Персидское дело

Теперь уже Маркел перекрестился. Шестак подумал и перекрестился тоже. Потом сунул грамоту в плошку, в огонь. Бумага начала гореть, подымливать. Маркел опять крестился. Шестак стал осторожно дуть на грамоту, огонь стал гореть веселей. Они сидели молча и смотрели на огонь. Огонь тихо потрескивал.

Потом, когда вся грамота сгорела, Шестак сгрёб пепел и убрал его, закрыл сундук, потом долго молчал… и вдруг заговорил уже вот как:

– Чего ты на меня так смотришь? Я и без тебя знаю, кто я такой. Да, я лентяй, я пьяница, я табак курю, на девок падкий. Ну и что? Зато если какая беда, тогда все сразу ко мне: Шестак, сделай это, Шестак, сделай то! Шестак, напиши бумагу, Шестак, завитушку выкрути, Шестак, впиши нужное словцо, а ненужное вычисти! И вычищал, был грех. А после вдруг мне говорят: Шестак, а ты по-персиянски можешь вычистить, а после, поверх, по-персиянски же вписать, да так, чтобы никто…

Тут застучали в дверь. Шестак неспешно встал, сказал, что после дорасскажет, пошёл к двери и открыл. Вошёл тюфенгчский юзбаши. Шестак стал что-то объяснять ему. Юзбаши согласно закивал, обернулся и махнул рукой. Вошли двое тюфенгчей. Шестак показал им на сундук, они взяли его и понесли. Шестак пошёл за ними, а за Шестаком пошёл Маркел.

Как только они вышли на крыльцо, юзбаши сразу скомандовал, и им подкатили арбу. Они залезли в неё, им подали сундук, а потом Маркеловы узлы с добром. Возница сел на облучок, трубач затрубил в трубу, и они все поехали. А ехали они тогда вот как: впереди трубач, за ним Амиркуня, за Амиркуней гулямы, за гулямами Маркел с Шестаком, а уже дальше слуги и ослы. Дорога была пыльная, но ровная. Казвин быстро приближался. Маркел смотрел на него и думал, что не может того быть, чтобы они теперь обратно повернули – и меленько, чтобы другие не заметили, крестился. Мимо них в сторону Казвина проскакал вестовой, потом ещё один. Это про нас, думал Маркел, и про слона! И улыбался.

А потом они подъехали к Казвину. Это был очень большой город, не меньше Москвы, как подумал Маркел, а может, даже ещё больше. И никаких крепостных стен вокруг Казвина не было, потому что, как сказал Шестак, никто даже и не помышляет на них нападать, а если и нападёт, и сожжёт, и разграбит, то шах до того богат, что он за один год, а то и меньше, выстроит на этом же месте ещё один такой же город, даже куда краше и богаче нынешнего. Маркел, выслушав такое, только головой покачал, но вслух ничего не ответил.

А дальше думать об этом было уже некогда, потому что они как раз подъехали к самому городу и остановились. Встречало их, честно сказать, не так и много народу, а поимённо это были вот кто: впереди всех, на горячем белом скакуне, восседал первый столичный есаул Уссеин Голоу-бек, как перевёл Шестак, а с ним сто тюфенгчей с пищалями и с полсотни гулямов. А ещё очень много посадских людей набилось на мостовых, хотя мостовых там и нет, а только так говорится, потому что улицы там немощёные, один песок, дует в глаза…

Но после об этом! А пока что они ехали и ехали, дома, мимо которых они проезжали, все были слеплены из глины, так что смотреть Маркелу было почти нечего. Зато на него самого люди смотрели с большим любопытством. Маркел удивился и спросил, чего это они так пялятся. На что Шестак ответил, что это им сказали, что к ним от московского царя приехал знаменитый батыр в чёрной шапке (а Маркел как раз был в чёрной) и он будет со слоном бороться, после чего кто победит, тот другого убьёт. Маркел разозлился и сказал:

– Это всё ты, скотина, распустил такое!

Шестак засмеялся. Маркел поднял руку, но одумался и тут же опустил её. Народ громко, дружно вздохнул. Арба поехала дальше.

И так она ехала ещё довольно долго и наконец доехала до шахского дворца, которого было почти не видно, потому что он стоит посреди старинного густого сада и охраняется большим числом тюфенгчей, говорят, их там пять тысяч. Да и сам шахский дворец очень большой, высокий и сложен из белого-белого и крепкого-крепкого камня, по нему из пушек сколько ни стреляй, ядра от него как гнилые яблоки отскакивают. И главная лестница в шахском дворце такая широкая, что на ней, на каждой ступеньке, могут стоять стремя в стремя сто гулямов и никого во дворец не пускать. А крыша во дворце из золота, а…

Ну и так далее. Но всего этого Маркел не видел, а только слышал с шестаковских слов, потому что их сразу повезли не к главному дворцовому входу, а к запасному, боковому, даругинскому. Но и даругинский вход во дворец тоже был высокий и широкий, на каждой ступеньке лестницы стояло по десять тюфенгчей с заряженными пищалями и тлеющими фитилями.

Когда Маркел, Шестак и Амиркуня и все амиркунинские люди подступили к даругинской лестнице, им навстречу вышел главный стражник шахского дворца, по-персиянски его называют назир-и-биютат, и он велел всем стоять на месте, а с собой взял только Маркела с Шестаком, и они теперь уже втроём (да, и ещё двое стражников несли сундук) пошли по лестнице наверх. Наверху, на рундуке, у Маркела отобрали нож и саблю, а у Шестака только нож, потом их провели по коврам, и стены тоже были все в коврах, и потолки, и было темно, как поздним вечером, но везде вдоль стен стояли светильники с пахучим светом.

А потом им велели снять шапки и ввели в просторную хоромину, в которой было очень тихо, хоть там сидела целая толпа очень богато одетых людей. Все они сидели каждый на отдельном коврике.

И только один из них, сидящий выше всех, сидел на вышитой подушке. А ещё на нём был белый муслиновый тюрбан, обкрученный вокруг высокой красной шапки, и усы у него были длинные и тоже крашенные в красный цвет, и архалук на нём был красный, туфли тоже красные. Маркел подумал, что это Даруга. Так оно потом и оказалось, но пока что этот красноусый человек сидел смирно, слуги держали над ним опахала, а сам он (Даруга) ничем не выказывал своего величия, а только благосклонно поглядывал на Маркела и улыбался. Маркел осмелел и тоже улыбнулся. Тогда Даруга вдруг что-то спросил, а Шестак перевёл:

– Ты кто таков, иноземец?

– Я верный слуга нашего царя Феодора Ивановича, – сказал Маркел.

Шестак перевёл. Даруга покивал головой и спросил, а Шестак теперь уже Маркелу перевёл:

– Как поживает твой господин, великий государь Феодор Иванович? Всё так ли он жив и здоров, каким он был раньше?

– Да, всё так же, – ответил Маркел.

Даруга осмотрел своих людей, потом спросил:

– По добру ли тебе ехалось? Не творил ли кто тебе обиды?

На что Маркел ещё уверенней ответил:

– Ехалось всё время по добру и никто обиды не чинил, а только ласку.

Даруге эти слова очень понравились, он даже причмокнул губами, а после спросил, и это уже опять серьёзным голосом:

– С чем ты приехал? Не с пустыми ли руками?

– Слуги моего царя, – с достоинством сказал Маркел, – с пустыми руками не езживают. И так и я приехал не порожний, а привёз тебе грамоту от первого царского слуги, боярина и верного советчика, государева думного дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова.

И поклонился, и достал из рукава грамоту, и подал. Шахов служитель, то есть копычей, так это у них называется, подступил к Маркелу, принял грамоту и передал её Даруге, а Даруга повертел и так и сяк, проверил целостность печати, покивал и дёрнул за парчовую нитку. Нитка удержалась. Тогда Даруга взялся за печать, с треском сломал её, развернул грамоту, широко улыбнулся и начал читать. Он читал, а все смотрели на него. Даруга читал, улыбался. А после свернул грамоту, положил её рядом с собой и спросил, а Шестак перевёл:

– А что мой любезный брат Андрей Шелкан приложил к этим своим добрым словам?

– А вот это, – ответил Маркел и указал на сундук, стоявший рядом с ним. – И вот это, – сразу же прибавил он, разжал ладонь и показал лежащие на ней ключи.

Даруга посмотрел на своих слуг, по-персиянски копычеев. Копычеи подошли к Маркелу, забрали ключи и сундук и поднесли их Даруге. Даруга взял сундук, осмотрел наружную печать и улыбнулся, попробовал одним ключом, вторым, открыл наружную крышку, затем открыл вторую, внутреннюю…

И вытащил оттуда пушистую шкуру чёрной лисы. Шкура была на удивление большая и вся совершенно чёрная, то есть от самого носа до самого кончика хвоста в ней не было ни единого светлого волоска, даже в подшёрстке. Даруга не удержался и встал во весь рост, тряхнул лисьей шкурой, она засверкала и пошла волнами. Даруга взял лисью лапку, поднял, и все увидели, что каждый коготок на лапке окован золотом, а в золото вправлена жемчужина. И так было на каждой лапке, показал Даруга. Толпа, которая до этого молчала, теперь восторженно вздохнула, а кто-то даже что-то выкрикнул. Шестак тут же перевёл:

– Чёрна лиса – знак удачи. Чёрная лиса – знак победителя. – И сразу прибавил: – Теперь проси всё что хочешь, Маркелка! Не робей! Такое раз в жизни бывает!

Но Маркел, как заколдованный, смотрел на лису, на её огромные белёсые глаза-жемчужины, и молчал.

– Маркелка! – повторил Шестак…

Даруга посмотрел на Шестака, потом опустился и сел на подушку, положил лисью шкуру в сундук, повернулся к копычеям и стал им что-то говорить и улыбаться радостно, поглаживая чёрную, переливающуюся огнём шкуру. Шестак перевёл:

– Он им сказал, что их великий шах, правильнее, шахиншах Аббас Великий, очень хотел посмотреть на тебя, о славный слуга его любимого брата Феодора, но злые люди стали учинять его верным подданным великие скорби, отчего их великий грозный и всесильный государь Аббас, шах персидский, правильнее хашиншах Доулет-е Кызылбаш, был вынужден отложить вашу встречу и поехать усмирять бухарского царя, но как только он опять сюда вернётся, то сразу же напишет грамоту своему любимому брату Феодору и пошлёт с нею посла к нему. А пока посылает посылку.


– Какую ещё посылку? – настороженно спросил Маркел.

– Слона! – сказал Шестак. – Даруга так им и сказал, чтобы они сейчас же немедленно отвели тебя в их шахский сад и показали бы тебе всех тамошних слонов, чтобы ты выбрал из них того, который тебе больше всех других глянется. Сегодня же! Путь, говорит, шахиншахов верный и любимый брат Феодор порадуется. Поэтому чего сидишь? Вставай!

Маркел встал. Даруга милостиво кивнул головой, шахские копычеи обступили Маркела и Шестака с ним в придачу и повели их из палаты в сад.





Глава 20




И дальше оно было вот как: они шли по дворцу, по лестницам, вверх, вниз, с перехода на переход, от рундука к рундуку. Впереди шёл главный стражник шахова дворца, правильнее – назир-и-биютат, звали его Бахмет-хан, как сказал Шестак, а за ханом шли все остальные, то есть копычеи и Шестак с Маркелом. Все копычеи были с копьями. Зачем это им? – спросил Маркел. На всякий случай, ответил Шестак. Маркел больше ничего не спрашивал, но, также на всякий случай, широко перекрестился.

И не зря, как оказалось! Но поначалу всё было тихо и мирно: они спустились по крутой потаённой лестнице, перед ними открылась такая же железная потаённая дверь – и они сразу оказались в саду. Какая это красота, думал Маркел, с любопытством поглядывая по сторонам, сколько здесь разных кустов и деревьев, а какие здесь чудесные цветы растут, какие забавные зверушки бегают, жар-птицы ходят, ручейки журчат, а какой здесь славный дух! Вот бы сюда Параску! Показать бы ей всё это, посидеть на скамеечке, да чтобы заиграла музыка, да копычеи поднесли бы по рюмашке, да…

Ну и так далее. Много о чём Маркел успел тогда подумать, но сам всё время зорко поглядывал по сторонам и ждал, когда покажутся слоны. Или хотя бы, думалось, подали голос.

Но пока что было тихо. Нет, конечно, птички там чирикали, водичка в ручейке журчала, букашки в траве свиристели, солнце светило, правда, уже низко, а они всё шли и шли…

А после Бахмет-хан вдруг остановился, прислушался, обернулся и что-то сказал, улыбаясь. Шестак перевёл:

– Они не спят ещё. Как чуяли!

– Слоны? – спросил Маркел.

– А кто ещё!

Маркел прислушался. Свиристели букашки, чирикали птички, похрюкивали дикие свинушки…

И ещё кто-то шумно дышал, или у кого-то в брюхе булькало. Неужели у слона, подумалось. А тут Бахмет-хан ещё что-то сказал, а Шестак перевёл это вот как:

– Они весёлые, и это очень хорошо. Легко будет выбирать. А пока что приготовьте копья.

Копычеи стали приготавливать. Маркел посмотрел на Шестака. Шестак показал рукой вперёд. Маркел пошёл по траве. Трава была высокая, почти по пояс, и уходила в кусты. Маркел пошёл по кустам, ветки ломались и трещали, ничего другого слышно не было. Но этих кустов было совсем немного, они быстро кончились, Маркел вышел на поляну и увидел большой дом, даже не дом, а хлев. Ворота в хлев были открыты, в хлеву было темно и тихо, а возле хлева, на завалинке, сидел очень загорелый человек, босой и без всякой одежды, только на чреслах у него было намотано немного тряпок. Да, и ещё: у человека были длинные торчащие усы, совсем седые.

Увидев Маркела, человек заулыбался, встал и начал кивать головой. Маркел оглянулся и увидел, что за ним идёт Шестак, за Шестаком Бахмет-хан, а за ним уже все остальные. Маркел подошёл к тому странному человеку, остановился, сказал:

– Здорово живём! – И улыбнулся.

Шестак перевёл и приложил руку к груди. Странный человек опять заулыбался, развёл руки и опять сказал, а Шестак опять же перевёл:

– Они давно тебя ждут. Говорят, хорошо, что ты приехал. Их звери нюхают воздух и радуются, когда ветер дует с севера, и они чуют тебя.

– А где они? – спросил Маркел.

Тот странный человек, главный слоновщик, как назвал его Шестак, повернулся к хлеву и что-то сказал. Из хлева кто-то громко, совершенно невнятно ответил.

– Что они говорят? – спросил Маркел.

– Я не знаю, – ответил Шестак. – Они же индейцы и по-индейски разгова…

Но дальше он не договорил, потому что из хлева вдруг вышел ещё один индеец, или, правильней, индус, и тоже почти голый и босой, а за ним вышел слон. Шестак немо молчал. Также и Маркел хотел что-то сказать, да вот язык его не слушался. Он же никогда слонов не видывал, а тут вдруг это выходит и на тебя смотрит! Не моргаючи! Маркел перекрестился. Слон хмыкнул. Шестак схватил Маркела за плечо и отодвинул его в сторону. Слон прошёл мимо них и пошёл по поляне. Главный слоновщик что-то крикнул, средний слоновщик подбежал к слону, слон остановился, вытянул свой нос, хобот по-ихнему, изогнул его скамеечкой, средний слоновщик сел на хобот, слон поднял хобот и закинул среднего слоновщика себе на спину. Средний слоновщик сел слону на спину, поехал. Маркел смотрел им вслед и качал головой. Шутка ли! Такой здоровенный бык полуторасаженный, ноги как столбы и голова как бочка, а зубы как сабли, а…

Ну да. Маркел смотрел вслед слону и думал, а старший слоновщик снова крикнул, из хлева выскочил третий слоновщик, за ним вышел второй слон, поджал передние ноги, ткнулся мордой в землю, третий слоновщик заскочил ему на морду, с морды перепрыгнул на спину, сел по-татарски, дёрнул слона за правое ухо – и слон повернул направо, дёрнул за левое – и слон повернул налево, хлопнул ладошкой по макушке – слон поехал прямо. Какая красота, думал Маркел, вот царь-государь будет рад! Подумав так, Маркел заулыбался, осмотрелся, увидел старшего слоновщика и подмигнул ему. Старший слоновщик сразу же что-то спросил, а Шестак перевёл, что индейцы спрашивают, какого слона будем брать.

И тут Маркел вдруг брякнул:

– Так говорили же, что будет три слона! Где третий?

Шестак перевёл. Старший слоновщик, а его, оказывается, звали Анируддха, сразу стал серьёзным и сказал, что третьего слона смотреть не надо.

– А чем он плох? – спросил Маркел.

– Молод он ещё, – уклончиво ответил Анируддха. – И не всему обучен.

– Молод? – переспросил Маркел. – А ну покажи его!

Анируддха повернулся к хлеву и окликнул. Из хлева сперва вышел четвёртый слоновщик, а за ним уже и третий слон. Он и в самом деле был на целый аршин ниже прежних двух слонов, также и бивни у него были короче… Но и места он на бусе будет занимать намного меньше, чем его приятели, подумал Маркел, и еды-питья ему надо будет запасать не столько, и…

Ну и так далее. Маркел подошёл к слону. Слон повернул голову и посмотрел на Маркела. Глаз у слона был как у зайца, смотрел косо и опасливо.