Последний вечер в Лондоне

– Перестань!

Ева с трудом узнавала свой голос. Такой резкий голос был у ее отца, когда он орал на нее с матерью, напившись и проигравшись. Но бессонница, кошмары – когда все же удавалось заснуть – и постоянное беспокойство смыли все светские условности, которые она так усердно в себе вырабатывала.

Она встала, выдернув локон, который Прешес накручивала.

– Тебя это вообще не должно волновать. Грэм – мой, и о нем беспокоюсь я, Прешес. Не твой. Мой. – Она ткнула пальцем себя в грудь, царапнув кожу.

Они стояли и негодующе смотрели друг на друга. Казалось, по комнате до сих пор эхом разносились резкие слова Евы. Ее рука упала. От боли, полыхавшей в глазах Прешес, пламя гнева Евы моментально погасло.

– Прости… – начала она, но Прешес закачала головой.

– Нет, ты права. Не стоило мне вмешиваться. Беспокойство по-разному отражается на людях, так что я все понимаю. В самом деле, понимаю. Я лишь хочу…

Раздался звонок в дверь, и Прешес всплеснула руками.

– Он уже пришел, а я тебе еще прическу не доделала. Знаешь, пусть подождет, пока мы не закончим.

На этот раз Ева улыбнулась искренне.

– Спасибо, – проговорила она, закрывая глаза.

Она почувствовала, как Прешес потянула ее за локон и снова принялась накручивать его вокруг пальца. Она аккуратно надела одолженное у Прешес расшитое блестками платье с открытой спиной. Ева решила, что если представить себе, что она наряжается для Грэма, то праздничный вечер она сможет вытерпеть. Это был ее собственный акт возмездия Алексу. По крайней мере до тех пор, пока она не придумает что-нибудь более серьезное.

Поверх платья она накинула меховую накидку из песца; Алекс прислал ее Еве с запиской, сообщающей, что на этот вечер нужно надеть именно это. Помимо накидки ей пришлось принять еще несколько изделий из меха. Чтобы облегчить чувство вины из-за столь дорогих подарков, Ева предлагала Прешес пользоваться ими, но подруга всегда предпочитала собственные шерстяные пальто, словно меха были заразными. Впрочем, Ева знала, что именно такими они и были.

Когда Алекс помог ей забраться в автомобиль, она изобразила на лице скуку.

– И куда мы едем сегодня?

Он обошел машину, сел на свое место и только тогда ответил:

– В «Эмбасси Клаб» на Бонд-Стрит. Хочу там тебя кое с кем познакомить. Это женщина, Джорджина Симмондс, бывшая Седлак. Мы старые друзья – наши дяди по линиям отцов дружили со времен учебы в школе Мюнхена, а наши матери были англичанками, так что у нас много общего. Мы с Джорджиной вместе выросли в Праге. Наши родители всегда хотели, чтобы мы поженились, но она влюбилась в одного субъекта в Хэрроу, а мне оставалось лишь зализать раны и навеки остаться холостяком.

– Джорджина – тоже воровка? Из тех, что копается в сумочках других дам, пока те танцуют, и вытаскивает оттуда ценные вещи?

Он и ухом не повел.

– Возможно, леди не стоило бы оскорбляться, когда именно она нарушила устную договоренность передавать конкретные документы.

Песцовая накидка душила ее горло, а тяжесть меха походила на тяжесть земли, брошенной на гроб.

– Как только пробьет полночь, я хотела бы уйти.

– Вполне справедливо. Ты просто будь любезна с Джорджиной и танцуй с теми, кто тебя попросит, и я отвезу тебя домой, как только раздастся последний удар часов. Но есть несколько джентльменов, с которыми ты должна быть особенно дружелюбной. Понимаешь? Мне нужно, чтобы ты была обходительной, чтобы они считали, что тебе можно доверять. Что тебе можно открыть секрет. На мой взгляд, война создает удивительные пары. Все толкаются локтями, стараясь забраться на самый верх.

Она почувствовала на себе его взгляд и резко отвернулась.





* * *


Новогодняя публика вышла на улицы столицы далеко за полночь, и Ева смогла добраться до квартиры лишь в половине третьего: она была измучена и пьяна, натертые до мозолей ноги болели от танцев с мужчинами, которые держались слишком фамильярно и разговаривали на непонятных ей языках. Она познакомилась с Джорджиной, привлекательной брюнеткой, которая улыбалась, смеялась и общалась, как и все остальные друзья Алекса, за тем лишь исключением, что Ева не могла отделаться от ощущения, что Джорджина изучала ее. Ее бесстрастные темные глаза пристально следили за каждым движением Евы на танцевальной площадке, словно оценивая.

Как обычно, Алекс проводил ее до двери квартиры и поцеловал на прощание руку. Она повернулась, чтобы открыть дверь, а затем снова повернулась к нему. Ей не хотелось самой спрашивать, не хотелось укреплять его в уверенности, что ее это волнует настолько, что она интересуется. Но она должна была знать.

– Вы ничего не сказали по поводу моей матери. Она в безопасности?

– В безопасности. И, стоит добавить, довольно счастлива. Она хочет увидеться с тобой, чтобы поблагодарить за спасение от твоего отца. Ты видела доказательство того, что он вышел из тюрьмы, так что знаешь, мне доверять можно.

– Доверять вам? Вы с ума сошли?

Его лицо вмиг посерьезнело.

– Нет, моя дорогая. Я просто реалист. – Он оценивающе окинул ее взглядом. – И ты забыла прикрыть это. – Он коснулся пальцем маленькой родинки в форме полумесяца на шее.

Она отпрянула, словно обжегшись.

– Я предпочитаю, чтобы все было безупречно.

Он взял ее руку, еще раз поцеловал ее, а затем удалился – в этот раз на лифте.


Ева смогла попасть ключом в замочную скважину лишь с четвертого раза. Дверь распахнулась. Спотыкаясь, она вошла внутрь, скинула туфли и принялась расстегивать пряжку песцовой накидки.

Затем остановилась. По всей квартире горел свет, а из гостиной доносилась музыка граммофона. Она узнала песню – под нее она танцевала с Грэмом на свадьбе Софии в Овенден-Холле. «Begin the Beguine».

Но ее привел в чувство не свет и не музыка. Это был запах. Запах холодной шерсти и сандалового мыла. Запах Грэма. Ева побежала в гостиную, по пути споткнулась и чуть не упала, в последний момент ухватившись за спинку кресла.

Прешес стояла в одиночестве, покачиваясь в такт музыке. Сквозь пьяный туман Ева увидела, что на ней серебристое вечернее платье, облегавшее все ее изгибы, как вторая кожа. На кушетке лежала небрежно брошенная шуба, которую Ева точно вешала в шкаф.

Она захлопала глазами.

– Где Грэм?

Прешес перестала покачиваться и сняла иглу с пластинки.

– Он был тут. У него было всего несколько часов, и он хотел видеть тебя. Хотел сказать тебе, что он в порядке.

– Но…

Ева не могла подобрать слова.

– Грэм хотел отметить Новый год, поэтому попросил меня одеться и налить шампанского. Дэвид и София, оказывается, скопили его целую кучу. – Она одарила Еву слабой улыбкой. – Он сказал, что этот Новый год может стать для него последним, поэтому хотел встретить его со вкусом. Я одолжила твою норковую шубу – надеюсь, ты не против. – Она еще раз попыталась улыбнуться, но улыбка быстро растаяла. – Он хотел тебя, Ева. Он действительно хотел тебя. А я просто случайно была в наличии.

Только сейчас Ева заметила на пристенном столике бутылку шампанского, рядом – два пустых бокала, на одном из которых виднелся след губной помады.

– Он был здесь. – От облегчения ее ноги превратились в вату, и она осела на кушетку. – Он жив.

Прешес села рядом и взяла ее за руки.

– Да, Ева. София узнала об этом только вчера и не хотела портить сюрприз. Но разве это не прекрасная новость? Он опустился на парашюте в воду, а затем его подобрала датская рыбацкая лодка. Дэвид уверен, что операцию рассекретили, что немцы каким-то образом были предупреждены и ждали их. Датчанам пришлось прятать Грэма, пока они не смогли переправить его обратно в Англию. Им запретили называть его имя в радиопереговорах или подтверждать, что он выжил, до тех пор, пока он не доберется до берегов Британии.

Ева кивала. Сердце сжималось в ее груди, мешая дышать.

– Ты сказала ему, где я была?

Гладкий лоб Прешес наморщился.

– Он догадался. Но я сказала ему, что ты не хотела идти.

Еве захотелось рассмеяться от искренности слов подруги, но она была слишком потрясена.

– Он вернется?

Прешес покачала головой.

– Он сказал, что ему могут не давать отпуск какое-то время.

С губ Евы сорвался стон. Прешес положила руку ей на плечо.

– Уходя, он что-то обронил. Мне кажется, это подарок тебе на Рождество.

Ева подумала о золотых запонках, которые она купила Грэму в «Селфриджизе», о том, как она откладывала деньги, чтобы приобрести что-то особенное. Они были выполнены в форме дельфинов, и она знала, что запонки будут смотреться великолепно. Но они, завернутые и украшенные ленточками, все еще лежали в шкафу.

– Правда?

Прешес поднялась.

– Он не был упакован, так что не знаю, был ли это подарок, – но, по мне, он определенно похож на подарок.

В глазах защипало, когда Ева вспомнила тот день в парке, когда Грэм подарил ей дельфина из слоновой кости, а она сказала ему, что не любит сюрпризы.

Прешес мягким движением положила предмет на вытянутую ладонь Евы. Это была маленькая брошь в форме крылатой нашивки ВВС, поблескивающая россыпью бриллиантов и выложенными красными камешками буквами RAF [26] в верхней части. Ева смотрела на брошь, и ей нестерпимо хотелось плакать.

– Она очаровательна. Жаль, он не знает, что она мне понравилась.

– Он…

Прешес прикусила губу.

– Что он?

– Он спросил меня по поводу норковой шубы – откуда она взялась. И догадался, что она от Алекса. Врать было бессмысленно. Он бы мне все равно не поверил.

Еву затрясло.