Последняя история Мины Ли

— Пожалуй, ал ччигэ. — Рот наполнился слюной при мысли об остром рагу с икрой, сваренной с тофу, луком и редькой дайкон. — Давно его не ела.

— Одно из моих любимых блюд, — одобрил мистер Ким. Его рука на столе дернулась, словно сопротивляясь порыву коснуться ее.

Официантка вскоре вернулась с чайником ячменного чая.

— И как давно вы в Лос-Анджелесе? — спросила Мина.

— Ох, наверное, больше десяти лет. Я приехал сюда после колледжа. — Мистер Ким пригладил густые черные волосы. — Собирался окончить магистратуру, но меня хватило ненадолго. — Он смущенно улыбнулся, и Мина залюбовалась складками вокруг мягких карих глаз.

— Отчего же?

— Да просто не мое. Это был лишь предлог, чтобы приехать сюда. — Мистер Ким подмигнул ей. У него была идеальная форма губ. В груди Мины расползлось тепло, как на пригретой солнцем молодой листве, нежной, насыщенно-зеленой. По венам будто забурлил живительный сок. — Этого хотела моя мама. Моя бедная мама, — продолжал он, грустно покачав головой, и налил ей чай. — Ну а вы?

— Что я?

— Как вы здесь оказались? Или чем, по мнению семьи, вы здесь занимаетесь?

От чашки с ячменным чаем поднимался пар. Мина закрыла глаза и почувствовала тепло материнской руки вокруг своей — а потом оно внезапно исчезло. Хоть у Мины и была своя семья несколько лет — муж и дочь, — все же ей казалось, она не принадлежала этому миру. Никогда не принадлежала.

— Вы не обязаны рассказывать, — мягко сказал мистер Ким. — Простите, что спросил.

Вернулась официантка и разложила на столе панчан — мак-кимчи и какдуги, приправленные ростки сои и шпината, покрытый соевой глазурью корень лотоса. Орудуя металлическими палочками, мистер Ким защипнул шпинат и задумчиво прожевал, словно восхищаясь его составом — крупинками чеснока, зеленым луком, соевым соусом, кунжутным маслом. Острота мак-кимчи, который Мина всегда пробовала первым, настраивала вкусовые рецепторы. Она откусила сладкий корень лотоса, хрустящий и жесткий, чтобы успокоиться. В панчане чувствовалось нечто неуловимо знакомое, как будто она недавно пробовала каждое блюдо, каждый вкус и текстуру, но не могла вспомнить, где именно.

— Что вы изучали? — спросила Мина, двумя руками наливая мистеру Киму чай.

— Экономику. Пожалуй, я все-таки связал жизнь с этим предметом. С бизнесом, точнее. — Он снова улыбнулся.

— Это не совсем то, чего вы хотели?

— Нет, но нестрашно. Так уж вышло, — вздохнул он. — Мы приезжаем сюда, думая, что, если будем усердно работать, у нас все получится, однако иногда не получается. Такова жизнь.

— Вы еще молоды.

Мистер Ким смутился:

— Молод? Не совсем. Я не молод уже лет десять.

— Ну, достаточно молоды. Вы могли бы начать все сначала, если бы захотели.

— Действительно. Я ни к чему не привязан.

— Вы когда-нибудь были женаты? — Эти слова выскользнули у нее изо рта прежде, чем она успела их обдумать.

— Да. — Он отхлебнул чай. — Недолго. Около года.

Мина подняла чайник дрожащими руками, чтобы вновь наполнить его чашку.

— Она умерла, — продолжил мистер Ким, опустив глаза. — У нее был рак желудка.

— Мне очень жаль. — Мина прерывисто выдохнула. — Должно быть, это тяжело.

Официантка принесла два керамических горшочка, до краев наполненных обжигающе горячим рагу с дарами земли и моря — морским окунем, икрой, моллюсками, кабачками, имбирем и чесноком. Мина лишь смотрела, как пузырится ее суп, в то время как мистер Ким бесстрашно зачерпнул ложкой немного кипящей жидкости, подул и отхлебнул. Она прикусила губу, жалея, что не может накинуться на свой ал ччигэ. Многие корейские блюда требовали терпения — вулканические супы успокоились, возбуждая аппетит насыщенными ароматами, яркими цветами красного перца и зеленого лука.

— Вкусно? — спросила Мина.

— Да, попробуйте. — Мистер Ким пододвинул к ней свое рагу.

— Попробую совсем скоро. Пожалуйста, не ждите меня.

Бульон обжигал язык, хотя на вкус был как в любом ресторане Сеула, идеальный по своей насыщенности и солености от рыбной молоки. Икра лопалась во рту, и Мина заела ее ложкой нежной редьки, ставшей совершенно прозрачной.

— А вы? — спросил он, не отрываясь от еды.

— Я?

— Вы когда-нибудь были замужем? — Мистер Ким шмыгнул носом от жара пряности.

— Да, — неожиданно для себя ответила Мина. — Он тоже погиб. — От этих слов сжалось сердце. Упомяни она и о дочери, срыва бы не миновать: она бы с криком выбежала на улицу и принялась колотить кулаками по земле, словно пытаясь освободить дочь. Она вообще не собиралась рассказывать о муже и дочери, словно стыдилась трагедий, которые разрушили ее жизнь, ее семью. Разве не так многие относились к ней дома — будто ее скорбь была заразной болезнью?

— Мне очень жаль, — сказал мистер Ким.

Мине внезапно захотелось выбраться отсюда. Маски на стенах, казалось, насмехались над ней. Как она могла сейчас уйти?

— Вам нехорошо?


— Ничего, я только отойду на минуту. Извините.

Войдя в уборную, она разрыдалась. Чуть позже Мина сполоснула лицо холодной водой и подождала несколько минут, пока не спадет краснота и не выровняется дыхание. Нет, это ей не по силам. Она не справится. Она не принадлежала этой жизни, этому сладкому сну. Смерть мужа и дочери служила тому доказательством. Ее место — в ночных кошмарах. Она будет работать и ходить в церковь, пока однажды не умрет и не попадет на небеса. Лишь на это оставалось надеяться, лишь к этому можно было стремиться в этой жизни.

Мина вернулась к столу. Пока ее не было, мистер Ким не притронулся к еде. Рагу остыло.

Домой они ехали молча. Еловый освежитель раскачивался, как маятник. Ночное небо превратилось в бездонную черноту, уличные фонари освещали стальные и стеклянные поверхности янтарным светом. Краем глаза Мина наблюдала за тонкими, жилистыми руками мистера Кима на руле, за ногой, давящей на газ. Она могла заговорить. Могла рассказать ему все. Вот только что? Что можно сообщить? Чем можно поделиться, чтобы не рассыпаться на мелкие кусочки — не показать, какая она на самом деле надломленная и непривлекательная? Мина и так уже поведала ему слишком много.

— Простите меня, — начала извиняться Мина, — просто…

— Не переживайте. Я понимаю.

— Я… Я совсем отвыкла… — Она совсем безнадежна, верно? Даже не способна нормально поесть в ресторане и хорошо провести время.

— Не берите в голову.

— Простите. — Ей хотелось поскорее выскочить из машины. — И спасибо за ужин.

Прежде чем Мина закрыла дверцу, мистер Ким сказал:

— Вы очень милая. И симпатичная.

Она не нашлась, что ответить.

— Я серьезно. Вы очень милая, — повторил он.

— Ох, спасибо. — Мина подавила желание заплакать. Потеряв мужа и дочь, она, казалось, снова стала такой же невидимой, как и в детстве, — одинокой, без семьи, пережитком войны, нежеланным ребенком.

— Поужинаем еще раз? В следующую субботу?

Она кивнула и попрощалась по-английски:

— Спокойной ночи.

Лежа на кровати, Мина думала о мистере Киме — о его теплой улыбке, печальных глазах, его гладких руках, — потом о муже, о том, как он каждый день целовал ее, уходя на работу, а она зарывалась лицом в одеяло.

Из глаз вновь потекли слезы. Она вцепилась в одеяло, как бьющая крыльями цапля пытается приземлиться на болото, отражающее пурпурный закат, пока от изнеможения не провалилась в мягкое чудо сна, как в теплую, спокойную воду.



Осень вступила в свои законные права. Ночи становились все длиннее и прохладнее, температура временами опускалась до десяти градусов — довольно холодно для региона, не приспособленного к морозам. В продуваемом сквозняками доме, казалось, было холоднее, чем ночью на улице. Закутавшись в свитера и одеяла, Мина слушала корейское радио или готовила у плиты. Некоторые деревья сбросили листву, только не пальмы, обрамляющие улицы, — потрепанные, они мерно раскачивались в светлом, наполненном смогом небе.

В супермаркете, когда никто не видел, мистер Ким улыбался и подмигивал Мине с почти комическим усилием. Она лишь смеялась в ответ, прикрывая рот рукой, хотя больше всего на свете ей хотелось поцеловать его, почувствовать его теплое живое дыхание. Хотелось, чтобы от эмоций покалывало лицо, а сердце колотилось в груди, хотелось сходить с ума — прыгать по лужам или срывать с палисадников цветы и вставлять в волосы.

После того неловкого первого свидания мистер Ким по-прежнему оставлял ей подарки — шоколадный батончик, пачку соленого арахиса, апельсин с самой совершенной коркой. Мелочи, от которых оставалось ощущение подобно прикосновению кроличьего меха к щеке. Мысль о том, что мистер Ким рядом и думает о ней, была непривычной, зато отвлекала от тяжести рабочих будней.

Когда за ней начинал ухаживать муж — Мина вспомнила его вытянутое чувственное лицо, спокойный взгляд и озорную улыбку, — он преподносил ей цветы и конфеты, как главный герой американского фильма. Его щедрость не пропала и после свадьбы, хотя и несколько истощилась. Годы брака и совместного воспитания ребенка превратили их жизнь в череду практических решений важных вопросов — как обеспечить дочери лучшую жизнь, чем пожертвовать ради ее будущего.

Из отношений ушла романтика, но не любовь. Каждое утро перед работой, когда Мина завтракала в одиночестве или собиралась в ванной, он подходил к ней перед уходом и целовал, как чайка, ныряющая в океан — иногда небрежно, оставляя влажный след, как деревенское животное. Ее муж любил порядок, последовательность, ритуалы.

Теперь же, вновь столкнувшись с мелкими знаками внимания — в этот раз от мистера Кима, Мина почувствовала, будто внутри воскресло нечто давно забытое, — они растревожили угли в очаге, который, как ей казалось, давно погас. Мина начала пользоваться помадой, нежно-розовой, ягодной, которую купила в магазине рядом с домом, и подводить глаза, вырисовывая крошечную стрелку в уголках. Она продолжала носить все те же блузки и брюки, однако начала чаще расчесывать и поправлять волосы, периодически заглядывая в карманное зеркальце, которое теперь носила в сумочке. Все эти изменения произошли так стремительно, в течение одной лишь недели, что их заметила даже хозяйка, которая редко обращала внимание на подобные вещи.

— Кто-то наслаждается жизнью, — одобрительно подмигивала она.

В четверг у Мины был выходной, и, измученная после ночной смены, она проспала до полудня, пока ее не разбудил грохот кастрюль и сковородок. Она терпеть не могла громких звуков, особенно резких, бьющих так, словно рушится вселенная и непонятно, в каком направлении бежать. Все еще в пижаме, Мина вышла из комнаты и заглянула в открытую дверь кухни, где всегда пахло чесноком и зеленым луком.

За плитой стояла миссис Бэк в серой ночной рубашке, похожей на футболку, из-под которой торчали бледные тонкие ноги. На шею падал низкий пучок вьющихся волос. Лоб и нос блестели в лучах солнца.

— А, давно не виделись, — поприветствовала ее миссис Бэк, наливая в сковородку масло.

Мина натянуто улыбнулась, отчаянно желая вернуться в постель.

— Вы голодны? — спросила соседка. — Я только начала готовить.

— Может, позже. — Мине совсем не хотелось есть.

— Уверены? Присядьте. — Миссис Бэк поставила на столешницу большую миску. — У меня полно теста для блинов. И свежий кальмар.

Мина обожала хрустящий горячий паджон — корейские блинчики с луком — и бинда-тток — оладьи из золотистой фасоли. Она часто покупала их на рынках в Корее, которые обычно там же и жарят. После суматохи среди незнакомых лиц она с облегчением усаживалась на крошечный пластиковый табурет в ожидании еды. Женщины, готовившие в отдельных палатках, всегда казались измученными и мрачными, однако их уверенные движения обладали неоспоримым успокаивающим эффектом, словно под их деловой маской проглядывала нежность по отношению к семье, которую они таким образом обеспечивали. Они прекрасно осознавали свою власть, значимость.

— У меня остался вчерашний рис, — вспомнила Мина. — Хотите, разогрею?

Она достала из холодильника большой круглый контейнер и, сняв крышку, поставила в микроволновку. В ожидании, когда подогреется рис, она наблюдала за миссис Бэк у плиты.