Песнь призраков и руин

– Ну естественно. Ты еще расскажи, что мечешь мелкий бисер перед этой девчонкой, чтобы получше к ней подобраться и нанести удар повернее.

Ну вот. Только он подумал, что ничего хуже уже случившегося сегодня ночью не произойдет, как Великая Мать доказывает ему обратное.

– Ты все не так поняла. Я не мечу никакого бисера.

– Да что ты?! А со стороны казалось, ты готов зацеловать ее до смерти, если представится возможность. Со стороны казалось, ты так втюрился, что вообще напрочь забыл, зачем мы болтаемся в этом распроклятом Великой Матерью городе!

Ничего бредовее Малик в жизни не слышал. Нет, конечно, Карина – красавица, с этим трудно спорить. И если захочет, то прямо-таки излучает доброту. И еще он до сих пор помнит, как… блаженно-спокойно с ней было при облаве. Но это все одно, а любовь – совсем другое. И никак не отменяет того факта, что ее предки веками терзают эшранский народ. Такие раны и настоящая любовь не залечит.

– А ты, часом, не проглядела, как она меня в пруду искупала?

– Я же не сказала, что она в тебя втюрилась. Помнишь, как тебе вскружила голову дочка дяди Энни? Всякий раз, как она переступала наш порог, ты превращался в безмозглого влюбленного слюнтяя. Смотреть противно было. Так вот, рядом с чертовой принцессой у тебя становится точно такой же вид. А когда ее нет – такой, как будто тебе в жизни надо только одно – чтоб она появилась.

Малика эта речь слишком разозлила, чтобы отвечать. Он тупо уставился на кисти собственных рук. Лейла вздохнула:

– Ну ладно. Может, «втюрился» – сильно сказано. Но признай: вся это возня с Солнцестоем и роль победителя так тебя засосали, что мы и на шаг не продвинулись к спасению Нади.

Малика вдруг как-то переклинило, и, не успев подумать, он брякнул:

– Ты хоть понимаешь, как мне все это трудно?

Лейлу словно громом поразило. За всю их жизнь не бывало случая, чтобы Малик так на нее огрызался. А его уже несло вперед:

– Неужели не понимаешь, как сложно, не рискуя ни твоей, ни своей жизнью, подобраться к человеку, которого охраняют, как никого другого во всем Сонанде?! Каково это – бояться каждого шороха, каждой тени целыми днями и ночами напролет, без передыха?

– Бедняжка! Какая это тяжесть, когда тысячи людей тебя боготворят, в рот заглядывают, тащат со всех сторон дары и яства, и все что душеньке угодно – к твоим услугам, и куда б ты стопы ни направил, везде тебя хвалят, превозносят! Просто ужас какой-то! Жалко только, сестренку спасти не помогло.

– Я пытался, еще в самый первый день!

– Значит, плохо пытался, Малик! – Лейла рубанула рукой по воздуху и в эту секунду стала внезапно так похожа на отца, что брат поежился. – Да если бы у меня была твоя магическая сила и твои возможности, мы бы здесь сейчас не пререкались, а Надя давно вернулась бы к нам!

Глаза у Малика щипало. В любых спорах слезы подступают к нему быстрее слов.

– Ты вечно, вечно только и твердишь мне о том, какой я жалкий неудачник, все только порчу, а вот ты-то, конечно, справилась бы лучше! – Слова буквально душили его. – Можешь не трудиться повторять, как у меня ничего толком не получается, как я тебя этим выбешиваю, как подвожу на каждом шагу, – я все давно и прекрасно запомнил!

Лейла уперла кулаки в боки:

– Ой-ой-ой, и чего ты от меня ждешь, извинений? Ну прости, как-то все-таки не хочется, чтобы нашу сестренку разорвал на кусочки злой дух! Прости, что заботилась о тебе всю жизнь, ничего взамен не ожидая! Прости, что именно мне всегда приходилось отвечать за вас всех, держаться и не раскисать. И в самом деле, зря я так. Может, в противном случае из тебя не получился бы такой трус! – Лейла вскочила на ноги. – Пол-Солнцестоя уже позади, а Надя все еще у Идира. И я не собираюсь тратить драгоценное время и разводить тут с тобой сопли. Сама справлюсь – с тобой ли, без тебя ли, неважно. А ты можешь… продолжать в том же духе. Делай что хочешь. Больше мешать не стану.

На секунду она задержалась у выхода из шатра, и в сердце у Малика затеплилась надежда. Может, еще не все потеряно и они оба опомнятся…

– Папа вот тоже всегда так поступал, – ледяным тоном заявила старшая сестра. – Всегда делал, что сам хотел, а как это на других отразится – плевать. Так что давай, осуществляй свои мечты, пока они тебя же не погубили – а они тебя погубят! Яблоко от яблони недалеко падает.

И с этими словами сестра удалилась в ночь. Малик еще долго корчился в грязи у прутьев обезьяньей клетки. Придворные, наверное, в догадках терялись, куда он запропастился, но «Адилю» было слишком плохо, чтобы думать об этом.

Папа. Лейла сравнила его с папой. Яблоко от яблони…

Пять лет без отца. Это даже меньше трети Маликовой жизни. А кажется, прошла вечность с тех пор, как он ушел. Было время, когда сыну больше всего на свете хотелось походить на папу… Нет, не так. Не совсем так. Было время, когда сыну больше всего на свете хотелось стать таким, каким папа хотел его видеть. А стал он просто… трусом.

Откуда-то сверху раздался тихий, даже нежный свист. Малик поднял глаза и увидел: это духи обволакивают его как бы защитным темным коконом. Когда он в беде, когда ему плохо – они всегда тут как тут. Парень вяло улыбнулся им, сам удивившись, что скорее рад, чем напуган. Появление духов принесло ему какое-то облегчение – пожалуй, впервые за все время их «знакомства».

– Вы же прилетели не за тем, чтобы помочь мне разыскать Карину? – хрипло спросил он.

Потусторонние существа безмолвствовали, взирая на него. Он вздохнул. Ну конечно, второй раз этот фокус не сработает.

В голове гудело и шумело так, словно по ней колотили молотом. Малик встал на ноги. Судя по узкой полоске света между сводами шатра, уже около полудня, плюс-минус несколько часов.

– Пошли, пошли, тут, похоже, никого!

– Ох, чую, попадет нам!

Шаги двух пар ног зазвучали совсем рядом. У Малика участился пульс. Он быстро оглядел шатер – спрятаться решительно негде!

«Девушки в шатер заглянули, но никого не нашли», – торопливо пробормотал юноша… и внутри затеплилась, затрепетала, побежала по венам и косточкам волшебная сила. Он замер, не смея дышать. Полог шатра распахнулся:

– Я же говорила – пусто! Айда за мной.

Малик опрометью бросился к выходу, в то время как две девицы упали в объятия друг друга. Сплетенные руги и ноги заплясали в воздухе. Парень решил на секунду задержаться – не заметят ли его, не окликнут ли? Нет, две пары глаз смотрели буквально сквозь него. Поразившись этому факту, он сам поглядел вниз, себе на руку – она оказалась абсолютно прозрачной – точнее, цвета песка и грязи под ногами. Даже метки не было видно, хотя чувствовалось, как проклятый знак копошится на тыльной стороне ладони.

Впервые за несколько часов Малик улыбнулся искренне, от души. Раньше все создаваемые им видения представляли собой независимые сущности, отдельные как от него самого, так и от других людей. А это ему удалось соткать вокруг самого себя! Просто с ума можно сойти – сколько ошеломляющих возможностей открывает этот новый навык. Однако в данный момент юного чародея интересовала только одна из них. Он прищурился. Очертания древних башен величественно прочерчивались на полуденном небе.

Вся знать Зирана еще на Полупути. Следовательно, коридоры и помещения Ксар-Алахари сейчас пустынны. Кроме Карины, там мало кого можно сейчас застать. Конечно, может, и она не там – кто знает, куда увели ее Дозорные с карнавала, но начать, безусловно, следует с замка. До наступления четвертых суток Солнцестоя остается еще много часов. Более чем достаточно времени, чтобы ускользнуть с праздника и вернуться, прежде чем его всерьез хватятся.


Он вовсе не похож на отца. Малик не такой. И никогда не был таким. И плевать, сколько раз его планы и усилия шли прахом – он никогда не бросит свою семью на произвол судьбы.

– Айда за мной, ребята, – кликнул он духов, – на поиски принцессы!

Те покорным сонмом повлеклись следом за ним – из сутолоки карнавала и бегом ко дворцу. Невидимая рука парня сжимала Призрачный Клинок.

Лейла в нем ошиблась. И он докажет это, покончив с принцессой Кариной раз и навсегда.





24. Карина




Старшина Хамиду тоже ошиблась. В Ксар-Алахари засел не один предатель, а добрая дюжина. Точнее говоря, весь Государственный Совет, который не преминул выхватить власть из рук Карины при первом удобном случае. Теперь из-за ее слабости, беспечности и неопытности жестоко пострадает весь народ.

Принцесса уже долго мерила шагами спальню, нервно вертя на пальце материнский перстень. С того самого момента, как ей пришлось удалиться с карнавала, она сидела здесь взаперти – а сейчас уже миновал полдень четвертых суток Солнцестоя! Вдалеке за окном все еще вспыхивали огни празднества, а каменная кладка замка даже на таком расстоянии сотрясалась от грохота музыки. Единственным связующим звеном между нею и окружающим миром оставалась служанка, приносившая ей еду. Всякий раз, как она появлялась, Карина набрасывалась на беднягу с расспросами и упреками, и той, конечно, оставалось лишь поспешно удаляться, оставив поднос на столе. Перекрыт оказался даже заброшенный проход для персонала, которым принцесса успешно пользовалась раньше. Она-то думала, что о нем все забыли, кроме нее, но, видимо, Совет годами водил ее за нос. Пусть, мол, тешится, если хочет…

Ксар-Алахари и так походил на тюрьму, хоть и роскошную во всех отношениях. Теперь же он превратился для нее в настоящий каземат.

Последнее испытание должно состояться завтра на закате, а Церемония Закрытия – еще два дня спустя. На проведение Обряда Воскрешения усопших оставалось только трое суток, а она еще не то что не собрала нужных атрибутов – даже загадки Сантофи не разгадала. В висках зародились первые признаки мигрени, и она в ожидании приступа стиснула зубы, не переставая, впрочем, лихорадочно размышлять о том, как выйти из положения.

Амината наверняка еще не знает, что Совет узурпировал власть над городом. Иначе она бы дала о себе знать хозяйке, верно? Не стоило Карине на нее кричать. Может, если бы не это унижение, верная подруга уже пришла бы на помощь, и вместе они придумали бы что-нибудь, спасли бы ситуацию, ухудшающуюся с каждой минутой.

А Афуа? При всех своих магических дарованиях, она лишь несчастный ребенок, захваченный врагами в чужой стране. И что самое ужасное – не просто ребенок, а ребенок, которого Карина поклялась защитить и не смогла.

И Пустельгу не смогла.

И Баба с Ханане много лет назад…

Боль надвое разломила голову, будто по ней ударили топором. Принцесса грузно, мешком свалилась на пол, а когда пришла в себя, почувствовала, что рот полон желчи. В глазах рябило, все кружилось перед ними за пеленой горьких слез.

Нет, не выйдет. Такая задача ей не по плечу. Не получится у нее встать на пути Совета, защитить народ от страшных несчастий. Куда ей! Она и об отце с сестрой не способна вспомнить, чтобы не разрыдаться.

Вот Пустельга – та была способна. Только мама сумеет вырвать контроль над Зираном из лап коварных изменников. Она сейчас нужна отечеству больше, чем когда-либо, и, уж конечно, много больше, чем Карина.

Дрожа всем телом, принцесса приподнялась и села. Служанка должна принести обед с минуты на минуту. Надо срочно составить какой-то план. Так. Сначала насчет Обряда. Чтобы разобраться во всех этих магических хитростях, надо начать думать, как Гиена. Уж эта легендарная плутовка и пройдоха любые загадки щелкает, как орешки.

Цветок Кровавой Луны растет лишь во Тьме За Пределами Тьмы и соки берет из костей Богов, Которых Не Было. Доверься реке, ее воды принесут тебя к нему.

Адиль, как мы помним, предположил, что «Боги, Которых Нет», – это фараоны Кеннуа. Зиран строился сразу после Фараоновой войны на обломках большой кеннуанской крепости, следовательно, речь может идти о любой точке города. А «Тьму За Пределами Тьмы» как понимать, в буквальном или переносном смысле?

– Доверься реке… доверься реке… – бормотала Карина, смаргивая слезы и растирая виски́.

Река Гоньяма протекала через самое сердце Кеннуа, но теперь то, что осталось от ее вод, сохранилось в городе лишь в особых резервуарах под землей. Оттуда эти воды поступают во все зиранские колодцы.

Под землю Карина спускалась в жизни лишь однажды…

Накануне Солнцестоя, когда Пустельга взяла ее с собой в Святилище Цариц. Там стоял запах влаги, это точно. А Гоньяма – единственный ее источник на сотни километров во все стороны от Зирана.

Значит, всякая вода на такой глубине под городом обязана быть как-то связана с рекой.

Значит, чтобы решить проклятый ребус, надо каким-то образом опять туда пробраться.

В Святилище Цариц.

Карина рывком вскочила на ноги и всем своим весом навалилась на оконную решетку, но та сидела крепко: металл даже не дрогнул. Тогда девушка внимательно осмотрела комнату в поисках другого выхода. Вдруг взгляд ее остановился на висячих прикроватных светильниках.

Огонь! Всепоглощающий, непобедимый огонь!

Карина сделала шаг вперед, но тут же замерла. Картинки из воспоминаний с черными обугленными телами и белоснежными похоронными процессиями закружились перед внутренним взором. Руки задрожали.

Но рисковать обновлением Преграды, Обрядом Воскрешения – немыслимо. К тому же в планы Совета не входит ее физическое устранение, иначе они бы давно уже с ней расправились, ведь так? Другого выхода все равно нет. Остается поджечь искру и уповать на то, что эти милые люди не оставят ее сгорать заживо.

Не давая воли сомнениям, Карина бросилась сгребать с туалетного столика все возможные духи́, масла – и разливать их на кровати. Затем она решительно сняла с крючка один светильник. Окинула последним взглядом свою комнату, чуть дольше задержавшись на той половине, где когда-то спала Ханане.

И разжала руку.

Пропитанная пахучей влагой постель занялась почти мгновенно. Карина отшатнулась от взметнувшихся языков пламени, которые уже охватили все ложе до деревянных ножек под ним. Хотелось закричать, она открыла рот – но не издала ни звука.

Принцесса как будто снова вернулась в свои восемь лет. И вот уже Баба с Ханане спешат прямо в пучину огня – спасать ее, малышку. Она-то выберется, а они нет, и с тех пор никто никогда ей этого не забудет, не простит…