Под знаком Льва

– Мне бы хотелось чуть-чуть загореть, – говорю я, вытягивая свою бледную руку. Но это, конечно, так, пространные желания. Я никогда в жизни не имела карамельного загара, а если вдруг находилась на солнце больше, чем нужно, отвратительно краснела, как перезрелый томат.

Анджело тихо посмеивается, заправляя за ухо свою пшенично-русую прядь. Сейчас его волосы распущены, и я вновь невольно завидую их блеску и густоте. Затем мой взгляд падает на книгу на его коленях, и я невольно думаю о том, что, возможно, вкус Анджело в литературе хоть что-то мне скажет о его личности, ведь я до сих пор толком ничего и не знаю о нем. На мой скромный взгляд, книги, которые любят люди, многое могут сказать об их характере: не уверена, что мне бы хотелось дружить с кем-то, кто читает Платона в оригинале или что-то в этом роде.

Меня поражает одно то, как обложка этой книги озаглавлена. «Уильям Шекспир. Гамлет, принц Датский», – читаю я летящий почерк тисненных золотом букв. Впечатленная, я поднимаю взгляд на Анджело. Кто бы мог подумать, что в свободное время он читает Шекспира! Неплохо. Я, например, еще со школьной программы свыклась с тем, что «Ромео и Джульетту» считают величайшей историей любви всех времен, но все равно никак не могу понять и принять это. Однако стоп…

Я смотрю на обложку книги, а в голове все трещит и взрывается. Анджело читает Уильяма Шекспира, который сто процентов не мог написать своего великого Гамлета в 1500 году или раньше. Лихорадочно вспоминая свои рефераты с уроков английского, я точно могу сказать, что Шекспир был современником английской королевы Елизаветы Первой, родившейся только в середине шестнадцатого века, в этом я абсолютно уверена, а значит, эта книга вообще еще не должна существовать.

Я растерянно смотрю на Анджело и хватаюсь за книгу, он только отвечает мне равнодушным взглядом, выпуская ее из рук. Осторожно поднимая томик, словно он сделан из тончайшего стекла и может вот-вот разбиться, я веду пальцами по мягкой, чуть оттопыренной кожаной обложке: страницы книги чуть волнистые, словно ее часто перелистывали. Титульный лист украшает тонкая медная гравюра, на которой жирными старомодными буквами написано: Трагедия Гамлета, принца Датского. Уильям Шекспир. Перевод Алессандро Верри. Рим, 1780.

Рим, 1780.

Вот же оно, черным по белому написано! Эта книга выйдет в свет только через двести восемьдесят лет… ох. Чертово время!

Мысли носятся по моей голове роем диких пчел, переворачивая привычный мир с ног на голову. Книга выскальзывает у меня из руки, неловко плюхаясь на колени.

– Эта книга… – Я дрожащими пальцами постукиваю по корешку. – У тебя не может ее быть.

Я смотрю Анджело в глаза, и он выглядит угнетенным, а затем вдруг, словно за секунду постарел на столетие, кажется таким уставшим и… сломанным.

– Год настоящий, если тебе интересно, – бормочет он, с нежностью глядя на книгу. – Я родился в 1762 году в небольшом местечке в провинции Кампанья, недалеко от Неаполя. Отец подарил мне эту книгу на восемнадцатый день рождения, и с тех пор я всегда носил ее с собой. Даже в тот день, когда попал сюда.

Я перестаю что-либо понимать, мозг просто отказывается работать, выдавая ошибку. Анджело только вздыхает, а после хватается за рукав рубашки и закатывает его до локтя, протягивая мне правую руку запястьем вверх, и у меня перехватывает дыхание.

На его руке тоже есть отметка, ровно в том же месте, где мой зодиак. Но в отличие от моего и даже от того, что у Лео, это не металлически мерцающий знак зодиака, а жуткий шрам. Я даже не хочу представлять себе, насколько ужасной была травма, которая его оставила. Я почти ощущаю отголоски той боли, которую пережил Анджело.

– Я был Стрельцом. – Его пальцы зависают над круглым шрамом, не касаясь его. – Знак проявился, и это навсегда изменило мою жизнь.

Он наклоняется, чтобы нежно взять меня за руку, и я не сопротивляюсь, позволяя сдвинуть мой рукав и обнажить запястье. Его обычно светлый взгляд затуманивается, когда он смотрит на голубоватый знак. В этом взгляде читается смесь горя и тоски, и это заставляет мое сердце болезненно сжаться. Пока он изучает знак Водолея, я постепенно начинаю понимать, что здесь происходит: Анджело – путешественник во времени, как и я. Путешественник во времени, который потерял свой знак зодиака. Я даже не подозревала о том, что такое вообще возможно. Мой знак, кажется, так прочно и безвозвратно въелся в кожу, что мысль о том, чтобы больше им не обладать, для меня ужасна. Он такая же часть моего тела, как вены и артерии, без него я – уже совсем другой человек.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Анджело закрывает глаза, отдергивая руку.

– Когда дело касалось путешествий во времени, я был совершенно одинок, – начинает он тихим голосом. – Спустя какое-то время я узнал, что в Германии есть тайное общество, принимающее путешественников и имеющее эмиссаров по всему миру. Но в самом начале я был один и никому не мог довериться. Помню, как был напуган, когда меня все чаще тянуло к картинам в церкви. Однажды я поддался этой тяге. Оказавшись в другом времени, я будто был невидимым, не имел даже возможности заговорить с кем-то. В своем времени поговорить тоже было не с кем. Кто бы смог понять меня? В какой-то момент я так освоил это мастерство, что даже стал наслаждаться путешествиями. До того дня, когда он выследил меня во время одного из моих визитов.

Я прикусываю нижнюю губу, слушая Анджело. Он пережил то же самое, что и я… Только последствия оказались гораздо хуже. Да, мое первое незапланированное путешествие повергло меня в ужас, но, в конце концов, я была не одинока. Я могла довериться Лоре и брату, а после меня нашли Рубины, у которых я могла спросить все, что меня интересует. На месте Анджело я бы навсегда заперлась от страха в своей комнате и никогда бы из нее не вышла.

– Кто он? Человек, который сделал это с тобой? – спрашиваю я, наблюдая, как лицо Анджело искажает отвращение.

– Человек, который угрожал тебе в тот вечер, когда мы встретились. Это точно был он.

– Люций Морель?!

Анджело кивает.

– Я чувствую, когда он рядом. Он носит украденную часть меня в себе.

У меня пересохло во рту от ужасной догадки.

– Люций украл твой зодиак?

– Да, и с тех пор я здесь в ловушке, в этом времени. Он лишил меня возможности путешествовать, а значит, и вернуться домой.

Я хватаю Анджело за руки, крепко сжимая их от переполняющего меня желания хоть как-то утешить его. Только когда он высвобождает одну руку, чтобы нежно погладить меня по щеке, я замечаю свои слезы.

– Не плачь обо мне, дорогая Розали! Я сам уже достаточно все оплакал. В доме Галатеи я нашел безопасное пристанище. Однажды она приютила меня так же, как и тебя, и я останусь с ней, пока она будет во мне нуждаться. Наверное, до конца моих дней, ведь Галатея – настоящая катастрофа. – Ироничная улыбка сглаживает его губы, избавляя лицо от печального выражения.

Я, всхлипывая, вытираю глаза, когда кое-что приходит мне в голову.

– Почему здесь тебя все видят? Ты ведь сказал, что всегда был невидим, когда путешествовал во времени, потому что еще не нашел своего партнера. Почему тогда ты сейчас здесь?

Анджело заправляет прядь волос за ухо.

– С того момента, как Люций забрал у меня зодиак, я больше не путешественник во времени. Он лишил меня способностей, и я снова стал обычным человеком, видимым и слышимым для всех остальных, даже в чужом времени.

Это звучит вполне логично, но невероятно печально. Анджело, кажется, догадывается, что я сейчас снова расплачусь, и строит строгую мину.

– Я не мог справиться с Люцием, но подозреваю, что у тебя есть такая возможность. Человек с серебряными глазами, которого ты ищешь, это он, не так ли? Расскажи мне, что происходит.

Я с трудом сглатываю, раздумывая, а затем подробно рассказываю ему о шантаже Люция. Это так освобождает: возможность доверить Анджело правду, которую столько времени носила в себе. На мгновение меня снова начинает грызть совесть от мысли о Лео, но я решительно отбрасываю ее: в любом случае сейчас лучше всего будет оставить Лео до тех пор, пока он не остынет.

Анджело задумывается над моим рассказом, поглаживая подбородок.


– Как именно получилось, что ты отправила художника да Винчи сквозь временной поток?

В ответ я рассказываю Анджело все, начиная с того момента, как коснулась Рубиновой Табулы и почувствовала энергетический заряд, до того, как Люций начал душить Леонардо да Винчи, чтобы отобрать у него Табулу. При воспоминании о том, как потоки чистой энергии проходили через мои руки, когда я пыталась отправить Леонардо в безопасное место, моя кожа покрывается мурашками: почему-то мне очень хочется снова испытать это пьянящее чувство, и желательно на этот раз отправить Люция прямиком в преисподнюю.

– Удивительно! – с энтузиазмом восклицает Анджело. – Я никогда не слышал ничего, кроме слухов и легенд о подобном. Достаточно долго я искал выход из своей ситуации, так что знаю не только каждое предание, но и правдивые истории. Возможно, я смогу помочь тебе вернуть художника и Табулу, но для этого нам нужна поддержка.





* * *


Где-то рядом одиноко бьет часовой колокол, когда мы с Анджело покидаем Палаццо под покровом тени. Я слишком нервничаю, чтобы сосчитать удары. Кроме того, полностью сосредоточена на том, чтобы не потерять из виду Анджело, который в своем черном плаще почти невидим в темноте. Я тоже одета в черное, и, чтобы не привлекать внимания, мы не стали брать с собой ничего, чем могли бы освещать путь.

Наверное, так и должны чувствовать себя секретные агенты… ну, или наемные убийцы. Я подавляю нервный смешок и ускоряю шаг, чтобы успеть юркнуть за Анджело у следующего поворота. Та помощь, которую мне предложил молодой человек днем на крыше, мало удивила Галатею.

«Она знает?» – спросила я у него, пока мы ждали, когда Галатея закончит прихорашиваться и примет нас. Заинтригованная, я наблюдала за облаками белой пудры, поднимающимися из-за шелковой ширмы, прежде чем Галатея с широкой улыбкой вышла к нам. Анджело лишь незаметно покачал головой, а затем с заговорщической улыбкой попросил Галатею об одолжении. При этом выражался он настолько витиевато и загадочно, что я так и не поняла, в каком именно моменте его речи проскочила просьба. По крайней мере, Галатея казалась взволнованной и готова была поддержать нас во всем.

Сейчас наверняка я знаю только то, что мы направляемся прямо к Ватикану, и это вызывает у меня нервную дрожь по всему телу. Однако наш путь отличается от того, которым я несколько дней назад добиралась до площади Святого Петра: чтобы нас не заметили, мы продвигаемся в тени стены, которая пересекает квартал, будто баррикада для заговорщиков вроде нас. Я чувствую, что мы уже почти у цели, когда Анджело замедляет шаг, и через некоторое время наконец останавливаемся перед старым домиком, который пристроен почти вплотную к стене. Я до сих пор не имею ни малейшего понятия, что мы здесь забыли, но так и не решаюсь спросить. В воздухе висит непонятное напряжение, Анджело, осмотрительно оглядываясь, направляется к двери, а я набираюсь храбрости. Из недр домика ни свет, ни звук не проникают наружу, он кажется безлюдным. Во многих местах с фасада отвалилась штукатурка, обнажая потрепанные стены здания. Кажется, этот домик все еще стоит только потому, что прислоняется к стене.

Но тут я слышу шаги, изнутри кто-то гремит замком, и я инстинктивно задерживаю дыхание, когда дверь чуть приоткрывается.

– Что вы хотите? – спрашивает из щели мужчина низким голосом.

– Aut Caesar aut nihil, – едва слышно бормочет мой спутник в ответ, и, прежде чем я успеваю обдумать смысл сказанного, дверь распахивается, а Анджело хватает меня за руку, чтобы затащить за собой внутрь.

Здесь все кажется еще меньше, чем снаружи. Я рада, что Анджело продолжает вести меня за руку, потому что в доме царит кромешная темнота. Через несколько шагов мы добираемся до лестницы, по которой я нерешительно поднимаюсь вслед за Анджело. После каждой ступеньки я словно делаю шаг в пустоту, боясь оступиться и упасть, крепко цепляюсь за поручень, пока наконец не добираюсь до самого верха, где чуть светлее из-за запыленного окна. Мы молча пересекаем еще один коридор и доходим до двери, из-под которой проникает узкая полоса света.

Войдя, я оказываюсь ослеплена ярким светом, но глаза быстро привыкают к теплому мерцанию свечи, и я вижу фигуру, стоящую у окна, видимо, в ожидании нас. Она также одета в черное, как и мы с Анджело, явно не мужчина – фигура под складками плаща выглядит изящной… А затем она снимает капюшон, и я выдаю тупое «О».

Перед нами действительно оказывается молодая женщина, у нее овальное лицо, широкие пухлые губы и сине-зеленые глаза. Она по-хозяйски улыбается, словно оказала нам большую услугу, согласившись на аудиенцию.

Анджело рядом со мной почтительно кланяется, и я демонстрирую свой навык неуклюжих реверансов, при которых каждый раз рискую вывихнуть лодыжку. Кланяясь, я бросаю на Анджело вопросительный взгляд.

– Мы благодарим вас за готовность помочь нам, донна Лукреция, – говорит Анджело самым шелковистым голосом.

Да ладно! Это, должно быть, шутка! Если моя безумная догадка верна, я потеряю рассудок на месте. Просто не может быть, чтобы я так столкнулась с Лукрецией Борджиа, дочерью папы! Что она вообще забыла в этом захудалом домишке? Как она может нам помочь? Но, видимо, как-то может, раз уж мы здесь.

– Ради брата я готова на все, – с горящей в глазах решимостью отвечает она. – Даже если это означает, что придется организовывать тайные ночные собрания. – Ее глаза загораются детским энтузиазмом: видимо, мысль о том, чтобы сделать что-то запретное, доставляет ей огромное удовольствие.

И если мы планируем сделать то, о чем я думаю, то это настолько «запретное», что у меня волосы встают дыбом. Я еще раз оглядываю девушку: ее светлые локоны искусно заплетены вокруг головы, словно на ней причудливая корона, из-под плаща выглядывает темно-фиолетовое бархатное платье, почти сливающееся с черным цветом накидки. Не сохранилось ни одной стопроцентно подлинной картины, на которой изображена Лукреция Борджиа, но ее невероятная аура не оставляет сомнений в том, что моя догадка правдива. Просто непостижимо! Я до сих пор не могу в это поверить, нервно дергая Анджело за рукав.

– Почему нам нужна Лукреция Борджиа? Что именно мы собираемся сделать? – шепчу я едва слышно. Анджело шагает ко мне, чтобы так же шепотом ответить:

– Они с Галатеей хорошие подруги, а нам с тобой нужно попасть в библиотеку Ватикана, а именно в отдел, к которому нет доступа для всех желающих. Лукреция де-факто выросла в Ватикане, так что только она может незаметно провести нас туда и обратно. Плюс, как ты уже слышала, она сделает все ради спасения брата, так что ей можно доверять.

Неуверенность и решимость борются во мне, но это объяснимо: я никогда не чувствовала себя достаточно комфортно в незнакомых местах. А суть этой миссии примерно в этом и заключается… даже хуже. Серьезно, вторжение в Ватикан – это последнее, что моя совесть находит приемлемым, от одной мысли о том, что мы собираемся сделать, желудок тревожно сжимается.



С другой стороны… Я знаю, что Анджело из тех людей, которых жизнь научила продумывать каждый свой шаг, и если он считает, что это необходимо – он вполне способен ворваться посреди ночи даже в Ватикан. Во время нашего сегодняшнего разговора на крыше он рассказал, что уже давно ищет способ вернуться домой, так что если кто-то и может помочь мне, когда дело касается путешествий во времени без помощи портала, – это Анджело. Он уже наверняка продумал все возможные и невозможные способы вернуться в свое время. И хотя я при всем желании не могу испытывать такого же энтузиазма относительно нашего плана, как Лукреция, я даже немного предвкушаю исследование библиотеки Ватикана, поэтому я чуть киваю, соглашаясь: если я сейчас откажусь и не пойду с ними, то точно об этом пожалею.

Анджело, улыбаясь, сжимает мое плечо и бросает взгляд на Лукрецию.

– Мы готовы.

– Замечательно! – Она весело хлопает в ладоши и снова набрасывает на голову капюшон. – Карло, дождись нашего возвращения здесь!

Мускулистый мужчина, впустивший нас в дом, серьезно кивает, пока Лукреция, пересекая комнату, подходит к стеллажу, тянущемуся от пола до самого потолка, уже чуть отодвинутого от стены так, чтобы в щель как раз мог протиснуться человек. Она первой исчезает в этом тайном проходе, и Анджело пропускает меня вперед.

Затаив дыхание, я как можно скорее ныряю в щель и попадаю в открывшийся за ней проход, где меня встречает кромешная темнота. Здесь я отчетливо слышу дыхание стоящей рядом Лукреции. Затем раздаются скрип и шорох, сопровождающие появление Анджело, который с мучительным стоном все-таки протискивается к нам.

– Было бы неплохо отодвинуть эту полку подальше от стены, – ворчит он, и я слышу шорох ткани, когда он стягивает плащ.

Со стороны Лукреции слышатся звонкий смешок и тихий гул удаляющихся шагов. Я спешу вслед за ней, хотя темнота в коридоре настолько густая, что не получается рассмотреть ни малейшей детали. Одной рукой я скольжу вдоль грубо оштукатуренной стены, чтобы не потерять равновесия, а вторую протягиваю перед собой, чтобы ни на что не наткнуться. Вскоре я касаюсь кончиками пальцев спины Лукреции, остановившейся передо мной.

– Извините, – с улыбкой бормочу я, но она мне не отвечает.

Вместо этого я слышу звуки какой-то возни и лязг металла: Лукреция пытается справиться с замком. Затем дверь открывается, а я снова обретаю способность видеть и с любопытством оглядываюсь по сторонам. Мы оказываемся в узком длинном коридоре с круглым сводчатым потолком, в стенах с равными промежутками расположены отверстия, напоминающие бойницы. Выглянув из-за угла, с удивлением обнаруживаю, что мы находимся выше, чем я думала: все эти подъемы по лестницам и темные коридоры меня совершенно дезориентировали. Прищурившись, я гляжу вниз: по всей видимости, мы находимся на вершине стены, в тени которой крались раньше.

– Где это мы? – удивленно шепчу я.

– Это Пассетто ди Борго, – отвечает Анджело, только что появившийся позади меня.