Последняя история Мины Ли

Измученная, она сидела на диване в гостиной, созерцая Деву Марию в руке, и вспомнила, какой расстроенной казалась миссис Ким из-за того, что муж потратил так много денег на поиск семьи ее мамы. Если позвонить ей, даст ли она ей номер детектива, чтобы Марго могла выяснить, что он сумел узнать? Сможет ли Марго поговорить с ним на корейском?

И как расценивать действия водителя у порога? Зачем он ее толкнул? Была ли это угроза? У зеленого чая был странный металлический привкус. Может, он подсыпал туда яда? Нет, слишком неправдоподобно, к тому же Марго все еще жива. Однако разве не подозрительно, что ей стало плохо сразу после визита? Неужели все дело в деньгах? Вдруг миссис Ким жаждет мести?

Может, стоит снова позвонить в полицию, сержанту Цою? Хотя он не хотел обращаться к миссис Ким. И у него связаны руки. Он не мог больше вмешиваться. Как он там говорил? «Даже не знаю, что еще можно сделать, Марго. Ваша мама умерла, это ужасно. Увы, все указывает на несчастный случай».

Повертев статуэтку в руках, Марго тяжело вздохнула под гнетом печали и ответственности. С тех пор как она обнаружила тело мамы две недели назад, ей казалось, теперь она жила за обеих. Мысли беспорядочно метались в голове, сердце бешено колотилось. Что, если она никогда не найдет ответов?

Зазвонил телефон.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Мигель, когда она подняла трубку.

— Уже лучше. Пока жива.

— Ты переутомилась — и к миссис Бэк съездила, и к миссис Ким. Тебе надо передохнуть.

— Ну, видимо, придется, раз уж я заболела.

— Может, тебе что-нибудь привести? Я могу заехать вечером.

— Не стоит, спасибо. Если до завтра мне не станет лучше, я схожу к врачу. Не беспокойся за меня.

Повесив трубку, Марго пошла в свою комнату, где достала из ящика стола один из старых неиспользованных альбомов и сделала набросок сломанной Девы Марии — фрагменты ее лица, пальцев ног, языка змеи. Карандаш вырисовывал на бумаге контуры большого голубого глаза, тонкой изогнутой брови, идеального рта с чувственной верхней губой, похожей на раскинувшую крылья птицу.

У Марго уже много лет не возникало желания рисовать. Несмотря на отсутствие технических навыков, она умела довольно необычно сочетать образы. Ей всегда казалось, что у нее может быть талант к чему-то трехмерному, к смешанной технике или инсталляциям, которые требуют больше места и которые трудно описать. Ее привлекала идея рассказать свою собственную историю, изобрести свое собственное измерение и время. Однако это звучало столь высокомерно и нелепо от такой женщины, как она, — женщины, выросшей в бедности, большую часть жизни окруженной людьми, изо всех сил пытающимися наскрести на еду и оплату счетов.

Тем не менее всем нужно искусство. Иначе почему тогда мама так много внимания уделяла чистке фруктов, создавая эту длинную спираль кожуры, обнажающую нежную мякоть внутри? Или для чего была нужна крошечная стрелочка, которую она безукоризненно отрисовывала, глядя в зеркало? Или зачем столько времени посвящала развешиванию нарядов в своей лавке?

Мама, в прошлой жизни дизайнер одежды, иногда ловила Марго за рисованием. Однажды, в шестом классе, еще слишком юная, чтобы понимать, как далека ее крошечная семья от идеала, она нарисовала портрет мамы — ее высокие скулы, узкий подбородок, мягкие карие глаза, которые блестели, словно на грани слез, как маленькие озерца с крошечными волнами у берега.

— Ну-ка дай глянуть. — Мама схватила рисунок и, прищурившись, поднесла к желтой лампе над обеденным столом. — Неужели я такая старая?

Марго не нашлась, что ответить. Для нее мама была самой красивой на свете.

Позже Марго стало трудно искать объекты для изображения. В детстве она терпеть не могла расстраивать маму. Поэтому больше ее не рисовала, а изображала цветы крупным планом или деревья — вечнозеленые зимой или лиственные, горчичные и красно-оранжевые осенью, — пасторальные пейзажи, которые она копировала с настенных календарей и которые приводили ее в уныние, но что ей еще оставалось? Она ненавидела рисовать свое собственное лицо — лицо, которое она не узнавала ни в маме, ни где-либо еще по телевизору или в кино, — лицо незнакомца, иностранца, безымянное и невыразительное.

Позже, когда она была подростком, ее воображение захватили абстрактные скульптуры, например Рут Асавы и Ли Бонтеку, и инсталляции. Она отчаянно хотела опрокинуть мусорные баки в поисках материалов, только как объяснить это маме? И где хранить все свои проекты? Их квартира была слишком маленькой. Конечно, ей придется бежать.

Однако после переезда в Сиэтл и окончания колледжа нужно было выплачивать огромный кредит за обучение, поэтому она устроилась на первую попавшуюся офисную работу, которая хотя бы могла принести пользу обществу. В некоммерческой организации все клиенты и многие из ее коллег были слепыми или слабовидящими и ориентировались в мире способами, которые поразили ее: с помощью специальной трости и GPS, часов в системе Брайля, приложений на телефоне, считывающих экраны вслух.

Примерно год работа казалась почти вдохновляющей, полной чудес, потом административные задачи переросли в непреодолимые завалы, ужасающие своей монотонностью. Жизнь Марго пахла тонером для принтера, звучала, как бульканье кулера, писк и жужжание копировальной машины. Понятно, что после трех лет в такой обстановке отношения с коллегой Джонатаном показались захватывающими — горячее, прерывистое дыхание, учащенный пульс, крошечные волоски на ее руках вставали дыбом. Она нуждалась во вспышках адреналина. Возбуждение от близости заглушило жгучие вопросы, заменило реальные опасности, которые, если попытаться их поймать, могли даже ее убить. Кто она такая? Что было бы, не бойся она себя?

Марго всегда оберегала разные стороны своей жизни друг от друга — маму, друзей, бывших парней, коллег. Она полагала, что если эти люди не будут пересекаться, если будут существовать отдельно, то ей никогда не причинят боль и не разрушат до основания. Марго постоянно и обстоятельно строила вокруг себя отдельные комнатки. И все же бо́льшую часть времени, в центре этого здания без света и воздуха, она задыхалась от одиночества.

Смерть мамы спалила жизненную конструкцию Марго дотла.

И теперь она снова попыталась нарисовать портрет мамы на чистой странице — мягкие карие глаза, узкий подбородок, каре, — точно такой, какой она была при их последней встрече. После этого на противоположной странице Марго нарисовала портрет отца по фотографии из некролога. Она очертила карандашом контуры их лиц, морщинки вокруг глаз и между бровями.

Она остановилась отдохнуть, утомленная, и вдруг осознала, что, когда закроет альбом, их бумажные лица прижмутся друг к другу — словно в поцелуе.





Мина



Зима 1988 г.





Без мистера Пака, Лупе и мистера Кима день в супермаркете прошел в молчаливой меланхолии. Поползли слухи, и, хотя никто не говорил прямо о произошедшем, атмосфера была напряженная и унылая, такая же плотная и неотвратимая, как городской смог.

Весь персонал будто чувствовал, что ни Лупе, ни мистер Ким больше не вернутся и что, если они хотят сохранить свою работу, им лучше не вставать у мистера Пака на пути. Возможно, так было всегда, и Мина по своей наивности заметила это только сейчас. Вспомнив взаимодействие работников с мистером Паком и атмосферу вокруг него, Мина вдруг осознала, что все они всегда принимали меры предосторожности, как многие поступают рядом с влиятельными людьми, даже в самой крошечной вселенной супермаркета. Возможно, все они осознавали, как шатко их положение и что любой из них может стать чьей-то добычей.

Стоя у кассы, обессиленная, с тяжестью на душе, Мина старалась не думать ни о Лупе, ни о мистере Киме, ни о пистолете, который забрала у него сегодня утром. Она подкралась к его кровати, когда он спал, между бровями у него залегли тревожные складки, которые она нежно поцеловала, желая разгладить, и вдохнула его утреннее дыхание, которое никогда ее не беспокоило — это был запах его комфорта, его покоя. Затем Мина выдвинула ящик тумбочки рядом с кроватью. Сумка с пистолетом оказалась легче, чем она ожидала. По дороге на работу она держала свою большую коричневую сумку на коленях, стараясь не давить на нее, словно внутри притаилось дикое животное — змея, пусть и усыпленная, но злобная и непредсказуемая.

Теперь Мина слушала писк сканера штрихкодов и смотрела в пространство перед собой, возвращаясь к реальности, только чтобы принять наличные и отсчитать сдачу. Она уже запомнила бо́льшую часть штрихкодов и могла вводить их, не глядя на клавиатуру.

Во время перерыва она позвонила мистеру Киму из автомата возле супермаркета. Никто не ответил. Интересно, что с ним? Может, он уже в тюрьме? Мина хотела позвонить Лупе, но не знала номера. Та тоже, вероятно, теперь думала, как быть дальше, где искать работу, чтобы помочь Марио и прокормить детей.

Простояв несколько минут на улице, ничего не делая, Мина почувствовала себя неловко и пожалела, что не может использовать сигареты в качестве оправдания. Она вернулась в магазин и целый день держалась подальше от подсобки и даже туалета. Лучше потерпеть до дома.


Когда позже вечером Мина стояла на автобусной остановке, ее мутило, мысли тяжело барахтались в голове, как полуживая рыба в ведре. Пистолет в сумочке был почти позабыт. Она понимала, что ничего уже не будет прежним, что мистеру Киму придется искать новую работу, что она не сможет даже смотреть на мистера Пака и тоже будет вынуждена уволиться. Мина все еще не могла поверить, что попала в такую передрягу, не прожив в Америке и года.

Когда поблизости блеснули фары автобуса, возникло внезапное желание шагнуть вперед. Всего один шажок.

Как олень, переходящий дорогу, ничего не подозревающий. Вот так просто. И жизнь перечеркнута. Она станет еще одним телом в морге.

Автобус вильнул, засвистели тормоза. На лице водителя с широко распахнутыми глазами и открытым ртом отразился шок, затем печаль и, наконец, грусть.

Мина хотела убежать, но куда? Как найти в себе силы?

Вместо этого она зашла в автобус, опустив голову и уставившись в пол.

— Что это вы творите?! — возмутилась водитель. — Хотите убиться? Хотите всех нас поубивать?

Мина молча прошла по проходу к самому концу автобуса, мимо навостренных ушей и любопытных глаз, и втиснулась между двумя пассажирами, один из которых выглядел совершенно безразличным, в то время как вторая — пожилая женщина — казалась шокированной.

Мина глянула вперед и увидела, как водитель в отчаянии взмахнула руками и ударила себя по бедрам. Ее лицо в зеркале заднего вида смягчилось, превратившись в печальное, губы прошептали: «Черт». Она закрыла тяжелые двери и поехала к следующей остановке.



На кухне у плиты стояла миссис Бэк и помешивала что-то в кастрюле.

Стараясь остаться незамеченной, Мина сняла обувь и направилась в свою комнату. Отчаянно хотелось исчезнуть. Накануне ночью она не сомкнула глаз. Однако не успела она дойти до двери, как миссис Бэк окликнула ее:

— Вы уже ужинали?

— Нет еще. Я очень устала.

— Вы неважно выглядите. Не заболели?

— Возможно.

— Присоединитесь ко мне?

— Спасибо, мне нужно позвонить.

Миссис Бэк замерла с лопаткой в воздухе, как дирижер оркестра.

— Присоединяйтесь, когда договорите.

— М-м…

— Я могу подождать. Давайте, звоните.

Обессиленная, Мина отперла дверь спальни и, зайдя внутрь, уронила вещи на пол. Затем подняла трубку телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке, и по памяти набрала номер мистера Кима. Вновь без ответа.

Сходив в туалет, она села за кухонный уголок напротив миссис Бэк, которая в ожидании потягивала ячменный чай.

— Вы совсем неважно выглядите.

— Работы много. Да и с животом проблемы.

— Какие именно?

— Когда я нервничаю, мне трудно есть. И если ем, меня тошнит.

— Все хорошо… у вас с парнем?

— Да.

— Уверены? — Миссис Бэк положила руку на запястье Мины. — Может, вы отравились? Вы очень бледны.

— Да, наверное.

— Давайте приготовлю вам рисовую кашу, — предложила миссис Бэк, вставая.

— Не утруждайте себя. Спасибо. Правда, не стоит.

— Не волнуйтесь. Это не займет много времени. Почему бы вам не прилечь? Я принесу кашу, когда она будет готова.

Вернувшись в свою комнату, Мина легла в постель и заплакала, вытирая уголки глаз одеялом. Она не хотела, чтобы миссис Бэк видела ее такой — очередная женщина, рыдающая в комнате из-за мужчины. Но ведь так и есть, разве нет? Ее преследовало ужасное предчувствие, что она никогда больше не увидит мистера Кима. Как она могла допустить подобное, как могла позволить этому случиться?

Мина закрыла глаза и задремала. Вскоре ее разбудил тихий стук. Прежде чем она успела ответить, в дверь просунулась голова миссис Бэк.