По образу и подобию
Часть 24 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Последней снова оказалась Алёна. Но зато вынесло её дальше и выше, подбросив почти что в самое небо. Тут бы извернуться и сесть в кувырке верхом на резиновую палку, особым шиком считалось отпустить руки в начале движения. Но подлеталку дёрнуло обратно чуть быстрее и раньше, чем Алёна рассчитывала. И полетела девочка в озеро впереди собственного визга. Брызнул во все стороны тонкий ледок, вспыхивая на солнце радужными искрами.
Вода обожгла холодом, как кипятком. Алёна привычно рванулась наверх, но в ушах внезапно зазвенело, и вовсе не так, когда бывает, когда ныряешь с большой высоты. Тело налилось страшной тяжестью, замедляясь с каждым мгновением. «Да я же сейчас хлопнусь в обморок!»- в панике осознала Алёна, яростно продираясь сквозь толщу воды к поверхности. Размытый пятак солнца равнодушно глядел сверху…
Очнулась она на берегу, в крепких руках Хальки. Их учили оказывать первую помощь в экстремальных условиях, утонувшим — в том числе. Алёна перегнулась пополам и вытошнила изрядное количество воды. Наглоталась, ну, надо же.
— Сумасшедшая, — тряским голосом выговорила Халька, утирая пот со лба. — Ты с чего утопиться-то решила?!
— Ни сссс че-че-го-о, — простонала Алёна, скрючиваясь в очередном рвотном спазме. — Оно сам-мо-о…
— Ладно, лежи, сейчас костёр сооружу.
Мальсагова живо натаскала сухих еловых веток, эффектно кинула в сложенный шалашик огонь. Держала поток, пока пламя не разгорелось как следует. Поплыл по ветру едкий запах дыма…
— Садись, грейся. Тебя б погонять, да на ногах не удержишься. Ну, мать, ты даёшь…
Алёна перебралась поближе к костру. Её всё ещё трясло, но рвота прекратилась. Слава богам, хватило ума верхнюю одежду и обувь снять перед прыжком. И теперь можно было ободрать с себя мокрое и с наслаждением влезть в брюки и куртку. Но всё равно трясло здорово. Пережитый слепой ужас не отпускал, так и держал в памяти далёкое, размытое в воде над головой солнце. Утонула бы ни за грош, если 6 не подруга!
— С-спасибо, Халя, — простучала зубами Алёна.
— Фигня, — отозвалась та. — Ты сделала бы для меня то же самое…
Да. Сделала. Вот уж в этом не сомневайтесь!
Но Алёна почему-то не смогла рассказать подруге про Тима. Про Тима и про ребёнка. О чём угодно могла — об Отрадном, о встрече с Геленой Смеховой, о «горячих» ёлках, которые планомерное высаживали вокруг посёлка, о медведе…
От рассказа о медведе у Хальки загорелись глаза!
— Хочу тоже встретить такого! — она вскочила и воинственно выставила кулаки, на которых тут же с грозным гулом вспыхнуло багровое пламя. — Хочу умножить его на ноль, а шкуру забрать себе!
— Да на что тебе в городе шкура? — удивилась Алёна.
— А это неважно, была бы шкура!
— Да ну тебя, он реально жуткий! Если бы не Тим с «точкой»… Видела бы ты меня сейчас!
— Малыш, — снисходительно бросила Мальсагова, — а у кого индекс Гаманина выше семи?
— У меня теперь пять и два, — похвасталась Алёна.
— Да ну? Врёшь!
Алёна рассказала о полигоне «Найди кота» и, поколебавшись, об Алексее Белоглазове. Халька слушала с живым интересом. Но если бы у Алёны был телепатический ранг или она хотя бы отличалась умом и наблюдательностью, она бы заметила некое напряжение во взгляде подруги, прорывавшееся периодически и менявшее её лицо в недобрую сторону…
Мама с Огневым не пришли к вечеру. Судя по состоянию записки на экране — и не появлялись даже. Тут Алена догадалась вывести свой терминал в общий доступ, и сразу же пришло короткое сообщение: мы на службе, вернёмся не скоро. Больше никаких сообщений не приходило. Никаких требований разблокировать терминал. Никаких угроз запереть под замком, если подобное опять повторится. Значит, действительно на службе. И заняты так, что ни единой свободной минуточки нет.
Алёна поела наскоро, пошла в душ. И там поняла, наконец, причину тупой ноющей боли, поселившейся в животе после полёта в озеро.
Что надо срочно спасаться, пока не стало слишком поздно, осознала она только через час. Но тут хотя бы не возникло вопросов, к кому обратиться… Пока судорожно рылась, разыскивая нужный плис-визит, почувствовала себя ещё хуже. Адресат, как назло, с первого вызова не отозвался! «Мама!»- в тихой панике думала Алёна. — «Мне конец!»
Экран вспыхнул, слава богу. На нём соткалось сердитое лицо Розы Тимофеевны:
— Что случилось? — с раздражением спросила она.
Хоть не на операции. В операционную не дозовёшься, правила строгие, все терминалы отключаются…
— Роза Тимофеевна, — жалобно пролепетела Алёна, — простите… Я…
— Открылось кровотечение! — мгновенно поняла целительница, оценив бледный вид собеседницы. — А, чёрт! Как я не хотела тебя отпускать вчера, словно чувствовала! Я сейчас.
Она отключилась, и в ту же минуту за окнами хлопнуло, разбрызгав по стенам вишнёвые зайчики. Струна гиперпрокола! Алёна ещё успела увидеть сердитую Розу Тимофеевну на пороге. А потом потеряла сознание.
Очнулась в постели, сразу же стало стыдно за бардак.
— Как самочувствие? — спросила Роза Тимофеевна, держа девочку за руку.
— Лучше…
— Что ты сегодня делала? Вспоминай.
— С утра… заказывала продукты… Потом поехала к Тиму.
Голос дрожал, глаза закрывались сами. Противная слабость выматывала, как выматывает любое недомогание никогда или очень редко болевшего человека.
— На Третью энергостанцию? — уточнила Роза, Алёна кивнула. — Молоде-ец! Вместо постельного режима — к чертям на кулички, куда поезд два с лишним часа в один конец идёт. Что ещё? Ну-ка, не ври! — прикрикнула она. — Я должна знать причину!
— Ну… я в поезде Хальку встретила… Халиду Мальсагову. Мы с ней раньше дружили, потом поссорились, а вот сегодня… помирились…
Алёна уже догадалась, что озеро ей не простят. И теперь прикидывала, как бы рассказать так, чтобы поменьше влетело… или уже не рассказывать…
— Дай я догадаюсь, — тихим, но очень страшным по оттенку голосом сказала Роза, Алёна тут же вжала голову в плечи. — Ты встретила подружку, и вы радостно поскакали праздновать примирение. Куда? На экстремальные аттракционы? В Гидропарк? На «подлеталки»? На «подлеталки», — просекла целительница реакцию пациентки. — Что? Это ещё не всё?!
— Я… я… я свалилась… в озеро… — жалким голосом пролепетала Алёна. — И… и… утонула… Халька вытащила.
Роза вскочила, пробежалась по комнате, занесла ногу пнуть стул, замерла на середине движения и очень аккуратно поставила ступню на пол. Но стены дрогнули, отозвалась жалобным звяканьем посуда за стенкой в кухне.
— Рррр! — выдала целительница нечленораздельное ругательство. — Да ты хоть…
Да ты! А, да что скажешь! — она махнула рукой и выдала диагноз: — Мопз1 га асерИа1а!*
Алёна очень обиделась на эту загадочную «монстру», но ей хватило ума промолчать. По правде говоря, ей по-прежнему было плохо. Голова кружилась, тело, по ощущениям, превратилось в кисель.
*Ацефалия — порок внутриутробного развития плода человека, выражается в полном отсутствии головного мозга и головы как таковой. Несовместимо с жизнью. Возможно развитие паразитического ацефального (без головы и сердца) близнеца, не способного к самостоятельному существованию.
— Сейчас придёт машина, забираю тебя в свою клинику, — сообщила Роза и добавила свирепо, сжимая кулак. — Ты у меня там будешь лежать!
Алёна устало прикрыла глаза и какое-то время плыла сквозь волны темноты, то расходящиеся, то сходящиеся вновь. Потом вдруг вскинулась:
— Прибрать надо! Мама придёт… нехорошо…
— Лежать! — коротко приказала ей Роза Тимофеевна.
— Да тут же всё… как свинью зарезали! — и она попыталась было сесть.
— Лежать, я сказала! Именно что свинью. Где твой терминал, вот этот? — она сунула в руки Алёне плоскую коробочку прибора. — Набирай клининговую компанию. Сама сможешь, или мне сделать?
— А маме ещё… записку… понимаете, она на службе сейчас… Ей сейчас не дозваться, всё отключено…
Роза Тимофеевна сходила на кухню, принесла оттуда информационный экран:
— Пиши.
— А что же написать… — растерялась Алёна.
— Правду пиши! Что ты у меня в реанимации.
Реанимацию Алёна опустила. Но Роза прикрепила к экрану свою визитку, а уж такая визитка сама по себе могла напугать кого угодно. Декан Факультета Паранормальной Медицины доктор Флаконникова Роза Тимофеевна. «Маме станет очень плохо», — виновато думала Алёна. И вдруг ей остро, до отчаяния, захотелось умереть прямо сейчас. Закрыла глаза, зажмурилась, — не помогло. Смерть не приходила. Вместо неё пришли слёзы. Тихие, беспомощные, злые слёзы.
А начиналось, если вдуматься, с небольшой, с горошинку, малости — всего-то и надо было рассказать с самого начала про контракт с профессором Ольмезовским…
Алёна проснулась ночью. Что это была именно ночь, а не день или, скажем, раннее утро, объясняли полупрозрачные стеклянные дверцы палаты — свет в коридоре был приглушён, оттуда не доносились шаги или разговоры, и вообще тишина стояла такая глубокая и плотная, какая бывает только лишь ночью. Девочка сразу вспомнила всё, что с нею случилось. Тима, Хальку Мальсагову, озеро, кровотечение, Розу Тимофеевну. Мама! Схватила терминал, но от мамы не было ни единого вызова, ни одного послания. Значит, мама всё ещё на дежурстве. Вообще, трёхдневные режимы тишины, когда к маме нельзя было дозвониться, давно стали привычными. На Юге шла война, затяжная война всех со всеми, которую и войной-то называть было сложно — так, вооружённые конфликты… И успехи здесь складывались не всегда самым приятным для Северо-Восточного Региона образом.
Алёна села, спустила с постели ноги. Стиснув зубы, пережила мельтешение чёрных мушек перед глазами. «Ты потеряла слишком много крови», — объяснила Роза Тимофеевна. — «Сейчас тебе нужен покой, хорошее питание и наше наблюдение». Наше. В смысле, целителей Факультета Паранормальной Медицины.
На спинке кровати висел халат. Алёна осторожно встала — вроде бы ничего не болело и не текло, — взяла халат. Он оказался великоват, но что ж поделаешь, всё лучше, чем если бы вообще без него. Алёна опасалась, что двери будут заперты, но нет, они легко открылись. В коридоре ожидаемо не оказалось никого. Знать бы ещё, в какой стороне санузел. Поселившаяся в теле противная слабость протестовала против лишних движений. Оставалось лишь надеяться, что это не навсегда, что организм восстановится, вернёт себе прежнюю форму. Противно болеть! Мерзко оставаться слабой вот уже второй день подряд!
Санузел Алёна нашла со второй попытки, взяв, естественно, не то направление с самого начала. И спросить-то было не у кого! Всё отделение спало. Выбравшись из секретной комнаты, Алёна столкнулась с новой напастью — она потеряла «свою» палату! Куда идти — налево, направо? Как понять в череде одинаковых дверей, что именно эта — твоя? Надо же было не посмотреть на номер!
Алёна побрела вдоль стенки, но пришла не к своей палате, а к двойным стеклянным дверям с табличкой «Ординаторская». Здесь силы окончательно оставили её, и она стекла на лавочку, стоявшую возле дверей. Лавочка стала подлинным спасением: нигде по коридору отделения никаких лавочек не было и в помине, а возле ординаторской была.
Какое-то время Алёна просто сидела, прислонившись спиной к прохладной стене. Отдыхала. Но потом, когда усталость слегка отступила, она услышала через приоткрытые двери ординаторской знакомый голос. Говорил профессор Ольмезовский, говорил на повышенных тонах с кем-то через экран быстрой связи, а почему он не включил приват, бог его знает. Должен был, учитывая ночь и то, что все вокруг, попросту говоря, спят.
Олег Ольгердович с кем-то сердито ссорился, называя своего оппонента на «ты» и по имени — Пит. И этот Пит явно не имел телепатического ранга, раз пришлось ругаться с ним голосом.
— Чем тебе помешает? — горячился профессор. — Ну, чем? Много, что ли, места займёт один-единственный добавочный искут? Что? Ах, гарантии тебе! Я тебе ещё вчера выслал краткий отчёт по паранорме «о-нор», Пит, ты его читал? Девять- двенадцать лет — мало?!
Алёна напряжённо вслушивалась. Судя по голосу, обычно невозмутимый Ольмезовский сильно горячился, убеждая того, кто не желал убеждаться. Занозой засело в сознании упоминание паранормы «о-нор» — да ведь это же генетическая линия Тима и Розы Флаконниковых! Их двое всего…
… а третий — твой ребёнок от Тима, балда!
Алёна вцепилась пальцами в края лавочки. Уйти стало просто невозможно.
— Эвтаназия? — голос Олега Ольгердовича дышал бешенством. — Да ты сошёл с ума, Пит! Сорок лет работы, дело всей моей жизни — псу под хвост в унитаз просто потому, что тебе что-то там не нравится, а ведь ты — не Учёный Совет и не генетик, то есть, ни черта ничего не… Даже не думай! Да. Ага. Да. Угу. Сейчас! Уже.
Слова незнакомого Пита Алёна разобрать не могла при всём желании, они звучали слишком тихо. Но по реакции профессора можно было догадаться: Пит предлагает убить неучтённый эмбрион, а Олег Ольгердович отказывается.
Алёну кинуло в жар, потом в дрожь. Учёный Совет Института мог не одобрить её ребёнка. Запросто. Ребёнок же получился спонтанно, без этих их схем и подготовок, а это значило… значило… А кто такой Пит, тоже генетик?! И кто он в иерархии Института? Выше Олега Ольгердовича, так уж точно, иначе бы тот с ним вообще не разговаривал.
Одно утешало. Эмбрион ещё жив. Иначе они бы не спорили. Слабое утешеньице, если подумать.
Вода обожгла холодом, как кипятком. Алёна привычно рванулась наверх, но в ушах внезапно зазвенело, и вовсе не так, когда бывает, когда ныряешь с большой высоты. Тело налилось страшной тяжестью, замедляясь с каждым мгновением. «Да я же сейчас хлопнусь в обморок!»- в панике осознала Алёна, яростно продираясь сквозь толщу воды к поверхности. Размытый пятак солнца равнодушно глядел сверху…
Очнулась она на берегу, в крепких руках Хальки. Их учили оказывать первую помощь в экстремальных условиях, утонувшим — в том числе. Алёна перегнулась пополам и вытошнила изрядное количество воды. Наглоталась, ну, надо же.
— Сумасшедшая, — тряским голосом выговорила Халька, утирая пот со лба. — Ты с чего утопиться-то решила?!
— Ни сссс че-че-го-о, — простонала Алёна, скрючиваясь в очередном рвотном спазме. — Оно сам-мо-о…
— Ладно, лежи, сейчас костёр сооружу.
Мальсагова живо натаскала сухих еловых веток, эффектно кинула в сложенный шалашик огонь. Держала поток, пока пламя не разгорелось как следует. Поплыл по ветру едкий запах дыма…
— Садись, грейся. Тебя б погонять, да на ногах не удержишься. Ну, мать, ты даёшь…
Алёна перебралась поближе к костру. Её всё ещё трясло, но рвота прекратилась. Слава богам, хватило ума верхнюю одежду и обувь снять перед прыжком. И теперь можно было ободрать с себя мокрое и с наслаждением влезть в брюки и куртку. Но всё равно трясло здорово. Пережитый слепой ужас не отпускал, так и держал в памяти далёкое, размытое в воде над головой солнце. Утонула бы ни за грош, если 6 не подруга!
— С-спасибо, Халя, — простучала зубами Алёна.
— Фигня, — отозвалась та. — Ты сделала бы для меня то же самое…
Да. Сделала. Вот уж в этом не сомневайтесь!
Но Алёна почему-то не смогла рассказать подруге про Тима. Про Тима и про ребёнка. О чём угодно могла — об Отрадном, о встрече с Геленой Смеховой, о «горячих» ёлках, которые планомерное высаживали вокруг посёлка, о медведе…
От рассказа о медведе у Хальки загорелись глаза!
— Хочу тоже встретить такого! — она вскочила и воинственно выставила кулаки, на которых тут же с грозным гулом вспыхнуло багровое пламя. — Хочу умножить его на ноль, а шкуру забрать себе!
— Да на что тебе в городе шкура? — удивилась Алёна.
— А это неважно, была бы шкура!
— Да ну тебя, он реально жуткий! Если бы не Тим с «точкой»… Видела бы ты меня сейчас!
— Малыш, — снисходительно бросила Мальсагова, — а у кого индекс Гаманина выше семи?
— У меня теперь пять и два, — похвасталась Алёна.
— Да ну? Врёшь!
Алёна рассказала о полигоне «Найди кота» и, поколебавшись, об Алексее Белоглазове. Халька слушала с живым интересом. Но если бы у Алёны был телепатический ранг или она хотя бы отличалась умом и наблюдательностью, она бы заметила некое напряжение во взгляде подруги, прорывавшееся периодически и менявшее её лицо в недобрую сторону…
Мама с Огневым не пришли к вечеру. Судя по состоянию записки на экране — и не появлялись даже. Тут Алена догадалась вывести свой терминал в общий доступ, и сразу же пришло короткое сообщение: мы на службе, вернёмся не скоро. Больше никаких сообщений не приходило. Никаких требований разблокировать терминал. Никаких угроз запереть под замком, если подобное опять повторится. Значит, действительно на службе. И заняты так, что ни единой свободной минуточки нет.
Алёна поела наскоро, пошла в душ. И там поняла, наконец, причину тупой ноющей боли, поселившейся в животе после полёта в озеро.
Что надо срочно спасаться, пока не стало слишком поздно, осознала она только через час. Но тут хотя бы не возникло вопросов, к кому обратиться… Пока судорожно рылась, разыскивая нужный плис-визит, почувствовала себя ещё хуже. Адресат, как назло, с первого вызова не отозвался! «Мама!»- в тихой панике думала Алёна. — «Мне конец!»
Экран вспыхнул, слава богу. На нём соткалось сердитое лицо Розы Тимофеевны:
— Что случилось? — с раздражением спросила она.
Хоть не на операции. В операционную не дозовёшься, правила строгие, все терминалы отключаются…
— Роза Тимофеевна, — жалобно пролепетела Алёна, — простите… Я…
— Открылось кровотечение! — мгновенно поняла целительница, оценив бледный вид собеседницы. — А, чёрт! Как я не хотела тебя отпускать вчера, словно чувствовала! Я сейчас.
Она отключилась, и в ту же минуту за окнами хлопнуло, разбрызгав по стенам вишнёвые зайчики. Струна гиперпрокола! Алёна ещё успела увидеть сердитую Розу Тимофеевну на пороге. А потом потеряла сознание.
Очнулась в постели, сразу же стало стыдно за бардак.
— Как самочувствие? — спросила Роза Тимофеевна, держа девочку за руку.
— Лучше…
— Что ты сегодня делала? Вспоминай.
— С утра… заказывала продукты… Потом поехала к Тиму.
Голос дрожал, глаза закрывались сами. Противная слабость выматывала, как выматывает любое недомогание никогда или очень редко болевшего человека.
— На Третью энергостанцию? — уточнила Роза, Алёна кивнула. — Молоде-ец! Вместо постельного режима — к чертям на кулички, куда поезд два с лишним часа в один конец идёт. Что ещё? Ну-ка, не ври! — прикрикнула она. — Я должна знать причину!
— Ну… я в поезде Хальку встретила… Халиду Мальсагову. Мы с ней раньше дружили, потом поссорились, а вот сегодня… помирились…
Алёна уже догадалась, что озеро ей не простят. И теперь прикидывала, как бы рассказать так, чтобы поменьше влетело… или уже не рассказывать…
— Дай я догадаюсь, — тихим, но очень страшным по оттенку голосом сказала Роза, Алёна тут же вжала голову в плечи. — Ты встретила подружку, и вы радостно поскакали праздновать примирение. Куда? На экстремальные аттракционы? В Гидропарк? На «подлеталки»? На «подлеталки», — просекла целительница реакцию пациентки. — Что? Это ещё не всё?!
— Я… я… я свалилась… в озеро… — жалким голосом пролепетала Алёна. — И… и… утонула… Халька вытащила.
Роза вскочила, пробежалась по комнате, занесла ногу пнуть стул, замерла на середине движения и очень аккуратно поставила ступню на пол. Но стены дрогнули, отозвалась жалобным звяканьем посуда за стенкой в кухне.
— Рррр! — выдала целительница нечленораздельное ругательство. — Да ты хоть…
Да ты! А, да что скажешь! — она махнула рукой и выдала диагноз: — Мопз1 га асерИа1а!*
Алёна очень обиделась на эту загадочную «монстру», но ей хватило ума промолчать. По правде говоря, ей по-прежнему было плохо. Голова кружилась, тело, по ощущениям, превратилось в кисель.
*Ацефалия — порок внутриутробного развития плода человека, выражается в полном отсутствии головного мозга и головы как таковой. Несовместимо с жизнью. Возможно развитие паразитического ацефального (без головы и сердца) близнеца, не способного к самостоятельному существованию.
— Сейчас придёт машина, забираю тебя в свою клинику, — сообщила Роза и добавила свирепо, сжимая кулак. — Ты у меня там будешь лежать!
Алёна устало прикрыла глаза и какое-то время плыла сквозь волны темноты, то расходящиеся, то сходящиеся вновь. Потом вдруг вскинулась:
— Прибрать надо! Мама придёт… нехорошо…
— Лежать! — коротко приказала ей Роза Тимофеевна.
— Да тут же всё… как свинью зарезали! — и она попыталась было сесть.
— Лежать, я сказала! Именно что свинью. Где твой терминал, вот этот? — она сунула в руки Алёне плоскую коробочку прибора. — Набирай клининговую компанию. Сама сможешь, или мне сделать?
— А маме ещё… записку… понимаете, она на службе сейчас… Ей сейчас не дозваться, всё отключено…
Роза Тимофеевна сходила на кухню, принесла оттуда информационный экран:
— Пиши.
— А что же написать… — растерялась Алёна.
— Правду пиши! Что ты у меня в реанимации.
Реанимацию Алёна опустила. Но Роза прикрепила к экрану свою визитку, а уж такая визитка сама по себе могла напугать кого угодно. Декан Факультета Паранормальной Медицины доктор Флаконникова Роза Тимофеевна. «Маме станет очень плохо», — виновато думала Алёна. И вдруг ей остро, до отчаяния, захотелось умереть прямо сейчас. Закрыла глаза, зажмурилась, — не помогло. Смерть не приходила. Вместо неё пришли слёзы. Тихие, беспомощные, злые слёзы.
А начиналось, если вдуматься, с небольшой, с горошинку, малости — всего-то и надо было рассказать с самого начала про контракт с профессором Ольмезовским…
Алёна проснулась ночью. Что это была именно ночь, а не день или, скажем, раннее утро, объясняли полупрозрачные стеклянные дверцы палаты — свет в коридоре был приглушён, оттуда не доносились шаги или разговоры, и вообще тишина стояла такая глубокая и плотная, какая бывает только лишь ночью. Девочка сразу вспомнила всё, что с нею случилось. Тима, Хальку Мальсагову, озеро, кровотечение, Розу Тимофеевну. Мама! Схватила терминал, но от мамы не было ни единого вызова, ни одного послания. Значит, мама всё ещё на дежурстве. Вообще, трёхдневные режимы тишины, когда к маме нельзя было дозвониться, давно стали привычными. На Юге шла война, затяжная война всех со всеми, которую и войной-то называть было сложно — так, вооружённые конфликты… И успехи здесь складывались не всегда самым приятным для Северо-Восточного Региона образом.
Алёна села, спустила с постели ноги. Стиснув зубы, пережила мельтешение чёрных мушек перед глазами. «Ты потеряла слишком много крови», — объяснила Роза Тимофеевна. — «Сейчас тебе нужен покой, хорошее питание и наше наблюдение». Наше. В смысле, целителей Факультета Паранормальной Медицины.
На спинке кровати висел халат. Алёна осторожно встала — вроде бы ничего не болело и не текло, — взяла халат. Он оказался великоват, но что ж поделаешь, всё лучше, чем если бы вообще без него. Алёна опасалась, что двери будут заперты, но нет, они легко открылись. В коридоре ожидаемо не оказалось никого. Знать бы ещё, в какой стороне санузел. Поселившаяся в теле противная слабость протестовала против лишних движений. Оставалось лишь надеяться, что это не навсегда, что организм восстановится, вернёт себе прежнюю форму. Противно болеть! Мерзко оставаться слабой вот уже второй день подряд!
Санузел Алёна нашла со второй попытки, взяв, естественно, не то направление с самого начала. И спросить-то было не у кого! Всё отделение спало. Выбравшись из секретной комнаты, Алёна столкнулась с новой напастью — она потеряла «свою» палату! Куда идти — налево, направо? Как понять в череде одинаковых дверей, что именно эта — твоя? Надо же было не посмотреть на номер!
Алёна побрела вдоль стенки, но пришла не к своей палате, а к двойным стеклянным дверям с табличкой «Ординаторская». Здесь силы окончательно оставили её, и она стекла на лавочку, стоявшую возле дверей. Лавочка стала подлинным спасением: нигде по коридору отделения никаких лавочек не было и в помине, а возле ординаторской была.
Какое-то время Алёна просто сидела, прислонившись спиной к прохладной стене. Отдыхала. Но потом, когда усталость слегка отступила, она услышала через приоткрытые двери ординаторской знакомый голос. Говорил профессор Ольмезовский, говорил на повышенных тонах с кем-то через экран быстрой связи, а почему он не включил приват, бог его знает. Должен был, учитывая ночь и то, что все вокруг, попросту говоря, спят.
Олег Ольгердович с кем-то сердито ссорился, называя своего оппонента на «ты» и по имени — Пит. И этот Пит явно не имел телепатического ранга, раз пришлось ругаться с ним голосом.
— Чем тебе помешает? — горячился профессор. — Ну, чем? Много, что ли, места займёт один-единственный добавочный искут? Что? Ах, гарантии тебе! Я тебе ещё вчера выслал краткий отчёт по паранорме «о-нор», Пит, ты его читал? Девять- двенадцать лет — мало?!
Алёна напряжённо вслушивалась. Судя по голосу, обычно невозмутимый Ольмезовский сильно горячился, убеждая того, кто не желал убеждаться. Занозой засело в сознании упоминание паранормы «о-нор» — да ведь это же генетическая линия Тима и Розы Флаконниковых! Их двое всего…
… а третий — твой ребёнок от Тима, балда!
Алёна вцепилась пальцами в края лавочки. Уйти стало просто невозможно.
— Эвтаназия? — голос Олега Ольгердовича дышал бешенством. — Да ты сошёл с ума, Пит! Сорок лет работы, дело всей моей жизни — псу под хвост в унитаз просто потому, что тебе что-то там не нравится, а ведь ты — не Учёный Совет и не генетик, то есть, ни черта ничего не… Даже не думай! Да. Ага. Да. Угу. Сейчас! Уже.
Слова незнакомого Пита Алёна разобрать не могла при всём желании, они звучали слишком тихо. Но по реакции профессора можно было догадаться: Пит предлагает убить неучтённый эмбрион, а Олег Ольгердович отказывается.
Алёну кинуло в жар, потом в дрожь. Учёный Совет Института мог не одобрить её ребёнка. Запросто. Ребёнок же получился спонтанно, без этих их схем и подготовок, а это значило… значило… А кто такой Пит, тоже генетик?! И кто он в иерархии Института? Выше Олега Ольгердовича, так уж точно, иначе бы тот с ним вообще не разговаривал.
Одно утешало. Эмбрион ещё жив. Иначе они бы не спорили. Слабое утешеньице, если подумать.