ответа Джесси. Та сделала глоток воды и неловко улыбнулась.

– Мне кажется, папе он не очень нравится.

– Правда? Почему ты так думаешь? – аккуратно спросила Ребекка, удивленная резким предположением дочери.

Джесси пожала плечами.

– Не знаю, просто такое чувство, вот и все. Он так на него смотрит… Они просто не сошлись.

– Уверена, на самом деле Адам ему нравится, – сказала Ребекка, внутренне морщась от своих наивных попыток встать на сторону Харви.

– Он часто уезжает в командировки. Думаю, папа переживает, что его не будет рядом в трудный момент – ну, знаешь, если я не буду справляться.

Ребекка нахмурилась.

– Он прямо так сказал?

– Нет, ты же знаешь папу, он никогда не говорит ничего в лоб, но его молчание о многом говорит. Он ни разу не дал понять, что Адам ему понравился.

Ребекка прекрасно понимала, что имела в виду ее дочь. Любая попытка открытости приводила Харви в ярость – поэтому-то она поначалу испытывала недоумение по поводу его брака с Лиз и ее навязчивого желания «выложить все начистоту». Однако со временем она поняла, что Лиз, по сути, одна из тех опасных людей, которые с радостью готовы обсуждать чужие недостатки, но бросаются в бегство, если вы осмеливаетесь говорить об их собственных.

– И ты ждешь ребенка примерно через месяц?

Джесси кивнула.

– Мы будем рожать дома, в нашей квартире в Чичестере.

– Молодцы, – проговорила Ребекка с небольшим трудом. Воспоминания о ее собственных родах, которые она так долго пыталась подавить, начали снова проникать в ее мысли. – У вас есть бассейн для родов?

– Его обещали доставить завтра. Адам уехал на фотосессию в Нигерию на пару дней. Он будет его устанавливать, когда вернется.

Теперь Ребекка понимала, почему Харви мог беспокоиться о том, что Адам уехал так далеко, когда роды были так скоро. Она могла представить, как Харви сердится, зная, что избранник Джесси улетел на другой конец света ради работы и оставил его дочь одну с ребенком. Насколько было известно Ребекке, ее бывший муж никогда не покидал своей фермы «Сивью», по крайней мере, за все то время, что она его знала. «Коровы сами себя не подоят», – отвечал он ей всякий раз, как она предлагала уехать хотя бы на денек.

– Как здорово, что он может путешествовать по работе. А ты еще работаешь в том лондонском газетном агентстве или нашла что-нибудь поближе?

Джесси улыбнулась.

– Нет, я по-прежнему езжу в Лондон. Упрощать себе жизнь – не мой конек. Наверное, это у меня в генах.

Ребекка осторожно улыбнулась, не понимая, был ли это упрек в ее сторону.

Джесси продолжала.

– Агентство все то же. Мне там нравится, надеюсь вернуться на работу через несколько месяцев, ребенка отдам в ясли. В общем, посмотрим, как пойдет.

– Уверена, что ты со всем отлично справишься, – улыбнулась Ребекка, но Джесси, глядя вниз, ничего не ответила. Она выглядела измученной постоянным беспокойством. Ребекку взволновало то, как Джесси словно бы заранее решила, что после рождения ребенка ей придется очень тяжело, – как будто это было предрешено судьбой. Она помедлила. – Я не уверена, что именно тебе сказал твой отец, но мне жаль, если это тебя встревожило. То, что я не справлялась в свое время, не значит, что тебя ждет то же самое, Джесси. Когда родилась Айрис, все обернулось хорошо.