Поцелуй под омелой
Часть 21 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Обида — сорняк. Она губит живое, только зародившееся… Зеленое, молодое, хрупкое, что гнется до самой земли на ветру. И вместо того чтобы дальше цвести нежными цветами, живое гибнет. И ты вместе с ним потихонечку.
А погубить светлое и только зародившееся совсем не сложно. Ты старательно, с замиранием сердца выводишь петельку за петелькой… А потом приходит обида и говорит: «Давай-ка распускай все на фиг! Ничего хорошего из этого все равно не выйдет…» Отбирает спицы, а одну из них может и под ребра воткнуть, чтоб в следующий раз неповадно было. Отбивает всякое желание в ближайшее время взяться за «петельки» снова…
Или вот ты ночью, схватившись обеими руками за телефонную трубку, хочешь признаться в самом сокровенном. В своих чувствах, шепотом… А обида подкрадывается в самый неподходящий момент, только ты успеваешь набрать больше воздуха в легкие, чтобы выдать как на духу, и тут же обрезает телефонный провод…»
(K): Ты сегодня рано в сети…
(S): Есть о чем подумать после школы.
(K): О возвышенных чувствах?:)
(S): Как наладить общение с человеком, к которому неравнодушен?
(K): Ты про моего соперника? Прости, но я не буду тебе в этом помогать:((
(S): Жалко! Думала, дашь совет…
(K): А меня тебе не жалко?) Ты прочитала сообщения, которые я оставил утром?
(S): Ты про те двадцать комплиментов?)
(K): Да! Готовься к ежедневной рассылке!
(S): Ты — чокнутый, Кицунэ!
(K): Я просто верю в родство душ:)
(K): И все, чего хочу — поцеловать тебя.
* * *
Оля гипнотизировала взглядом открытую вкладку с личными сообщениями. Женя молчал. Не ответил ни на одно из отправленных. И в сети не появлялся со вчерашнего утра. Если поначалу Оля решила, что парень серьезно на нее обиделся (хотя за что?), то теперь беспокоилась. Досконально изучила френдленту одноклассника в надежде найти кого-нибудь из родственников, например брата или сестру. Но никого с такой же фамилией в списке друзей Жени не было. В классе он тоже ни с кем не общался, ведь ему после сорванного выпускного объявлен бойкот. Оля тяжело вздохнула и захлопнула крышку ноутбука.
Поднялась из-за стола и подошла к окну. На улице снова мело, ветер устрашающе завывал. Оля уставилась на пустой сквер, белые, засыпанные снегом скамейки и голые старые липы с заиндевелыми ветками.
Когда загремел дверной замок, Оля внутренне поежилась. Она знала, что мама вернется домой примерно в это время, и была готова к разговору, но сердце все равно неспокойно забилось.
Бряк. Мама бросила ключи на тумбочку. Затем Оля услышала, как родительница расстегивает зимние сапоги… Нортон в знак приветствия поскуливал. Наверняка сейчас мама чешет его за ухом, а пес, как сумасшедший, машет хвостом… Оля спрыгнула с подоконника и заметалась по комнате. Где лучше находиться, когда мама сюда заглянет? На кровати? За столом, делая вид, что занимается?
В ванной плескалась вода. Сейчас мама вымоет руки, пройдет на кухню, поставит чайник… А если так и не заглянет к Оле в комнату? Струсит, снова сделает вид, что ничего не произошло? Нет, тогда девочка сама выйдет к ней и поговорит начистоту. Хотя… страшно! Так страшно, что от волнения появилась неприятная дрожь в руках.
Когда Ксения Борисовна все-таки зашла к Оле в комнату, девочка от неожиданности вздрогнула.
— Поговорим? — негромко спросила мама.
— Да, конечно! — Теперь Оля сидела на краю кровати, с прямой осанкой, сложив руки на коленях.
Ксения Борисовна медленно подошла к дочери и села рядом.
— Тот мужчина, — начала неуверенно она, — мой старый знакомый…
— Я заметила, что он старый! — не удержалась от колкости Оля. — Сколько ему лет?
— Пятьдесят четыре, — ответила Ксения Борисовна, — он старше меня на четырнадцать лет.
«Я бы ему все семьдесят дала!» — сердито подумала Оля. Эта седина в волосах не давала ей покоя… Хотя, возможно, она относится к тому мужчине из ресторана слишком предвзято. Для Оли сейчас и тридцать лет — почтенный возраст.
— Он — моя первая любовь, — продолжила тихо Ксения Борисовна.
— Чего? — задохнулась Оля. — Мама, ты серьезно? А папа? Вы же с ним еще со школы…
Оле так нравилось пересматривать старые фотографии, на которых изображены родители… Они там такие забавные! У мамы хвосты на голове с двумя белыми бантами и букет гладиолусов в руках. И папа без передних молочных зубов рядом. Всегда рядом. С самого детства.
Ксения Борисовна покачала головой:
— Мы с твоим папой стали встречаться только после того, как я вернулась в родной город после университета… Он влюблен в меня со школы, но тогда мы были только друзьями.
— А этого… — Оля замолчала. Как седовласого назвать-то вообще? — Ты откуда взяла?
Ксения Борисовна слабо улыбнулась:
— Он был моим преподавателем. Доцент кафедры теории и истории государства и права. Мне было двадцать, ему — тридцать четыре. Он носил заграничные брючные костюмы, пользовался дорогим парфюмом, и все девчонки сходили по нему с ума.
Оля не знала, что сказать. Снова молча забралась на подоконник и уставилась на сквер.
— А он выбрал меня, представляешь? Хотя в нашей группе было столько эффектных, модных девчонок… Не чета мне.
— Глупости! Ты у меня всегда самая красивая, — убежденно проговорила Оля, так и не решив, как реагировать на услышанное.
— Если бы кто-то узнал, что мы встречаемся, у него были бы большие проблемы. А его жена…
— Мама! — ахнула Оля. — Как же так? Ты еще и с женатым?
Ксения Борисовна потупилась.
— Оля, мне так сложно об этом рассказывать, — призналась она. — Но я впервые в жизни так сильно любила. Ощущение, будто летишь только вперед, высоко к звездам, не оглядываясь, не останавливаясь ни на минуту… Но кто-то из девчонок из зависти все-таки проболтался в университете о нашей связи. Это произошло уже на последнем курсе, когда я писала диплом. Был страшный скандал! Он на моей защите не присутствовал, а вот вся комиссия закидывала меня вопросами, которые и не касались дипломной работы… Даже не знаю, как я смогла защититься на четверку. Забрала диплом и вся в слезах уехала в родной город, к маме. Он даже на звонки мои не отвечал. А я так и страдала, лежа на кровати и гипнотизируя стену, пока мама не попросила Юру по-дружески меня отвлечь… Юра тихо заходил в комнату и поправлял плед, пока я спала. Сидел у нас на кухне вечерами, травил веселые байки моей маме и молочный шоколад приносил.
— И что же дальше? — не выдержала Оля. Ей снова стало так жаль любимого папочку… — Зачем этот твой преподаватель снова нарисовался?
— Мы встретились с ним случайно, на улице, — сбивчиво продолжила Ксения Борисовна. — Оба изменились, но сразу друг друга узнали…
— Вчера ведь была не первая ваша встреча? — упавшим голосом спросила Оля.
Ксения Борисовна тяжело вздохнула:
— Третья!
Оля обхватила голову руками.
— Зачем, мамочка?
— У него своя юридическая фирма, может, предложит мне здесь работу.
— В ресторане я видела, как ты держала его руку! — проворчала Оля.
— Прости! — воскликнула мама каким-то незнакомым Оле голосом. Легла на широкую кровать и обняла одну из мягких игрушек дочери. — Будто пелена перед глазами, сама себя не узнаю. И мы с папой в последнее время отдалились. Так бывает у взрослых, Ольга…
Оля, упершись горячим лбом в стекло, молча смотрела в окно, за которым быстро смеркалось. Снег уже побелил липы и провода.
— Твое появление в ресторане меня, если честно, будто отрезвило. Я подумала: «Боже, что я делаю?» Наверное, нужно это прекратить, пока далеко не зашло?
Этот вопрос она задала неуверенным голосом, будто в пустоту.
— Не знаю, — наконец хрипло отозвалась Оля. — Но папа тебя очень любит.
— Думаешь, он догадывается? — взволнованно спросила Ксения Борисовна.
Оля молча слезла с подоконника и легла рядом с мамой. Вдвоем они уставились в потолок, по которому время от времени проползал свет фар.
— Неужели ты ничего не видишь вокруг, мамочка? — тихо проговорила Оля, так и не решившись обнять ее. Хотя изначально был такой душевный порыв.
— Первая любовь накрыла такой сильной волной, — так же негромко проговорила Ксения Борисовна, — я захлебнулась и только из-за тебя вынырнула. Оля, но между мной и им ничего не было, клянусь! Ничего не было…
Свет фар снова лениво прополз по потолку, осветив старомодную люстру. Оля всегда знала, что папа любит маму сильнее, чем мама его. Бывает, что любят неравноценно. И как им теперь жить? Дальше отдаляться или попробовать вновь сблизиться? А если Оля станет тем самым тросом, который не даст родителям разбежаться? Как все сложно у этих взрослых! Хотя Оля тут же вспомнила пропавшего Женю и нахмурилась. Сколько неприятных мыслей в голове. Каждая — как скрип по пенопласту…
Юрий Михайлович снова вернулся поздно. На кухне тускло горел светильник. Оля сидела перед ноутбуком и помешивала ложечкой горячий чай.
— Птенчик мой! — позвал папа.
Оля обернулась и растерянно улыбнулась.
— С Нортоном гуляла? — спросил Юрий Михайлович.
— Да, гуляла! — кивнула Оля.
— Уроки делаешь? Чем-нибудь помочь?
Оля только головой покачала и поспешно закрыла вкладку со страницей Жени Потупчика. Ох, этот ненавистный статус «заходил вчера в 7:24»…
— На улице так холодно, — шепотом проговорил Юрий Михайлович. — Кажется, сейчас чашка горячего чая — чуть ли не единственное, что может сделать тебя счастливым.
Оля откашлялась.
— А мама где?
А погубить светлое и только зародившееся совсем не сложно. Ты старательно, с замиранием сердца выводишь петельку за петелькой… А потом приходит обида и говорит: «Давай-ка распускай все на фиг! Ничего хорошего из этого все равно не выйдет…» Отбирает спицы, а одну из них может и под ребра воткнуть, чтоб в следующий раз неповадно было. Отбивает всякое желание в ближайшее время взяться за «петельки» снова…
Или вот ты ночью, схватившись обеими руками за телефонную трубку, хочешь признаться в самом сокровенном. В своих чувствах, шепотом… А обида подкрадывается в самый неподходящий момент, только ты успеваешь набрать больше воздуха в легкие, чтобы выдать как на духу, и тут же обрезает телефонный провод…»
(K): Ты сегодня рано в сети…
(S): Есть о чем подумать после школы.
(K): О возвышенных чувствах?:)
(S): Как наладить общение с человеком, к которому неравнодушен?
(K): Ты про моего соперника? Прости, но я не буду тебе в этом помогать:((
(S): Жалко! Думала, дашь совет…
(K): А меня тебе не жалко?) Ты прочитала сообщения, которые я оставил утром?
(S): Ты про те двадцать комплиментов?)
(K): Да! Готовься к ежедневной рассылке!
(S): Ты — чокнутый, Кицунэ!
(K): Я просто верю в родство душ:)
(K): И все, чего хочу — поцеловать тебя.
* * *
Оля гипнотизировала взглядом открытую вкладку с личными сообщениями. Женя молчал. Не ответил ни на одно из отправленных. И в сети не появлялся со вчерашнего утра. Если поначалу Оля решила, что парень серьезно на нее обиделся (хотя за что?), то теперь беспокоилась. Досконально изучила френдленту одноклассника в надежде найти кого-нибудь из родственников, например брата или сестру. Но никого с такой же фамилией в списке друзей Жени не было. В классе он тоже ни с кем не общался, ведь ему после сорванного выпускного объявлен бойкот. Оля тяжело вздохнула и захлопнула крышку ноутбука.
Поднялась из-за стола и подошла к окну. На улице снова мело, ветер устрашающе завывал. Оля уставилась на пустой сквер, белые, засыпанные снегом скамейки и голые старые липы с заиндевелыми ветками.
Когда загремел дверной замок, Оля внутренне поежилась. Она знала, что мама вернется домой примерно в это время, и была готова к разговору, но сердце все равно неспокойно забилось.
Бряк. Мама бросила ключи на тумбочку. Затем Оля услышала, как родительница расстегивает зимние сапоги… Нортон в знак приветствия поскуливал. Наверняка сейчас мама чешет его за ухом, а пес, как сумасшедший, машет хвостом… Оля спрыгнула с подоконника и заметалась по комнате. Где лучше находиться, когда мама сюда заглянет? На кровати? За столом, делая вид, что занимается?
В ванной плескалась вода. Сейчас мама вымоет руки, пройдет на кухню, поставит чайник… А если так и не заглянет к Оле в комнату? Струсит, снова сделает вид, что ничего не произошло? Нет, тогда девочка сама выйдет к ней и поговорит начистоту. Хотя… страшно! Так страшно, что от волнения появилась неприятная дрожь в руках.
Когда Ксения Борисовна все-таки зашла к Оле в комнату, девочка от неожиданности вздрогнула.
— Поговорим? — негромко спросила мама.
— Да, конечно! — Теперь Оля сидела на краю кровати, с прямой осанкой, сложив руки на коленях.
Ксения Борисовна медленно подошла к дочери и села рядом.
— Тот мужчина, — начала неуверенно она, — мой старый знакомый…
— Я заметила, что он старый! — не удержалась от колкости Оля. — Сколько ему лет?
— Пятьдесят четыре, — ответила Ксения Борисовна, — он старше меня на четырнадцать лет.
«Я бы ему все семьдесят дала!» — сердито подумала Оля. Эта седина в волосах не давала ей покоя… Хотя, возможно, она относится к тому мужчине из ресторана слишком предвзято. Для Оли сейчас и тридцать лет — почтенный возраст.
— Он — моя первая любовь, — продолжила тихо Ксения Борисовна.
— Чего? — задохнулась Оля. — Мама, ты серьезно? А папа? Вы же с ним еще со школы…
Оле так нравилось пересматривать старые фотографии, на которых изображены родители… Они там такие забавные! У мамы хвосты на голове с двумя белыми бантами и букет гладиолусов в руках. И папа без передних молочных зубов рядом. Всегда рядом. С самого детства.
Ксения Борисовна покачала головой:
— Мы с твоим папой стали встречаться только после того, как я вернулась в родной город после университета… Он влюблен в меня со школы, но тогда мы были только друзьями.
— А этого… — Оля замолчала. Как седовласого назвать-то вообще? — Ты откуда взяла?
Ксения Борисовна слабо улыбнулась:
— Он был моим преподавателем. Доцент кафедры теории и истории государства и права. Мне было двадцать, ему — тридцать четыре. Он носил заграничные брючные костюмы, пользовался дорогим парфюмом, и все девчонки сходили по нему с ума.
Оля не знала, что сказать. Снова молча забралась на подоконник и уставилась на сквер.
— А он выбрал меня, представляешь? Хотя в нашей группе было столько эффектных, модных девчонок… Не чета мне.
— Глупости! Ты у меня всегда самая красивая, — убежденно проговорила Оля, так и не решив, как реагировать на услышанное.
— Если бы кто-то узнал, что мы встречаемся, у него были бы большие проблемы. А его жена…
— Мама! — ахнула Оля. — Как же так? Ты еще и с женатым?
Ксения Борисовна потупилась.
— Оля, мне так сложно об этом рассказывать, — призналась она. — Но я впервые в жизни так сильно любила. Ощущение, будто летишь только вперед, высоко к звездам, не оглядываясь, не останавливаясь ни на минуту… Но кто-то из девчонок из зависти все-таки проболтался в университете о нашей связи. Это произошло уже на последнем курсе, когда я писала диплом. Был страшный скандал! Он на моей защите не присутствовал, а вот вся комиссия закидывала меня вопросами, которые и не касались дипломной работы… Даже не знаю, как я смогла защититься на четверку. Забрала диплом и вся в слезах уехала в родной город, к маме. Он даже на звонки мои не отвечал. А я так и страдала, лежа на кровати и гипнотизируя стену, пока мама не попросила Юру по-дружески меня отвлечь… Юра тихо заходил в комнату и поправлял плед, пока я спала. Сидел у нас на кухне вечерами, травил веселые байки моей маме и молочный шоколад приносил.
— И что же дальше? — не выдержала Оля. Ей снова стало так жаль любимого папочку… — Зачем этот твой преподаватель снова нарисовался?
— Мы встретились с ним случайно, на улице, — сбивчиво продолжила Ксения Борисовна. — Оба изменились, но сразу друг друга узнали…
— Вчера ведь была не первая ваша встреча? — упавшим голосом спросила Оля.
Ксения Борисовна тяжело вздохнула:
— Третья!
Оля обхватила голову руками.
— Зачем, мамочка?
— У него своя юридическая фирма, может, предложит мне здесь работу.
— В ресторане я видела, как ты держала его руку! — проворчала Оля.
— Прости! — воскликнула мама каким-то незнакомым Оле голосом. Легла на широкую кровать и обняла одну из мягких игрушек дочери. — Будто пелена перед глазами, сама себя не узнаю. И мы с папой в последнее время отдалились. Так бывает у взрослых, Ольга…
Оля, упершись горячим лбом в стекло, молча смотрела в окно, за которым быстро смеркалось. Снег уже побелил липы и провода.
— Твое появление в ресторане меня, если честно, будто отрезвило. Я подумала: «Боже, что я делаю?» Наверное, нужно это прекратить, пока далеко не зашло?
Этот вопрос она задала неуверенным голосом, будто в пустоту.
— Не знаю, — наконец хрипло отозвалась Оля. — Но папа тебя очень любит.
— Думаешь, он догадывается? — взволнованно спросила Ксения Борисовна.
Оля молча слезла с подоконника и легла рядом с мамой. Вдвоем они уставились в потолок, по которому время от времени проползал свет фар.
— Неужели ты ничего не видишь вокруг, мамочка? — тихо проговорила Оля, так и не решившись обнять ее. Хотя изначально был такой душевный порыв.
— Первая любовь накрыла такой сильной волной, — так же негромко проговорила Ксения Борисовна, — я захлебнулась и только из-за тебя вынырнула. Оля, но между мной и им ничего не было, клянусь! Ничего не было…
Свет фар снова лениво прополз по потолку, осветив старомодную люстру. Оля всегда знала, что папа любит маму сильнее, чем мама его. Бывает, что любят неравноценно. И как им теперь жить? Дальше отдаляться или попробовать вновь сблизиться? А если Оля станет тем самым тросом, который не даст родителям разбежаться? Как все сложно у этих взрослых! Хотя Оля тут же вспомнила пропавшего Женю и нахмурилась. Сколько неприятных мыслей в голове. Каждая — как скрип по пенопласту…
Юрий Михайлович снова вернулся поздно. На кухне тускло горел светильник. Оля сидела перед ноутбуком и помешивала ложечкой горячий чай.
— Птенчик мой! — позвал папа.
Оля обернулась и растерянно улыбнулась.
— С Нортоном гуляла? — спросил Юрий Михайлович.
— Да, гуляла! — кивнула Оля.
— Уроки делаешь? Чем-нибудь помочь?
Оля только головой покачала и поспешно закрыла вкладку со страницей Жени Потупчика. Ох, этот ненавистный статус «заходил вчера в 7:24»…
— На улице так холодно, — шепотом проговорил Юрий Михайлович. — Кажется, сейчас чашка горячего чая — чуть ли не единственное, что может сделать тебя счастливым.
Оля откашлялась.
— А мама где?