Похититель поцелуев

По сложившейся в мафии итальянской традиции жених должен предоставить окровавленные простыни своим приближенным. Я не сомневался, что Артур Росси умрет медленной мучительной смертью, если я отправлю простыни за шесть дней до свадьбы. Не было никаких сомнений в том, что здесь случилось. И нет ничего поразительного в том, что каждую секунду Франческа страдала. Но почему-то, несмотря на свои ужасные намерения, я не хотел так с ней поступать.

Я удалился в свой кабинет, с трудом сдержав желание проведать невесту. Меня одолевали сомнения, стоит ли давать ей время, но я больше не доверял своим инстинктам, когда дело касалось Франчески. Обычно расчетливый и жестокий, я несколько раз за текущий месяц потерял контроль над своими действиями, и каждый раз это случалось по вине моей юной невесты. Может, лучше прислушаться к совету экономки и оставить Франческу в покое?

Я предпочел поработать дома на случай, если она решит выйти из комнаты. Франческа пропустила свои встречи, и, когда приехала ее мать, чтобы съездить вместе за покупками к предстоящему учебному году, Стерлинг отослала ее, пусть и с морковным пирогом, объяснив, что Франческа страдает от ужасной мигрени. Когда водитель миссис Росси отъезжал от нашего дома, она казалась сильно расстроенной. В окне своего кабинета я увидел, как она отчаянно пытается дозвониться до дочери. Но опять же, из-за случившегося мне было жаль лишь будущую жену.

Этот день, как и все плохие дни, протекал особенно медленно. Все встречи, что я провел у себя дома, прошли эффективно и продуктивно. Мне даже удалось втиснуть телефонную конференцию со своим пиар-менеджером и его помощником, которую я откладывал несколько недель. А когда вышел из кабинета, уже подошло время обеда.

Я ел на кухне, не встречаясь с осуждающим взглядом Стерлинг. Она сидела напротив и, сложив руки на коленях, смотрела на меня так, будто я только что покалечил ребенка. Хотя в некотором роде именно так и было.

– Классные идеи кончились? Может, отправить ее обратно к родителям? – сердито заворчал я, когда стало ясно, что Стерлинг не перестанет на меня пялиться.

– Этого уж точно делать не стоит, – Стерлинг впервые говорила со мной в таком тоне. Даже когда я был ребенком, она так со мной не обращалась. А теперь – да.

– Я больше не буду ждать, когда она выйдет.

– Тебе действительно не стоит ждать ни минуты, – согласилась она, потягивая мой отменный виски.

Если уж Стерлинг обратилась за помощью к алкоголю, значит, у нас с Франческой настоящая катастрофа. Она не пила алкоголь больше двадцати лет.

– Тогда почему ты советовала подождать? – Я перевернул тарелку с ростбифом, и она полетела в другой конец кухни, ударившись о стену.

– Я хотела, чтобы ты мучился, как мучилась она. – Стерлинг пожала плечами, встала и удалилась, оставив меня думать о том, что я на самом деле реально мучился.

Налив себе в стакан бурбон со льдом, я направился в восточное крыло. Дверь в спальню Нем была закрыта, и я чисто по привычке приоткрыл ее без стука, но потом одумался.

И постучал костяшками по дубовой двери.

– Можно войти? – мой голос прозвучал жестко и сурово.

Я никогда не спрашивал разрешения.

И уж точно мне не пришлась по душе идея сделать это своей привычкой.

Тишина.

Я прижался головой к твердой поверхности и закрыл глаза, вдыхая аромат Франчески. Мандариновый шампунь, которым она мыла голову. Сладкий ванильный лосьон, от которого сияла ее кожа. В голове мелькнула идея, что ей очень больно и нужно обратиться к врачу, но следом пришла тревожная мысль, что Франческа никогда не признается, что у нее что-то болит. Она будет цепляться за остатки своей гордости. Той самой гордости, которую я яростно сорвал с нее, стремясь отомстить за то, чего на самом деле не было.

Распахнув дверь, я увидел, что невеста распласталась на своей кровати с балдахином и смотрит в никуда. Ее внимание привлекло белое пятно на стене, и, когда я вошел, она даже не моргнула.

Я приблизился, сел на край кровати и, сделав глоток, протянул Франческе стакан с бурбоном. Она оставила без внимания и меня, и выпивку.

– Прости, – проскрежетал я.

– Уходи, – тяжело вздохнула она.

– Сомневаюсь, что это возможно, – честно признался я. – Чем больше ты думаешь о случившемся, тем сильнее меня возненавидишь.

– Так и должно быть.

Я отпил из стакана, не собираясь спорить в свою защиту. Я совершил непростительный поступок, и неважно, говорила ли Франческа, что она девственница.

– Может, ты права, но так мы оба будем страдать. И, хотя я заслуживаю львиную долю наказания… – сказал я, но Франческа меня перебила:

– Да, да, заслуживаешь.

– Да, – согласился я. Мой голос звучал слишком мягко, и невозможно было поверить, что он принадлежит мне. – Но ты – нет. Ты ничего дурного не делала. Я нехороший человек, но и не ужасный.

Франческа опустила глаза на свои руки, осматривая их так, словно пыталась не заплакать. Я знал, как выглядит почти плачущее лицо Франчески, и это лишний раз доказывало, что был ей не идеальным женихом.

– Почему ты не сказала, что девственница?

Она хмыкнула и покачала головой.

– На маскараде я даже рта раскрыть не успела, а ты уже составил обо мне мнение. И, если честно, плевать, что ты обо мне думаешь. Но вчера я сказала тебе… нет, я повторяла, что не спала с Анджело. Трижды. Поэтому лучше задай вопрос себе: почему ты не поверил мне?

Я задумался.

– Так легче было испытывать к тебе неприязнь.

– Какое совпадение! Твои поступки тоже вызывали у меня неприязнь. Неистовую. – Она скрестила на груди руки и посмотрела в другую сторону.

– Немезида, у меня больше нет к тебе неприязни.


Я не испытывал к ней и ненависти. Я ее уважал. А со вчерашнего дня, когда она не позволила гордости путаться под ногами, стал уважать еще сильнее. Франческа встала на колени, пытаясь доказать, что я мерзавец, а она сказала правду. Я лишил ее невинности и знал: чтобы исправить содеянное, мне тоже необходимо отказаться от своей гордости.

Такую высокую цену я никогда не платил по собственной воле. Но это залог того, что моя невеста останется в том же физическом и психическом состоянии, в каком пребывала до нашей помолвки. Той самой невестой, которая каждый вечер в саду терлась о меня своим хрупким нежным телом и открывала от изумления рот, когда я «случайно» касался ее клитора через ткань платья.

– Вытяни руки над головой, – сказал я и повернулся к ней.

Франческа выгнула бровь, по-прежнему глядя на стену.

– Если и дальше будешь пялиться на стену, мне придется найти этому уважительную причину.

– Какую, например? – Я подогрел ее интерес. Уже успех.

– Возможно, повешу туда свой портрет в полный рост.

– Какой кошмар, – пробубнила она.

– А над моей сидящей фигурой будет стоять Стерлинг с одним из своих романов.

Франческа прикусила губу, подавив улыбку.

– Вы не остроумны, сенатор.

– Возможно, но у меня будет куча времени, чтобы узнать твое чувство юмора. Руки над головой, Нем.

Она повернулась ко мне лицом, и ее глаза напоминали два омута страданий. Страданий, причиной которых стал я, добавляя по капле каждый божий день. Я не отвел взгляд, а смело встретил результат своих пороков.

– У меня еще все болит. – Франческа первой отвела и опустила взгляд.

– Знаю, – прошептал я. – И прошу довериться мне.

– И почему мне стоит тебе доверять?

– Потому что, если перестанешь доверять, закончишь как я, а это жалкое существование.

Франческа нерешительно обхватила спинку кровати. У меня сжалось сердце при виде ее послушания. Моя невеста была одета в ту же простенькую светло-лиловую ночнушку, которой прикрыла себя вчера. Она задралась на ее гладких молочно-белых бедрах, и я поднял руку и положил на ее бедро, несколько минут массируя чувствительную зону, чтобы ослабить напряжение в мышцах. Сначала Франческа была натянута как струна, но, когда я перешел на другое бедро, она наконец поняла, что я не собираюсь двигаться выше без ее разрешения, и начала расслабляться в моих руках.

– Я не причиню тебе боль, – заверил ее и осторожно начал снимать с нее нижнее белье. – В спальне, – закончил я.

– Вчера причинил, – напомнила Франческа.

– И прошу за это прощения. Впредь я прослежу, чтобы тебе всегда было приятно.

– Ты говорил, что тебе плевать, приятно женщинам или нет.

Я произнес эти слова до того, как чуть тебя не изнасиловал.

Не то чтобы так я и сделал перед лицом сухого закона. Она сама просила. Умоляла. Даже встала на колени. Но она поступила так, чтобы доказать свою правоту. Мы оба понимали, что вчера Франческа не получила удовольствия. И оба знали, что я забрал у нее то, чего не был достоин.

Мы посмотрели друг на друга, когда я раздвинул ее ноги, провел большими пальцами по щелочке и начал выводить круги по чувствительному местечку возле ее лона. Я ни перед кем еще не вставал на колени, а перед Росси – тем более. Но перед Немезидой я не преклонял колени, а всего лишь пытался добиться своего. Секс превосходен, если все сделано верно, если оба партнера на одной волне.

– Не двигай руками, – приказал я жестким от страсти голосом, наблюдая, как от страха и волнительного предвкушения поднимается и опускается ее грудь. С этим я слажу. Я еще даже не коснулся ее языком, а у нее ноги дрожали от возбуждения. Я приподнял ее ночнушку до плеч, обнажая розовые, напоминающие монеты соски.

До ужаса ослепительная.

До безобразия наивная.

Безоговорочно моя.

Теперь, когда Франческа лежала передо мной обнаженной, я снял ботинки, носки, брюки, пиджак и рубашку, оставшись в одних черных трусах от Армани. Такое я тоже нечасто проделывал: не раздевался перед женщиной. Секс не был снисхождением. Для меня он был способом выпустить эмоции. Я редко трахал своих любовниц в постели, предпочитая заниматься сексом по-быстрому, а даже если такое случалось, то постельная прелюдия завершалась сразу, как я достигал оргазма. Немезида смотрела на виднеющуюся у меня в трусах эрекцию с любопытством и страхом в лазурных глазах.

– Хочешь посмотреть?

Она кивнула и покрылась румянцем, отчего мне вдруг стало очень жарко.

– Ты бы хотела увидеть меня полностью? Трогать не обязательно. Сегодняшний вечер только для тебя.

Франческа сглотнула и прикусила нижнюю губу. Я осторожно снял трусы и предстал перед ней в чем мать родила. Не припомню, когда такое случалось в последний раз, и попытался урезонить себя, что такова концепция брака: тебя обязательно вынудят отодвинуть свои стены, но это не значит, что они будут разрушены. В ближайшие годы нам светит много секса в ванне, в джакузи, в душе и перед зеркалом. Без разницы, увидит она меня голым сегодня, завтра или через месяц. Я присоединился к Франческе в постели и разместился между ее ног, обхватив ее щеки ладонями. Затем опустился на нее и поцеловал, сначала нежно, а потом, сжав подбородок, заставил открыть рот и ворвался в него языком, облизывая и всасывая ее нижнюю губу, зная, что это сведет ее с ума.

Тут же сработала ее мышечная память, и Франческа вспомнила все наши мгновения до прошлой ночи. Она простонала и ответила на мое предложение мира, убрав руки со спинки кровати и пальцами проводя по моему подбородку.

Я взял ее за запястья и вернул руки на изголовье.

– Терпение, Нем, это добродетель.

– Которой я не обладаю. – Моя невеста тут же позабыла о злости и заулыбалась как истинный сентиментальный подросток.