Последние дни наших отцов
Часть 15 из 58 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Просто… Я не умею трахаться.
Толстяк улыбнулся.
— Не дрейфь, справишься как миленький.
И хлопнул Сына по плечу своей ручищей так, что тот присел.
Пэл смотрел на мерцающие в чистом небе звезды. Если отец тоже смотрит сейчас на небо, он увидит Бьюли, увидит его товарищей, увидит, какие славные люди окружают его сына. “Люблю тебя, папа”, — шепнул он ветру и звездам.
17
Кроме общих курсов в Бьюли, будущие агенты получали специализацию в зависимости от того, какие способности выявил в них следивший за их успехами офицер. Фрэнка, Фарона, Кея и Пэла обучали промышленному саботажу, Станисласа и Клода — взлому, Эме — обнаружению сил противника, Толстяка — белой и черной пропаганде. Жос, Дени и Лора готовились стать радистами — пианистами на сленге Управления. Связь на местности представляла собой сложную систему шифрованных радиопередач с помощью подпольных релейных передатчиков, установленных в оккупированных странах и позволявших напрямую связываться с Лондоном, передавать данные или инструкции. Далеко не всех агентов специально обучали тонкостям связи.
Одиннадцать стажеров, поделенных по будущим специальностям, виделись все реже; теперь они встречались только в свободное время.
Однажды под вечер, вернувшись в домик Секции F, курсанты обнаружили, что Толстяк и Клод валяются в спальне. Пьяные. Часом ранее бедолаги случайно столкнулись в безлюдном доме, и Толстяк вытащил маленькую фляжку виски.
— Где ты это раздобыл? — спросил Клод.
— Спер у голландцев.
— Я не пью…
— Чуть-чуть, Попик. Ради меня. Ведь мы скоро расстанемся.
— Я никогда не пью.
— Тебе в любом случае придется пить вино во время мессы. Так скажи себе, что это твое церковное винишко.
Клод дал себя уговорить. По дружбе. И они выпили. По глотку, потом по второму, по третьему. Захмелев, обменялись парой шуток, потом снова приложились к фляжке. С громкими воплями поднялись в спальни, и Толстяк натянул халат Станисласа.
— Я Фарон, я бабенка! Славная телочка! Люблю наряжаться!
Он разгуливал между кроватями. Клод было засмеялся, но сразу опомнился — не стоило больше насмехаться.
— Не смейся над Фароном, — сказал он. — Не надо больше так делать.
— Фарон — мудак.
— Нет, Толстяк. Мы теперь не такие, как раньше.
Толстяк снял халат. Они долго молчали. Пьяные в стельку, друзья в растерянности смотрели друг на друга, и вдруг их охватила невыразимая грусть, а спиртное придало ей пафосную ноту.
— Я буду по тебе скучать, Попик! — простонал гигант.
— Я по тебе тоже, мой Толстяк! — всхлипнул кюре.
Они обнялись и прикончили фляжку. Когда курсанты их обнаружили, оба спали прямо на полу. Сперва все веселились. Но ровно до того момента, как в дом вошел лейтенант Питер и крикнул с первого этажа:
— Учения! Учения!
Инструкторы из Бьюли убедили Лондон прислать самолет, чтобы потренировать навыки по разметке зоны выброски парашютистов. От Секции F лейтенант Питер выбрал наугад для участия в учениях двух курсантов — Клода и Толстяка.
Дени и Кей поспешно спустились вниз отвлечь лейтенанта.
— Учения? — в панике переспросил Кей, чувствовавший ответственность за каждого члена группы.
— Не ты, — ответил лейтенант. — Клод и Толстяк.
— Только они двое?
— Ответ утвердительный. Жду их через десять минут в доме главного командования.
Кей поперхнулся: если это учения с огнестрельным оружием или ножом, нетрезвые парни точно кого-нибудь укокошат, если прежде не убьются сами.
— Может, лучше мы с Дени? — неловко предложил он.
В глазах лейтенанта мелькнуло подозрение. Приказы не обсуждаются. Тем более Кеем.
— Ты что мне тут устраиваешь, Кей?
— Ничего, сэр. Пойду их позову. Это какие учения?
— Наведение ЛА.
У Кея немного отлегло от сердца. На худой конец, всего лишь грохнется бомбардировщик.
— Сейчас им скажу, лейтенант, — повторил Кей, чтобы Питер ушел.
Фарон и Фрэнк разбудили их пощечинами и холодной водой, Пэл и Эме помогли переодеться и почистить зубы, Лора побрызгала духами, чтобы отбить запах спиртного, а Дени и Жос стояли на стреме в столовой на случай, если лейтенант вдруг вернется.
И вот под конец дня, в подступающих вечерних сумерках, курсанты следили в бинокль, как Клод и Толстяк, пьяные, но усердные, вместе с голландцами и австрийцами участвуют в учениях по наведению ЛА. Их плачевного состояния никто не заметил.
— Ну что с них взять? — вздохнул Кей.
— Никакого с ними сладу, — добавил Станислас.
Они засмеялись.
В эту минуту бомбардировщик “Уитли” королевских ВВС летел над Бьюли, и пилот в кабине чертыхался на растяп-курсантов. Толстяк в полумраке махал с земли карманным фонариком, неверно передавая самолету букву азбукой Морзе. Клод, которому было поручено держать связь с экипажем по S-Phone, сидел в нескольких десятках метров от него, слушал брань пилота на неверный опознавательный код и в отчаянии твердил: Sorry, sorry, we are français. I repeat, we are français[7].
* * *
На третьей неделе февраля курсантов стали учить безопасности на задании. Им объяснили, как устанавливать контакты на местности, налаживать связи, находить убежище или надежное место. Затем рассказали о методах работы местной полиции и немецкой контрразведки. Их учили, как отрываться от слежки, что делать в случае ареста, как вести себя на допросе. Им пришлось вынести одно из худших испытаний — по-настоящему противостоять надзирателям в форме СС, которые приволокли их в жуткую мрачную комнату, целый день над ними беспощадно издевались и избивали. Ибо одним из главных условий выживания агентов было сохранение легенды, предоставленной УСО и подкрепленной фальшивыми документами. Они должны были предусмотреть все, особенно детали: любой пустяк, вроде незнания как работает система нормирования во Франции, мог вызвать подозрения и разоблачить их. Агент мог выдать себя, попросту заказав черный кофе — в кафе и так подавали только черный кофе, молоко было по карточкам. А потому всем, даже курсантам-французам, разъяснили мельчайшие подробности повседневной жизни в оккупированной Франции.
В самом начале марта, под конец третьей недели в Бьюли, война приблизилась к ним как никогда раньше. Одиннадцать стажеров узнали процедуру отправки на задание: инструктаж в Лондоне, затем отъезд на секретный аэродром королевских ВВС. Парашютирование назначалось в полнолуние, в течение двух дней до или после него, в зависимости от метеоусловий, — пилотам предстояло ориентироваться на глаз. После приземления на оккупированной территории агент должен был сразу закопать парашют и прыжковый комбинезон лопаткой, закрепленной на щиколотке, тем самым превратиться в простого безымянного гражданина, по крайней мере с виду. И присоединиться к группе встречающих бойцов Сопротивления, которая с нетерпением поджидает его. Так у агента начнется новая жизнь.
* * *
Обучение подходило к концу. На исходе четырехмесячных тяжелейших испытаний курсанты Секции F готовы были стать агентами УСО. Они, конечно, чувствовали облегчение, но, проводя вместе последние вечера в столовой, в своем домике в Бьюли, тосковали. Устроили прощальный вечер, сказали друг другу “До скорого!”, обменялись пустяковыми подарками на память из личных вещей — ничего другого они подарить не могли. Четки, книжка, карманное зеркальце, амулет. Толстяк отдал фляжку голландцев и красивые камушки, которые по такому случаю набрал на дне ближайшей речки, а Фарон вручил Толстяку маленькую лису, которую сам вырезал ножом из елового чурбачка.
Около полуночи, когда большинство курсантов пошли спать, Пэл поймал за локоть Лору:
— Погуляем в последний раз? — шепнул он.
Она кивнула и повела его в парк.
Они шли долго, рука в руке, полные любви. Ночь стояла прекрасная. Они шагали по опушке леса, растягивая прогулку, и Пэл в приливе храбрости дважды снимал с Лоры перчатки и целовал ей руки. Она блаженно улыбалась, ругая себя за дурацкую улыбку, за то, что не притворилась безразличной, а Пэл, скованный робостью, думал: “Поцелуй ее сейчас, дурак!”. И она горела нетерпением: “Поцелуй меня сейчас, дурак!”.
Когда они вернулись, в доме стояла тишина и покой. Все остальные спали.
— Пошли, — шепнула Лора, не отпуская его руку.
Поднялись на второй этаж, вошли в пустую спальню. В комнате царил приятный сумрак; они прижались друг к другу, она заперла дверь на ключ.
— Не шуметь, — шепнула девушка, кивнув на соседние комнаты, где спали курсанты.
Они слились в едином порыве. Пэл положил руки на бедра Лоры, сжал ее тонкую, хрупкую талию, потом его руки нежно заскользили вдоль ее спины. Лора потянулась к его уху и выдохнула:
— Хочу, чтобы ты любил меня, как Толстяк Мелинду.
Пэл хотел что-то сказать, но она приложила два пальца к его губам:
— Только ничего не говори.
Он поцеловал пальцы, прижатые к его губам, она положила голову ему на плечо, потом встала на цыпочки, дотянулась до его лба и, не отрывая взгляда, поцеловала его в щеку, дважды, и наконец в губы. Сперва легким касанием, потом дольше — затяжные страстные поцелуи в приятном тепле спальни. Они легли на кровать, и в тот вечер Лора сделала Пэла своим любовником.
Расстались лишь под утро. Напоследок крепко обнялись в темноте.
— Я люблю тебя, — сказал Пэл.
— Знаю, дурачок, — улыбнулась Лора.
Толстяк улыбнулся.
— Не дрейфь, справишься как миленький.
И хлопнул Сына по плечу своей ручищей так, что тот присел.
Пэл смотрел на мерцающие в чистом небе звезды. Если отец тоже смотрит сейчас на небо, он увидит Бьюли, увидит его товарищей, увидит, какие славные люди окружают его сына. “Люблю тебя, папа”, — шепнул он ветру и звездам.
17
Кроме общих курсов в Бьюли, будущие агенты получали специализацию в зависимости от того, какие способности выявил в них следивший за их успехами офицер. Фрэнка, Фарона, Кея и Пэла обучали промышленному саботажу, Станисласа и Клода — взлому, Эме — обнаружению сил противника, Толстяка — белой и черной пропаганде. Жос, Дени и Лора готовились стать радистами — пианистами на сленге Управления. Связь на местности представляла собой сложную систему шифрованных радиопередач с помощью подпольных релейных передатчиков, установленных в оккупированных странах и позволявших напрямую связываться с Лондоном, передавать данные или инструкции. Далеко не всех агентов специально обучали тонкостям связи.
Одиннадцать стажеров, поделенных по будущим специальностям, виделись все реже; теперь они встречались только в свободное время.
Однажды под вечер, вернувшись в домик Секции F, курсанты обнаружили, что Толстяк и Клод валяются в спальне. Пьяные. Часом ранее бедолаги случайно столкнулись в безлюдном доме, и Толстяк вытащил маленькую фляжку виски.
— Где ты это раздобыл? — спросил Клод.
— Спер у голландцев.
— Я не пью…
— Чуть-чуть, Попик. Ради меня. Ведь мы скоро расстанемся.
— Я никогда не пью.
— Тебе в любом случае придется пить вино во время мессы. Так скажи себе, что это твое церковное винишко.
Клод дал себя уговорить. По дружбе. И они выпили. По глотку, потом по второму, по третьему. Захмелев, обменялись парой шуток, потом снова приложились к фляжке. С громкими воплями поднялись в спальни, и Толстяк натянул халат Станисласа.
— Я Фарон, я бабенка! Славная телочка! Люблю наряжаться!
Он разгуливал между кроватями. Клод было засмеялся, но сразу опомнился — не стоило больше насмехаться.
— Не смейся над Фароном, — сказал он. — Не надо больше так делать.
— Фарон — мудак.
— Нет, Толстяк. Мы теперь не такие, как раньше.
Толстяк снял халат. Они долго молчали. Пьяные в стельку, друзья в растерянности смотрели друг на друга, и вдруг их охватила невыразимая грусть, а спиртное придало ей пафосную ноту.
— Я буду по тебе скучать, Попик! — простонал гигант.
— Я по тебе тоже, мой Толстяк! — всхлипнул кюре.
Они обнялись и прикончили фляжку. Когда курсанты их обнаружили, оба спали прямо на полу. Сперва все веселились. Но ровно до того момента, как в дом вошел лейтенант Питер и крикнул с первого этажа:
— Учения! Учения!
Инструкторы из Бьюли убедили Лондон прислать самолет, чтобы потренировать навыки по разметке зоны выброски парашютистов. От Секции F лейтенант Питер выбрал наугад для участия в учениях двух курсантов — Клода и Толстяка.
Дени и Кей поспешно спустились вниз отвлечь лейтенанта.
— Учения? — в панике переспросил Кей, чувствовавший ответственность за каждого члена группы.
— Не ты, — ответил лейтенант. — Клод и Толстяк.
— Только они двое?
— Ответ утвердительный. Жду их через десять минут в доме главного командования.
Кей поперхнулся: если это учения с огнестрельным оружием или ножом, нетрезвые парни точно кого-нибудь укокошат, если прежде не убьются сами.
— Может, лучше мы с Дени? — неловко предложил он.
В глазах лейтенанта мелькнуло подозрение. Приказы не обсуждаются. Тем более Кеем.
— Ты что мне тут устраиваешь, Кей?
— Ничего, сэр. Пойду их позову. Это какие учения?
— Наведение ЛА.
У Кея немного отлегло от сердца. На худой конец, всего лишь грохнется бомбардировщик.
— Сейчас им скажу, лейтенант, — повторил Кей, чтобы Питер ушел.
Фарон и Фрэнк разбудили их пощечинами и холодной водой, Пэл и Эме помогли переодеться и почистить зубы, Лора побрызгала духами, чтобы отбить запах спиртного, а Дени и Жос стояли на стреме в столовой на случай, если лейтенант вдруг вернется.
И вот под конец дня, в подступающих вечерних сумерках, курсанты следили в бинокль, как Клод и Толстяк, пьяные, но усердные, вместе с голландцами и австрийцами участвуют в учениях по наведению ЛА. Их плачевного состояния никто не заметил.
— Ну что с них взять? — вздохнул Кей.
— Никакого с ними сладу, — добавил Станислас.
Они засмеялись.
В эту минуту бомбардировщик “Уитли” королевских ВВС летел над Бьюли, и пилот в кабине чертыхался на растяп-курсантов. Толстяк в полумраке махал с земли карманным фонариком, неверно передавая самолету букву азбукой Морзе. Клод, которому было поручено держать связь с экипажем по S-Phone, сидел в нескольких десятках метров от него, слушал брань пилота на неверный опознавательный код и в отчаянии твердил: Sorry, sorry, we are français. I repeat, we are français[7].
* * *
На третьей неделе февраля курсантов стали учить безопасности на задании. Им объяснили, как устанавливать контакты на местности, налаживать связи, находить убежище или надежное место. Затем рассказали о методах работы местной полиции и немецкой контрразведки. Их учили, как отрываться от слежки, что делать в случае ареста, как вести себя на допросе. Им пришлось вынести одно из худших испытаний — по-настоящему противостоять надзирателям в форме СС, которые приволокли их в жуткую мрачную комнату, целый день над ними беспощадно издевались и избивали. Ибо одним из главных условий выживания агентов было сохранение легенды, предоставленной УСО и подкрепленной фальшивыми документами. Они должны были предусмотреть все, особенно детали: любой пустяк, вроде незнания как работает система нормирования во Франции, мог вызвать подозрения и разоблачить их. Агент мог выдать себя, попросту заказав черный кофе — в кафе и так подавали только черный кофе, молоко было по карточкам. А потому всем, даже курсантам-французам, разъяснили мельчайшие подробности повседневной жизни в оккупированной Франции.
В самом начале марта, под конец третьей недели в Бьюли, война приблизилась к ним как никогда раньше. Одиннадцать стажеров узнали процедуру отправки на задание: инструктаж в Лондоне, затем отъезд на секретный аэродром королевских ВВС. Парашютирование назначалось в полнолуние, в течение двух дней до или после него, в зависимости от метеоусловий, — пилотам предстояло ориентироваться на глаз. После приземления на оккупированной территории агент должен был сразу закопать парашют и прыжковый комбинезон лопаткой, закрепленной на щиколотке, тем самым превратиться в простого безымянного гражданина, по крайней мере с виду. И присоединиться к группе встречающих бойцов Сопротивления, которая с нетерпением поджидает его. Так у агента начнется новая жизнь.
* * *
Обучение подходило к концу. На исходе четырехмесячных тяжелейших испытаний курсанты Секции F готовы были стать агентами УСО. Они, конечно, чувствовали облегчение, но, проводя вместе последние вечера в столовой, в своем домике в Бьюли, тосковали. Устроили прощальный вечер, сказали друг другу “До скорого!”, обменялись пустяковыми подарками на память из личных вещей — ничего другого они подарить не могли. Четки, книжка, карманное зеркальце, амулет. Толстяк отдал фляжку голландцев и красивые камушки, которые по такому случаю набрал на дне ближайшей речки, а Фарон вручил Толстяку маленькую лису, которую сам вырезал ножом из елового чурбачка.
Около полуночи, когда большинство курсантов пошли спать, Пэл поймал за локоть Лору:
— Погуляем в последний раз? — шепнул он.
Она кивнула и повела его в парк.
Они шли долго, рука в руке, полные любви. Ночь стояла прекрасная. Они шагали по опушке леса, растягивая прогулку, и Пэл в приливе храбрости дважды снимал с Лоры перчатки и целовал ей руки. Она блаженно улыбалась, ругая себя за дурацкую улыбку, за то, что не притворилась безразличной, а Пэл, скованный робостью, думал: “Поцелуй ее сейчас, дурак!”. И она горела нетерпением: “Поцелуй меня сейчас, дурак!”.
Когда они вернулись, в доме стояла тишина и покой. Все остальные спали.
— Пошли, — шепнула Лора, не отпуская его руку.
Поднялись на второй этаж, вошли в пустую спальню. В комнате царил приятный сумрак; они прижались друг к другу, она заперла дверь на ключ.
— Не шуметь, — шепнула девушка, кивнув на соседние комнаты, где спали курсанты.
Они слились в едином порыве. Пэл положил руки на бедра Лоры, сжал ее тонкую, хрупкую талию, потом его руки нежно заскользили вдоль ее спины. Лора потянулась к его уху и выдохнула:
— Хочу, чтобы ты любил меня, как Толстяк Мелинду.
Пэл хотел что-то сказать, но она приложила два пальца к его губам:
— Только ничего не говори.
Он поцеловал пальцы, прижатые к его губам, она положила голову ему на плечо, потом встала на цыпочки, дотянулась до его лба и, не отрывая взгляда, поцеловала его в щеку, дважды, и наконец в губы. Сперва легким касанием, потом дольше — затяжные страстные поцелуи в приятном тепле спальни. Они легли на кровать, и в тот вечер Лора сделала Пэла своим любовником.
Расстались лишь под утро. Напоследок крепко обнялись в темноте.
— Я люблю тебя, — сказал Пэл.
— Знаю, дурачок, — улыбнулась Лора.