По образу и подобию
Часть 38 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Все, кто оказался вне защитного психокинетического поля Тимофея Флаконникова, погибли, — тихо сообщил Ольмезовский.
— Все?
— Все, — подтвердил он. — Сто семьдесят восемь тысяч двадцать пять человек.
Чудовищно громадная цифра! Алёна поперхнулась мыслью, если можно было так выразиться. Сто семьдесят восемь тысяч двадцать пять! Все дальние экспедиции — биологи, картографы, исследователи, строители, заложившие Опорную Базу номер два в двухста километрах южнее…
В телепатической речи невозможно лгать.
— Это ведь не всё, — сказала Алёна. — Олег Ольгердович! Ведь это не окончательная цифра. Ведь так?
— Так, — нехотя согласился Ольмезовский.
— Господи, — выдохнула Алёна. — Да что ещё-то…
— Мы ошиблись, рассматривая живые организмы планеты как сообщество отдельных особей, — сказал Олег Ольгердович. — Поодиночке они не представляли собой интереса. Ведь одна-единственная клетка нашего мозга сама по себе тоже ведь ничего не значит… Например, стаю вродебогомолов надо было оценивать как единое существо. Такой вот коллективный разум, как у общественных насекомых Земли вроде муравьёв, только с поправкой на телепатическую восприимчивость, свойственную местной жизни Сильфиды с самого начала. Кстати, гены вродебогомола, отвечающие за телепатию, сходны с таковыми же генами носителей телепатической паранормы. Очень интересный результат, очень и очень интересный. Не то, чтобы можно было свободно скрестить человека и вродебогомола, нет. Но общая часть, основа, так сказать, наводит на размышления. Природа телепатии одинакова для любого живого существа, как оказалось. Человек с Земли и насекомое с Сильфиды — братья.
Угу. Братья. Особенно проклятые стрекозники. Алёна старательно задавила в себе всколыхнувшийся было ужас, пережитый на планете. В гробу таких братьев…
— Олег Ольгердович, — тихо сказала Алёна, — не отвлекайтесь, пожалуйста. Почему «Ковчег» ушёл от Сильфиды? У инфосферы не вышло договориться с братьями по разуму?
— Не вышло, — признался Ольмезовский.
Он встал, прошёлся по палате, в волнении стискивая руки. Повторил:
— Не вышло. Судя по отрывочным видениям, полученным вами и Геннадием Каспаров при первом… кхм… контакте, в коллективной памяти стрекозников осели недобрые впечатления от встречи с той расой, которая построила подземную базу. Они изначально видели во всех пришельцах угрозу, но какое-то время наблюдали, сомневаясь, те в их дом прилетели или не те. Смерть собрата они восприняли как сигнал к атаке. Там… в общем, очень скоро возбудилась вся планета. А поскольку для телепатии нет расстояний… В общем, попытка синхронизации с их ментальным полем окончилась плачевно. Они отреагировали просто бешено. Ответная атака едва не обрушила инфосферу «Ковчега». Погибло очень много телепатов. Очень много… Особенно третьего ранга и второго. Перворанговым досталось тоже.
Очень много. Опять он не говорит всего. Но чтобы обрушить инфосферу достаточно сократить число поддерживающих её телепатов ниже критического. Изначально на «Ковчеге» телепатов и нетелепатов было поровну, обязательное для любого корабля соотношение. После рейда по Солнечной Системе, собравшего всех людей, телепатов стало больше. Критический порог — полтора миллиона. Если количество телепатов падает ниже этого значения, инфосферу поддерживать становиться невозможно, она гаснет, и оставшиеся без её поддержки получают шок, а для первого ранга и высших ступеней второго вместе с шоком приходит смерть в качестве бонуса.
Алёна не помнила, сколько конкретно было телепатов на «Ковчеге». Половина так уж точно, не считая детей и подростков. Олег Ольгердович сказал об угрозе обрыва инфосферы, значит, количество телепатов сократилось до значения, близкого к пороговому. Господи, так сколько же погибло?!
— Миллион шестьсот восемьдесят тысяч двести два, — тихо ответил Олег Ольгердович. — Общие потери от катастрофы на Сильфиде — миллион шестьсот восемьдесят тысяч двести два.
Алёна потрясённо молчала. Она не могла осмыслить приведённую цифру.
Вообще. Никак. Никаким образом.
— Для телепатии не существует расстояний, — продолжил Ольмезовский. — «Ковчег» ушёл в гиперпрыжок прямо с орбиты планеты первым же расчётным курсом. Потом пришлось сделать второй прыжок. И только после третьего нам удалось оборвать создавшуюся с ментальным полем планеты кошмарную связь. Но в планетарной системе, где мы оказались после третьего прыжка, не нашлось в зоне жизни ни одной, приемлемой для колонизации, планеты. Поэтому корабль готовится сейчас к четвёртому прыжку. Бог знает, повезёт нам там или не повезёт. Все, намеченные ещё на Земле, цели после третьего прыжка в никуда, лишь бы спастись, — потеряли свою актуальность. Необходимо искать новые экзопланеты, оценивать их пригодность, сравнивать, решать… У приборов «Ковчега» меньше возможностей, чем у стационарных телескопов Земли и Солнечной Системы.
Невесело. Алёна устало прикрыла глаза. А всё потому, что никто не хотел слышать Тима. Наверное, снова говорят, что несчастье принёс он. А он же предупреждал! И Каспарова, придурка, вообще предупредил лично: не убей, мол, бабочку… Конечно, стрекозники Сильфиды, прямо скажем, на бабочку не слишком-то походили. Но, чёрт возьми, соображать, во что ты стреляешь…
Алёна вдруг вспомнила Алексея Белоглазова, и как она не дала ему подстрелить одного из этих проклятых насекомых. «А ведь мы были обречены на провал! — в ужасе думала она. — Рано или поздно, так или иначе, но какой-нибудь стрекозник пал бы от руки человека. А если бы это случилось после того, как мы все перебрались бы из «Ковчега» на планету?!» Воображение нарисовало настолько жуткие картины, что девушка едва не потеряла сознание от ужаса.
— Да, — подтвердил её мысли Олег Ольгердович. — Это всё равно бы случилось…
И снова Алёне почудилось, что он что-то утаивает. Не хочет говорить. Бережёт хрупкое равновесие, утвердившееся в разуме подопечной…
— Не надо щадить меня, — упрямо сказала Алёна. — Говорите как есть!
— У вас потрясающее чувство правды, — искренне признался Ольмезовский. — Для нетелепата это, прямо скажем, необычно. Для нетелепата-пирокинетика, я бы сказал. Впрочем, ваша высокая совместимость с Тммофеем наводит на разные интересные мысли…
— Олег Ольгердович! — возмутилась Алёна. — Что случилось?!
Он вздохнул. Вернулся, присел рядом. Снова взял за руку.
— Майор Огнев Виктор, — тихо, сочувственно сказал учёный, — погиб при исполнении, ценой своей жизни обеспечив вам и Геннадию Каспарову возвращение на «Ковчег».
Всё. Вот теперь — всё. Никогда больше… Никто и никогда не назовёт «ребёнком», не щёлкнет по носу, не подскажет, не посоветует… не загоняет на тренировке до полусмерти…
— А мама? — потерянно спросила Алёна. — А как же мама?
— Она придёт к вам, когда «Ковчег» завершит прыжок, — устало объяснил Ольмезовский. — Как и Тим, кстати.
Тим. Бедный Тим, он же всё это видел, и не один раз, наверное. И не в первый раз его никто не услышал. Да когда, когда же люди научатся его слышать и слушать? Он же сказал прямо: готовьтесь к эвакуации! Кто-нибудь тогда бросился готовиться? Ни черта подобного! И вот так всегда, и вот так во всём. А сейчас, наверное, проклинают Тима. Что это он притянул несчастье. Что это всё — из-за него…
— Не совсем, — сказал Олег Ольгердович. — Не совсем так. Те, кто спасся благодаря его вмешательству, так не думают. И, хм. Убеждают других всеми доступными способами.
— И как? Другие убеждаются? — не раскрывая глаз, спросила Алёна.
— Вполне. Но я, собственно, вот ещё с каким вопросом. Ваша дочь, Лада, должна скоро родиться. Мы и так задержали роды, ждали, когда вы очнётесь. Больше ждать нельзя. Как только «Ковчег» завершит прыжок…
— Да, — согласилась Алёна. — Конечно же, да…
— А пока отдыхайте… Вам нужен сон.
Сон пришёл, мягкий, обволакивающий, нежный, пришёл, подхватил на ладонь и понёс по волнам, бережно покачивая измученную душу.
Лада родилась в назначенное время. Собственно, процесс извлечения готового к самостоятельной жизни ребёнка из аппарата искусственной утробы, существенно отличался от натуральных родов. Но суть у него была ровно такой же. В мир приходил новый человек. Всё остальное было неважным.
При родах присутствовал Олег Ольгердович, он попросил разрешения, хотя вообще-то не обязан был спрашивать, но он попросил, и Алёна была благодарна ему за такое уважение. Лада появилась на свет крепкой, здоровенькой, без изъянов. После осмотра — стандартная процедура — гневно вопящую девочку ловко одели, завернули в одеяльце и передали матери. Алёна взяла на руки дочку, дала ей смесь в маленькой бутылочке. Смотрела, как малышка чмокает, жмуря глазки, и что-то оживало в замороженной травмированной душе. Тим вытягивал шею, заглядывая через плечо. Бровки у Лады были совсем как у отца, будто кто-то взял кисточку и нарисовал чёткие тёмные дуги. Носик чуть вздёрнутый, тоже в папу. А вот линия губ — от матери. И ушки, и тёмные волосёнки. Впрочем, всё это тысячу раз ещё поменяется по мере роста…
Лада быстро уснула. Много ли младенцу нужно? Поела и уснула. И Алёна бережно передала девочку маме.
Мама примирилась с Тимом, пока Алёна приходила в себя после Сильфиды. Что между ними случилось, она так и не узнала, да и потом не спрашивала. Но между тёщей и зятем завязались добрые, тёплые взаимные отношения, чему можно было только порадоваться.
Алёна задумчиво потёрла браслет, найденный на заброшенной чужой базе Сильфиды. Его оказалось невозможно снять, не ампутировав руку. «Наверное, у создателей браслета был ключ, способный снять его без подобного экстрима», — объяснил Алёна Олег Ольгердович. — «У нас такого ключа нет, найти его — неразрешимая задача. Мы проверили браслет на наличие негативных воздействий, пока вы находились в поверхностной коме в реанимации. Негативных воздействий не обнаружено, браслет не помешает вам полноценно жить. Разве только вы сами не захотите ампутировать себе руку…»
Расставаться с рукой Алёна не пожелала. Но с тех пор приобрела привычку трогать в задумчивости холодные камушки пальцами…
— Поздравляю с новорождённой, — доброжелательно сказал Олег Ольгердович.
— Спасибо, — искренне ответила Алёна.
— Благодарю, — отозвалась мама и вдруг добавила:- Олег Ольгердович, я хотела бы родить ребёнка Виктора Огнева. Как я понимаю, обращаться следует именно к вам.
— Да, — сказал Ольмезовский. — Вы имеете право на посмертного ребёнка вашего мужа.
— Только, пожалуйста, без всяких экспериментальных довесков, — мама осталась верна себе. — Хватит с нас Лады… Просто ребёнка от моего мужчины…
— Даже без паранормы? — спросил Олег Ольгердович.
— Нет… наверное, нет… Пусть будет «герад» как… как у него…
— Могу предложить «герад сорок шесть» и «герад-сорок семь», — отозвался Ольмезовский. — Сорок шестая идёт в двух вариантах, с доминантой Смеховой и доминантой Вербицына. Сорок седьмая только с Вербицыным. Я вам скину спецификации, посмотрите.
— Хорошо, — кивнула мама.
Алёна улыбнулась. Вот и славно, скоро у неё появится братик, в добавление к дочке…
— Я не спросила у тебя, — сказала мама. — Элен, ты…
— О чём ты? — сказала Алёна. — Мам, я не против совершенно.
Мама положила руку ей на плечо, стиснула пальцы. Алёна на миг прижалась щекой к маминому плечу. «Как же я хочу, чтобы ты снова начала улыбаться, — думала она. — Мама, ты, очень хорошо придумала насчёт ребёнка от Огнева. Надеюсь, ты решишь родить сына. Мальчишку с его глазами и его улыбкой. И получится, будто Виктор Огнев вернётся к нам снова…»
«Ковчег» шёл к планете, которая, возможно, станет им домом. Вселенная равнодушно смотрела тысячами звёзд на хрупкую скорлупку корабля, идущего навстречу собственной судьбе.
ГЛАВА 8
После ухода от Сильфиды, ухода наобум, лишь бы отвязаться от смертельной связи с агрессивным инфополем местной разумной формы жизни, которую окрестили сильфами или стрекозниками, а в бытовом разговоре чаще всего поминали обсценным словом, «Ковчегу» пришлось искать землеподобные планеты самостоятельно. Все, полученные с телескопов Земли и Солнечной Системы данные оказались неактуальными из-за того, что о точном ориентировании во время панического бегства мало кто думал. Какое медлить, рассчитывая точный курс, успеть бы унести ноги!
Ноги, точнее, гипердвигатели Корабля, унесли далеко. К чужим созвездиям и чужому пространству. Где найти среди множества звёзд родное Солнце, чтобы привязать к нему точку отсчёта навигационной системы и понять, в какой точке пространства находится «Ковчег»? Неизменным остался лишь Млечный Путь, спиральный рукав нашей Галактики, видимый и с Земли. Но, прямо скажем, неизменным он остался лишь в общих чертах. Рядом с ним появилась огромная, видимая невооружённым взглядом, спиральная галактика, с Земли нечто подобное увидеть можно было лишь в телескоп… Что это, тот ли это Млечный Путь, куда именно выбросило Корабль, где-то в нашей Галактике, но с другой стороны, или же вообще один Бог знает где, совсем в другой Галактике, в другой группе галактик, где-то ещё? Ответа не было.
Надо было жить дальше с тем, что есть. Искать пригодные для колонизации планеты, идти к ним, исследовать, учитывая опыт Сильфиды, и пытаться выжить. Другого пути не было.
Но задача оказалась непростой. Найти нужную планету оказалось нелегко.
На двух из обнаруженных мезопланет уже существовала разумная жизнь. Не вышедшая в космос, но уже строившая города, живущая своей, странной и непонятной жизнью. Варианты с ними договориться или тихо высаживаться в необитаемом районе, а дальше пусть будет как будет, были отвергнуты сходу. Эти цивилизации даже не пытались исследовать, сразу разворачивались и уходили на прыжок. Потом, может быть, когда-нибудь. Не сейчас. Сейчас перед «Ковчегом» стояла совсем другая задача.
Выжить.
Ещё четыре планетарные системы ничем не смогли порадовать переселенцев. В зоне жизни находились либо слишком холодные планеты, либо слишком горячие, либо чересчур большие, с гравитацией выше допустимых для человека пределов.
«Ковчег» скитался вот уже пятый год.
Седьмая планетарная система смогла предложить психропланету с температурой поверхности от минус пятидесяти до плюс семи градусов по шкале Цельсия, полностью покрытую ледяным океаном; относительно комфортные условия планета могла предложить лишь на экваторе. Можно было строить плавучие города. И приспосабливаться к холодному климату, тем более, что опыт у генетиков уже был, с их масштабной попыткой адаптировать человечество к наступающему ледяному веку на Земле. Работа на несколько поколений, но время неважно, если ставишь перед собою глобальную цель.
У планеты имелся спутник, раза в два крупнее Луны и круживший по более удалённой орбите, чем Луна у Земли.
Спутник имел атмосферу, разреженную, но всё же атмосферу кислородного типа, и растительную жизнь. Диковато было видеть пейзажи бесконечной степи с зеленовато-бурой травой и сине-белой, разводами, планетой над горизонтом. В принципе, спутник можно было терраформировать. Начать культивацию генномодифицированных сельскохозяйственных растений. Жить в закрытых городах и комплексах, исследовать планету и строить плавучие города там.
Шанс, откровенно говоря, был так себе. С Сильфидой не сравнить. Но он был, спасибо мирозданию хотя бы за такой. Четыре года кочевой жизни утомили людей и истощили ресурс «Ковчега».
— Все?
— Все, — подтвердил он. — Сто семьдесят восемь тысяч двадцать пять человек.
Чудовищно громадная цифра! Алёна поперхнулась мыслью, если можно было так выразиться. Сто семьдесят восемь тысяч двадцать пять! Все дальние экспедиции — биологи, картографы, исследователи, строители, заложившие Опорную Базу номер два в двухста километрах южнее…
В телепатической речи невозможно лгать.
— Это ведь не всё, — сказала Алёна. — Олег Ольгердович! Ведь это не окончательная цифра. Ведь так?
— Так, — нехотя согласился Ольмезовский.
— Господи, — выдохнула Алёна. — Да что ещё-то…
— Мы ошиблись, рассматривая живые организмы планеты как сообщество отдельных особей, — сказал Олег Ольгердович. — Поодиночке они не представляли собой интереса. Ведь одна-единственная клетка нашего мозга сама по себе тоже ведь ничего не значит… Например, стаю вродебогомолов надо было оценивать как единое существо. Такой вот коллективный разум, как у общественных насекомых Земли вроде муравьёв, только с поправкой на телепатическую восприимчивость, свойственную местной жизни Сильфиды с самого начала. Кстати, гены вродебогомола, отвечающие за телепатию, сходны с таковыми же генами носителей телепатической паранормы. Очень интересный результат, очень и очень интересный. Не то, чтобы можно было свободно скрестить человека и вродебогомола, нет. Но общая часть, основа, так сказать, наводит на размышления. Природа телепатии одинакова для любого живого существа, как оказалось. Человек с Земли и насекомое с Сильфиды — братья.
Угу. Братья. Особенно проклятые стрекозники. Алёна старательно задавила в себе всколыхнувшийся было ужас, пережитый на планете. В гробу таких братьев…
— Олег Ольгердович, — тихо сказала Алёна, — не отвлекайтесь, пожалуйста. Почему «Ковчег» ушёл от Сильфиды? У инфосферы не вышло договориться с братьями по разуму?
— Не вышло, — признался Ольмезовский.
Он встал, прошёлся по палате, в волнении стискивая руки. Повторил:
— Не вышло. Судя по отрывочным видениям, полученным вами и Геннадием Каспаров при первом… кхм… контакте, в коллективной памяти стрекозников осели недобрые впечатления от встречи с той расой, которая построила подземную базу. Они изначально видели во всех пришельцах угрозу, но какое-то время наблюдали, сомневаясь, те в их дом прилетели или не те. Смерть собрата они восприняли как сигнал к атаке. Там… в общем, очень скоро возбудилась вся планета. А поскольку для телепатии нет расстояний… В общем, попытка синхронизации с их ментальным полем окончилась плачевно. Они отреагировали просто бешено. Ответная атака едва не обрушила инфосферу «Ковчега». Погибло очень много телепатов. Очень много… Особенно третьего ранга и второго. Перворанговым досталось тоже.
Очень много. Опять он не говорит всего. Но чтобы обрушить инфосферу достаточно сократить число поддерживающих её телепатов ниже критического. Изначально на «Ковчеге» телепатов и нетелепатов было поровну, обязательное для любого корабля соотношение. После рейда по Солнечной Системе, собравшего всех людей, телепатов стало больше. Критический порог — полтора миллиона. Если количество телепатов падает ниже этого значения, инфосферу поддерживать становиться невозможно, она гаснет, и оставшиеся без её поддержки получают шок, а для первого ранга и высших ступеней второго вместе с шоком приходит смерть в качестве бонуса.
Алёна не помнила, сколько конкретно было телепатов на «Ковчеге». Половина так уж точно, не считая детей и подростков. Олег Ольгердович сказал об угрозе обрыва инфосферы, значит, количество телепатов сократилось до значения, близкого к пороговому. Господи, так сколько же погибло?!
— Миллион шестьсот восемьдесят тысяч двести два, — тихо ответил Олег Ольгердович. — Общие потери от катастрофы на Сильфиде — миллион шестьсот восемьдесят тысяч двести два.
Алёна потрясённо молчала. Она не могла осмыслить приведённую цифру.
Вообще. Никак. Никаким образом.
— Для телепатии не существует расстояний, — продолжил Ольмезовский. — «Ковчег» ушёл в гиперпрыжок прямо с орбиты планеты первым же расчётным курсом. Потом пришлось сделать второй прыжок. И только после третьего нам удалось оборвать создавшуюся с ментальным полем планеты кошмарную связь. Но в планетарной системе, где мы оказались после третьего прыжка, не нашлось в зоне жизни ни одной, приемлемой для колонизации, планеты. Поэтому корабль готовится сейчас к четвёртому прыжку. Бог знает, повезёт нам там или не повезёт. Все, намеченные ещё на Земле, цели после третьего прыжка в никуда, лишь бы спастись, — потеряли свою актуальность. Необходимо искать новые экзопланеты, оценивать их пригодность, сравнивать, решать… У приборов «Ковчега» меньше возможностей, чем у стационарных телескопов Земли и Солнечной Системы.
Невесело. Алёна устало прикрыла глаза. А всё потому, что никто не хотел слышать Тима. Наверное, снова говорят, что несчастье принёс он. А он же предупреждал! И Каспарова, придурка, вообще предупредил лично: не убей, мол, бабочку… Конечно, стрекозники Сильфиды, прямо скажем, на бабочку не слишком-то походили. Но, чёрт возьми, соображать, во что ты стреляешь…
Алёна вдруг вспомнила Алексея Белоглазова, и как она не дала ему подстрелить одного из этих проклятых насекомых. «А ведь мы были обречены на провал! — в ужасе думала она. — Рано или поздно, так или иначе, но какой-нибудь стрекозник пал бы от руки человека. А если бы это случилось после того, как мы все перебрались бы из «Ковчега» на планету?!» Воображение нарисовало настолько жуткие картины, что девушка едва не потеряла сознание от ужаса.
— Да, — подтвердил её мысли Олег Ольгердович. — Это всё равно бы случилось…
И снова Алёне почудилось, что он что-то утаивает. Не хочет говорить. Бережёт хрупкое равновесие, утвердившееся в разуме подопечной…
— Не надо щадить меня, — упрямо сказала Алёна. — Говорите как есть!
— У вас потрясающее чувство правды, — искренне признался Ольмезовский. — Для нетелепата это, прямо скажем, необычно. Для нетелепата-пирокинетика, я бы сказал. Впрочем, ваша высокая совместимость с Тммофеем наводит на разные интересные мысли…
— Олег Ольгердович! — возмутилась Алёна. — Что случилось?!
Он вздохнул. Вернулся, присел рядом. Снова взял за руку.
— Майор Огнев Виктор, — тихо, сочувственно сказал учёный, — погиб при исполнении, ценой своей жизни обеспечив вам и Геннадию Каспарову возвращение на «Ковчег».
Всё. Вот теперь — всё. Никогда больше… Никто и никогда не назовёт «ребёнком», не щёлкнет по носу, не подскажет, не посоветует… не загоняет на тренировке до полусмерти…
— А мама? — потерянно спросила Алёна. — А как же мама?
— Она придёт к вам, когда «Ковчег» завершит прыжок, — устало объяснил Ольмезовский. — Как и Тим, кстати.
Тим. Бедный Тим, он же всё это видел, и не один раз, наверное. И не в первый раз его никто не услышал. Да когда, когда же люди научатся его слышать и слушать? Он же сказал прямо: готовьтесь к эвакуации! Кто-нибудь тогда бросился готовиться? Ни черта подобного! И вот так всегда, и вот так во всём. А сейчас, наверное, проклинают Тима. Что это он притянул несчастье. Что это всё — из-за него…
— Не совсем, — сказал Олег Ольгердович. — Не совсем так. Те, кто спасся благодаря его вмешательству, так не думают. И, хм. Убеждают других всеми доступными способами.
— И как? Другие убеждаются? — не раскрывая глаз, спросила Алёна.
— Вполне. Но я, собственно, вот ещё с каким вопросом. Ваша дочь, Лада, должна скоро родиться. Мы и так задержали роды, ждали, когда вы очнётесь. Больше ждать нельзя. Как только «Ковчег» завершит прыжок…
— Да, — согласилась Алёна. — Конечно же, да…
— А пока отдыхайте… Вам нужен сон.
Сон пришёл, мягкий, обволакивающий, нежный, пришёл, подхватил на ладонь и понёс по волнам, бережно покачивая измученную душу.
Лада родилась в назначенное время. Собственно, процесс извлечения готового к самостоятельной жизни ребёнка из аппарата искусственной утробы, существенно отличался от натуральных родов. Но суть у него была ровно такой же. В мир приходил новый человек. Всё остальное было неважным.
При родах присутствовал Олег Ольгердович, он попросил разрешения, хотя вообще-то не обязан был спрашивать, но он попросил, и Алёна была благодарна ему за такое уважение. Лада появилась на свет крепкой, здоровенькой, без изъянов. После осмотра — стандартная процедура — гневно вопящую девочку ловко одели, завернули в одеяльце и передали матери. Алёна взяла на руки дочку, дала ей смесь в маленькой бутылочке. Смотрела, как малышка чмокает, жмуря глазки, и что-то оживало в замороженной травмированной душе. Тим вытягивал шею, заглядывая через плечо. Бровки у Лады были совсем как у отца, будто кто-то взял кисточку и нарисовал чёткие тёмные дуги. Носик чуть вздёрнутый, тоже в папу. А вот линия губ — от матери. И ушки, и тёмные волосёнки. Впрочем, всё это тысячу раз ещё поменяется по мере роста…
Лада быстро уснула. Много ли младенцу нужно? Поела и уснула. И Алёна бережно передала девочку маме.
Мама примирилась с Тимом, пока Алёна приходила в себя после Сильфиды. Что между ними случилось, она так и не узнала, да и потом не спрашивала. Но между тёщей и зятем завязались добрые, тёплые взаимные отношения, чему можно было только порадоваться.
Алёна задумчиво потёрла браслет, найденный на заброшенной чужой базе Сильфиды. Его оказалось невозможно снять, не ампутировав руку. «Наверное, у создателей браслета был ключ, способный снять его без подобного экстрима», — объяснил Алёна Олег Ольгердович. — «У нас такого ключа нет, найти его — неразрешимая задача. Мы проверили браслет на наличие негативных воздействий, пока вы находились в поверхностной коме в реанимации. Негативных воздействий не обнаружено, браслет не помешает вам полноценно жить. Разве только вы сами не захотите ампутировать себе руку…»
Расставаться с рукой Алёна не пожелала. Но с тех пор приобрела привычку трогать в задумчивости холодные камушки пальцами…
— Поздравляю с новорождённой, — доброжелательно сказал Олег Ольгердович.
— Спасибо, — искренне ответила Алёна.
— Благодарю, — отозвалась мама и вдруг добавила:- Олег Ольгердович, я хотела бы родить ребёнка Виктора Огнева. Как я понимаю, обращаться следует именно к вам.
— Да, — сказал Ольмезовский. — Вы имеете право на посмертного ребёнка вашего мужа.
— Только, пожалуйста, без всяких экспериментальных довесков, — мама осталась верна себе. — Хватит с нас Лады… Просто ребёнка от моего мужчины…
— Даже без паранормы? — спросил Олег Ольгердович.
— Нет… наверное, нет… Пусть будет «герад» как… как у него…
— Могу предложить «герад сорок шесть» и «герад-сорок семь», — отозвался Ольмезовский. — Сорок шестая идёт в двух вариантах, с доминантой Смеховой и доминантой Вербицына. Сорок седьмая только с Вербицыным. Я вам скину спецификации, посмотрите.
— Хорошо, — кивнула мама.
Алёна улыбнулась. Вот и славно, скоро у неё появится братик, в добавление к дочке…
— Я не спросила у тебя, — сказала мама. — Элен, ты…
— О чём ты? — сказала Алёна. — Мам, я не против совершенно.
Мама положила руку ей на плечо, стиснула пальцы. Алёна на миг прижалась щекой к маминому плечу. «Как же я хочу, чтобы ты снова начала улыбаться, — думала она. — Мама, ты, очень хорошо придумала насчёт ребёнка от Огнева. Надеюсь, ты решишь родить сына. Мальчишку с его глазами и его улыбкой. И получится, будто Виктор Огнев вернётся к нам снова…»
«Ковчег» шёл к планете, которая, возможно, станет им домом. Вселенная равнодушно смотрела тысячами звёзд на хрупкую скорлупку корабля, идущего навстречу собственной судьбе.
ГЛАВА 8
После ухода от Сильфиды, ухода наобум, лишь бы отвязаться от смертельной связи с агрессивным инфополем местной разумной формы жизни, которую окрестили сильфами или стрекозниками, а в бытовом разговоре чаще всего поминали обсценным словом, «Ковчегу» пришлось искать землеподобные планеты самостоятельно. Все, полученные с телескопов Земли и Солнечной Системы данные оказались неактуальными из-за того, что о точном ориентировании во время панического бегства мало кто думал. Какое медлить, рассчитывая точный курс, успеть бы унести ноги!
Ноги, точнее, гипердвигатели Корабля, унесли далеко. К чужим созвездиям и чужому пространству. Где найти среди множества звёзд родное Солнце, чтобы привязать к нему точку отсчёта навигационной системы и понять, в какой точке пространства находится «Ковчег»? Неизменным остался лишь Млечный Путь, спиральный рукав нашей Галактики, видимый и с Земли. Но, прямо скажем, неизменным он остался лишь в общих чертах. Рядом с ним появилась огромная, видимая невооружённым взглядом, спиральная галактика, с Земли нечто подобное увидеть можно было лишь в телескоп… Что это, тот ли это Млечный Путь, куда именно выбросило Корабль, где-то в нашей Галактике, но с другой стороны, или же вообще один Бог знает где, совсем в другой Галактике, в другой группе галактик, где-то ещё? Ответа не было.
Надо было жить дальше с тем, что есть. Искать пригодные для колонизации планеты, идти к ним, исследовать, учитывая опыт Сильфиды, и пытаться выжить. Другого пути не было.
Но задача оказалась непростой. Найти нужную планету оказалось нелегко.
На двух из обнаруженных мезопланет уже существовала разумная жизнь. Не вышедшая в космос, но уже строившая города, живущая своей, странной и непонятной жизнью. Варианты с ними договориться или тихо высаживаться в необитаемом районе, а дальше пусть будет как будет, были отвергнуты сходу. Эти цивилизации даже не пытались исследовать, сразу разворачивались и уходили на прыжок. Потом, может быть, когда-нибудь. Не сейчас. Сейчас перед «Ковчегом» стояла совсем другая задача.
Выжить.
Ещё четыре планетарные системы ничем не смогли порадовать переселенцев. В зоне жизни находились либо слишком холодные планеты, либо слишком горячие, либо чересчур большие, с гравитацией выше допустимых для человека пределов.
«Ковчег» скитался вот уже пятый год.
Седьмая планетарная система смогла предложить психропланету с температурой поверхности от минус пятидесяти до плюс семи градусов по шкале Цельсия, полностью покрытую ледяным океаном; относительно комфортные условия планета могла предложить лишь на экваторе. Можно было строить плавучие города. И приспосабливаться к холодному климату, тем более, что опыт у генетиков уже был, с их масштабной попыткой адаптировать человечество к наступающему ледяному веку на Земле. Работа на несколько поколений, но время неважно, если ставишь перед собою глобальную цель.
У планеты имелся спутник, раза в два крупнее Луны и круживший по более удалённой орбите, чем Луна у Земли.
Спутник имел атмосферу, разреженную, но всё же атмосферу кислородного типа, и растительную жизнь. Диковато было видеть пейзажи бесконечной степи с зеленовато-бурой травой и сине-белой, разводами, планетой над горизонтом. В принципе, спутник можно было терраформировать. Начать культивацию генномодифицированных сельскохозяйственных растений. Жить в закрытых городах и комплексах, исследовать планету и строить плавучие города там.
Шанс, откровенно говоря, был так себе. С Сильфидой не сравнить. Но он был, спасибо мирозданию хотя бы за такой. Четыре года кочевой жизни утомили людей и истощили ресурс «Ковчега».