Песнь призраков и руин
Часть 48 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
По щеке скатилась слезинка. За ней еще одна. Через минуту ее тело уже сотрясали рыдания. Сейчас она оплакивала не любимую маму и не царицу, а женщину, черты которой были незримо запечатлены в мельчайших приметах этого сада. Обычную женщину, пережившую, подобно многим другим, многие надежды, отчаяние, разочарования, наконец – безутешное горе. Карина оплакивала все общие радости, что могли выпасть на их долю, но не выпали. Оплакивала судьбу многих поколений своих предков, запертых в золотой клетке под названием Зиран. Она плакала и плакала – и уже и не припомнила бы, из-за чего начала.
Но к тому времени, как первые лучи окрасили нежным цветом Комету Баии в темных небесах, Карина уже осознала, прочувствовала, что сделала правильный выбор.
Мама не вернется.
Баба не вернется.
Ханане не вернется.
Но любовь, чаяния и мечты всех троих навсегда остались в ее сердце. Нет, Карина не бледная тень их, не отражение, не сможет заменить их собою, но она как бы вобрала в себя все, чем они жили, дышали, объединила их собою в некую новую форму жизни. И эта форма превосходила ту, в которую она была облечена раньше, одна, сама по себе.
Лучшая память о родных, лучший способ почтить их – это взять с собой в путь и смело отправиться вперед вместе, куда угодно, что бы ни готовил ей этот прекрасный рассвет и другие, которые последуют за ним. И, возможно, обрести на этом пути ответы, лежащие уже по ту сторону боли.
Карина встала. Лицо ее согревало солнце, слух услаждали птичьи трели. Она вышла из сада навстречу последнему дню Солнцестоя.
29. Малик
Солнцестой пролетел быстро – весь город знал, когда он окончится, и все же последний день застал его врасплох, словно внезапное пробуждение ото сна. Собственно, официальная Церемония Закрытия намечалась на вечер, но все испытания завершились, и над Зираном как бы зависла атмосфера… некоей усталой завершенности. Послевкусия. Самые опытные и легкие на подъем путешественники среди гостей уже, образно говоря, всматривались в горизонт, праздничные декорации и временные сооружения повсюду демонтировались, люди, кто как, начинали приготовления к надвигающемуся сезону дождей.
Со своего «обзорного пункта» на крыше Лазурного сада Малик отрешенно наблюдал, как пробуждается Зиран. Со вчерашнего дня все в риаде обходили его стороной, никто не знал, что сказать этому парню, который должен был стать царем и не стал. Жрица Жизни приходила только один раз – сообщить, что суд над его сестрой назначен на завтра. О том, какой ожидается приговор за убийство – вольное или невольное – одного из победителей, и говорить не стоило, они оба это понимали. Только смертная казнь. Лейлу вообще на месте не растерзали только из уважения к родственной связи с Маликом.
Над городом поплыл колокольный звон, призывая к прощальной молитве в последнее утро истекающей Эры Солнца.
Через несколько минут Малик в общем хоре придворных возблагодарит Гьяту за добрый присмотр над миром в течение последних пятидесяти лет. А завтрашний день начнется уже под знаком Воды.
Через минуту ему придется предстать перед Кариной как ни в чем не бывало. Словно это не она разрушила всю его жизнь и похоронила надежды на будущее.
Никогда Малик не забудет, как она взглянула на него после итогового испытания – как на пустое место. Боги, он спас этой девице жизнь, и даже не один раз, он потерял и Надю, и Лейлу, а для нее так и остался ничем!
И хуже всего то, что винить некого, кроме себя. Предупреждали же его и Лейла, и Тунде, и даже сама Карина: не принимай все эти испытания близко к сердцу, не дай суете Солнцестоя увлечь тебя с головой! А Малик… как ребенок, который, увидев падающую звезду, размечтался, поверил, будто и такому, как он, найдется место на этом вечном празднике жизни, в мире богатства, роскоши и магии.
Но мир утроен не так, в нем, если кто родился в низах, наверх не пробьется. Там все и так забито. А платить за неудачные потуги брата придется сестрам.
Обычно, когда Малик вот так расстраивался и убивался, внутри него начинала бродить волшебная сила, с которой волей-неволей приходилось считаться. Но сейчас по непонятной причине она затаилась, и это даже настораживало. Словно тетива натянулась до предела, готовая разорваться, так и не выстрелив…
Он до боли в костяшках сжал одной рукой перила парапета – старинного, тонкого, ажурного, точно такого же, как тот, под которым насмерть разбился Дрисс, – а другой выхватил Призрачный Клинок и провел пальцем по дьявольски острому лезвию, оставляя на нем узкую алую полоску.
Солнцестой еще не окончен. И если даже шанс остаться наедине с Кариной до его завершения не представится, Малик его создаст.
Недаром же он, в конце концов, из этих… Улраджи Тель-Ра. Охотиться за Алахари – у него в крови.
– Братья и сестры, преклоним главы в знак благоговения перед богами.
Тысячи торсов согнулись синхронно, как один, и Малик вместе со всеми. Сегодняшняя утренняя молитва в Храме Солнца с участием всей знати города планировалась как совершенно обычное мероприятие, но силой обстоятельств окрасилась в угрюмые, печальные тона. После сотни лет без перерыва, после триумфов на двух Солнцестоях подряд Солнечная эра наконец завершилась. К тому же смотреть на пустое почетное место, где следовало находиться Дриссу, было совершенно невыносимо. Данный храм строился таким образом, чтобы пропускать внутрь максимум естественного света, и сейчас лучи дневного светила окутывали всех и каждого из присутствующих нежно-золотым сиянием, которое не вязалось с общей торжественностью и мрачностью.
По иронии судьбы, сегодняшний день проходил под знаком Жизни, то есть под Маликовым знаком, но здесь, в доме, священном для Дрисса и его товарищей по Сигизии, это едва ли что-то значило. О том, что его магия защитила Лейлу, Малик вовсе не жалел, но искренне молился Великой Матери об упокоении души своего покойного соперника. В чем конкретно ни заключалась его вина перед этим парнем, по крайней мере помянуть его добрым словом он должен.
Карина, как всегда, наблюдала за службой из алтарной части храма, стоя рядом со Жрицей Солнца. Она осталась во всем белом, но выглядела со стороны как-то… по-другому, словно наряд стал сидеть на ней лучше, чем накануне. Тунде, согласно обычаю, занял место в ряду с прочими победителями, но глаз не сводил со своей суженой.
Впрочем, Тунде хватило порядочности посмотреть Малику в глаза при входе в храм, а вот Карине – нет. Что ж, от этого Жизненный победитель только сильнее ее возненавидел.
Нетрудно оказалось объяснить себе именно ненавистью то, что он буквально не мог отвести от нее глаз, напряженно следил за каждым движением. Да, он ненавидел в ней все. Легкость, с какой она рассекала толпу, – конечно, таким, как она, не приходится горбиться, нагибаться, протискиваться… Ее манеру слегка выпячивать полные губы во время речи – словно ей известно нечто, от вас сокрытое…
– Солнцестой афешийя! – начала Карина. Голос ее звенел, как серебряный колокольчик. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы вознести благодарность Солнцу и проститься с долгой эпохой, прошедшей под его эгидой. Последние пятьдесят лет Гьята, Солнцем Рожденная, озаряла нас своим чудесным ослепительным светом. Пятьдесят лет, в течение коих Зиран… Зиран… – Принцесса вздохнула. – Откровенно говоря, я заранее подготовила для вас речь о несравненной жизнестойкости нашего города и народа. Но прежде чем перейти к этой теме, должна сказать о другом.
После паузы длиною в вечность она выпрямилась и высоко подняла голову:
– Моя мать, Сарахель Алахари, скончалась.
Общий вздох пробежал по храму, а мысли Малика сразу обратились к Идиру. Не замешан ли тут Царь Без Лица? Каким дьявольским созданием надо быть, чтобы хладнокровно спланировать и осуществить убийство собственной прапрапраправнучки?
А Малик ему помогает, значит, и он – дьявольское создание?
– Она войдет в историю и предания как блестящий стратег, сострадательная и милосердная предводительница народа и яростная поборница справедливости для всех и каждого. Но я… – Карина приложила руку к сердцу. – Для меня она останется матерью, которую я по-настоящему не успела узнать. Теперь уже слишком поздно…
Малик припомнил, как гадал в день соревнований по вакаме – какая из Карининых «ипсотасей» все-таки подлинная? Теперь стало ясно: все это были грани характера того человека, который сейчас изливает душу перед толпой.
Царицы – по рождению и по сути.
– Вместо речи хочу и прошу вас почтить память моей матери минутой молчания.
Жизненный победитель хотел поначалу воспользоваться именно этим моментом, чтобы привести свой план в исполнение, но удержался и просто вместе со всеми склонил голову. Однако на то, чтобы добраться до нее, остается один-единственный день – сегодня.
И очень скоро судьба опять преподнесла ему идеальный шанс в виде очередного приступа мигрени у принцессы.
После утренней молитвы всех собравшихся пригласили переместиться в крытый двор храма для благочестивых размышлений о событиях Солнечной эпохи. В этот момент Малик заметил, как принцесса морщится и трет пальцами виски. К ней сейчас же подлетел Тунде.
– Что такое? – В голосе Маликова приятеля звучало столько любви, что хоть ложкой черпай.
– Да просто голова болит, – отмахнулась Карина.
Услышав это, лже-Адиль тут же оторвался от какой-то посторонней беседы и двинулся в противоположном от алтарной части направлении. Здесь он нырнул за первую попавшуюся колонну и проворно соткал вокруг себя ауру невидимости. Сердце бешено колотилось. Затем он опять взглянул на Карину. У той на губах играла страдальческая улыбка. Значит, ее внимание рассеяно. Отлично.
– Говорят, ее покойная старшая сестра была очень красива, серебристые косы ниже пояса… – забормотал Малик себе под нос. Сейчас предстоит самое сложное; то, чего он никогда раньше не делал: создать образ человека, которого не видел никогда в жизни. Парень вообразил себе особу женского пола, чуть старше Карины, с заостренными чертами, стройную и тонкую в тех местах, где эта была пышной и округлой.
«Лишь одни уши да слышат тебя, – подсказывало, дыша волшебством, сердце, – лишь одни глаза да зрят тебя».
Карина замерла на полуслове, вперив взгляд в дальний конец двора, ее внимание привлек промельк серебристых волос, никому, кроме нее, не видимый.
– Что такое? – повторил Тунде с еще большей тревогой в голосе.
– Ничего, я… я сейчас вернусь.
Предчувствие не обмануло Малика – в нынешнем и без того болезненном, уязвимом состоянии даже мимолетный образ старшей сестры выбил принцессу из колеи.
Она стремительно вышла со двора. Малик – бесшумно за ней. При этом он «держал» свое видение спиной к идущей вперед Карине – если обернуть его лицом, та сразу догадается, что это галлюцинация. Девушка прибавила шаг, Малик – и того сильнее, а иллюзия принцессы Ханане оставалась по воле своего создателя все время на расстоянии от Карины – дразнит, но не настигнешь.
– Я, видимо, схожу с ума, – пробормотала Карина себе под нос и решительно повернулась на каблуках, чтобы направиться обратно к гостям. Тогда Малик особенно ярко «подсветил» видение, поманил им принцессу и послал его вверх по одной из винтовых лестниц храма. Принцесса побежала следом.
Безопаснее всего направить ее на крышу, рассчитал Малик. Туда, даже если звать на помощь, сто лет пройдет, пока кто-нибудь подоспеет. Он «схлопнул» химеру сразу, как только Карина взмыла на верхнюю ступеньку. На крыше принцесса не обнаружила никого и ничего, кроме расстилавшейся перед ней величественной панорамы Зирана. В замешательстве она огляделась по сторонам. Малик сосчитал до десяти, стал видимым и выступил вперед из тени лестничного пролета.
– Что-то случилось, ваше высочество? – спокойно спросил он, немало поразив и испугав Карину.
Ему стоило большой выдержки с ходу не воспользоваться Призрачным Клинком.
– Да нет… Мне показалось, что я увидела… Ничего. Все в порядке. Ничего я не видела.
Воцарилось молчание, прерываемое лишь стуком Маликова сердце. Он столько всего хотел высказать ей, но успел изучить Карину, чтобы понимать: если сделать неосторожный шаг к ней, она просто умчится прочь. Тут как с той луной из ее загадки: остается лишь ждать, пока сама упадет в ладони.
– Зачем вы здесь, Адиль? – мягко, почти робко спросила девушка.
Малик едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Если не знать сопутствующих обстоятельств, можно поверить, что ей правда есть до него дело.
– Я пришел попрощаться.
Метка дернулась и заметалась по предплечью, явно желая поскорее исполнить свое предназначенье.
– Не стоило. Теперь мы будем часто встречаться при дворе.
Малик покачал головой:
– Я покину Зиран после Солнцестоя, ваше высочество.
Малик догадался теперь, почему раньше у него скверно выходило лгать: его так подавляло чувство вины от самого факта вранья, что не оставалось времени подумать, как поискуснее подать его. А ведь складная ложь – это как хорошо рассказанная сказка, обе формируются вокруг правдивого ядра.
Карина судорожно вздохнула:
– Вы возвращаетесь в Талафри?
– Вероятно. Главное – я не могу оставаться здесь. После итогового испытания – не могу.
Теперь пришел Каринин черед краснеть от стыда при упоминании о несправедливом поражении Малика. Она шагнула ему навстречу. Малик, не желая доставлять ей удовольствие и создавать впечатление, будто он кинулся к ней, стоило только поманить, не двигался с места.
– Не могу оставаться и смотреть, как вы вместе с Тунде… Не могу – и все.
Карина сделала еще один шаг. Комета Баии с неба теперь сверкала вокруг ее головы чем-то вроде нимба, подсвечивая темный оттенок ее бронзового загара. Метка бешено завертелась у парня в сжатом кулаке. Ему стоило огромного труда сохранять бесстрастное выражение лица.
– Есть причина, по которой выиграть должен был другой, – сказала принцесса. – Но если бы я только могла сделать иной выбор… я бы выбрала вас.
Лучше бы она этого не говорила. И лучше бы его предательское сердце так не возрадовалось этим словам. Теперь их разделяли считаные сантиметры, они стояли друг к другу даже ближе, чем тогда, в некрополе, но Малик видел перед собой лишь Надю, когда он придет ее спасти.
Но к тому времени, как первые лучи окрасили нежным цветом Комету Баии в темных небесах, Карина уже осознала, прочувствовала, что сделала правильный выбор.
Мама не вернется.
Баба не вернется.
Ханане не вернется.
Но любовь, чаяния и мечты всех троих навсегда остались в ее сердце. Нет, Карина не бледная тень их, не отражение, не сможет заменить их собою, но она как бы вобрала в себя все, чем они жили, дышали, объединила их собою в некую новую форму жизни. И эта форма превосходила ту, в которую она была облечена раньше, одна, сама по себе.
Лучшая память о родных, лучший способ почтить их – это взять с собой в путь и смело отправиться вперед вместе, куда угодно, что бы ни готовил ей этот прекрасный рассвет и другие, которые последуют за ним. И, возможно, обрести на этом пути ответы, лежащие уже по ту сторону боли.
Карина встала. Лицо ее согревало солнце, слух услаждали птичьи трели. Она вышла из сада навстречу последнему дню Солнцестоя.
29. Малик
Солнцестой пролетел быстро – весь город знал, когда он окончится, и все же последний день застал его врасплох, словно внезапное пробуждение ото сна. Собственно, официальная Церемония Закрытия намечалась на вечер, но все испытания завершились, и над Зираном как бы зависла атмосфера… некоей усталой завершенности. Послевкусия. Самые опытные и легкие на подъем путешественники среди гостей уже, образно говоря, всматривались в горизонт, праздничные декорации и временные сооружения повсюду демонтировались, люди, кто как, начинали приготовления к надвигающемуся сезону дождей.
Со своего «обзорного пункта» на крыше Лазурного сада Малик отрешенно наблюдал, как пробуждается Зиран. Со вчерашнего дня все в риаде обходили его стороной, никто не знал, что сказать этому парню, который должен был стать царем и не стал. Жрица Жизни приходила только один раз – сообщить, что суд над его сестрой назначен на завтра. О том, какой ожидается приговор за убийство – вольное или невольное – одного из победителей, и говорить не стоило, они оба это понимали. Только смертная казнь. Лейлу вообще на месте не растерзали только из уважения к родственной связи с Маликом.
Над городом поплыл колокольный звон, призывая к прощальной молитве в последнее утро истекающей Эры Солнца.
Через несколько минут Малик в общем хоре придворных возблагодарит Гьяту за добрый присмотр над миром в течение последних пятидесяти лет. А завтрашний день начнется уже под знаком Воды.
Через минуту ему придется предстать перед Кариной как ни в чем не бывало. Словно это не она разрушила всю его жизнь и похоронила надежды на будущее.
Никогда Малик не забудет, как она взглянула на него после итогового испытания – как на пустое место. Боги, он спас этой девице жизнь, и даже не один раз, он потерял и Надю, и Лейлу, а для нее так и остался ничем!
И хуже всего то, что винить некого, кроме себя. Предупреждали же его и Лейла, и Тунде, и даже сама Карина: не принимай все эти испытания близко к сердцу, не дай суете Солнцестоя увлечь тебя с головой! А Малик… как ребенок, который, увидев падающую звезду, размечтался, поверил, будто и такому, как он, найдется место на этом вечном празднике жизни, в мире богатства, роскоши и магии.
Но мир утроен не так, в нем, если кто родился в низах, наверх не пробьется. Там все и так забито. А платить за неудачные потуги брата придется сестрам.
Обычно, когда Малик вот так расстраивался и убивался, внутри него начинала бродить волшебная сила, с которой волей-неволей приходилось считаться. Но сейчас по непонятной причине она затаилась, и это даже настораживало. Словно тетива натянулась до предела, готовая разорваться, так и не выстрелив…
Он до боли в костяшках сжал одной рукой перила парапета – старинного, тонкого, ажурного, точно такого же, как тот, под которым насмерть разбился Дрисс, – а другой выхватил Призрачный Клинок и провел пальцем по дьявольски острому лезвию, оставляя на нем узкую алую полоску.
Солнцестой еще не окончен. И если даже шанс остаться наедине с Кариной до его завершения не представится, Малик его создаст.
Недаром же он, в конце концов, из этих… Улраджи Тель-Ра. Охотиться за Алахари – у него в крови.
– Братья и сестры, преклоним главы в знак благоговения перед богами.
Тысячи торсов согнулись синхронно, как один, и Малик вместе со всеми. Сегодняшняя утренняя молитва в Храме Солнца с участием всей знати города планировалась как совершенно обычное мероприятие, но силой обстоятельств окрасилась в угрюмые, печальные тона. После сотни лет без перерыва, после триумфов на двух Солнцестоях подряд Солнечная эра наконец завершилась. К тому же смотреть на пустое почетное место, где следовало находиться Дриссу, было совершенно невыносимо. Данный храм строился таким образом, чтобы пропускать внутрь максимум естественного света, и сейчас лучи дневного светила окутывали всех и каждого из присутствующих нежно-золотым сиянием, которое не вязалось с общей торжественностью и мрачностью.
По иронии судьбы, сегодняшний день проходил под знаком Жизни, то есть под Маликовым знаком, но здесь, в доме, священном для Дрисса и его товарищей по Сигизии, это едва ли что-то значило. О том, что его магия защитила Лейлу, Малик вовсе не жалел, но искренне молился Великой Матери об упокоении души своего покойного соперника. В чем конкретно ни заключалась его вина перед этим парнем, по крайней мере помянуть его добрым словом он должен.
Карина, как всегда, наблюдала за службой из алтарной части храма, стоя рядом со Жрицей Солнца. Она осталась во всем белом, но выглядела со стороны как-то… по-другому, словно наряд стал сидеть на ней лучше, чем накануне. Тунде, согласно обычаю, занял место в ряду с прочими победителями, но глаз не сводил со своей суженой.
Впрочем, Тунде хватило порядочности посмотреть Малику в глаза при входе в храм, а вот Карине – нет. Что ж, от этого Жизненный победитель только сильнее ее возненавидел.
Нетрудно оказалось объяснить себе именно ненавистью то, что он буквально не мог отвести от нее глаз, напряженно следил за каждым движением. Да, он ненавидел в ней все. Легкость, с какой она рассекала толпу, – конечно, таким, как она, не приходится горбиться, нагибаться, протискиваться… Ее манеру слегка выпячивать полные губы во время речи – словно ей известно нечто, от вас сокрытое…
– Солнцестой афешийя! – начала Карина. Голос ее звенел, как серебряный колокольчик. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы вознести благодарность Солнцу и проститься с долгой эпохой, прошедшей под его эгидой. Последние пятьдесят лет Гьята, Солнцем Рожденная, озаряла нас своим чудесным ослепительным светом. Пятьдесят лет, в течение коих Зиран… Зиран… – Принцесса вздохнула. – Откровенно говоря, я заранее подготовила для вас речь о несравненной жизнестойкости нашего города и народа. Но прежде чем перейти к этой теме, должна сказать о другом.
После паузы длиною в вечность она выпрямилась и высоко подняла голову:
– Моя мать, Сарахель Алахари, скончалась.
Общий вздох пробежал по храму, а мысли Малика сразу обратились к Идиру. Не замешан ли тут Царь Без Лица? Каким дьявольским созданием надо быть, чтобы хладнокровно спланировать и осуществить убийство собственной прапрапраправнучки?
А Малик ему помогает, значит, и он – дьявольское создание?
– Она войдет в историю и предания как блестящий стратег, сострадательная и милосердная предводительница народа и яростная поборница справедливости для всех и каждого. Но я… – Карина приложила руку к сердцу. – Для меня она останется матерью, которую я по-настоящему не успела узнать. Теперь уже слишком поздно…
Малик припомнил, как гадал в день соревнований по вакаме – какая из Карининых «ипсотасей» все-таки подлинная? Теперь стало ясно: все это были грани характера того человека, который сейчас изливает душу перед толпой.
Царицы – по рождению и по сути.
– Вместо речи хочу и прошу вас почтить память моей матери минутой молчания.
Жизненный победитель хотел поначалу воспользоваться именно этим моментом, чтобы привести свой план в исполнение, но удержался и просто вместе со всеми склонил голову. Однако на то, чтобы добраться до нее, остается один-единственный день – сегодня.
И очень скоро судьба опять преподнесла ему идеальный шанс в виде очередного приступа мигрени у принцессы.
После утренней молитвы всех собравшихся пригласили переместиться в крытый двор храма для благочестивых размышлений о событиях Солнечной эпохи. В этот момент Малик заметил, как принцесса морщится и трет пальцами виски. К ней сейчас же подлетел Тунде.
– Что такое? – В голосе Маликова приятеля звучало столько любви, что хоть ложкой черпай.
– Да просто голова болит, – отмахнулась Карина.
Услышав это, лже-Адиль тут же оторвался от какой-то посторонней беседы и двинулся в противоположном от алтарной части направлении. Здесь он нырнул за первую попавшуюся колонну и проворно соткал вокруг себя ауру невидимости. Сердце бешено колотилось. Затем он опять взглянул на Карину. У той на губах играла страдальческая улыбка. Значит, ее внимание рассеяно. Отлично.
– Говорят, ее покойная старшая сестра была очень красива, серебристые косы ниже пояса… – забормотал Малик себе под нос. Сейчас предстоит самое сложное; то, чего он никогда раньше не делал: создать образ человека, которого не видел никогда в жизни. Парень вообразил себе особу женского пола, чуть старше Карины, с заостренными чертами, стройную и тонкую в тех местах, где эта была пышной и округлой.
«Лишь одни уши да слышат тебя, – подсказывало, дыша волшебством, сердце, – лишь одни глаза да зрят тебя».
Карина замерла на полуслове, вперив взгляд в дальний конец двора, ее внимание привлек промельк серебристых волос, никому, кроме нее, не видимый.
– Что такое? – повторил Тунде с еще большей тревогой в голосе.
– Ничего, я… я сейчас вернусь.
Предчувствие не обмануло Малика – в нынешнем и без того болезненном, уязвимом состоянии даже мимолетный образ старшей сестры выбил принцессу из колеи.
Она стремительно вышла со двора. Малик – бесшумно за ней. При этом он «держал» свое видение спиной к идущей вперед Карине – если обернуть его лицом, та сразу догадается, что это галлюцинация. Девушка прибавила шаг, Малик – и того сильнее, а иллюзия принцессы Ханане оставалась по воле своего создателя все время на расстоянии от Карины – дразнит, но не настигнешь.
– Я, видимо, схожу с ума, – пробормотала Карина себе под нос и решительно повернулась на каблуках, чтобы направиться обратно к гостям. Тогда Малик особенно ярко «подсветил» видение, поманил им принцессу и послал его вверх по одной из винтовых лестниц храма. Принцесса побежала следом.
Безопаснее всего направить ее на крышу, рассчитал Малик. Туда, даже если звать на помощь, сто лет пройдет, пока кто-нибудь подоспеет. Он «схлопнул» химеру сразу, как только Карина взмыла на верхнюю ступеньку. На крыше принцесса не обнаружила никого и ничего, кроме расстилавшейся перед ней величественной панорамы Зирана. В замешательстве она огляделась по сторонам. Малик сосчитал до десяти, стал видимым и выступил вперед из тени лестничного пролета.
– Что-то случилось, ваше высочество? – спокойно спросил он, немало поразив и испугав Карину.
Ему стоило большой выдержки с ходу не воспользоваться Призрачным Клинком.
– Да нет… Мне показалось, что я увидела… Ничего. Все в порядке. Ничего я не видела.
Воцарилось молчание, прерываемое лишь стуком Маликова сердце. Он столько всего хотел высказать ей, но успел изучить Карину, чтобы понимать: если сделать неосторожный шаг к ней, она просто умчится прочь. Тут как с той луной из ее загадки: остается лишь ждать, пока сама упадет в ладони.
– Зачем вы здесь, Адиль? – мягко, почти робко спросила девушка.
Малик едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Если не знать сопутствующих обстоятельств, можно поверить, что ей правда есть до него дело.
– Я пришел попрощаться.
Метка дернулась и заметалась по предплечью, явно желая поскорее исполнить свое предназначенье.
– Не стоило. Теперь мы будем часто встречаться при дворе.
Малик покачал головой:
– Я покину Зиран после Солнцестоя, ваше высочество.
Малик догадался теперь, почему раньше у него скверно выходило лгать: его так подавляло чувство вины от самого факта вранья, что не оставалось времени подумать, как поискуснее подать его. А ведь складная ложь – это как хорошо рассказанная сказка, обе формируются вокруг правдивого ядра.
Карина судорожно вздохнула:
– Вы возвращаетесь в Талафри?
– Вероятно. Главное – я не могу оставаться здесь. После итогового испытания – не могу.
Теперь пришел Каринин черед краснеть от стыда при упоминании о несправедливом поражении Малика. Она шагнула ему навстречу. Малик, не желая доставлять ей удовольствие и создавать впечатление, будто он кинулся к ней, стоило только поманить, не двигался с места.
– Не могу оставаться и смотреть, как вы вместе с Тунде… Не могу – и все.
Карина сделала еще один шаг. Комета Баии с неба теперь сверкала вокруг ее головы чем-то вроде нимба, подсвечивая темный оттенок ее бронзового загара. Метка бешено завертелась у парня в сжатом кулаке. Ему стоило огромного труда сохранять бесстрастное выражение лица.
– Есть причина, по которой выиграть должен был другой, – сказала принцесса. – Но если бы я только могла сделать иной выбор… я бы выбрала вас.
Лучше бы она этого не говорила. И лучше бы его предательское сердце так не возрадовалось этим словам. Теперь их разделяли считаные сантиметры, они стояли друг к другу даже ближе, чем тогда, в некрополе, но Малик видел перед собой лишь Надю, когда он придет ее спасти.