Подмосковная ночь
Часть 24 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Извините, Каспар Рейнгольдович, если я… – поспешно начал Зайцев.
Каспар. Что-то словно щелкнуло в мозгу Опалина. Что ему говорил доктор Виноградов в их первую встречу? Что до него приходил кто-то, кого звали Каспаром, и задавал какие-то вопросы. Тогда Опалин решил, что доктор перепутал время и что говорил с ним Бураков, но на самом деле…
– Познакомь-ка меня с товарищами, – велел Берзин, и Зайцев подчинился, перечислив по именам всех присутствующих. Тем временем человек в штатском, который прибыл в автомобиле, вошел в столовую и застыл возле двери в неловкой позе.
– Ну, меня вы уже знаете, – проговорил человек из ГПУ, – а это Паша Верстовский, строитель. – Человек, о котором он говорил, был уже не в том возрасте, чтобы называть его запросто Пашей, но протестовать не стал и только виновато улыбнулся.
– Очень приятно, – пробормотала Лидия Константиновна, с удивлением глядя на интеллигентное лицо того, кого назвали строителем. – Был такой композитор Верстовский, автор оперы «Аскольдова могила». Вы ему не родственник случайно?
– Родственник, – ответил гость с благодарностью, – впрочем, дальний. – Он покосился на Берзина и не стал развивать тему.
– Они у тебя остановились? – спросил Опалин у Зайцева.
– Мы будем жить здесь, – опередив Никодима, сказал Каспар.
– Как здесь? – всполошилась Лидия Константиновна. – Но кровати… в доме мало кроватей…
– Ничего, сейчас разберемся, – объявил Берзин, и по его уверенному виду чувствовалось, что он и впрямь разберется. – Паша! Пошли осматривать дом.
– Я покажу вам комнаты, – вмешалась Лидия Константиновна. Киселев поглядел на нее и пошел вместе с ней, шагая следом за Каспаром и родственником композитора. В столовой остались только Опалин и Зайцев.
– Только не говори мне, что узнал о нем лишь сегодня, – негромко проговорил Иван.
– Да иди ты!.. – сердито сказал Зайцев. Он снял картуз, вытер пот со лба и надел головной убор снова. – Бабы говорили, что возле деревни шастает кто-то в форме. Я решил, что это ты.
– Да ну?
– Честное слово!
– А автомобиль они что, не заметили?
– Он без автомобиля был. – Зайцев тяжело вздохнул. – А ты о нем не знал?
– Нет. Откуда?
– Да мало ли!
– Слышь, Никодим, – сказал Опалин, – скажи честно: ты знаешь, кто убил Стрелкову?
– Да никто ее не убивал! Тебе же рассказали, как все было…
– Ну допустим, никто ее не убивал. А из могилы она тоже сама себя выкопала?
Зайцев ничего не сказал и только стоял, дергая челюстью, потом нервным движением вытащил пачку папирос и закурил. Он не сразу сумел зажечь спичку и обломал первые две, чиркая их о стену.
– О ней все забыли уже давно, – проговорил он нехотя, пуская дым. – И вот…
– Ну он-то точно не забыл. Ты лицо его видел?
– Видел, видел. – Зайцев вздохнул. – Понимаешь, это моя деревня. Я тут родился, всех знаю, и все знают меня. Если начать копаться, кто чем занимался с февраля семнадцатого года… Разное может выясниться, – добавил он сквозь зубы.
– Например, насчет твоего брата?
– Мимо, – сказал Зайцев, мотнув головой. – Насчет брата Фрола я уже давал объяснения в партии. Он не был белым, ясно тебе? Просто ему хотелось широко пожить, погулять.
– То есть пограбить? – перевел толстокожий Опалин.
– В общем, да. Кончилось все тем, что его подстрелили в пяти верстах отсюда. Привезли его к нашей матери, и дома, под образами, он умер. Отец Даниил его хоронил. – Зайцев тяжело вздохнул. – Когда кто-нибудь хочет мне напакостить, всегда начинает рассказывать небылицы про моего брата. Хотя если я раскрою рот и выложу то, что знаю о рассказчиках, им придется куда хуже.
– А кто тебе хочет напакостить?
– Да все. Почти все, – поправился Зайцев. – В деревне сейчас сложная обстановка, а я партийный. Некоторые считают, что мне легко живется, а раз так, надо мне испортить жизнь. – Он поколебался. – Ты, Ваня, это… Раз вы с Берзиным будете жить в одном доме, ты… ну… Вы же будете общаться, он будет к тебе прислушиваться…
– Это вряд ли, – усмехнулся Опалин. – ГПУ никого не слушает.
– Ты меня-то не закапывай, – попросил Зайцев. – Я же о многом не прошу. Я же знаю, что будет: прискачут сюда и будут ему на меня жаловаться. А я…
Он умолк, потому что Берзин вернулся в столовую, неся рапиру Борджиа – и когда Опалин увидел ее в чужих руках, нельзя сказать, чтобы он испытал приятные чувства. Следом за Каспаром шли Верстовский и оба учителя.
– Он заглянул в твою комнату и увидел ее, – сказал Платон Аркадьевич Опалину. – Пришлось сказать, что это и откуда.
– Это правда? – спросил Каспар, обращаясь к Опалину. – Ты просто нашел ее на столе?
Иван кивнул. Берзин извлек клинок из ножен, осмотрел его и вернул рапиру на место.
– Я ее забираю, – сказал он.
– Расписку мне напиши, – сказал Опалин, насупившись, – она у меня в документах проходит как улика.
Теперь он жалел, что не забрал рапиру с собой в Москву и не оставил ее в Большом Гнездниковском. Берзин посмотрел на его лицо и усмехнулся.
– Будет тебе расписка, – пообещал он и повернулся к шоферу, который только что вошел в столовую. – Ян, что у нас с ужином?
Лидия Константиновна заикнулась, что у них есть немного грибов, а еще овощи. Однако гость дал понять, что есть это не станет. Если бы нечто подобное заявили Опалин или Киселев, им бы просто-напросто пришлось лечь спать голодными, но в случае с человеком из ГПУ все сложилось совершенно иначе, и вскоре в усадьбе волшебным образом материализовался целый поросенок. В кухне закипела работа: шофер Ян сбросил кожаную куртку, снял кепку, засучил рукава, преобразился в повара и принялся за дело. Всех посторонних, включая Лидию Константиновну, попросили удалиться и не путаться под ногами. Зайцев сказал, что ему надо возвращаться, и Свешников повез его в деревню. Учителя, Верстовский и Опалин собрались в музыкальной комнате, где стоял рояль и несколько стульев.
– Платон Аркадьевич, – сказала Ермилова, – они хотят занять все крыло, и вашу комнату в том числе… Придется вам перебраться в другое место.
Верстовский, который блуждал возле рояля, не вытерпел, придвинул табурет, откинул крышку, сел и взял несколько аккордов.
– Почти не расстроен, – пробормотал он себе под нос. – Я… знаете, Лидия Константиновна, я не строитель, как величает меня товарищ, а архитектор. Да-с! – Он сыграл нечто бравурное, что произвело на Опалина впечатление обрушившейся лавины звуков. – Меня привезли, чтобы я обследовал дом на предмет тайников… и прочего.
– Вы не из ГПУ? – спросила Лидия Константиновна.
– Господь с вами! – сдавленно вскрикнул архитектор. – Нет, конечно же.
– Вы давно знаете Берзина? – вмешался Опалин. – Зачем ему понадобилась моя рапира?
– Э-э, – пробормотал Верстовский в смущении, – я не уверен, что хорошо знаю Каспара Рейнгольдовича, но одно могу сказать вам точно: если он что-то заполучил, он это не выпустит. – Он усмехнулся. – Ему только двадцать два, и он уже… э-э… на очень хорошем счету… зарекомендовал себя, так сказать…
Он передернул плечами и заиграл вальс.
– Что именно он хочет найти в доме? – спросил Платон Аркадьевич.
– Этого я не могу вам сказать, – поспешно ответил архитектор. – Но он настроен… настроен очень серьезно. Из-за вашей усадьбы он потерял обоих родителей, поэтому я не удивлюсь, если он захочет… э-э… разобрать ее по кирпичику.
– А он может? – осведомился Киселев после паузы.
– А кто ему помешает? – вопросом на вопрос ответил Верстовский.
– Но Дроздово нельзя ломать, – проговорила Лидия Константиновна потерянно. – Здесь школа, помещения комсомольской ячейки…
– Я, увы, ничего не решаю, – сказал архитектор, беря очередной аккорд. – Распоряжаться будет товарищ Берзин. Может быть, все обойдется, если я найду то, что ему нужно.
– Уж, пожалуйста, голубчик, постарайтесь! – нервно вскрикнула учительница.
Верстовский сыграл несколько мелодий, а затем наших героев позвали ужинать. За столом собралось шесть человек: Берзин, шофер Ян, он же повар, архитектор, Опалин и двое учителей. Однако никто не завел речи об усадьбе, потому что умами присутствующих овладел поросенок. Казалось бы, что особенного может быть в свинине, поданной с молодой картошкой – но в 1926 году в деревне было непросто раздобыть даже курицу, и не потому, что птицы ни у кого не водилось, а потому, что хозяева обычно не горели желанием ее продавать. Война, разруха, голод и убийственные эксперименты правительства вроде военного коммунизма привели к тому, что крестьяне теперь предпочитали жить натуральным хозяйством и цепко держались за свою собственность, в чем бы она ни состояла. К тому же в предыдущие годы люди слишком часто видели, как обесцениваются деньги, и перестали им доверять. Лидию Константиновну знали жители нескольких деревень в округе, и тем не менее она сознавала, что никто не продаст ей поросенка. С Берзиным, однако, дело обстояло совершенно иначе: он принадлежал к слишком серьезному ведомству, и потому мало того что поросенок был ему доставлен по первому требованию, но никто и не рискнул просить за него платы.
После ужина начали перетаскивать мебель и вещи. Платон Аркадьевич перебрался в противоположное крыло, поближе к Опалину, а Берзин и его свита (как их про себя называла Лидия Константиновна) заняли несколько комнат в другой части дома, включая бывшую спальню Киселева. Ян притащил из машины патефон с громадной трубой. Военным шагом Каспар Рейнгольдович прошелся по комнатам, зажигая и гася везде электрический свет. В бывшем кабинете Сергея Ивановича он задержался, хмуро оглядывая обстановку.
– Верстовский!
– Я здесь, – бодро отозвался архитектор, появляясь на пороге.
– Завтра начнешь с этой комнаты.
– Слушссс… – выдохнул собеседник.
Не обращая более на него внимания, Берзин бросил взгляд в окно, увидел в сумерках огонек папиросы, усмехнулся и легко перемахнул через подоконник в сад. Через минуту он уже стоял возле Опалина.
– Ну что, – сказал человек из ГПУ, – поговорим?
Глава 22
Повелители иллюзий
Опалин знал, что этого разговора не избежать, и все же чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то в Берзине настораживало его – что-то, что не было связано ни со званием Каспара, ни даже с его родством с жертвой. Кроме того, хотя Иван отдал должное поросенку за ужином, он не забыл, что человек из ГПУ отобрал у него улику. Почему-то Опалину было неприятно, что он так по-дурацки лишился красивой старинной вещи, которая сама приплыла ему в руки. Он и в мыслях не имел присвоить ее или каким-то образом утаить, ему просто нравилось, что она какое-то время будет у него находиться и что он сможет невозбранно на нее любоваться. И вот, пожалуйста – рапиру у него отняли без объяснения причин, и если верить тому, что сказал Верстовский, требовать ее обратно совершенно бесполезно.
– Да, надо поговорить, – буркнул Иван, пуская дым. – Ты слышал? – Он кивком указал на усадьбу. – Насчет привидения?
– Слышал. – Берзин усмехнулся. – Ладно, об этом позже, ты мне лучше вот что скажи: ты уверен насчет Киселева? Ну, что он в Красной армии был… и все такое?
– Уверен. Он бывший красный командир.
Каспар. Что-то словно щелкнуло в мозгу Опалина. Что ему говорил доктор Виноградов в их первую встречу? Что до него приходил кто-то, кого звали Каспаром, и задавал какие-то вопросы. Тогда Опалин решил, что доктор перепутал время и что говорил с ним Бураков, но на самом деле…
– Познакомь-ка меня с товарищами, – велел Берзин, и Зайцев подчинился, перечислив по именам всех присутствующих. Тем временем человек в штатском, который прибыл в автомобиле, вошел в столовую и застыл возле двери в неловкой позе.
– Ну, меня вы уже знаете, – проговорил человек из ГПУ, – а это Паша Верстовский, строитель. – Человек, о котором он говорил, был уже не в том возрасте, чтобы называть его запросто Пашей, но протестовать не стал и только виновато улыбнулся.
– Очень приятно, – пробормотала Лидия Константиновна, с удивлением глядя на интеллигентное лицо того, кого назвали строителем. – Был такой композитор Верстовский, автор оперы «Аскольдова могила». Вы ему не родственник случайно?
– Родственник, – ответил гость с благодарностью, – впрочем, дальний. – Он покосился на Берзина и не стал развивать тему.
– Они у тебя остановились? – спросил Опалин у Зайцева.
– Мы будем жить здесь, – опередив Никодима, сказал Каспар.
– Как здесь? – всполошилась Лидия Константиновна. – Но кровати… в доме мало кроватей…
– Ничего, сейчас разберемся, – объявил Берзин, и по его уверенному виду чувствовалось, что он и впрямь разберется. – Паша! Пошли осматривать дом.
– Я покажу вам комнаты, – вмешалась Лидия Константиновна. Киселев поглядел на нее и пошел вместе с ней, шагая следом за Каспаром и родственником композитора. В столовой остались только Опалин и Зайцев.
– Только не говори мне, что узнал о нем лишь сегодня, – негромко проговорил Иван.
– Да иди ты!.. – сердито сказал Зайцев. Он снял картуз, вытер пот со лба и надел головной убор снова. – Бабы говорили, что возле деревни шастает кто-то в форме. Я решил, что это ты.
– Да ну?
– Честное слово!
– А автомобиль они что, не заметили?
– Он без автомобиля был. – Зайцев тяжело вздохнул. – А ты о нем не знал?
– Нет. Откуда?
– Да мало ли!
– Слышь, Никодим, – сказал Опалин, – скажи честно: ты знаешь, кто убил Стрелкову?
– Да никто ее не убивал! Тебе же рассказали, как все было…
– Ну допустим, никто ее не убивал. А из могилы она тоже сама себя выкопала?
Зайцев ничего не сказал и только стоял, дергая челюстью, потом нервным движением вытащил пачку папирос и закурил. Он не сразу сумел зажечь спичку и обломал первые две, чиркая их о стену.
– О ней все забыли уже давно, – проговорил он нехотя, пуская дым. – И вот…
– Ну он-то точно не забыл. Ты лицо его видел?
– Видел, видел. – Зайцев вздохнул. – Понимаешь, это моя деревня. Я тут родился, всех знаю, и все знают меня. Если начать копаться, кто чем занимался с февраля семнадцатого года… Разное может выясниться, – добавил он сквозь зубы.
– Например, насчет твоего брата?
– Мимо, – сказал Зайцев, мотнув головой. – Насчет брата Фрола я уже давал объяснения в партии. Он не был белым, ясно тебе? Просто ему хотелось широко пожить, погулять.
– То есть пограбить? – перевел толстокожий Опалин.
– В общем, да. Кончилось все тем, что его подстрелили в пяти верстах отсюда. Привезли его к нашей матери, и дома, под образами, он умер. Отец Даниил его хоронил. – Зайцев тяжело вздохнул. – Когда кто-нибудь хочет мне напакостить, всегда начинает рассказывать небылицы про моего брата. Хотя если я раскрою рот и выложу то, что знаю о рассказчиках, им придется куда хуже.
– А кто тебе хочет напакостить?
– Да все. Почти все, – поправился Зайцев. – В деревне сейчас сложная обстановка, а я партийный. Некоторые считают, что мне легко живется, а раз так, надо мне испортить жизнь. – Он поколебался. – Ты, Ваня, это… Раз вы с Берзиным будете жить в одном доме, ты… ну… Вы же будете общаться, он будет к тебе прислушиваться…
– Это вряд ли, – усмехнулся Опалин. – ГПУ никого не слушает.
– Ты меня-то не закапывай, – попросил Зайцев. – Я же о многом не прошу. Я же знаю, что будет: прискачут сюда и будут ему на меня жаловаться. А я…
Он умолк, потому что Берзин вернулся в столовую, неся рапиру Борджиа – и когда Опалин увидел ее в чужих руках, нельзя сказать, чтобы он испытал приятные чувства. Следом за Каспаром шли Верстовский и оба учителя.
– Он заглянул в твою комнату и увидел ее, – сказал Платон Аркадьевич Опалину. – Пришлось сказать, что это и откуда.
– Это правда? – спросил Каспар, обращаясь к Опалину. – Ты просто нашел ее на столе?
Иван кивнул. Берзин извлек клинок из ножен, осмотрел его и вернул рапиру на место.
– Я ее забираю, – сказал он.
– Расписку мне напиши, – сказал Опалин, насупившись, – она у меня в документах проходит как улика.
Теперь он жалел, что не забрал рапиру с собой в Москву и не оставил ее в Большом Гнездниковском. Берзин посмотрел на его лицо и усмехнулся.
– Будет тебе расписка, – пообещал он и повернулся к шоферу, который только что вошел в столовую. – Ян, что у нас с ужином?
Лидия Константиновна заикнулась, что у них есть немного грибов, а еще овощи. Однако гость дал понять, что есть это не станет. Если бы нечто подобное заявили Опалин или Киселев, им бы просто-напросто пришлось лечь спать голодными, но в случае с человеком из ГПУ все сложилось совершенно иначе, и вскоре в усадьбе волшебным образом материализовался целый поросенок. В кухне закипела работа: шофер Ян сбросил кожаную куртку, снял кепку, засучил рукава, преобразился в повара и принялся за дело. Всех посторонних, включая Лидию Константиновну, попросили удалиться и не путаться под ногами. Зайцев сказал, что ему надо возвращаться, и Свешников повез его в деревню. Учителя, Верстовский и Опалин собрались в музыкальной комнате, где стоял рояль и несколько стульев.
– Платон Аркадьевич, – сказала Ермилова, – они хотят занять все крыло, и вашу комнату в том числе… Придется вам перебраться в другое место.
Верстовский, который блуждал возле рояля, не вытерпел, придвинул табурет, откинул крышку, сел и взял несколько аккордов.
– Почти не расстроен, – пробормотал он себе под нос. – Я… знаете, Лидия Константиновна, я не строитель, как величает меня товарищ, а архитектор. Да-с! – Он сыграл нечто бравурное, что произвело на Опалина впечатление обрушившейся лавины звуков. – Меня привезли, чтобы я обследовал дом на предмет тайников… и прочего.
– Вы не из ГПУ? – спросила Лидия Константиновна.
– Господь с вами! – сдавленно вскрикнул архитектор. – Нет, конечно же.
– Вы давно знаете Берзина? – вмешался Опалин. – Зачем ему понадобилась моя рапира?
– Э-э, – пробормотал Верстовский в смущении, – я не уверен, что хорошо знаю Каспара Рейнгольдовича, но одно могу сказать вам точно: если он что-то заполучил, он это не выпустит. – Он усмехнулся. – Ему только двадцать два, и он уже… э-э… на очень хорошем счету… зарекомендовал себя, так сказать…
Он передернул плечами и заиграл вальс.
– Что именно он хочет найти в доме? – спросил Платон Аркадьевич.
– Этого я не могу вам сказать, – поспешно ответил архитектор. – Но он настроен… настроен очень серьезно. Из-за вашей усадьбы он потерял обоих родителей, поэтому я не удивлюсь, если он захочет… э-э… разобрать ее по кирпичику.
– А он может? – осведомился Киселев после паузы.
– А кто ему помешает? – вопросом на вопрос ответил Верстовский.
– Но Дроздово нельзя ломать, – проговорила Лидия Константиновна потерянно. – Здесь школа, помещения комсомольской ячейки…
– Я, увы, ничего не решаю, – сказал архитектор, беря очередной аккорд. – Распоряжаться будет товарищ Берзин. Может быть, все обойдется, если я найду то, что ему нужно.
– Уж, пожалуйста, голубчик, постарайтесь! – нервно вскрикнула учительница.
Верстовский сыграл несколько мелодий, а затем наших героев позвали ужинать. За столом собралось шесть человек: Берзин, шофер Ян, он же повар, архитектор, Опалин и двое учителей. Однако никто не завел речи об усадьбе, потому что умами присутствующих овладел поросенок. Казалось бы, что особенного может быть в свинине, поданной с молодой картошкой – но в 1926 году в деревне было непросто раздобыть даже курицу, и не потому, что птицы ни у кого не водилось, а потому, что хозяева обычно не горели желанием ее продавать. Война, разруха, голод и убийственные эксперименты правительства вроде военного коммунизма привели к тому, что крестьяне теперь предпочитали жить натуральным хозяйством и цепко держались за свою собственность, в чем бы она ни состояла. К тому же в предыдущие годы люди слишком часто видели, как обесцениваются деньги, и перестали им доверять. Лидию Константиновну знали жители нескольких деревень в округе, и тем не менее она сознавала, что никто не продаст ей поросенка. С Берзиным, однако, дело обстояло совершенно иначе: он принадлежал к слишком серьезному ведомству, и потому мало того что поросенок был ему доставлен по первому требованию, но никто и не рискнул просить за него платы.
После ужина начали перетаскивать мебель и вещи. Платон Аркадьевич перебрался в противоположное крыло, поближе к Опалину, а Берзин и его свита (как их про себя называла Лидия Константиновна) заняли несколько комнат в другой части дома, включая бывшую спальню Киселева. Ян притащил из машины патефон с громадной трубой. Военным шагом Каспар Рейнгольдович прошелся по комнатам, зажигая и гася везде электрический свет. В бывшем кабинете Сергея Ивановича он задержался, хмуро оглядывая обстановку.
– Верстовский!
– Я здесь, – бодро отозвался архитектор, появляясь на пороге.
– Завтра начнешь с этой комнаты.
– Слушссс… – выдохнул собеседник.
Не обращая более на него внимания, Берзин бросил взгляд в окно, увидел в сумерках огонек папиросы, усмехнулся и легко перемахнул через подоконник в сад. Через минуту он уже стоял возле Опалина.
– Ну что, – сказал человек из ГПУ, – поговорим?
Глава 22
Повелители иллюзий
Опалин знал, что этого разговора не избежать, и все же чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то в Берзине настораживало его – что-то, что не было связано ни со званием Каспара, ни даже с его родством с жертвой. Кроме того, хотя Иван отдал должное поросенку за ужином, он не забыл, что человек из ГПУ отобрал у него улику. Почему-то Опалину было неприятно, что он так по-дурацки лишился красивой старинной вещи, которая сама приплыла ему в руки. Он и в мыслях не имел присвоить ее или каким-то образом утаить, ему просто нравилось, что она какое-то время будет у него находиться и что он сможет невозбранно на нее любоваться. И вот, пожалуйста – рапиру у него отняли без объяснения причин, и если верить тому, что сказал Верстовский, требовать ее обратно совершенно бесполезно.
– Да, надо поговорить, – буркнул Иван, пуская дым. – Ты слышал? – Он кивком указал на усадьбу. – Насчет привидения?
– Слышал. – Берзин усмехнулся. – Ладно, об этом позже, ты мне лучше вот что скажи: ты уверен насчет Киселева? Ну, что он в Красной армии был… и все такое?
– Уверен. Он бывший красный командир.