Почетный пленник
Часть 27 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Староста с самого рассвета уже по краю поляны ходит, круги нарезает, — сказал он, ловко выкатываясь из-под повозки. — Как рука, Ултер?
Ули потрясенно посмотрел на свою руку. Он совсем забыл о том, что она у него болит! Он потряс ею, сжал пальцы в кулак, помахал — боли не было! Совсем. И припухлость спала, а синяк рассосался.
— Не болит! — радостно закричал он. — Не болит! — а потом, вновь вспомнив о самом важном, спросил: — А где моя лошадь? И седельные сумки?
— Немой с ними ночевал, — махнул рукой в сторону редкого перелеска Хоар. — С конями, мулами…
Ули вприпрыжку побежал в указанное место.
— Куда! — закричал ему вслед воин. — Ну, сорванец!..
Сзади послышался легкий шум бегущего человека. Ултер припустил еще сильнее. Шум не изменился. Он обернулся и увидел, как неподалеку бежит один из чернобурочников. Воин улыбнулся — у него не хватало одного переднего зуба, поэтому улыбка вышла разбойничьей. Ули не испугался и улыбнулся в ответ. Он понял, что хватать и возвращать мальчика назад воин не собирался.
— И умойся заодно! — велел Хоар.
Ултер вломился в невысокий кустарник и сразу увидел стоянку. Мулы и все лошади были расседланы и привязаны к длинному свежесрубленному шесту — коновязи. Рядом крутился Немой. Чуть в стороне, у костерка, полулежали еще двое из охраны. Услышав шум, они вскинулись, но, увидев Ули, плюхнулись обратно. В котелке над костром что-то побулькивало.
В стороне аккуратными стопками высились разложенные седла и прочая сбруя. Мальчик нашел свои седельные сумки. Яблок было много — спасибо Быку, — и он угостил своих грозных охранников и Немого. Чернобурочники белозубо улыбались, благодаря его, а Немой только кивнул и одобрительно промычал, кивая на щетку в руке мальчика. Отвязав Тихоню, он отдал поводья мальчику и кивнул в сторону неширокого ручья. Ултер завел Тихоню в воду, разделся и залез туда сам. Плескаясь, он вычистил Тихоню под внимательным, но одобрительным взглядом Немого. Когда он закончил, его кожа покрылась гусиными пупырышками и зуб на зуб не попадал. Возница что-то промычал в сторону охранников, и один из них бросился растирать мальчика жестким полотнищем. Другой заставил выпить из глиняной кружки горячего, с дымком, отвара.
От растираний и горячего отвара мигом стало тепло, и кровь быстрее побежала по жилам. Ултер оделся и вприпрыжку добежал до седельных сумок. Взял три яблока — теперь уже для себя и Тихони.
— Веселитесь? — спросил Хоар, оглядывая полянку. Чернобурочники стояли перед ним навытяжку. — Ладно, отдыхайте. Мы к старосте за стол званы. Надо уважить. Ултер, пойдем!
Ули быстро скормил Тихоне яблоки — и свое заодно — и направился вслед за Хоаром.
— Послушай, Ули. Ты весь день будешь при Хродвиге. О том, что ты сын дана Дорчариан, сельчанам знать незачем. Так что помалкивай и веди себя тихо, понял?
Ултер с готовностью кивнул.
«Рядом с Главой Хранителей — это же столько интересного можно увидеть! И ведьму эту…»
— Оставить тебя в стороне, на полянке, — Хоар кивнул головой на только что оставленное ими место, — мы не можем. Хотя и надо бы. Как ни крути, ты сын дана и твое место рядом с Хродвигом. Но я повторю: сиди тихо!
Они догнали Хродвига, в сопровождении двух охранников, у самого дома старосты. Следы вчерашнего застолья были уже убраны. Сам дом старосты выложен из дикого камня. На крыше зеленела дерновая кровля. Завтракать сели во дворе. Староста бегал со двора в дом и обратно, подгоняя хозяек. Вскоре стол ломился от закусок.
— Мы просили горячей каши Хранителю и мальчику, — напомнил хозяину дома Хоар.
Тот всплеснул руками, наскоро поклонился и метнулся в дом. В нем что-то загремело, и вскоре показалась раскрасневшаяся жена старосты, неся перед собой горшок, исходящий паром.
Завтракали молча. Мужчины ели быстро, налегая на холодное мясо и брынзу. Хозяин почти ничего не ел, положив перед собой пару вареных яиц. Хранитель склонился над своей тарелкой и ел не спеша, подбирая деревянной ложкой кашу с краев, где она быстрее остывала. Когда Хродвиг закончил есть, он выпрямился и положил ложку на стол черпаком вниз. Все тотчас же перестали жевать и встали. Ули тоже отодвинул тарелку.
— Благодарю за пищу, хозяин. Хозяйке, — он чуть повысил голос, чтобы было слышно в доме, — благодарствуем за кашу. К делу.
Охранники встали из-за стола. Один двинулся к воротам, встав в них, а второй встал в дверном проеме дома, не переступая его границ. Хозяин закрутил головой, нервничая. Сидел он прямо напротив Хродвига, спиной к дому. По правую руку старика сидел мальчик, а по левую — Хоар.
— Кого называют ведьмой и за что? — спросил не Хранитель, а Хоар. Хродвиг крутил в руках кружку с горячим отваром и посматривал сквозь курящийся пар на старосту.
— Так ведь… Эйда косоглазая это… Ночью на кладбище ходила, люди видели!
— Кто видел и что за кладбище? Разве вы не оставляете умерших на высоких деревьях над обрывом? — Хоар покосился на мальчика.
— То для мужчин. Великое Небо, — и староста провел круг по груди, — велит отправлять к себе только мужчин. А женщин на кладбище хороним. Там, — и он дернул подбородком в сторону, противоположную той, где остановились на ночь спутники.
— Кто видел Эйду ночью?
— Так это… Люди говорят… — замялся староста.
— Нам нужны имена. Дело очень серьезное, Эйдир. Ты же староста деревни, должен понимать, — мягко сказал Хоар.
— Ойрла, болтунья, начала. А Эйнишь, на окраине дом у него, подтвердил. Что тоже видел, как та в самую темень шла. Когда люди добрые спят, как Великое Небо и велит…
— Что же они сами не спали такой порой?
— Ойрла, — сплюнул староста, — в каждую щель залезет. Не языком, так глазом. Все усмотрит, все услышит, когда спит — непонятно. А Эйнишь съел что-то, всю ночь животом маялся. Вот и бегал во двор.
— А с чего решили, что она ведьма? — подал голос Хранитель. — И вчерашнего этого… Ойдена приведите.
Староста кивнул, вскочил с места и кинулся в дом. Он остановился перед охранником, который не сдвинулся с места, и крикнул через него:
— Эйднар!
«И как они с этими именами не путаются?» — удивился Ули.
Из дома выбежал мальчишка.
— Дуй за Ойденом! Одна нога здесь… живее! — подтолкнул его в спину староста.
Второй охранник приоткрыл калитку, в которую тут же проскользнул мальчик. Судя по раздавшимся голосам, на улице уже собралось немало народу.
— С чего решили, что та женщина ведьма? — повторил вопрос Хоар.
— Так беда ж у нас! — вскинул руки староста. Даже вскочил из-за стола. — Пастухи пропали. Восемь человек!
Хродвиг и Хоар переглянулись. Ултер сидел, боясь пошелохнуться. Даже на убежавшего мальчишку не обернулся посмотреть — так ему было интересно.
— Когда пропали? — спросил Хоар, тоже берясь за кружку.
— Кто ж знает! Сбили стадо, как обычно, и погнали каждый на свое пастбище. Вверх. Весной. Раз в седмицу отправляли им человека с хлебом. Наверх — с хлебом, вниз — с брынзой. И ото всех пастухов посланцы приезжали с брынзой да новостями, честь по чести. А тут вот вернулся парень, глаза как плошки — нет никого, говорит. Собаки стадо сбили, овцы недоеные орут. А людей нет! Это все ведьма! И сыночка им своего подослала!
— Да что тут творится! — вспылил Хоар.
В это время привели Ойдена, который зазвал их вчера в деревню. Под глазом у него огромным фиолетовым цветком распустился синяк. Услышав последние слова старосты про сыночка, он вскинулся.
— Ойкон пропал, как и все! И Эйда теперь плачет целыми днями! — закричал он на старосту. — И никакая она не ведьма!
«Большой, однако, фингал ему поставили», — разглядывая синяк на лице мужичка, подумал Ултер.
— А ну цыц! — прикрикнул Хоар. — Отвечай только на вопросы, Ойден. Как вчера. Понял?
— Да, — остывая, сам напуганный своей горячностью, буркнул тот.
— Эйда — твоя жена. Ойкон — твой сын. Верно?
— Так, — кивнул головой мужичок.
— Ойкона отправили по весне пастухом в горы, так?
— Подпаском, — боязливо поправил Хоара Ойден, поглядывая на старосту.
— А потом пастухи и Ойкон пропали. И твоя жена стала плакать. А ночью ушла куда-то…
— Не ходила никуда! — не выдержал Ойден. — Дома была!
— Подойди сюда, — негромко сказал Хранитель.
Ойден вмиг смолк и маленькими шажками двинулся к Хродвигу. Приблизился и встал напротив, рядом со старостой.
— Посмотри мне в глаза, Ойден, и отвечай: уверен ли ты, что жена твоя Эйда спала той ночью подле тебя и не отлучалась? Возьмешь ли в свидетели слов своих Великое Небо?
Ойден стоял, не смея отвести глаз от Хранителя. Кадык ходил на его худой шее вверх-вниз, вверх-вниз. Затем он опустил глаза и чуть слышно произнес:
— Не возьму…
— Что?! — вскрикнул староста, вскакивая. Он взял за грудки односельчанина и затряс его.
— Это мой суд, Эйдир! — строго сказал Хродвиг. — Или ты захотел стать Хранителем?
Хранителем староста деревни стать не хотел. Сжимая кулаки, он уселся подальше от допрашиваемого. Ойден со страхом посмотрел вслед старосте и вновь повернулся к Хродвигу.
— Эйда плакала весь день. А я так устал… Я выпил пива и поколотил ее, чтоб замолчала. А она забилась и скулила тихонько… И дети хныкали. Ну, я выпил еще пива и лег спать. — Мужичок посмотрел на землю. — Я крепко спал, господин.
Староста вновь вскочил со своего места, но под суровым взглядом Хоара сник и сел обратно.
— Где эта женщина? — спросил Хродвиг старосту.
— В хлеву, — кивнул тот в сторону сарая.
— Приведите ее, — велел Хродвиг.
Хоар встал и направился к сараю. Отодвинув деревянный засов, зашел внутрь. Вскоре он вышел, ведя за собой женщину. Растрепанная, в мятой, не раз латанной одежде и всклокоченных волосах запуталась солома. Заплаканное лицо прочертили царапины — след от чьих-то ногтей. Ссадины набухли и покраснели. Руки были связаны спереди. Через полуоткрытый рот также была пропущена веревка, завязанная на затылке.
Хоар протащил ее за собой через весь двор и поставил перед Хродвигом, рядом с мужем. Тот покосился на нее и вздохнул. Хранитель приложил руку к губам, и Хоар начал развязывать кляп.
— Я — Глава Хранителей земель Дорчариан. Твой муж обратился ко мне за справедливым судом.
Женщина посмотрела на мужа, разглядела синяк на его лице — и слезы потекли по ее щекам.
— Тебя зовут Эйда, верно? — продолжил Хродвиг. — Посмотри на меня.
Ули потрясенно посмотрел на свою руку. Он совсем забыл о том, что она у него болит! Он потряс ею, сжал пальцы в кулак, помахал — боли не было! Совсем. И припухлость спала, а синяк рассосался.
— Не болит! — радостно закричал он. — Не болит! — а потом, вновь вспомнив о самом важном, спросил: — А где моя лошадь? И седельные сумки?
— Немой с ними ночевал, — махнул рукой в сторону редкого перелеска Хоар. — С конями, мулами…
Ули вприпрыжку побежал в указанное место.
— Куда! — закричал ему вслед воин. — Ну, сорванец!..
Сзади послышался легкий шум бегущего человека. Ултер припустил еще сильнее. Шум не изменился. Он обернулся и увидел, как неподалеку бежит один из чернобурочников. Воин улыбнулся — у него не хватало одного переднего зуба, поэтому улыбка вышла разбойничьей. Ули не испугался и улыбнулся в ответ. Он понял, что хватать и возвращать мальчика назад воин не собирался.
— И умойся заодно! — велел Хоар.
Ултер вломился в невысокий кустарник и сразу увидел стоянку. Мулы и все лошади были расседланы и привязаны к длинному свежесрубленному шесту — коновязи. Рядом крутился Немой. Чуть в стороне, у костерка, полулежали еще двое из охраны. Услышав шум, они вскинулись, но, увидев Ули, плюхнулись обратно. В котелке над костром что-то побулькивало.
В стороне аккуратными стопками высились разложенные седла и прочая сбруя. Мальчик нашел свои седельные сумки. Яблок было много — спасибо Быку, — и он угостил своих грозных охранников и Немого. Чернобурочники белозубо улыбались, благодаря его, а Немой только кивнул и одобрительно промычал, кивая на щетку в руке мальчика. Отвязав Тихоню, он отдал поводья мальчику и кивнул в сторону неширокого ручья. Ултер завел Тихоню в воду, разделся и залез туда сам. Плескаясь, он вычистил Тихоню под внимательным, но одобрительным взглядом Немого. Когда он закончил, его кожа покрылась гусиными пупырышками и зуб на зуб не попадал. Возница что-то промычал в сторону охранников, и один из них бросился растирать мальчика жестким полотнищем. Другой заставил выпить из глиняной кружки горячего, с дымком, отвара.
От растираний и горячего отвара мигом стало тепло, и кровь быстрее побежала по жилам. Ултер оделся и вприпрыжку добежал до седельных сумок. Взял три яблока — теперь уже для себя и Тихони.
— Веселитесь? — спросил Хоар, оглядывая полянку. Чернобурочники стояли перед ним навытяжку. — Ладно, отдыхайте. Мы к старосте за стол званы. Надо уважить. Ултер, пойдем!
Ули быстро скормил Тихоне яблоки — и свое заодно — и направился вслед за Хоаром.
— Послушай, Ули. Ты весь день будешь при Хродвиге. О том, что ты сын дана Дорчариан, сельчанам знать незачем. Так что помалкивай и веди себя тихо, понял?
Ултер с готовностью кивнул.
«Рядом с Главой Хранителей — это же столько интересного можно увидеть! И ведьму эту…»
— Оставить тебя в стороне, на полянке, — Хоар кивнул головой на только что оставленное ими место, — мы не можем. Хотя и надо бы. Как ни крути, ты сын дана и твое место рядом с Хродвигом. Но я повторю: сиди тихо!
Они догнали Хродвига, в сопровождении двух охранников, у самого дома старосты. Следы вчерашнего застолья были уже убраны. Сам дом старосты выложен из дикого камня. На крыше зеленела дерновая кровля. Завтракать сели во дворе. Староста бегал со двора в дом и обратно, подгоняя хозяек. Вскоре стол ломился от закусок.
— Мы просили горячей каши Хранителю и мальчику, — напомнил хозяину дома Хоар.
Тот всплеснул руками, наскоро поклонился и метнулся в дом. В нем что-то загремело, и вскоре показалась раскрасневшаяся жена старосты, неся перед собой горшок, исходящий паром.
Завтракали молча. Мужчины ели быстро, налегая на холодное мясо и брынзу. Хозяин почти ничего не ел, положив перед собой пару вареных яиц. Хранитель склонился над своей тарелкой и ел не спеша, подбирая деревянной ложкой кашу с краев, где она быстрее остывала. Когда Хродвиг закончил есть, он выпрямился и положил ложку на стол черпаком вниз. Все тотчас же перестали жевать и встали. Ули тоже отодвинул тарелку.
— Благодарю за пищу, хозяин. Хозяйке, — он чуть повысил голос, чтобы было слышно в доме, — благодарствуем за кашу. К делу.
Охранники встали из-за стола. Один двинулся к воротам, встав в них, а второй встал в дверном проеме дома, не переступая его границ. Хозяин закрутил головой, нервничая. Сидел он прямо напротив Хродвига, спиной к дому. По правую руку старика сидел мальчик, а по левую — Хоар.
— Кого называют ведьмой и за что? — спросил не Хранитель, а Хоар. Хродвиг крутил в руках кружку с горячим отваром и посматривал сквозь курящийся пар на старосту.
— Так ведь… Эйда косоглазая это… Ночью на кладбище ходила, люди видели!
— Кто видел и что за кладбище? Разве вы не оставляете умерших на высоких деревьях над обрывом? — Хоар покосился на мальчика.
— То для мужчин. Великое Небо, — и староста провел круг по груди, — велит отправлять к себе только мужчин. А женщин на кладбище хороним. Там, — и он дернул подбородком в сторону, противоположную той, где остановились на ночь спутники.
— Кто видел Эйду ночью?
— Так это… Люди говорят… — замялся староста.
— Нам нужны имена. Дело очень серьезное, Эйдир. Ты же староста деревни, должен понимать, — мягко сказал Хоар.
— Ойрла, болтунья, начала. А Эйнишь, на окраине дом у него, подтвердил. Что тоже видел, как та в самую темень шла. Когда люди добрые спят, как Великое Небо и велит…
— Что же они сами не спали такой порой?
— Ойрла, — сплюнул староста, — в каждую щель залезет. Не языком, так глазом. Все усмотрит, все услышит, когда спит — непонятно. А Эйнишь съел что-то, всю ночь животом маялся. Вот и бегал во двор.
— А с чего решили, что она ведьма? — подал голос Хранитель. — И вчерашнего этого… Ойдена приведите.
Староста кивнул, вскочил с места и кинулся в дом. Он остановился перед охранником, который не сдвинулся с места, и крикнул через него:
— Эйднар!
«И как они с этими именами не путаются?» — удивился Ули.
Из дома выбежал мальчишка.
— Дуй за Ойденом! Одна нога здесь… живее! — подтолкнул его в спину староста.
Второй охранник приоткрыл калитку, в которую тут же проскользнул мальчик. Судя по раздавшимся голосам, на улице уже собралось немало народу.
— С чего решили, что та женщина ведьма? — повторил вопрос Хоар.
— Так беда ж у нас! — вскинул руки староста. Даже вскочил из-за стола. — Пастухи пропали. Восемь человек!
Хродвиг и Хоар переглянулись. Ултер сидел, боясь пошелохнуться. Даже на убежавшего мальчишку не обернулся посмотреть — так ему было интересно.
— Когда пропали? — спросил Хоар, тоже берясь за кружку.
— Кто ж знает! Сбили стадо, как обычно, и погнали каждый на свое пастбище. Вверх. Весной. Раз в седмицу отправляли им человека с хлебом. Наверх — с хлебом, вниз — с брынзой. И ото всех пастухов посланцы приезжали с брынзой да новостями, честь по чести. А тут вот вернулся парень, глаза как плошки — нет никого, говорит. Собаки стадо сбили, овцы недоеные орут. А людей нет! Это все ведьма! И сыночка им своего подослала!
— Да что тут творится! — вспылил Хоар.
В это время привели Ойдена, который зазвал их вчера в деревню. Под глазом у него огромным фиолетовым цветком распустился синяк. Услышав последние слова старосты про сыночка, он вскинулся.
— Ойкон пропал, как и все! И Эйда теперь плачет целыми днями! — закричал он на старосту. — И никакая она не ведьма!
«Большой, однако, фингал ему поставили», — разглядывая синяк на лице мужичка, подумал Ултер.
— А ну цыц! — прикрикнул Хоар. — Отвечай только на вопросы, Ойден. Как вчера. Понял?
— Да, — остывая, сам напуганный своей горячностью, буркнул тот.
— Эйда — твоя жена. Ойкон — твой сын. Верно?
— Так, — кивнул головой мужичок.
— Ойкона отправили по весне пастухом в горы, так?
— Подпаском, — боязливо поправил Хоара Ойден, поглядывая на старосту.
— А потом пастухи и Ойкон пропали. И твоя жена стала плакать. А ночью ушла куда-то…
— Не ходила никуда! — не выдержал Ойден. — Дома была!
— Подойди сюда, — негромко сказал Хранитель.
Ойден вмиг смолк и маленькими шажками двинулся к Хродвигу. Приблизился и встал напротив, рядом со старостой.
— Посмотри мне в глаза, Ойден, и отвечай: уверен ли ты, что жена твоя Эйда спала той ночью подле тебя и не отлучалась? Возьмешь ли в свидетели слов своих Великое Небо?
Ойден стоял, не смея отвести глаз от Хранителя. Кадык ходил на его худой шее вверх-вниз, вверх-вниз. Затем он опустил глаза и чуть слышно произнес:
— Не возьму…
— Что?! — вскрикнул староста, вскакивая. Он взял за грудки односельчанина и затряс его.
— Это мой суд, Эйдир! — строго сказал Хродвиг. — Или ты захотел стать Хранителем?
Хранителем староста деревни стать не хотел. Сжимая кулаки, он уселся подальше от допрашиваемого. Ойден со страхом посмотрел вслед старосте и вновь повернулся к Хродвигу.
— Эйда плакала весь день. А я так устал… Я выпил пива и поколотил ее, чтоб замолчала. А она забилась и скулила тихонько… И дети хныкали. Ну, я выпил еще пива и лег спать. — Мужичок посмотрел на землю. — Я крепко спал, господин.
Староста вновь вскочил со своего места, но под суровым взглядом Хоара сник и сел обратно.
— Где эта женщина? — спросил Хродвиг старосту.
— В хлеву, — кивнул тот в сторону сарая.
— Приведите ее, — велел Хродвиг.
Хоар встал и направился к сараю. Отодвинув деревянный засов, зашел внутрь. Вскоре он вышел, ведя за собой женщину. Растрепанная, в мятой, не раз латанной одежде и всклокоченных волосах запуталась солома. Заплаканное лицо прочертили царапины — след от чьих-то ногтей. Ссадины набухли и покраснели. Руки были связаны спереди. Через полуоткрытый рот также была пропущена веревка, завязанная на затылке.
Хоар протащил ее за собой через весь двор и поставил перед Хродвигом, рядом с мужем. Тот покосился на нее и вздохнул. Хранитель приложил руку к губам, и Хоар начал развязывать кляп.
— Я — Глава Хранителей земель Дорчариан. Твой муж обратился ко мне за справедливым судом.
Женщина посмотрела на мужа, разглядела синяк на его лице — и слезы потекли по ее щекам.
— Тебя зовут Эйда, верно? — продолжил Хродвиг. — Посмотри на меня.