Похитители снов
Часть 26 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В воздухе висел какой-то теплый клаустрофобический запах – не то что неприятный, но однозначно сельскохозяйственный. Это был не сарай, которым пользовались в прошлом. Это был сарай, которым продолжали пользоваться.
Нахмурившись, Ронан приоткрыл скрипучую тяжелую дверь. Глаза не сразу привыкли к темноте.
– О, – сказал Ганси.
В сарае находилось остальное стадо. Десятки коров казались темными силуэтами в неверном свете, лившемся из открытой двери. Ни одна даже не вздрогнула, когда раздались скрип и лязг. Слышался только звук дыхания нескольких десятков очень крупных животных, а еще стук легкого дождя по металлической крыше.
– Режим ожидания, – сказал Ганси.
Блу в ту же секунду произнесла:
– Гипноз.
Сердце Ронана билось неровно. В этом спящем стаде заключалась огромная сила. Как будто человек, знающий правильное слово, мог вызвать паническое бегство.
– В этом тоже мы виноваты? – шепотом спросила Блу. – Как с отключениями электричества?
Адам отвел взгляд.
– Нет, – ответил Ронан, уверенный, что сон коров не был связан с силовой линией. Тут что-то другое.
Ганси сказал:
– Не хочу говорить, как Ной, но мне что-то жутко. Давайте найдем лопату и уберемся отсюда поскорей.
Шаркая по опилкам, среди неподвижных животных, они достигли маленькой кладовки, серой от дождя. Ронан нашел заступ, Адам снеговую лопату. Ганси взвесил в руках бур, с таким видом, как будто примерялся к мечу.
Блу спросила:
– Ты правда вырос здесь, Ронан?
– В этом сарае?
– Ты меня понял.
Он начал отвечать, но тут, внезапно и пугающе, на него нахлынула боль. И единственной возможностью избавиться от нее было насытить слова ядом. Они прозвучали так, словно он ненавидел это место. Словно ему не терпелось отсюда вырваться. Насмешливо и жестоко Ронан произнес:
– Да. Это мой фамильный замок.
– Ух ты, – сказала Блу, как будто не слыша сарказма.
И добавила шепотом:
– Смотри!
Ронан проследил ее взгляд. Там, где покоробившаяся крыша кое-как сходилась с краем стены, в гнезде сидела коричневая птичка. Ее грудка казалась черной, как кровь, но, если присмотреться повнимательней, становилось ясно, что это просто эффект полумрака. Как у павлина, перья у нее на груди отливали металлически-изумрудным цветом. Глаза у птички были открыты, голова неподвижна. У Ронана вновь заколотилось сердце.
Бензопила, у него на плече, низко пригнулась, прижавшись к шее Ронана – это была реакция на его реакцию, а не на присутствие другой птицы.
– Потрогай ее, – шепнула Блу. – Она тоже живая?
– Нет уж, Нищета и Невежество, лучше пусть кто-нибудь из вас, – сказал Ронан. – Я трогал в прошлый раз.
У Блу вспыхнули глаза.
– Как ты меня назвал?
– Сама слышала.
– Ганси, – позвала Блу.
Он опустил бур.
– Ты сказала, что предпочитаешь сражаться с Ронаном сама.
Закатив глаза, Адам подтащил стул и осмотрел гнездо.
– Она тоже дышит. Как коровы.
– Посмотри, нет ли яиц, – велел Ронан.
– Иди ты.
Им всем было слегка тревожно. Никто не понимал, естественный это сон или нет, и не исключал, что то же самое может случиться и с ними.
Ганси поинтересовался:
– Мы единственные, кто не спит?
Это вдохновило Ронана. Посадив Бензопилу на стол, сложенный из коксовых блоков, он открыл стоявшее рядом старое ведро из-под корма. Хотя оно было пусто, Ронан подумал, что оно может быть обитаемо. И разумеется, когда он заглянул внутрь, то почуял сквозь теплый аромат зерна резкий запах живого существа.
– Свет, – приказал он.
Включив фонарик на телефоне, Ганси осветил внутренность ведра.
– Поживей, – сказал он. – Телефон разряжается.
Добравшись до старого смятого пакета на дне, Ронан обнаружил мышиное гнездо. Он осторожно вытащил одного из мышат – пушистого и невесомого, такого маленького, что тепло его тельца еле ощущалось. Хотя мышонок был уже достаточно взрослым, чтобы нормально двигаться, он неподвижно лежал в согнутой ладони Ронана. Тот осторожно провел пальцем по спинке.
– Почему он как ручной? – спросила Блу. – Он тоже спит?
Ронан наклонил руку, чтобы Блу увидела зоркие, полные доверия глаза мышонка (но не настолько, чтобы его заметила Бензопила – она сочла бы зверька едой). Они с Мэтью часто находили мышиные гнезда в сараях и возле стоявших на поле кормушек. Братья часами сидели в траве, позволяя мышам бегать туда-сюда по их рукам. Малыши никогда не боялись.
– Он не спит, – сказал Ронан.
Подняв руку, он прижал крошечное тельце к щеке, чтобы почувствовать кожей быстрый трепет маленького сердца. Блу уставилась на Ронана, и он протянул мышонка ей.
– Так можно услышать его сердце.
Она явно продолжала подозревать недоброе.
– Ты серьезно? Или шутишь?
– А ты как думаешь?
– Ты призовой придурок, но сейчас ведешь себя совсем не как обычно.
Ронан тонко улыбнулся.
– Не привыкай.
Блу неохотно взяла мышонка и поднесла к щеке. На губах у нее появилась удивленная улыбка. С коротким счастливым вздохом она протянула зверька Адаму. Тот, казалось, не заинтересовался, но по ее настоянию все-таки приложил маленькое тельце к щеке. Губы у него дрогнули. Затем он передал мышонка Ганси. Ганси был единственным, кто улыбнулся прежде, чем поднес малютку к лицу. И его улыбка убила Ронана наповал; она напомнила ему радостное выражение лица Мэтью, когда они впервые обнаружили мышей – в те времена, когда Линчи еще были одной семьей.
– Удивительная прелесть, – сказал Ганси и вернул мышонка Ронану.
Тот задержал руку над ведром.
– Кто-нибудь хочет еще подержать? Потому что через год он умрет. Обычный срок жизни для полевки.
– Очень любезно, Ронан, – заметил Адам, разворачиваясь к двери.
Лицо Блу сделалось кислым.
– Недолго же ты был добрым.
Ганси ничего не сказал. Он некоторое время смотрел на Ронана, скорбно сжав губы; но он слишком хорошо знал своего друга, чтобы обижаться. Ронану показалось, что его анализируют. Возможно, ему того и хотелось.
– Давайте похороним эту тварь, – сказал он.
Они вернулись к машине, и у Ганси хватило совести удержаться от проявлений самодовольства, когда Блу при первом взгляде на человека-птицу зажала рот рукой, а Адам с шумом втянул воздух. Ронан и Ганси запихнули труп в коробку из-под динамиков, но с обоих концов торчало достаточное количество твари, чтобы оскорбить воображение. Несколько часов в мертвом состоянии никоим образом не улучшили ее внешний вид.
– Что это? – спросил Адам.
Ронан дотронулся до зазубренного когтя, зацепившегося за край коробки. Ночная тварь внушала ему леденящий ужас. Он боялся ее в самом прямом, первобытном, непреходящем смысле, по той причине, что эти существа убивали его во сне раз за разом.
– Они прилетают, когда мне снится кошмар. Как будто он их притягивает. Они ненавидят меня. Во сне их называют ночными ужасами. Или… niri vicilis.
Адам нахмурился.
– Это латынь?
Ронан, с некоторой долей замешательства, ответил:
– Не уверен…
Блу внимательно взглянула на него, и Ронан немедленно вспомнил, как она заявила, что ему известен тот, другой язык на коробке-головоломке. Возможно, Блу была права.
Нахмурившись, Ронан приоткрыл скрипучую тяжелую дверь. Глаза не сразу привыкли к темноте.
– О, – сказал Ганси.
В сарае находилось остальное стадо. Десятки коров казались темными силуэтами в неверном свете, лившемся из открытой двери. Ни одна даже не вздрогнула, когда раздались скрип и лязг. Слышался только звук дыхания нескольких десятков очень крупных животных, а еще стук легкого дождя по металлической крыше.
– Режим ожидания, – сказал Ганси.
Блу в ту же секунду произнесла:
– Гипноз.
Сердце Ронана билось неровно. В этом спящем стаде заключалась огромная сила. Как будто человек, знающий правильное слово, мог вызвать паническое бегство.
– В этом тоже мы виноваты? – шепотом спросила Блу. – Как с отключениями электричества?
Адам отвел взгляд.
– Нет, – ответил Ронан, уверенный, что сон коров не был связан с силовой линией. Тут что-то другое.
Ганси сказал:
– Не хочу говорить, как Ной, но мне что-то жутко. Давайте найдем лопату и уберемся отсюда поскорей.
Шаркая по опилкам, среди неподвижных животных, они достигли маленькой кладовки, серой от дождя. Ронан нашел заступ, Адам снеговую лопату. Ганси взвесил в руках бур, с таким видом, как будто примерялся к мечу.
Блу спросила:
– Ты правда вырос здесь, Ронан?
– В этом сарае?
– Ты меня понял.
Он начал отвечать, но тут, внезапно и пугающе, на него нахлынула боль. И единственной возможностью избавиться от нее было насытить слова ядом. Они прозвучали так, словно он ненавидел это место. Словно ему не терпелось отсюда вырваться. Насмешливо и жестоко Ронан произнес:
– Да. Это мой фамильный замок.
– Ух ты, – сказала Блу, как будто не слыша сарказма.
И добавила шепотом:
– Смотри!
Ронан проследил ее взгляд. Там, где покоробившаяся крыша кое-как сходилась с краем стены, в гнезде сидела коричневая птичка. Ее грудка казалась черной, как кровь, но, если присмотреться повнимательней, становилось ясно, что это просто эффект полумрака. Как у павлина, перья у нее на груди отливали металлически-изумрудным цветом. Глаза у птички были открыты, голова неподвижна. У Ронана вновь заколотилось сердце.
Бензопила, у него на плече, низко пригнулась, прижавшись к шее Ронана – это была реакция на его реакцию, а не на присутствие другой птицы.
– Потрогай ее, – шепнула Блу. – Она тоже живая?
– Нет уж, Нищета и Невежество, лучше пусть кто-нибудь из вас, – сказал Ронан. – Я трогал в прошлый раз.
У Блу вспыхнули глаза.
– Как ты меня назвал?
– Сама слышала.
– Ганси, – позвала Блу.
Он опустил бур.
– Ты сказала, что предпочитаешь сражаться с Ронаном сама.
Закатив глаза, Адам подтащил стул и осмотрел гнездо.
– Она тоже дышит. Как коровы.
– Посмотри, нет ли яиц, – велел Ронан.
– Иди ты.
Им всем было слегка тревожно. Никто не понимал, естественный это сон или нет, и не исключал, что то же самое может случиться и с ними.
Ганси поинтересовался:
– Мы единственные, кто не спит?
Это вдохновило Ронана. Посадив Бензопилу на стол, сложенный из коксовых блоков, он открыл стоявшее рядом старое ведро из-под корма. Хотя оно было пусто, Ронан подумал, что оно может быть обитаемо. И разумеется, когда он заглянул внутрь, то почуял сквозь теплый аромат зерна резкий запах живого существа.
– Свет, – приказал он.
Включив фонарик на телефоне, Ганси осветил внутренность ведра.
– Поживей, – сказал он. – Телефон разряжается.
Добравшись до старого смятого пакета на дне, Ронан обнаружил мышиное гнездо. Он осторожно вытащил одного из мышат – пушистого и невесомого, такого маленького, что тепло его тельца еле ощущалось. Хотя мышонок был уже достаточно взрослым, чтобы нормально двигаться, он неподвижно лежал в согнутой ладони Ронана. Тот осторожно провел пальцем по спинке.
– Почему он как ручной? – спросила Блу. – Он тоже спит?
Ронан наклонил руку, чтобы Блу увидела зоркие, полные доверия глаза мышонка (но не настолько, чтобы его заметила Бензопила – она сочла бы зверька едой). Они с Мэтью часто находили мышиные гнезда в сараях и возле стоявших на поле кормушек. Братья часами сидели в траве, позволяя мышам бегать туда-сюда по их рукам. Малыши никогда не боялись.
– Он не спит, – сказал Ронан.
Подняв руку, он прижал крошечное тельце к щеке, чтобы почувствовать кожей быстрый трепет маленького сердца. Блу уставилась на Ронана, и он протянул мышонка ей.
– Так можно услышать его сердце.
Она явно продолжала подозревать недоброе.
– Ты серьезно? Или шутишь?
– А ты как думаешь?
– Ты призовой придурок, но сейчас ведешь себя совсем не как обычно.
Ронан тонко улыбнулся.
– Не привыкай.
Блу неохотно взяла мышонка и поднесла к щеке. На губах у нее появилась удивленная улыбка. С коротким счастливым вздохом она протянула зверька Адаму. Тот, казалось, не заинтересовался, но по ее настоянию все-таки приложил маленькое тельце к щеке. Губы у него дрогнули. Затем он передал мышонка Ганси. Ганси был единственным, кто улыбнулся прежде, чем поднес малютку к лицу. И его улыбка убила Ронана наповал; она напомнила ему радостное выражение лица Мэтью, когда они впервые обнаружили мышей – в те времена, когда Линчи еще были одной семьей.
– Удивительная прелесть, – сказал Ганси и вернул мышонка Ронану.
Тот задержал руку над ведром.
– Кто-нибудь хочет еще подержать? Потому что через год он умрет. Обычный срок жизни для полевки.
– Очень любезно, Ронан, – заметил Адам, разворачиваясь к двери.
Лицо Блу сделалось кислым.
– Недолго же ты был добрым.
Ганси ничего не сказал. Он некоторое время смотрел на Ронана, скорбно сжав губы; но он слишком хорошо знал своего друга, чтобы обижаться. Ронану показалось, что его анализируют. Возможно, ему того и хотелось.
– Давайте похороним эту тварь, – сказал он.
Они вернулись к машине, и у Ганси хватило совести удержаться от проявлений самодовольства, когда Блу при первом взгляде на человека-птицу зажала рот рукой, а Адам с шумом втянул воздух. Ронан и Ганси запихнули труп в коробку из-под динамиков, но с обоих концов торчало достаточное количество твари, чтобы оскорбить воображение. Несколько часов в мертвом состоянии никоим образом не улучшили ее внешний вид.
– Что это? – спросил Адам.
Ронан дотронулся до зазубренного когтя, зацепившегося за край коробки. Ночная тварь внушала ему леденящий ужас. Он боялся ее в самом прямом, первобытном, непреходящем смысле, по той причине, что эти существа убивали его во сне раз за разом.
– Они прилетают, когда мне снится кошмар. Как будто он их притягивает. Они ненавидят меня. Во сне их называют ночными ужасами. Или… niri vicilis.
Адам нахмурился.
– Это латынь?
Ронан, с некоторой долей замешательства, ответил:
– Не уверен…
Блу внимательно взглянула на него, и Ронан немедленно вспомнил, как она заявила, что ему известен тот, другой язык на коробке-головоломке. Возможно, Блу была права.