По образу и подобию
Часть 23 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Пойдём, надо поговорить, — сказала она серьёзно.
— Что случилось? — спросил Тим.
— Давай, присядем вот тут, на солнышке, — сказала Алёна, останавливаясь у одинокой лавочки, стоявшей у дорожки. — Сел? Держись крепче… У нас с тобой будет ребёнок.
— Правда? — Тим улыбнулся как дурак.
— Ещё какая, — ответила Алёна и пересказала свои вчерашние приключения, добавив в конце: — Я только забыла спросить, кто. Мальчик или девочка.
— Ты что, плачешь? — спросил Тим. — Ну, глупости какие… Ребёнок — это всегда хорошо.
— Думаешь? — всхлипывая, спросила Алёна.
— Уверен. Ну-ну, не плачь, — он обнял её, прижал к себе.
Алёна уткнулась носом ему в грудь — родной запах, полынь-шалфей-озон, — и совсем расклеилась. Ветерок трепал волосы, пробирался под куртку, отнимая тепло. Несмотря на солнечный день, воздух ещё дышал холодом. И это здесь, где действовал климат-контроль. А какова температура воздуха в том же Отрадном? Отрадный севернее, да, но что это меняет?
— Я тебя люблю, — гнусавым от слёз голосом сказала Алёна.
— Да, — рассеянно отозвался тот. — Я знаю. Я тоже…
— Тим! — Алёна чуть отстранилась. — А ты сейчас здесь?
— Не совсем, — покачал он головой. — Но это и неважно. Знаешь, я научу малыша плеваться плазмой. Будет весело.
Алёна представила себе этакое веселье и захихикала:
— Придётся тогда держать его в комнате с огнеупорными стенами. Нет уж, пусть сначала подрастёт. Он ещё эмбрион. Ему ещё надо родиться…
— Смешная ты, — сказал Тим, касаясь ладонью её щеки.
Алёна замерла, даже закрыла глаза. Век бы так, держать его руки у своего лица, быть с ним рядом… Что ещё нужно для счастья?
— Тим, а ты видел ребёнка… ну… в будущем? — спросила Алёна.
— Нет, — ответил он. — Я, понимаешь, успел сразу дважды, а это изменило всё. Ребёнок стал возможным, и он появился.
— Так это хорошо, — убеждённо сказала Алёна.
— Конечно. Дети — это хорошо всегда.
— Слушай, — Алёна отстранилась, посмотрела на него. — Тим. А бывало у тебя такое, что ты видел… Видел, что родившийся ребёнок вырастет и причинит большое зло. И поэтому его надо убить, ну или не допустить, чтобы он родился…
Тим молчал, ссутилившись, спрятав ладони между колен. Молчал так долго, что Алёна забеспокоилась, не загрузился ли он часом в себя, и если да, то насколько. На день, два, на год? Он же не совсем нормален, нельзя ему задавать провокационные вопросы!
— Чушь какая, — ответил Тим расстроено. — Нельзя убивать детей!
Алёна ждала.
— Будущее — живой поток, а не застывшая скала. Его можно изменить, хоть и очень сложно. Но менять можно только через себя. Понимаешь?
Он встал, разговор ему не нравился. Алёна потянулась следом. Сказала:
— Не понимаю…
Тим покачал головой:
— Когда захочешь кого-либо убить, чтобы изменить вероятное-непоределёиное, убей лучше себя. Больше пользы для мироздания.
— Тим, — возразила Алёна, — но ты-то ведь убивал. На войне. Когда служил. Разве не так?
— Я убивал в определённом-свершившемся, — отрезал он. — И не детей. Зачем ты спрашиваешь? — почти выкрикнул он. — Что тебе?!
— Тим, извини, — Алёна развела руками. — Я не подумала… Прости.
Он качнул головой, словно отгоняя что-то. Воздух будто толкнуло ледяным ветром и небо потемнело, хотя стоял спокойный солнечный день…
— Тим, — Алёна шагнула к нему, обняла, положила голову ему на плечо. — Я люблю
тебя.
— Да, — отозвался он, гладя рукой её волосы. — Я знаю…
— Флаконников, — чужой голос выдернул из счастливых небес. — Развлекаемся в рабочее время?
— Начальство, — шепнул на ухо Алёне Тим, а вслух сказал, отстраняясь. — У меня появился ребёнок.
— Поздравляю, — сухо сказал незваный гость. — А во втором цехе появились проблемы. Они ждут тебя, дорогой мой. Давай дуй за пульт, и если ещё раз в рабочее время увижу эту штуку отдельно от твоей тушки — шкуру спущу.
Он жестом фокусника протянул Тиму терминал.
— Забыл, — покаянно сказал Тим.
— Забыл он, — возмутился начальник Тима. — Пошли, провожу, пока ты дорогу до второго цеха не забыл. Прошу прощения, сударыня.
Алёна кивнула, принимая извинения.
— Тим, — крикнула она, — ты придёшь к нам вечером?
— Не знаю, — обернулся тот. — Как справлюсь.
— Ну, если что, приходи.
— Приду…
Но Алёна поняла, что Тим сегодня не появится у них дома. Будет решать проблемы на энергостанции, заработается и забудет. Ну, сама выбирала — именно такого. Какие претензии?
Дорога обратно прошла в муторной полудрёме. Алёна не проваливалась в сон полностью, как в прошлый раз, но и явью это замутнённое состояние назвать было сложно. Где-то в этом сне свершилось невозможное, как оно всегда бывает во все.
— Привет! — напротив уселась Халька Мальсагова.
— Привет, — сонно отозвалась Алёна, не удивляясь.
Чему можно удивляться во сне? Ведь во сне возможно всё. В том числе, и бывшая подруга, невесть с чего решившая пойти на мировую.
Стекло под щекой завибрировало сильнее — поезд сбрасывал скорость, подходя к очередной станции.
— Эй, — Халька пощёлкала перед носом пальцами. — Спишь?!
Алёна резко вскинулась, сразу вспомнив, что Халька теперь ей не подруга, а чёрт знает кто.
— Тебе чего? — насторожённо спросила девушка.
— Да так… — Халька покосилась в окно, на подплывающие дубы, торчавшие по краям платформы, и вдруг неожиданно протянула оттопыренный мизинец:- Мир? Прости дуру…
— Земля налетела на собственную ось, — хмыкнула Алёна, не торопясь возвращать дружбу. — А с чего бы вдруг?
— Была неправа, — видно было, что Халька вытягивает из себя слова клещами, извиняться она не любила до жути. — Ну, как хочешь… Ты в своём праве.
И она потянулась к своей сумке, брошенной на пол.
— Погоди, — сказала Алёна, кусая губы. — Погоди, Халя! Мир.
Мальсагова широко улыбнулась. Девчонки сцепились мизинцами и хором повторили детскую приговорку — «мирись-мирись-мирись и больше не дерись. Если будешь драться, я буду кусаться, а кусаться ни при чём, буду драться кирпичом, вот кирпич ломается — дружба начинается…». И расхохотались обе.
Камень с души свалился. Всё-таки, дружить чуть ли не с ясельного возраста, и поссориться…
— Надо как-то отпраздновать, — сказала Алёна.
— А то. Пошли на подлеталку? Давно там не была. Без тебя… — Халька махнула рукой, не договорив
— А пошли! — с энтузиазмом согласилась Алёна.
Ей бы подумать головой, что физические нагрузки и, в случае чего, ледяная вода, — совсем не то, что прописывают на следующий день после операции по удалению эмбриона, пусть даже операция проводилась паранормальной коррекцией. Но куда там! Классика жанра:
— Для чего тебе голова, девочка?
— А я в неё ем!
…Озеро не стало теплее за прошедшие дни, несмотря на начало лета. Всё так же лежал снег на берегу, клонили к земле седые ветви старые ели. Разве что опавших шишек на земле прибавилось, и сквозь слежавшуюся хвою пробились первоцветы, синие пролески. Халька присвистнула, опускаясь перед стайкой таких на одно колено:
— Гляди! Цветочки-то — «горячие»!
Вокруг пролесков не было снега, а рука ощутила исходящий от хрупкого растения ток тепла, весьма существенный.
— Здорово, — сказала Алёна. — Может быть, наша планета до конца не замёрзнет.
— Может быть, — Халька нахмурилась, но тут же мотнула головой, сбрасывая невесёлое настроение. — Шайда на качели! Кто последний, тот дурак!
— Что случилось? — спросил Тим.
— Давай, присядем вот тут, на солнышке, — сказала Алёна, останавливаясь у одинокой лавочки, стоявшей у дорожки. — Сел? Держись крепче… У нас с тобой будет ребёнок.
— Правда? — Тим улыбнулся как дурак.
— Ещё какая, — ответила Алёна и пересказала свои вчерашние приключения, добавив в конце: — Я только забыла спросить, кто. Мальчик или девочка.
— Ты что, плачешь? — спросил Тим. — Ну, глупости какие… Ребёнок — это всегда хорошо.
— Думаешь? — всхлипывая, спросила Алёна.
— Уверен. Ну-ну, не плачь, — он обнял её, прижал к себе.
Алёна уткнулась носом ему в грудь — родной запах, полынь-шалфей-озон, — и совсем расклеилась. Ветерок трепал волосы, пробирался под куртку, отнимая тепло. Несмотря на солнечный день, воздух ещё дышал холодом. И это здесь, где действовал климат-контроль. А какова температура воздуха в том же Отрадном? Отрадный севернее, да, но что это меняет?
— Я тебя люблю, — гнусавым от слёз голосом сказала Алёна.
— Да, — рассеянно отозвался тот. — Я знаю. Я тоже…
— Тим! — Алёна чуть отстранилась. — А ты сейчас здесь?
— Не совсем, — покачал он головой. — Но это и неважно. Знаешь, я научу малыша плеваться плазмой. Будет весело.
Алёна представила себе этакое веселье и захихикала:
— Придётся тогда держать его в комнате с огнеупорными стенами. Нет уж, пусть сначала подрастёт. Он ещё эмбрион. Ему ещё надо родиться…
— Смешная ты, — сказал Тим, касаясь ладонью её щеки.
Алёна замерла, даже закрыла глаза. Век бы так, держать его руки у своего лица, быть с ним рядом… Что ещё нужно для счастья?
— Тим, а ты видел ребёнка… ну… в будущем? — спросила Алёна.
— Нет, — ответил он. — Я, понимаешь, успел сразу дважды, а это изменило всё. Ребёнок стал возможным, и он появился.
— Так это хорошо, — убеждённо сказала Алёна.
— Конечно. Дети — это хорошо всегда.
— Слушай, — Алёна отстранилась, посмотрела на него. — Тим. А бывало у тебя такое, что ты видел… Видел, что родившийся ребёнок вырастет и причинит большое зло. И поэтому его надо убить, ну или не допустить, чтобы он родился…
Тим молчал, ссутилившись, спрятав ладони между колен. Молчал так долго, что Алёна забеспокоилась, не загрузился ли он часом в себя, и если да, то насколько. На день, два, на год? Он же не совсем нормален, нельзя ему задавать провокационные вопросы!
— Чушь какая, — ответил Тим расстроено. — Нельзя убивать детей!
Алёна ждала.
— Будущее — живой поток, а не застывшая скала. Его можно изменить, хоть и очень сложно. Но менять можно только через себя. Понимаешь?
Он встал, разговор ему не нравился. Алёна потянулась следом. Сказала:
— Не понимаю…
Тим покачал головой:
— Когда захочешь кого-либо убить, чтобы изменить вероятное-непоределёиное, убей лучше себя. Больше пользы для мироздания.
— Тим, — возразила Алёна, — но ты-то ведь убивал. На войне. Когда служил. Разве не так?
— Я убивал в определённом-свершившемся, — отрезал он. — И не детей. Зачем ты спрашиваешь? — почти выкрикнул он. — Что тебе?!
— Тим, извини, — Алёна развела руками. — Я не подумала… Прости.
Он качнул головой, словно отгоняя что-то. Воздух будто толкнуло ледяным ветром и небо потемнело, хотя стоял спокойный солнечный день…
— Тим, — Алёна шагнула к нему, обняла, положила голову ему на плечо. — Я люблю
тебя.
— Да, — отозвался он, гладя рукой её волосы. — Я знаю…
— Флаконников, — чужой голос выдернул из счастливых небес. — Развлекаемся в рабочее время?
— Начальство, — шепнул на ухо Алёне Тим, а вслух сказал, отстраняясь. — У меня появился ребёнок.
— Поздравляю, — сухо сказал незваный гость. — А во втором цехе появились проблемы. Они ждут тебя, дорогой мой. Давай дуй за пульт, и если ещё раз в рабочее время увижу эту штуку отдельно от твоей тушки — шкуру спущу.
Он жестом фокусника протянул Тиму терминал.
— Забыл, — покаянно сказал Тим.
— Забыл он, — возмутился начальник Тима. — Пошли, провожу, пока ты дорогу до второго цеха не забыл. Прошу прощения, сударыня.
Алёна кивнула, принимая извинения.
— Тим, — крикнула она, — ты придёшь к нам вечером?
— Не знаю, — обернулся тот. — Как справлюсь.
— Ну, если что, приходи.
— Приду…
Но Алёна поняла, что Тим сегодня не появится у них дома. Будет решать проблемы на энергостанции, заработается и забудет. Ну, сама выбирала — именно такого. Какие претензии?
Дорога обратно прошла в муторной полудрёме. Алёна не проваливалась в сон полностью, как в прошлый раз, но и явью это замутнённое состояние назвать было сложно. Где-то в этом сне свершилось невозможное, как оно всегда бывает во все.
— Привет! — напротив уселась Халька Мальсагова.
— Привет, — сонно отозвалась Алёна, не удивляясь.
Чему можно удивляться во сне? Ведь во сне возможно всё. В том числе, и бывшая подруга, невесть с чего решившая пойти на мировую.
Стекло под щекой завибрировало сильнее — поезд сбрасывал скорость, подходя к очередной станции.
— Эй, — Халька пощёлкала перед носом пальцами. — Спишь?!
Алёна резко вскинулась, сразу вспомнив, что Халька теперь ей не подруга, а чёрт знает кто.
— Тебе чего? — насторожённо спросила девушка.
— Да так… — Халька покосилась в окно, на подплывающие дубы, торчавшие по краям платформы, и вдруг неожиданно протянула оттопыренный мизинец:- Мир? Прости дуру…
— Земля налетела на собственную ось, — хмыкнула Алёна, не торопясь возвращать дружбу. — А с чего бы вдруг?
— Была неправа, — видно было, что Халька вытягивает из себя слова клещами, извиняться она не любила до жути. — Ну, как хочешь… Ты в своём праве.
И она потянулась к своей сумке, брошенной на пол.
— Погоди, — сказала Алёна, кусая губы. — Погоди, Халя! Мир.
Мальсагова широко улыбнулась. Девчонки сцепились мизинцами и хором повторили детскую приговорку — «мирись-мирись-мирись и больше не дерись. Если будешь драться, я буду кусаться, а кусаться ни при чём, буду драться кирпичом, вот кирпич ломается — дружба начинается…». И расхохотались обе.
Камень с души свалился. Всё-таки, дружить чуть ли не с ясельного возраста, и поссориться…
— Надо как-то отпраздновать, — сказала Алёна.
— А то. Пошли на подлеталку? Давно там не была. Без тебя… — Халька махнула рукой, не договорив
— А пошли! — с энтузиазмом согласилась Алёна.
Ей бы подумать головой, что физические нагрузки и, в случае чего, ледяная вода, — совсем не то, что прописывают на следующий день после операции по удалению эмбриона, пусть даже операция проводилась паранормальной коррекцией. Но куда там! Классика жанра:
— Для чего тебе голова, девочка?
— А я в неё ем!
…Озеро не стало теплее за прошедшие дни, несмотря на начало лета. Всё так же лежал снег на берегу, клонили к земле седые ветви старые ели. Разве что опавших шишек на земле прибавилось, и сквозь слежавшуюся хвою пробились первоцветы, синие пролески. Халька присвистнула, опускаясь перед стайкой таких на одно колено:
— Гляди! Цветочки-то — «горячие»!
Вокруг пролесков не было снега, а рука ощутила исходящий от хрупкого растения ток тепла, весьма существенный.
— Здорово, — сказала Алёна. — Может быть, наша планета до конца не замёрзнет.
— Может быть, — Халька нахмурилась, но тут же мотнула головой, сбрасывая невесёлое настроение. — Шайда на качели! Кто последний, тот дурак!