Песнь призраков и руин
Часть 21 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
По спине Карины пробежал холодок.
– Хотите сказать, кто-то прикончил во дворце пять человек за одну ночь и никто ничего не заметил?
– Наши дознаватели опросили тех, под чьим непосредственным началом состояли эти люди. У всех надежное алиби. Они ни при чем. И, увы, дело не ограничилось слугами. Обнаружены трупы двух Дозорных, которые должны были в час преступления стоять на дежурстве.
Итак, восемь. Восемь погибших в самый канун Солнцестоя. Восемь погибших от чьей-то руки, столь искусной, что лучшие воины Зирана не смогли ее остановить. Карина содрогнулась:
– Это всё?
– Всё, что удалось выяснить на данный момент. Я поспешила к вам с докладом, как только узнала сама. – Глаза Старшины Хамиду потемнели. – К вам, и только к вам.
Принцесса слегка подалась вперед:
– Что это значит?
– Сведения о порядке доступа в личные покои Хаиссы Сарахель хранились в тайне даже от большей части дворцового персонала. Проникнуть туда беспрепятственно – кроме указанных слуг, вас, меня, Фарида и вашей матушки – могли только…
– …члены Совета, – закончила за нее Карина. У нее разом свело живот и сжало, будто тисками, черепную коробку. В этот самый миг с улицы донеслись звуки музыки. – Мою мать убил кто-то из ближних советников. Или, по крайней мере, подослал убийцу.
– Я не спешила бы со столь однозначным выводом, но, боюсь, пока все указывает на это. Измена где-то рядом.
Взгляд Хамиду остановился на царском кольце с печатью. На пальцах у трех правительниц из рода Алахари пришлось этой женщине видеть его – сначала у Пустельгиной тетки, потом у Пустельги, теперь вот у Карины. Контуры морщинок, прорезавших ее лицо, словно обострились, и оно совершенно утратило свое обычное стальное выражение. На долгую службу Верховной старшины пришлось и рождение будущей Пустельги, и приход ее к власти, и рождение двух дочерей царицы. Какие у этих двух женщин были личные отношения, Карина толком не знала, но чувствовала: утрата Хаиссы Сарахель для Хамиду – не просто утрата воином своего полководца.
– У вашей родительницы в детстве случались колики, – тихим голосом проговорила Старшина. – Я тогда была гораздо моложе, меня оставляли на часах у дверей детской. Она плакала ночами напролет. Дожить до ее похорон для меня… – Она запнулась и смущенно откашлялась. – Прошу прощения, ваше высочество.
Карина и не думала, что люди из Дозора способны на такие чувства. Однако этот внезапный прилив проникновенной человечности лишь сильнее выбил ее из колеи.
– Об извинениях не может быть и речи.
Дозорная поклонилась и удалилась, а хозяйка спальни долго еще сидела на кровати, стараясь «переварить» услышанное.
Если сведения Старшины Хамиду верны и преступную руку направил кто-то из Совета, тем более надо как можно скорее совершать Обряд Воскрешения. Пусть Пустельга сама покарает изменника! Как заполучить Сердце Царя, Карина уже придумала. Что касается двух оставшихся «ингредиентов», то о нкра она хотя бы уже слышала однажды. Значит, с него и стоит начать.
Следовательно, чтобы шанс на успешное проведение ритуала обрел хоть сколько-нибудь реальные очертания, нужно разыскать единственного человека, произнесшего это слово в присутствии принцессы.
Итак, на поиски Афуы Боатенг!
13. Малик
Во второй день Солнцестоя отсутствию принцессы на торжественном обеде победителей никто особенно не удивился. Слух о событиях на Пальцах Вдовы уже пронесся по всему Зирану – и к тому времени, когда вернулся к их первопричине, то есть к Малику, – уже обрел фантастические черты великой битвы Жизни со Смертью. Рассказывали, как Карина висела над пропастью, зацепившись за ограду одним пальцем, как «бродяги в кустах» отрывали от ее ног целые куски мяса… Сам юноша, с одной стороны, испытывал некоторое облегчение от того, что не пришлось столкнуться лицом к лицу с потенциальной жертвой так скоро после неудачного покушения, а с другой, более важной, – все сильнее нервничал и дергался.
Тем более что принцесса не явилась не только на обед, но и на поэтический концерт в университете, и на бега звероящеров. А теперь вот ее нет и на официальном ужине с победителями и высшими сановниками, хотя во дворце клятвенно обещали: будет. Сочувствие к юной принцессе при дворе стремительно сменялось подозрениями и скепсисом. Повсюду слышались разговоры:
– Помните, как Хаисса Сарахель заседала с нами прямо с утра на следующий день после смерти своих родителей? А эта? Мелкий несчастный случай – уже повод пренебречь всеми обязанностями!
– Ставлю десять дайров, что напилась и валяется без чувств где-нибудь на конюшне.
– А я – пятнадцать, что в темной подворотне!
И так далее и тому подобное.
Вельможи зубоскалили, кривили рты, хихикали, и от всего этого съеденная пища буквально рвалась наружу из Маликова желудка. И чем эта принцесса перед ними провинилась, что они так исходят желчью? Он сам и его земляки – другое дело, у них есть причина ненавидеть Карину, но придворным-то полагается быть на ее стороне! Или нет? В подводных течениях зиранской политики парень разбирался, мягко говоря, слабо, и мысленно распутывать всю эту паутину – кто тут с кем, против кого и почему «дружит» – ему с каждым часом становилось все труднее.
Не в силах больше прислушиваться к грубым шуткам и насмешкам придворных, Малик сосредоточил внимание на танцовщице, которая в ярком сплетении шейных платков легко, без видимых усилий кружилась внутри целой гирлянды обручей, свисавших с потолка. Дело происходило в парадном зале Лазурного сада, где победители вместе с сановниками вкушали изысканные блюда и смотрели акробатическую реконструкцию по мотивам оджубайской истории.
Исполнители скользили по центру зала с изумительной грацией, умудряясь выразительно подавать свои реплики, вертеться, прыгать и совершать разнообразные кульбиты одновременно. Начали они с подробного изображения жизни и нравов пустыни до взлета Кеннуанской империи. Эта часть особенно увлекла Малика – в свое время Кеннуа так основательно покорила и перемолола первобытные племена Оджубая, что от их быта и культуры почти ничего не сохранилось.
Однако главным героем представления выступил все-таки Царь Без Лица. Следуя незыблемой вековой традиции никогда не представлять публике его подлинного облика, артист, игравший эту роль, был в маске, изображавшей какую-то дикую помесь домового с исключительно уродливой свиньей. Наконец наступил черед сцены, где Баия Алахари узнаёт, что ворота Зирана перед фараоновым войском открыл не кто иной, как ее собственный муж.
– Но почему, любовь моя? – вскричала Баия. Слезы потекли по ее лицу, что не помешало ей выполнить весьма впечатляющее обратное сальто. – Как мог ты предать меня столь жестоко?
– О, никогда тебя я не любил. Люблю я только… ВЛАСТЬ! – Царь Без Лица вскинул руки к небу, и с потолка заструилась какая-то черная пелена, а барабаны выдали оглушительную дробь.
Даже пафос постановки не мог перекрыть трогательности истории о Баие и Царе Без Лица – одного из любимых преданий Малика.
Видела бы все это Надя. Наверняка она упросила бы артистов позволить ей попрыгать по брусьям и полазать по канатам. Иное дело, что он сам бы ее ни за что не пустил туда.
– Эта легенда никогда не устареет, верно? – заметил придворный, стоявший поблизости.
Малик коротко кивнул, не решаясь взглянуть спросившему в глаза. Победителей рассадили за отдельные столы, а прочие приглашенные свободно подсаживались то туда, то сюда, чтобы иметь возможность пообщаться со всеми пятерыми. Сразу бросалась в глаза нехватка на ужине представителей Лунного и Земного знаков – впрочем, неудивительно, учитывая, что обе Сизигии выбыли из соревнований. «Раны» у болельщиков еще не успели затянуться…
А явное большинство гостей составляли рожденные под эгидой Солнца – все они вились, как пчелы над цветами, вокруг Дрисса и его почетного места. Все – кроме его матери, Мвани Зохры, которая уселась отчего-то за стол Малика и за все время трапезы не сдвинулась с места.
– Ну, разве не прелестно? – пропела она, захлопав в ладоши, когда представление подошло к концу.
Малик опять робко кивнул и уставился в свою тарелку с фасолевым супом, не переставая внутренне ужасаться дикости собственных манер. В такие моменты ему казалось: все люди в Сонанде получают при рождении какое-то руководство, как налаживать общение с себе подобными, и только его экземпляр где-то затерялся.
Вероятно, проклятый ужин было бы легче пережить, если б он знал, где теперь Лейла. Однако, вопреки обещанию, данному накануне, старшая сестрица до сих пор не явилась к нему в Лазурный сад, и от переполнявшего душу волнения Малик едва мог нормально разговаривать.
– Держу пари, вам не терпится улизнуть отсюда поскорее и погрузиться в подготовку ко второму испытанию, – не унималась Мвани Зохра. – Поговаривают, что рядом со стадионом идет какая-то крупная стройка… По два испытания подряд на выносливость, с бегом, обычно не устраивают – к несчастью для моего дорогого Дрисса, ведь он как раз в них силен. А вот вас, я уверена, это радует.
Что это, комплимент или оскорбление? Малик так и не решил, а почтенная продолжала болтать:
– Как жаль, что никто из ваших родных не смог прийти на ужин и вволю попировать вместе с нами. Напомните, чем они у вас занимаются?
– Торгуют пряностями! – выпалил юноша. – То есть торговали. При жизни. А сейчас уже нет. Потому что все умерли. Поэтому уже… конечно, не могут торговать… пряностями.
Мысленно Малик буквально взвыл. В любую секунду он запросто может сболтнуть такую глупость, что его за один идиотизм из Лазурного сада вышвырнут.
– …О, понимаю. Пряностями. – Мвани Зохра изящным жестом подняла заварочный чайник, и в Маликову чашку безупречно тонкой, непрерывной струей потек ароматный мятный чай. – А к каким знакам они принадлежали?
– Мать – к Водному, а отец – к Огенному. – Хоть об этом можно было не лгать. Наверное…
– Огонь и Вода? Какое необычное сочетание!
Необычное, да. Пожалуй, взаимоотношения его родителей можно охарактеризовать этим словом. Лейла до сих пор часто удивлялась вслух: что мама, такая спокойная и рассудительная, нашла в порывистом и дерзком отце, а Малик давно решил, что это – частный случай пресловутого притяжения противоположностей, и на том успокоился. Такой вывод давал ему надежду, что в один прекрасный день и сам он встретит кого-то, кто уравновесит собой все худшее в нем. Хотя… с годами подобная возможность казалась ему все более призрачной.
– Наверняка они были замечательные люди, раз вырастили такого прекрасного молодого человека, поистине достойного оказанной ему чести божественного выбора, – лила елей Мвани Зохра. – Не сомневаюсь, ныне они с гордостью взирают на вас с небес.
С гордостью? Да уж, есть кем гордиться – сыном, который позволил злому духу похитить беззащитную младшую сестренку и с треском провалил единственную попытку освободить ее своим жалким колдовством. Да и раньше никогда не давал он родителям поводов для гордости, не радовал их, и от этого огорчительного, но непреложного факта у Малика сдавило грудь.
Он резко поднялся. По лицу Мвани Зохры пробежала тень недовольства.
– Что случилось, победитель Адиль?
Если прежде он еще мог сомневаться, что мать Дрисса задумала припугнуть его, заставить усомниться в себе, то теперь откровенное презрение в голосе выдало ее с головой. И что самое унизительное – ей это удалось: он чувствовал, что если еще хоть минуту просидит перед ней в раздумьях о собственном ничтожестве, то просто разрыдается на глазах у всех.
– Мне нужно… Я должен… Прошу прощения.
Малик опрометью выскочил из зала, не обращая внимания на внутренний голос, кричавший ему: «Вернись! Там может найтись что-то полезное для Нади!»
Так он бегом, не останавливаясь, домчался до внутреннего двора Лазурного сада, где, наткнувшись на одного из павлинов-альбиносов, чуть не растянулся под старинной лестницей, которая вела к нескольким молельням. Здесь, глубоко вдохнув и набравшись смелости, он приблизился к стражнику у ворот.
– Мне неловко вас снова беспокоить, но моя сестра… еще не появлялась? – едва ли не шепотом спросил Малик.
– Нет, не появлялась. Как я вам уже говорил, победитель Адиль, как только она придет, вам немедленно сообщат.
Страж произнес все это безукоризненно вежливо, но в его тоне сквозило отчетливое раздражение. Малик поспешил горячо – даже, пожалуй, чрезмерно горячо – поблагодарить своего собеседника, прежде чем тот, не ровен час, скажет еще что-нибудь неопределенно обидное. Вчера Лейла обещала поспеть в Лазурный сад до заката. Солнце уже село, а сестры – нет как нет. И где ее носит?
Малик медленно взобрался по лестнице на крышу Лазурного сада, где располагалась терраса. Порыв холодного ночного ветра обжег ему лицо. И здесь, конечно, – никаких признаков Лейлы. Он прошелся по террасе из конца в конец. Потом еще и еще раз. Сейчас, пока все в парадном зале, есть, пожалуй, реальный шанс улизнуть отсюда, пробраться во дворец и разнюхать, где покои принцессы Карины.
Но Лейла… что, если она в беде? Малик остановился у верхней ступеньки лестницы. Что, если Дозорные прознали: она не та, за кого себя выдает, и теперь под пытками стараются заставить ее выдать неизвестные ей сведения? Надо срочно найти ее.
Желчь подступила к горлу юноши. Хорошо, предположим, он бросится на поиски – с чего их начинать в таком огромном городе, как Зиран? А сестра ведь не дура… Только благодаря ее смекалке и стойкости они втроем продержались несколько месяцев в пустыне. Может о себе позаботиться.
Но вдруг она ранена? И одна истекает кровью где-то на улице, где никто не спасет ее? Может быть, обеим сестрам сейчас отчаянно нужна его помощь, а он стоит тут и ничего не способен сделать ни для одной, ни для другой?
Малик сделал попытку двинуться вперед, но ноги не слушались. Дыхание снова перехватило. Окружающий мир с огромной скоростью и силой словно сдавливал его.
Дышать. А он сейчас дышит? Рот открыт, губы шевелятся, но легкие, по ощущениям, воздухом не наполняются! Надо, чтобы с Лейлой было все хорошо. Иначе он себя не простит и жить не сможет.
Ощущать момент. Его Малик ощущает очень твердо, но насчет «твердо стоять на земле»… Вот Лазурный сад – тот стоит твердо. А Малик – на его террасе ищет Лейлу. Нужно… Где же, где, во имя Великой Матери, теперь его дорожная сума? Он потянулся за ней, но нащупал – в который раз – лишь собственное плечо. Ногти впились в мягкую плоть, и боль на какое-то мгновение вернула его к реальности, но от вида собственной крови у Малика закружилась голова, он стал куда-то проваливаться, лететь…
И упал с глухим стуком. Видимо, споткнулся обо что-то. И вот, лежа на спине, беспомощно болтает руками и ногами в воздухе, как перевернутая черепашка. Со стороны зрелище, наверное, очень забавное. Юноша расхохотался – смеяться ведь не так больно, как плакать. Хохот вырывался из него громкими раскатами, от которых по лицу текли слезы и сопли.
Видимо, этот его невыносимый психический изъян укоренился так глубоко, что его не изгонишь, даже если восстановится способность колдовать. Рано или поздно стража начнет его искать, и какую же картину она обнаружит? Победитель знака Жизни в истерике, в панике и… лишенный сестер. Да ведь и победитель он липовый, ненастоящий, а просто кекки. Кекки в истерике, в панике – потерявший сестер.
Плечи расцарапаны, из них сочится кровь, приступы смеха никак не прекращаются, в горле першит и жжет, хотя образ черепашки уже не кажется таким уморительным, и где же, где, во имя Великой Матери, сейчас Лейла, и…
– Адиль! Это… какого рожна…
В несколько прыжков Водный победитель Адетунде оказался рядом с Маликом и, встряхнув, поставил его на ноги. У Малика еще оставалось достаточно здравого смысла, чтобы понять: его не должны видеть в таком состоянии, никто не должен, особенно соперник – другой победитель, но сил не было, и он, почти без сопротивления, позволил Адетунде препроводить себя в спальню. Краешком мерцающего сознания Малик чувствовал, как что-то говорит, лепечет, но что именно – одни боги знают. Адетунде, впрочем, сочувственно кивал в ответ. Потом нежданный спаситель куда-то удалился, и мир опять завертелся вихрем перед глазами. Потом Водный победитель вернулся, на сей раз – с серебряным кувшином, ломтем лепешки и… полоской резины?
– Хотите сказать, кто-то прикончил во дворце пять человек за одну ночь и никто ничего не заметил?
– Наши дознаватели опросили тех, под чьим непосредственным началом состояли эти люди. У всех надежное алиби. Они ни при чем. И, увы, дело не ограничилось слугами. Обнаружены трупы двух Дозорных, которые должны были в час преступления стоять на дежурстве.
Итак, восемь. Восемь погибших в самый канун Солнцестоя. Восемь погибших от чьей-то руки, столь искусной, что лучшие воины Зирана не смогли ее остановить. Карина содрогнулась:
– Это всё?
– Всё, что удалось выяснить на данный момент. Я поспешила к вам с докладом, как только узнала сама. – Глаза Старшины Хамиду потемнели. – К вам, и только к вам.
Принцесса слегка подалась вперед:
– Что это значит?
– Сведения о порядке доступа в личные покои Хаиссы Сарахель хранились в тайне даже от большей части дворцового персонала. Проникнуть туда беспрепятственно – кроме указанных слуг, вас, меня, Фарида и вашей матушки – могли только…
– …члены Совета, – закончила за нее Карина. У нее разом свело живот и сжало, будто тисками, черепную коробку. В этот самый миг с улицы донеслись звуки музыки. – Мою мать убил кто-то из ближних советников. Или, по крайней мере, подослал убийцу.
– Я не спешила бы со столь однозначным выводом, но, боюсь, пока все указывает на это. Измена где-то рядом.
Взгляд Хамиду остановился на царском кольце с печатью. На пальцах у трех правительниц из рода Алахари пришлось этой женщине видеть его – сначала у Пустельгиной тетки, потом у Пустельги, теперь вот у Карины. Контуры морщинок, прорезавших ее лицо, словно обострились, и оно совершенно утратило свое обычное стальное выражение. На долгую службу Верховной старшины пришлось и рождение будущей Пустельги, и приход ее к власти, и рождение двух дочерей царицы. Какие у этих двух женщин были личные отношения, Карина толком не знала, но чувствовала: утрата Хаиссы Сарахель для Хамиду – не просто утрата воином своего полководца.
– У вашей родительницы в детстве случались колики, – тихим голосом проговорила Старшина. – Я тогда была гораздо моложе, меня оставляли на часах у дверей детской. Она плакала ночами напролет. Дожить до ее похорон для меня… – Она запнулась и смущенно откашлялась. – Прошу прощения, ваше высочество.
Карина и не думала, что люди из Дозора способны на такие чувства. Однако этот внезапный прилив проникновенной человечности лишь сильнее выбил ее из колеи.
– Об извинениях не может быть и речи.
Дозорная поклонилась и удалилась, а хозяйка спальни долго еще сидела на кровати, стараясь «переварить» услышанное.
Если сведения Старшины Хамиду верны и преступную руку направил кто-то из Совета, тем более надо как можно скорее совершать Обряд Воскрешения. Пусть Пустельга сама покарает изменника! Как заполучить Сердце Царя, Карина уже придумала. Что касается двух оставшихся «ингредиентов», то о нкра она хотя бы уже слышала однажды. Значит, с него и стоит начать.
Следовательно, чтобы шанс на успешное проведение ритуала обрел хоть сколько-нибудь реальные очертания, нужно разыскать единственного человека, произнесшего это слово в присутствии принцессы.
Итак, на поиски Афуы Боатенг!
13. Малик
Во второй день Солнцестоя отсутствию принцессы на торжественном обеде победителей никто особенно не удивился. Слух о событиях на Пальцах Вдовы уже пронесся по всему Зирану – и к тому времени, когда вернулся к их первопричине, то есть к Малику, – уже обрел фантастические черты великой битвы Жизни со Смертью. Рассказывали, как Карина висела над пропастью, зацепившись за ограду одним пальцем, как «бродяги в кустах» отрывали от ее ног целые куски мяса… Сам юноша, с одной стороны, испытывал некоторое облегчение от того, что не пришлось столкнуться лицом к лицу с потенциальной жертвой так скоро после неудачного покушения, а с другой, более важной, – все сильнее нервничал и дергался.
Тем более что принцесса не явилась не только на обед, но и на поэтический концерт в университете, и на бега звероящеров. А теперь вот ее нет и на официальном ужине с победителями и высшими сановниками, хотя во дворце клятвенно обещали: будет. Сочувствие к юной принцессе при дворе стремительно сменялось подозрениями и скепсисом. Повсюду слышались разговоры:
– Помните, как Хаисса Сарахель заседала с нами прямо с утра на следующий день после смерти своих родителей? А эта? Мелкий несчастный случай – уже повод пренебречь всеми обязанностями!
– Ставлю десять дайров, что напилась и валяется без чувств где-нибудь на конюшне.
– А я – пятнадцать, что в темной подворотне!
И так далее и тому подобное.
Вельможи зубоскалили, кривили рты, хихикали, и от всего этого съеденная пища буквально рвалась наружу из Маликова желудка. И чем эта принцесса перед ними провинилась, что они так исходят желчью? Он сам и его земляки – другое дело, у них есть причина ненавидеть Карину, но придворным-то полагается быть на ее стороне! Или нет? В подводных течениях зиранской политики парень разбирался, мягко говоря, слабо, и мысленно распутывать всю эту паутину – кто тут с кем, против кого и почему «дружит» – ему с каждым часом становилось все труднее.
Не в силах больше прислушиваться к грубым шуткам и насмешкам придворных, Малик сосредоточил внимание на танцовщице, которая в ярком сплетении шейных платков легко, без видимых усилий кружилась внутри целой гирлянды обручей, свисавших с потолка. Дело происходило в парадном зале Лазурного сада, где победители вместе с сановниками вкушали изысканные блюда и смотрели акробатическую реконструкцию по мотивам оджубайской истории.
Исполнители скользили по центру зала с изумительной грацией, умудряясь выразительно подавать свои реплики, вертеться, прыгать и совершать разнообразные кульбиты одновременно. Начали они с подробного изображения жизни и нравов пустыни до взлета Кеннуанской империи. Эта часть особенно увлекла Малика – в свое время Кеннуа так основательно покорила и перемолола первобытные племена Оджубая, что от их быта и культуры почти ничего не сохранилось.
Однако главным героем представления выступил все-таки Царь Без Лица. Следуя незыблемой вековой традиции никогда не представлять публике его подлинного облика, артист, игравший эту роль, был в маске, изображавшей какую-то дикую помесь домового с исключительно уродливой свиньей. Наконец наступил черед сцены, где Баия Алахари узнаёт, что ворота Зирана перед фараоновым войском открыл не кто иной, как ее собственный муж.
– Но почему, любовь моя? – вскричала Баия. Слезы потекли по ее лицу, что не помешало ей выполнить весьма впечатляющее обратное сальто. – Как мог ты предать меня столь жестоко?
– О, никогда тебя я не любил. Люблю я только… ВЛАСТЬ! – Царь Без Лица вскинул руки к небу, и с потолка заструилась какая-то черная пелена, а барабаны выдали оглушительную дробь.
Даже пафос постановки не мог перекрыть трогательности истории о Баие и Царе Без Лица – одного из любимых преданий Малика.
Видела бы все это Надя. Наверняка она упросила бы артистов позволить ей попрыгать по брусьям и полазать по канатам. Иное дело, что он сам бы ее ни за что не пустил туда.
– Эта легенда никогда не устареет, верно? – заметил придворный, стоявший поблизости.
Малик коротко кивнул, не решаясь взглянуть спросившему в глаза. Победителей рассадили за отдельные столы, а прочие приглашенные свободно подсаживались то туда, то сюда, чтобы иметь возможность пообщаться со всеми пятерыми. Сразу бросалась в глаза нехватка на ужине представителей Лунного и Земного знаков – впрочем, неудивительно, учитывая, что обе Сизигии выбыли из соревнований. «Раны» у болельщиков еще не успели затянуться…
А явное большинство гостей составляли рожденные под эгидой Солнца – все они вились, как пчелы над цветами, вокруг Дрисса и его почетного места. Все – кроме его матери, Мвани Зохры, которая уселась отчего-то за стол Малика и за все время трапезы не сдвинулась с места.
– Ну, разве не прелестно? – пропела она, захлопав в ладоши, когда представление подошло к концу.
Малик опять робко кивнул и уставился в свою тарелку с фасолевым супом, не переставая внутренне ужасаться дикости собственных манер. В такие моменты ему казалось: все люди в Сонанде получают при рождении какое-то руководство, как налаживать общение с себе подобными, и только его экземпляр где-то затерялся.
Вероятно, проклятый ужин было бы легче пережить, если б он знал, где теперь Лейла. Однако, вопреки обещанию, данному накануне, старшая сестрица до сих пор не явилась к нему в Лазурный сад, и от переполнявшего душу волнения Малик едва мог нормально разговаривать.
– Держу пари, вам не терпится улизнуть отсюда поскорее и погрузиться в подготовку ко второму испытанию, – не унималась Мвани Зохра. – Поговаривают, что рядом со стадионом идет какая-то крупная стройка… По два испытания подряд на выносливость, с бегом, обычно не устраивают – к несчастью для моего дорогого Дрисса, ведь он как раз в них силен. А вот вас, я уверена, это радует.
Что это, комплимент или оскорбление? Малик так и не решил, а почтенная продолжала болтать:
– Как жаль, что никто из ваших родных не смог прийти на ужин и вволю попировать вместе с нами. Напомните, чем они у вас занимаются?
– Торгуют пряностями! – выпалил юноша. – То есть торговали. При жизни. А сейчас уже нет. Потому что все умерли. Поэтому уже… конечно, не могут торговать… пряностями.
Мысленно Малик буквально взвыл. В любую секунду он запросто может сболтнуть такую глупость, что его за один идиотизм из Лазурного сада вышвырнут.
– …О, понимаю. Пряностями. – Мвани Зохра изящным жестом подняла заварочный чайник, и в Маликову чашку безупречно тонкой, непрерывной струей потек ароматный мятный чай. – А к каким знакам они принадлежали?
– Мать – к Водному, а отец – к Огенному. – Хоть об этом можно было не лгать. Наверное…
– Огонь и Вода? Какое необычное сочетание!
Необычное, да. Пожалуй, взаимоотношения его родителей можно охарактеризовать этим словом. Лейла до сих пор часто удивлялась вслух: что мама, такая спокойная и рассудительная, нашла в порывистом и дерзком отце, а Малик давно решил, что это – частный случай пресловутого притяжения противоположностей, и на том успокоился. Такой вывод давал ему надежду, что в один прекрасный день и сам он встретит кого-то, кто уравновесит собой все худшее в нем. Хотя… с годами подобная возможность казалась ему все более призрачной.
– Наверняка они были замечательные люди, раз вырастили такого прекрасного молодого человека, поистине достойного оказанной ему чести божественного выбора, – лила елей Мвани Зохра. – Не сомневаюсь, ныне они с гордостью взирают на вас с небес.
С гордостью? Да уж, есть кем гордиться – сыном, который позволил злому духу похитить беззащитную младшую сестренку и с треском провалил единственную попытку освободить ее своим жалким колдовством. Да и раньше никогда не давал он родителям поводов для гордости, не радовал их, и от этого огорчительного, но непреложного факта у Малика сдавило грудь.
Он резко поднялся. По лицу Мвани Зохры пробежала тень недовольства.
– Что случилось, победитель Адиль?
Если прежде он еще мог сомневаться, что мать Дрисса задумала припугнуть его, заставить усомниться в себе, то теперь откровенное презрение в голосе выдало ее с головой. И что самое унизительное – ей это удалось: он чувствовал, что если еще хоть минуту просидит перед ней в раздумьях о собственном ничтожестве, то просто разрыдается на глазах у всех.
– Мне нужно… Я должен… Прошу прощения.
Малик опрометью выскочил из зала, не обращая внимания на внутренний голос, кричавший ему: «Вернись! Там может найтись что-то полезное для Нади!»
Так он бегом, не останавливаясь, домчался до внутреннего двора Лазурного сада, где, наткнувшись на одного из павлинов-альбиносов, чуть не растянулся под старинной лестницей, которая вела к нескольким молельням. Здесь, глубоко вдохнув и набравшись смелости, он приблизился к стражнику у ворот.
– Мне неловко вас снова беспокоить, но моя сестра… еще не появлялась? – едва ли не шепотом спросил Малик.
– Нет, не появлялась. Как я вам уже говорил, победитель Адиль, как только она придет, вам немедленно сообщат.
Страж произнес все это безукоризненно вежливо, но в его тоне сквозило отчетливое раздражение. Малик поспешил горячо – даже, пожалуй, чрезмерно горячо – поблагодарить своего собеседника, прежде чем тот, не ровен час, скажет еще что-нибудь неопределенно обидное. Вчера Лейла обещала поспеть в Лазурный сад до заката. Солнце уже село, а сестры – нет как нет. И где ее носит?
Малик медленно взобрался по лестнице на крышу Лазурного сада, где располагалась терраса. Порыв холодного ночного ветра обжег ему лицо. И здесь, конечно, – никаких признаков Лейлы. Он прошелся по террасе из конца в конец. Потом еще и еще раз. Сейчас, пока все в парадном зале, есть, пожалуй, реальный шанс улизнуть отсюда, пробраться во дворец и разнюхать, где покои принцессы Карины.
Но Лейла… что, если она в беде? Малик остановился у верхней ступеньки лестницы. Что, если Дозорные прознали: она не та, за кого себя выдает, и теперь под пытками стараются заставить ее выдать неизвестные ей сведения? Надо срочно найти ее.
Желчь подступила к горлу юноши. Хорошо, предположим, он бросится на поиски – с чего их начинать в таком огромном городе, как Зиран? А сестра ведь не дура… Только благодаря ее смекалке и стойкости они втроем продержались несколько месяцев в пустыне. Может о себе позаботиться.
Но вдруг она ранена? И одна истекает кровью где-то на улице, где никто не спасет ее? Может быть, обеим сестрам сейчас отчаянно нужна его помощь, а он стоит тут и ничего не способен сделать ни для одной, ни для другой?
Малик сделал попытку двинуться вперед, но ноги не слушались. Дыхание снова перехватило. Окружающий мир с огромной скоростью и силой словно сдавливал его.
Дышать. А он сейчас дышит? Рот открыт, губы шевелятся, но легкие, по ощущениям, воздухом не наполняются! Надо, чтобы с Лейлой было все хорошо. Иначе он себя не простит и жить не сможет.
Ощущать момент. Его Малик ощущает очень твердо, но насчет «твердо стоять на земле»… Вот Лазурный сад – тот стоит твердо. А Малик – на его террасе ищет Лейлу. Нужно… Где же, где, во имя Великой Матери, теперь его дорожная сума? Он потянулся за ней, но нащупал – в который раз – лишь собственное плечо. Ногти впились в мягкую плоть, и боль на какое-то мгновение вернула его к реальности, но от вида собственной крови у Малика закружилась голова, он стал куда-то проваливаться, лететь…
И упал с глухим стуком. Видимо, споткнулся обо что-то. И вот, лежа на спине, беспомощно болтает руками и ногами в воздухе, как перевернутая черепашка. Со стороны зрелище, наверное, очень забавное. Юноша расхохотался – смеяться ведь не так больно, как плакать. Хохот вырывался из него громкими раскатами, от которых по лицу текли слезы и сопли.
Видимо, этот его невыносимый психический изъян укоренился так глубоко, что его не изгонишь, даже если восстановится способность колдовать. Рано или поздно стража начнет его искать, и какую же картину она обнаружит? Победитель знака Жизни в истерике, в панике и… лишенный сестер. Да ведь и победитель он липовый, ненастоящий, а просто кекки. Кекки в истерике, в панике – потерявший сестер.
Плечи расцарапаны, из них сочится кровь, приступы смеха никак не прекращаются, в горле першит и жжет, хотя образ черепашки уже не кажется таким уморительным, и где же, где, во имя Великой Матери, сейчас Лейла, и…
– Адиль! Это… какого рожна…
В несколько прыжков Водный победитель Адетунде оказался рядом с Маликом и, встряхнув, поставил его на ноги. У Малика еще оставалось достаточно здравого смысла, чтобы понять: его не должны видеть в таком состоянии, никто не должен, особенно соперник – другой победитель, но сил не было, и он, почти без сопротивления, позволил Адетунде препроводить себя в спальню. Краешком мерцающего сознания Малик чувствовал, как что-то говорит, лепечет, но что именно – одни боги знают. Адетунде, впрочем, сочувственно кивал в ответ. Потом нежданный спаситель куда-то удалился, и мир опять завертелся вихрем перед глазами. Потом Водный победитель вернулся, на сей раз – с серебряным кувшином, ломтем лепешки и… полоской резины?