По образу и подобию

— Первый операционный блок, репликаторный комплекс типа «арс»… да, думаю, «арс»… пятьсот, нет, лучше семьсот три. Халат, перчатки… я сейчас подойду.

— Сделаем, — кивнула Ирма, и заспешила по коридору.

— Погодите, — в ужасе пискнула Алёна. — Да погодите же!

Она забежала вперёд, развернулась к Розе лицом и продолжала идти спиной, потому что дочь Тимофея останавливаться не собиралась.

— Вы что? Вы это серьёзно — операционный блок? Я что, я правда беременна?!

— От незащищённого секса с мужчиной бывают дети, малыш, — ласково сказала Роза. — Не знала? Ну, теперь знаешь. Не споткнись, ступенька.

Своевременное предупреждение. Алёне пришлось подскочить, чтобы не шмякнуться.

— Кстати, и скачок в тренировках до Гаманина пять и два объясняется именно беременностью, — невозмутимо пояснила Роза. — Ты, конечно, скажешь, что упорно и плодотворно тренировалась в последние пять дней перед аттестацией.

Но я — старая циничная тётка-врач, повидавшая жизнь, и я знаю, что чудес не бывает. Уровень псикинозона в крови подскочил из-за пробуждения эмбриона с паранормой психокинеза, вот и вся твоя заслуга. Пришли. Сюда…

Операционная выглядела ужасающе. Стерильность, неистребимые запахи лекарств, невозмутимая Роза Тимофеевна, влезающая во врачебную спецодежду — халат, шапочка на голову, перчатки. Но больше всего паники вызвало гинекологическое кресло по центру.

— Знаю, — сочувственно сказала Роза. — Выглядит, как эшафот. Ну, что ж, добро пожаловать во взрослую жизнь. Ложись.

— А это не больно? — с опаской спросила Алёна, косясь на кресло.

— Нет. Ты вообще уснёшь, ничего не почувствуешь. Потом, когда очнёшься, возможен некоторый дискомфорт внизу живота, может быть, кровянистые выделения, общая слабость…

— А можно мне не спать? — спросила Алёна. — Я хочу смотреть!

— Не на что там тебе смотреть, — Роза начала сердиться. — Давай ложись! Или помочь тебе?

Она имеет в виду телепатическое принуждение, поняла Алёна и обозлилась:

— Не надо. Сама…

Очнулась она в палате. В двухместной, но соседняя койка пустовала. Рядом сидела на стульчике Роза, держала за руку. Увидела, что девушка открыла глаза, и руку убрала. Но на коже ещё оставался жгучий след от прикосновения целительницы…

— С эмбрионом всё в порядке, — уведомила Роза. — Здоров… на удивление. Пересадка прошла успешно.

— Мне… мне надо сказать Тиму! — вскинулась было Алёна.

— Успеешь. Лежи.

«И маме», — липким ужасом прошлось по телу осознание случившейся беды. — «Она убьёт меня!»

— Когда, говоришь, произошло зачатие? — поинтересовалась Роза.

Алёна про это ничего не говорила, но, тщательно припомнив дату, назвала день.

— Да этого не может быть! — растерянно воскликнула целительница.

— Почему? — спросил Олег Ольгердович, входя в палату.

Он снова был в лабораторной одежде, отчего сознание восприняло его как хирурга из числа коллег Розы Тимофеевны.

— Возраст эмбриона старше, чем утверждает девочка. Поскольку в непорочное зачатие без специальных подручных средств я не верю, то как бы нам с вами, Олег, на прогерию не нарваться…

Прогерия. Слово звучало очень нехорошо.

— Этого ещё не хватало, — озабоченно выговорил профессор.

— Что случилось? — жалобно спросила Алёна. — О чём вы?

— Спи, — велела ей Роза. — Помочь уснуть? Матери твоей я сообщу.

— Ой, не надо, не надо маме! — в панике вскричала Алёна. — Маме я сама, сама. Пожалуйста! И засну тоже сама…

Кто её знает, Розу. Усыпит ещё на неделю, с неё станется.

— Ладно, — Олег Ольгердович придержал Розу за локоть, — пойдём. Пусть девочка пока отдохнет. Не переживайте, Элен, — мягко сказал он. — Всё хорошо. Всё будет хорошо…

Неизвестно почему, но эти слова успокоили Алёну

Она проснулась резко, толчком, долго соображала, где она, и что всё это значит. Потом вспомнила. Села, обхватив голову руками, покачалась так немного, пытаясь успокоиться. Успокоиться, прямо скажем, получалось плохо. Спустила ноги на пол, обувь — мягкие больничные тапочки, — нашлась тут же. Встала, постояла немного, борясь с подступившей вдруг к горлу тошнотой и чёрными мушками в глазах.

Толкнула дверь, опасаясь, что нарвётся на негласный арест. Но дверь легко подалась в сторону… Свет в коридоре был приглушен, стояла та особенная тишина, которая характерна для больниц в вечернем режиме. На сестринском посту горел свет, был включен терминал, а за терминалом сидела Роза Тимофеевна, во что-то вникала, шевеля для надёжности губами. Дежурная медсестра, радуясь выпавшей возможности, мирно спала рядом на диванчике, укутавшись клетчатым пледом.


— Зачем встала? — спросила Роза, не отрываясь от терминала.

— Я… нормально себя чувствую, — ответила Алёна. — А можно мне…

— Всё хорошо, — Роза наконец-то оторвалась от экрана. — Я провела первую паранормальную коррекцию эмбрриона, прогноз благоприятный. Понадобится, наверное, еще три или четыре. Может быть, пять. Буду смотреть, в общем.

— Спасибо, — тихо сказала Алёна, не пытаясь даже уложить в голову услышанное.

Оно уляжется потом, само. Или не уляжется.

— А… посмотреть…

— Позже. Покажу, конечно же. Но — позже, я сейчас занята. И — да, — вспомнила она. — Я тебе заодно уже противозачаточный имплант воткнула. Ну, так, на всякий случай. Чтобы больше нам не дурила тут. Второго ребёнка подобной сложности я сейчас не потяну. У вас с Тимом совместимость восемьдесят девять целых семь десятых процентов, Олег до потолка прыгал, когда получил результат. Так что… извини.

Алёна кивнула. Она и не думала упрекать. Вообще не думала ни о чём таком, если честно. Мозг спёкся в стеклянный, гулко позванивающий в пустой черепушке шар.

— А можно мне домой? — тихо спросила девушка.

Роза выпрямилась.

— Ну, пожалуйста, Роза Тимофеевна, — попросила Алёна, видя, что целительница колеблется. — Я никуда больше, я только домой!

— Хорошо, — сказала Роза. — Я вызову тебе машину.

— Да я без машины… — начала было Алёна, но под взглядом удава замолчала.

— То-то же, — с удовлетворением сказала Роза. — А то до утра ведь оставить могу.

По пути домой Алёна смирились с неизбежным тяжёлым разговором. Но… получилось так, что мама не заметила машину. Она, не дожидаясь дочери, легла спать. И уснула. А Огнев сам был ещё не в форме после залеченного паранормальным воздействием ранения. Шёл — Алёна бросила взгляд на часы в коридоре, — четвёртый час, то есть, самое сложное для бдения время. Девочка тихонько обошла приткнувшегося на диванчике Огнева, пробралась к себе в комнату, плюхнулась на кровать как была, не раздеваясь. И только здесь, в родном с детства месте, наконец- то расплакалась, комкая подушку и стараясь издавать как можно меньше звуков. В животе ныло, когтями по стеклу души скреблись кошки. И было плохо так, что хоть топись. Не физически. В голове.

Зачем, зачем не рассказала маме сразу! Как теперь объяснять ей случившееся?! Произошло то, чего мама больше всего боялась, и о своих страхах говорила неоднократно. Контракт с Институтом, больной ребёнок, хоть там Роза Тимофеевна и успокаивает, но зачем, спрашивается, ей понадобилось проводить над извлечённым из её, Алёниного тела, эмбрионом паранормальную коррекцию? И планировать ещё таких коррекций штук пять. Алёна вцепилась зубами в собственное запястье — не помогло.

Впрочем, терзалась она недолго. Навалилась усталость и сожрала сознание. Девочка забылась глубоким, почти коматозным, сном без сновидений.

Солнечным лучом припекло лицо, Алёна чихнула и проснулась. Выползла из смятой постели, вспомнила про Огнева, дёрнула со спинки стула халат. И только тут поняла, что вчера упала в постель не раздеваясь… Хороша, ничего не скажешь. Потащилась, зевая, в душ.

Надо было поговорить с мамой. Надо было. Алёна устала бояться, устала врать. Надо рассказать, и всё. Как в озеро прыгнуть на спор с подлеталки. Живо вспомнилось, как сделала это в самый первый раз, до того трусила отчаянно, и насмешки одногруппников не помогали. А тут вдруг выдохнула, разжала руки и полетела в ледяную воду, умирая по пути от восторженного ужаса… Да, но тогда была игра. Контракт с профессором Ольмезовским — не игра. Ребёнок от Тима — не игра. Всё это реально, всё по-настоящему, по… да, по-взрослому. Не ты ли хотела поскорее распробовать взрослой жизни? Вот она. Бери и ешь её ложечкой.

Но мамы дома не оказалось. Не оказалось и Огнева. Стыл на столе под термокрышкой завтрак. Светилась на домашнем экране — светлым по чёрному — записка:

ВЕРНЁМСЯ ВЕЧЕРОМ. НЕ СИДИ ГОЛОДНАЯ. СПИСОК ПРИЛАГАЕТСЯ. ВЕРНИСЬ ДО ПОЛУНОЧИ.

Список — это список дел на сегодня. Что там… Заказать еду и моющие средства… ага, перечень вот. И новые полотенца. Проследить за разгрузкой доставленного. Приписка маминой рукой: чтобы чёртовы погрузчики дальше кухни не совались. Запустить уборщика. И снова в скобках (после доставки, а не до!) Раньше уточнения вызвали бы бешенство, сейчас Алёна лишь горько усмехалась. Мама, мамочка! Знала бы ты, как я перед тобой виновата…

Что перед той виной попутавший спальню с кухней погрузчик линии доставки и забытый в хозяйственном углу уборщик, не дождавшийся внеплановой активации.

Надо будет съездить к Тиму. Рассказать сначала ему…

Алёна поела, не ощущая вкуса. Разобралась с доставкой, настроила уборщика, кинула новые полотенца в стиральную на очищающий цикл с сушкой. Потом ушла, оставив на экране надпись:

ВЕРНУСЬ

… Поезд монорельса плавно шёл в гору. Вверх и вверх, через скобки мостов, вдоль высаженных на склонах елей, мимо цветущих лугов, сквозь проложенные в скалах туннели. Мерное движение укачало. Алёна сама не заметила, как уснула. Проснулась от того, что её мягко, но настойчиво трясли за плечо. Она вскинулась, бессознательно принимая боевую стойку. Дежурный по станции успел вовремя отшагнуть в сторону.

— Конечная, девушка, — хмуро сказал он. — Выходите из вагона.

— Конечная? — не поняла Алёна.

— Она самая. Покиньте вагон. Или буду вынужден вытащить вас силой.

— Сейчас уйду… — послушно сказала девочка.

Вышла на перрон. Конечная. Надо же. Теперь обратно ехать, до Третьей энергостанции. Какая же там остановка, кто бы помог вспомнить…. А, вот, Зелёный Мост. Странно, никакого моста Алёна там и в прошлый раз не заметила. Моста не было, а станцию так назвали.

Подошёл поезд, открыл двери. На платформе никого не было, в поезде тоже, но положено было открывать двери во всём составе, вот поезд их и открыл. Алёна вошла вовнутрь, и через десяток минут уже была на Зелёном мосту.

К энергостанции пришлось идти вверх по тропинкам. Алёна помнила дорогу, не заблудилась, но ей неожиданно нелегко оказалось одолеть подъём. В глазах темнело, в груди появилась странная противная одышка. Всё же лучше было бы провести этот день дома, валяясь в постели. Алёна сама уже поняла. Но не возвращаться же назад, когда уже почти пришла?

Тим вышел почти сразу. Как будто ждал, что Алёна придёт. Или заранее знал.

— Привет! — через силу улыбнулась ему Алёна.

Он улыбнулся в ответ. Такая у него улыбка замечательная, добрая… Внезапно захотелось заплакать, но Алёна сумела сдержать себя.