Перелом

В новых слободках, как стали называть вновь построенное для постоянно завозимых рабочих жилье, начались волнения. Неизвестно откуда взявшиеся агитаторы баламутили людей, призывая немедленно идти в порт, чтобы успеть поделить поровну все трофейное. А то опять моряки икру с золотых тарелок ложками жрать будут, а мы на них только вкалывать круглые сутки без выходных! Хрен бы они без нас кого перехватили. Давно бы в гнилом углу все стояли да ржой покрылись, как те броненосцы с крейсерами! А как добычу делить, так нас это не касается!

Вопрос призовых денег не давал покоя никому. Возникшая с самого начала зависть некоторой категории избалованных вседозволенностью береговых чинуш, в этот раз не получивших возможности «откомлить» свой кусок от казенного пирога, тщательно культивировалась и подпитывалась слухами все эти месяцы. Регулярно печатавшиеся во всех газетах Владивостока ведомости грузов захваченных призов и расходования тех денег, что получали за это от казны на нужды обороны и порта, помогали мало. По углам шептались: «Бумага все стерпит. Станут они в своих мундирах белых из-за железок ржавых под снаряды лезть! Японец за войну англичанам да американцам золотом платит, а они те корабли с золотом ловят да промеж себя делят».

Почти одновременно с этими событиями началась забастовка механического завода. Частные предприятия ее пока не поддержали, но и там страсти накалялись. Ситуация явно выходила из-под контроля. Из оружейных магазинов от греха подальше изъяли весь товар, приняв его по описи в крепость на ответственное хранение. Вооруженные роты Сибирского флотского экипажа заняли штаб крепости, флота, телеграф, вокзал, товарную станцию и готовились вместе с жандармами войти на территорию завода для наведения порядка. У ворот собралась толпа. Шел митинг.

Со стороны вокзала черной змеей подтягивалась колонна моряков, сверкая штыками на солнце. Заметив ее, приличный дядечка средних лет в черной кепке и сером пиджаке, до того разъяснявший что-то с одной из повозок, воодушевился, разразившись натуральным приступом красноречия про палачей и тиранов. А толпа развернулась и поджалась, словно готовясь к удару.

Сейчас особенно бросалось в глаза, что в ней много женщин. Ничего удивительного. Мужики-то на работах в бухте Новик, да еще где. В основном вахтами да со сверхурочными. Могли и не знать, что тут творится. А жены на хозяйстве. Им-то как раз больше всего и досталось из-за неудобств, свалившихся на город после обстрела и вызванных им пожаров.

Хозяин в заводе иль на стройке, там и обед ему по распорядку. У военных не забалуешь. А домой придет, чего на стол ставить. Ни кухни нормальной, ни постирать. А кушать все каждый день привыкли. А ежели чего не так, разговор короткий. Это твое бабье дело, но чтоб жратва готовая была.

Какой-то жандармский фельдфебель, уже в годах, глядя на это, с тихой обреченностью и обидой выдал:

– Вот паскуда! Опять баб баламутит! Ну, хватим мы лиха сегодня!

В ответ на смешок молодого соседа, мол, нашим легче, вожжами по спине одну, другую, и все по домам разбегутся, возразил:

– Чего б ты понимал-то! Вот на охоте как? Спугнул медведя. Он ушел. А медведица, ежели с медвежатами, так спугнет, и ружье не всегда поможет! Баба, она в любом обличье опаснее! Она и за себя, и за дите биться станет. А ты вожжа-а-ами!

Но тут на площадь въехала обычная бричка, и из нее на мостовую сошел епископ Владивостокский и Камчатский Евсей, которого все считали погибшим, ещё когда японец с обстрелом второй раз приходил. Оратор, увидев его, осекся и замолк на полуслове. Удивленный гул, волной прокатившийся по обеим сторонам площади, сразу перекрыло уверенным голосом, обращенным к человеку на повозке:

– Ну, здравствуй, мил человек! Вижу, не ожидал меня больше увидать, да Господь иначе распорядился. Говорить-то ты горазд, как я посмотрю, а вот стрелять не умеешь. Да и слова твои есть ложь неприкрытая. Ну да о том еще будет время. А здесь ли начальник твой, что стрелять тебе и другу твоему в меня да монахов, со мной ехавших, велел, после того как сам лично с охранником своим четверых рабов Божьих, ни в чем неповинных, застрелил? Тех, что мед да травы лечебные для работников заводских из скита лесного везли?

В абсолютной тишине, воцарившейся на площади, его слова разносились далеко. А он продолжал:

– Если ты за народ да за страну радеешь, зачем же ты врагам ее сигналы с берега подавал? Чтоб им удобней было людишек побить да дома их спалить? Получается, ты в этом и виноват! А теперь чего добиваешься? Какое тебе золото в порту мерещится. Кабель телеграфный да прокат железный на тех кораблях приведенных. Жадность тебя обуяла! И всех вас! Морякам завидуете, а сколько их побитых на дне лежит да по госпиталям мается, о том ведаете? Что выходных у вас нет, так и они не отдыхают – корабли свои вместе с вами же чинят, токмо еще и супостата одолеть пытаются, себя не жалея. А вы, вместо того чтоб помогать, меч из их рук выбить пытаетесь!

Проповедь на площади продолжалась еще более получаса. Агитатора, попытавшегося скрыться под шумок, мужики все же передали жандармам. А что морда у того оказалась расцарапана вдоль и поперек и растительность на голове сохранилась только жалкими клочьями, так это ничего. Хорошо, что от баб успели отбить, глядишь, и жив остался. Не то разорвали бы. С бабами оно так.

До стрельбы, к счастью, так и не дошло. Пошумев еще немного, толпа разошлась. После полудня завод уже работал, но в слободках волнения продолжались весь день. Жандармы провели несколько облав, арестовав еще более полутора десятков активистов. Некоторых снова пытались отбить, однако против вооруженных матросов соваться не рискнули. Ночью еще постреливали, но к утру все успокоилось.

Следствие сразу установило, что управлял всеми беспорядками Союз Союзов. Причем значительную роль в произошедшем играл Владивостокский союз врачей. В частности, семейная чета Волкенштейн – люди уважаемые и весьма заслуженные, несмотря на аресты в прошлом, еще до ссылки на Дальний Восток. Оба активно участвовали в общественной жизни города.

Александр Александрович Волкенштейн имел переписку с Львом Николаевичем Толстым, с которым познакомился в 1894 году. После переезда сюда из поста Александровского организовал санитарную службу Владивостока и стал первым санитарным врачом города. Когда с началом войны стали поступать раненые в больших количествах, он вместе с женой Людмилой Александровной, пошедшей работать фельдшером, организовал курсы медицинских сестер и всячески способствовал развитию медицины, что, впрочем, не мешало им выступать с лекциями о пагубности политики правительства в этой войне, результатом которой стали гибель и увечья многих солдат и матросов. А за что воюем? За Порт-Артур, за Цусиму, а теперь еще и за Хоккайдо? А где это вообще находится и зачем нам нужно? Точнее, кому нужно?

Либеральная пресса их в этом поддерживала. А аргументированно возразить было некому, да и нечем. До последнего времени все действия правительства по закреплению России на своем Дальнем Востоке носили робкий и неуверенный характер. Даже браконьеров приструнить не могли. Теперь же все менялось. Многие это видели.

После прекращения беспорядков, во избежание лишних эксцессов, самые скандальные газеты закрыли на месяц, а уже отпечатанные тиражи с кричащими заголовками об удушении свобод изъяли. С журналистами провели соответствующую работу. А самые неугомонные попали под следствие об антигосударственной деятельности в военное время в границах крепости, находящейся на осадном положении, и о разглашении государственных военных секретов. Вопрос об умышленном разглашении, за вознаграждение, или случайном, по халатности, пока еще решался.

Показательным примером для всех стал состоявшийся всего пару дней назад суд военного трибунала по делу бывшего начальника инженеров крепости полковника Жигалковского[19], обвиненного в государственной измене. А конкретно в продаже планов фортов и батарей, воспользовавшись которыми, японцы более результативно обстреляли город во второй раз и разрабатывали планы высадки десантов с последующим обходным маневром из Посьета мимо всех фортов сразу на Никольск-Уссурийск. Обгоревшие, но вполне читаемые документы, свидетельствующие о том, что пропавшие из инженерного управления планы попали именно в Токио, нашли на местах их плацдармов в Корее. А сам Жигалковский не смог внятно объяснить происхождение значительных сумм на своих счетах и в итоге с помощью показаний подельников был изобличен.

Благодаря совсем недавно высочайше утвержденному чрезвычайному «Дополнению к уложению о наказаниях за государственную измену во время войны» удалось быстро собрать доказательную базу и взять под стражу всех подозреваемых. Процесс, проведенный в три дня, закончился обвинительным приговором со смертной казнью через повешенье. Но, учитывая признание подсудимого и активную помощь следствию, хоть и на самом последнем этапе, казнь заменили бессрочной каторгой.

Его помощник инженер-полковник Ющенков, учитывая добровольную явку с повинной сразу после ареста начальства, был приговорен всего к трем годам крепости и десяти годам каторги с лишением чинов, наград и званий. Ни родственники, поголовно слетевшие после этого с занимаемых постов, ни дорогие адвокаты не помогли.

Однако, несмотря на все предпринятые полицейским управлением и судебными властями достаточно эффективные меры, в ближайшие дни стало ясно, что волна террора только нарастала. Причем объектами нападения каждый раз оказывались исключительно высокопоставленные армейские или флотские офицеры. В течение всего трех следующих дней был тяжело ранен в грудь главный артиллерист Владивостокского порта полковник корпуса морской артиллерии Савицкий. Также ранен, к счастью, не столь опасно, начальник штаба флота капитан первого ранга Клапье-де-Колонг, получивший пулю навылет в плечо, когда направлялся на катере в порт из бухты Новик.

В Савицкого и Колонга стреляли из винтовок с большого расстояния, что натолкнуло на мысль, что тайник в оранжереях был не единственным. Да и в слободках подозрительные револьверы находили. По номерам тех винтовок определили, что они из Порт-Артура, судя по всему, из японских трофеев. Но на всякий случай решили проверить части местного гарнизона на предмет проникновения вражеских агентов. Там, к огромному облегчению, с бумагами и условиями хранения оружия и боеприпасов был полный порядок. Зато почти сразу выяснили, что неделю назад имело место нападение на охраняемый склад военного имущества с убийством двух часовых и неудавшейся, благодаря бдительности третьего, попыткой поджога. Обе винтовки и патроны у убитых похищены. Вполне могло быть, что стреляли именно из них.

Прибывший в город на совещание командир первого воздухоплавательного батальона полковник Кованько подвергся нападению прямо на вокзале, едва выйдя из вагона. При этом злоумышленник, бывший, судя по внешнему виду, корейцем, оказался убит. Он неожиданно бросился на полковника из толпы с ножами в каждой руке, когда городовые и военные патрули находились в другом конце платформы. Но денщик из забайкальских казаков не растерялся и сбил его с ног нагайкой, «спеленав» ноги. Но тот сумел избавиться от пут с неожиданным проворством и снова напал. Однако опять угодил под тяжелую руку денщика.

На последующем опросе в штабе, где полицейские и армейские чины выясняли все обстоятельства произошедшего, тот смущенно пояснил, что вовсе не хотел убивать того заморыша, а только оглушить. А то накурятся всякой дряни, потом людям покоя не дают, а как проспятся, извиняются. Но от удара в ухо чертов азиат (кстати говоря, весьма субтильного телосложения, хоть и жилистый) скончался, не приходя в сознание. Видать, казак сгоряча не рассчитал малость. Сам полковник отделался порезом предплечья и испорченным мундиром. Это был второй раз, когда нападавший все же попал в руки полиции. Но снова трупом. Во всех остальных случаях злоумышленникам удалось скрыться.

Ни один из чинов жандармского управления, достаточно агрессивно занимавшегося наведением порядка, явно не вызывал интереса у новых террористов, что полностью исключало политический окрас данных акций или примитивную месть. Все, что происходило в городе, скорее наводило на мысль, что японцы решили обезглавить армию и флот, выбив всех, кто, по их мнению, может представлять опасность.

В ответ военные вместе с полицией провели тотальные проверки в китайских и корейских кварталах, а главарей национальных преступных и контрабандистских группировок безо всякого почтения препроводили в порт на гауптвахту для обстоятельной и вдумчивой беседы.

Результаты были получены незамедлительно. Помимо задержанных в ходе проверок подозрительных лиц в течение всего одной ночи полиции выдали еще семь странных субъектов с одинаковыми татуировками на правом плече. Все они оказались сильно побиты, связаны и свалены в камыши у речки. Объяснений никаких, а об их местонахождении в ближайший околоток сообщили запиской, привязанной к влетевшему в окно камню.

Когда усиленный армейский патруль и полиция прибыли на место, рядом со связанными людьми, у троих из которых оказались еще и только что отрезаны большие пальцы на обеих руках, лежали мешки с взрывчаткой, пистолеты, ножи самых причудливых форм и прочие опасные и острые железки, а также обе украденные винтовки.

Одновременно с проверкой азиатских кварталов арестовали всех, кого подозревали в шпионаже или в содействии ему, в том числе двоих европейцев. В отношении всех них начали тщательное разбирательство. В городе ввели комендантский час, полностью запретив появление лиц без специальных пропусков в районе штаба и порта даже днем. На вокзале постоянно дежурили усиленные армейские патрули и полиция.

Владивосток – город небольшой, все друг друга знают. К тому же после разъяснительной работы уголовный элемент, исключительно из чувства грубо привитого патриотизма, охотно сдавал полиции места жительства подозрительных личностей либо сам радикально решал неудобные вопросы. Полиция не сильно огорчалась, найдя в какой-нибудь выгребной яме очередное тело с уже знакомой татуировкой. Каждый ее носитель являлся опасным объектом при задержаниях и плохим собеседником на следствии.

Кроме карательных мер, наконец, реализовали план временного улучшения жилищных условий погорельцев, предложенный еще в день прихода «Большого Фридриха». Тогда сразу стало ясно, что его очередь встать в ремонт по машинной части подойдет еще не скоро, следовательно, в море ему не ходить до конца войны. Германский экипаж обязали передать свои заведования набранной из новобранцев Сибирского флотского экипажа временной команде, после чего рассчитали и отправили поездами домой. А само судно, стоявшее теперь у стенки порта, начали готовить к заселению обитателями землянок.

Подвели с берега некоторые коммуникации, наглухо задраив переборки, изолировали часть отсеков, использование которых во время стоянки не предполагалось. Ненужные механизмы законсервировали. Управились со всем только к началу бунтов, из-за чего новоселье отметили скромно. Зато такое совпадение по времени позволило организаторам беспорядков утверждать, что это именно их заслуга. Оспаривать никто не пытался. Главное, что общий накал страстей резко пошел на спад.

В конечном итоге мероприятия по обеспечению безопасности, проведенные быстро и решительно, оказались достаточно эффективными. Нападения прекратились. Но кроме резкого роста агрессивности японской агентуры имелись и другие опасные проявления воинственности уже практически разбитого, но не сдавшегося врага, имевшие место у временно занятых нами его берегов.






* * *


Еще до рассвета 18 октября во Владивосток прибыл из Маньчжурии великий князь Михаил. Несмотря на ранний час, он немедленно отправился в госпиталь и оказался единственным, кого медики пустили к Рожественскому. Генерал-адмирал еще только отходил после проведенных операций. Хотя и находился теперь все время в сознании, был еще очень слаб.

Они общались не более пятнадцати минут, после чего Михаил Александрович первым делом поехал в порт и на завод, где разыскал дежурного инженера. Им оказался полковник Стратанович, поскольку эту неделю ночные смены были его. Они говорили о чем-то почти час, после чего вызвали обычный дежурный катер и отправились в бухту Уллис, где осмотрели мастерские и находившиеся там в работе суда.

Сразу после этого Михаил Александрович вернулся в штаб флота, где объявил, что на вечер 19 октября назначается очередное заседание Дальневосточного Военного совета, распорядившись вызвать всех по предоставленному списку. В том списке помимо членов совета, значилось еще более двух десятков старших офицеров, морских и армейских, имевших непосредственное отношение к подготовке предстоящего похода.

Так совпало, что уже ближе к полудню, именно в день приезда Михаила, пришел и первый поезд со штабом Гренадерского лейб-гвардии полка во главе с великим князем Николаем Николаевичем. Он ехал обычным поездом, инкогнито, терпя неудобства сурового быта командования гвардейского полка, занявшего с обслугой и дорожным запасом целый эшелон и почти не выходя в возлияниях и прочих утехах за обычные рамки штаб-офицера Императорской гвардии.

Благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств тайная поездка через всю страну ему вполне удалась. Это оказалось полнейшей неожиданностью. Никто не мог даже подумать, что он оставит без надзора созданный им только в мае этого года Совет государственной обороны. Однако это имело и побочный эффект. Такая секретность лишила его доступа ко всей новой конфиденциальной информации на все время путешествия.

Сам он объяснил свой приезд необходимостью проверки в боевых условиях основополагающих принципов начатого под его руководством пересмотра «Положения о полевом управлении войсками». Наиболее подходящим местом подобной проверки ему виделось именно стремительно набирающая обороты масштабная высадочная акция, уже достаточно долго и успешно развивающаяся на Хоккайдо.

Этими мыслями он охотно делился с журналистами и всеми прочими, проявившими интерес к его персоне сразу по приезде, и при каждом удобном случае в дальнейшем. К счастью, о грандиозных планах посетить «с дружеским визитом» и двойным боезапасом «личную ванну микадо» он все еще информирован не был. Первопричиной тому стало то обстоятельство, что после размолвки со своим царствующим племянником Николаем сначала он не счел нужным посетить чрезвычайное секретное совещание у императора, где и было принято решение о рейде к Токио. Тогда же договорились о срочной отправке в связи с этим 15-го Александрийского гренадерского полка морем, а также Гренадерского и Московского лейб-гвардии полков железной дорогой.

А буквально через пару дней, так и не ведая ничего об этом, он уже уехал из столицы.

Но ближе к вечеру все того же 18 октября в приватных беседах за столами приличных заведений Владивостока звучали сразу две другие версии. Первая, что он рассчитывал после смещения наместника Алексеева, с которым отношения категорически не сложились с самого начала, и замены его Рожественским, который был моряком, отодвинуть того сначала от руководства армией, а потом, по мере набирания авторитета, и от наместничества. Николай Николаевич являлся генерал-адъютантом при его императорском величестве и одновременно генерал-инспектором кавалерии и имел гораздо больший вес в войсках.

Надо же было так совпасть, что к моменту его появления здесь должность наместника снова оказалась вакантной. Впрочем, даже с этой точки зрения его шансы могли считаться достаточно большими только пару месяцев назад. Сейчас же весовые категории принципиально изменились. И даже после ранения Зиновия Петровича он уже перестал быть первым кандидатом на этот высокий пост и оказался лишь вторым в очереди после Михаила Александровича.

А вторая, в которую все верили гораздо охотнее, заключалась в вероятной серьезной ссоре его с государем, после которой великий князь и отправился на войну поднимать авторитет и восстанавливать утраченное высочайшее доверие. Вполне возможно, имея в качестве альтернативы другое, гораздо менее привлекательное территориальное направление. Какую-нибудь Бухару, Ташкент или Тифлис.

Но большинство пересудов пресекла телеграмма из канцелярии императора, которая пришла тем же вечером. В ней новым наместником на Дальнем Востоке назначался великий князь Михаил Александрович. В телеграмме также высказывалась уверенность, что он, получив соответствующие полномочия, приложит все силы для скорейшего и успешного завершения кампании и окажется в этом столь же успешен, как в Маньчжурии, и не менее удачлив, чем его предшественник.

На следующий день в шесть часов пополудни, как и планировалось, началось заседание. С самого начала было известно, что на нем не сможет присутствовать генерал Штакельберг. Поскольку сейчас наши армии преследовали стремительно откатывавшихся на юг японцев, он не имел возможности оставить свой штаб. Также снова не будет и генерал-майора Бернова, озабоченного обустройством секретной перевалочной базы на подведомственных ему южных Курильских островах.

Однако полной неожиданностью стала неявка великого князя Николая, чье участие подразумевалось само собой. Персону столь высокого ранга, назначенную командовать гвардией в предстоящем деле, определенно следовало ввести наконец в курс дел и дальнейших планов. Однако уровень секретности не позволял этого сделать обычными способами. Так что снова получалось – не судьба!

Судя по всему, у него в тот день нашлись более неотложные дела, которые он теперь и решал с еще даже не вступившим в должность новым градоначальником Владивостока Иваном Иннокентиевичем Циммерманом[20]и еще несколькими лучшими представителями местного общества. Поскольку все они являлись людьми уважаемыми и образованными, к тому же ярыми сторонниками прогресса, общие и, несомненно, очень важные темы для беседы, да еще и за хорошо накрытым столом, у них, конечно, нашлись. Да и отдохнуть после дальней дороги Николаю Николаевичу было просто необходимо. Как же можно принимать серьезные, можно сказать, судьбоносные решения в суете и спешке.

Зато на совете присутствовал вице-директор кредитной канцелярии императорского двора Александр Иванович Вишнеградский, прибывший, как выяснилось, вместе с Михаилом еще вчера. Являясь одновременно и представителем Министерства финансов в правлении Русско-Китайского банка, а сейчас еще и личным уполномоченным его императорского величества, он уже провел организационное совещание с дальневосточными банкирами, так сказать, на ближайшую перспективу, о чем сообщил сразу, едва был представлен. О результатах обещал доложить после обсуждения основных вопросов.

Сначала великий князь Михаил кратко довел до сведения всех присутствующих первые итоги долгожданного наступления в Маньчжурии, приведшего к полному разгрому 2-й японской армии генерала Оку и тяжелым потерям в 3-й армии генерала Ноги. Сейчас бои идут уже между Телином и Мукденом. Причем японцы бегут быстрее, чем могут наступать наши войска. Это позволило отправить часть незадействованных резервов из Маньчжурии еще дальше на восток для усиления десантного корпуса, предназначенного для действий у Токио.

С большим удовлетворением была принята новость о многократном расширении штата переводчиков с японского языка. Причем хитроватая улыбка великого князя, начавшего разъяснения относительно происхождения столь большого количества таких дефицитных специалистов, стала понятна далеко не сразу. А тот смог дотянуть интригу до самого конца, начав с того, что по причине катострофической нехватки кадров этого профиля в казенных структурах на самом верху было принято решение об изыскании резервов на местах с широким привлечением инородцев, но обязательно российских подданных и выходцев из всех сословий без исключения за хорошую фиксированую оплату.

В итоге, благодаря активной помощи купечества, до войны имевшего налаженные торговые связи с Японией, набрано целых три русско-японских переводческих отдела. Причем все сотрудники владеют не только разговорным, но и письменным японским языком, что было огромной редкостью ранее. Теперь же, в некоторых случаях, даже диалектами. Все прошли соответствующую проверку и в ближайшее время прибудут в крепость.

Начавший набирать силу одобрительный гул в зале буквально споткнулся о следующую фразу Михаила:

– Хочу обратить ваше внимание, что один из отделов чисто женский.

Мгновенно воцарившаяся тишина спустя несколько секунд нарушилась первыми робкими шепотками, обращенными к соседу. Все боялись поверить! Считали, что ослышались! Это как же? Женщин на войну?!

Но князь, насладившись произведенным эффектом, повторил, добавив с нажимом, что считает в корне неверным, если человек, обладающий столь специфическими и остро востребованными в данный момент знаниями, работает гувернанткой или даже кухаркой. Его половая принадлежность и социальный статус делу не мешают. А этот особый отдел будет работать только в штабе, и никакого непосредственного участия его в боевых действиях не предусматривается. Решение принято и даже уже исполнено, так что обсуждению не подлежит. Помимо найма российских подданных прибегли также к вербовке в Шанхае через полковника Дессино и посланника Павлова. Набранные там сотрудники были благополучно доставлены на большие конвои, пришедшие из Европы. В данный момент штабам следует составить и согласовать заявки на минимальное потребное количество переводчиков для работы в боевой обстановке.

Далее обсудили положение дел с подготовкой пароходов и самих войск к переброске на тихоокеанское побережье Японии. Транспортов, уже приспособленных для перевозки пехоты, пока еще было недостаточно, хотя работы в этом направлении велись круглосуточно. Помимо уже имевшихся в распоряжении судов, включая пришедшие с Балтики и Черного моря конвои, были мобилизованы четыре парохода, разгружавшиеся в Николаевске. На них тоже велись соответствующие работы. Даже для ремонта боевых кораблей не было снято ни одной бригады из задействованных на этом направлении. Тем не менее сроки окончания все равно выходили за рамки ранее оговоренных границ.

Радовало, что с комплектованием экспедиционного корпуса проблем теперь не было. В самое ближайшее время ожидалось прибытие во Владивосток остальных эшелонов с частями Московского лейб-гвардии и Гренадерского лейб-гвардии полков из столицы. Кроме них для экспедиции выделялись два полка из Владивостокской пехотной бригады, 101-й Пермский, доставленный «Кайзером Фридрихом», и 15-й Александрийский драгунский, привезенный конвоем с Черного моря. Подвоз еще минимум двух полков из состава 9-го армейского корпуса задерживался из-за перегрузки железной дороги. В качестве замены им планировали временно изъять от полка до двух из гарнизона Хоккайдо. Это из того, что уже было фактически под рукой. Серьезным довеском стало пополнение из Маньчжурии.

Причем благодаря экстренным мерам развития речного транспорта Дальнего Востока, начавшим, наконец, давать заметную отдачу, сроки доставки этого пополнения резко сократились. Поток грузов, постоянно прибывающих в Николаевск-на-Амуре речным путем, всего за полгода увеличился более чем в десять раз, неумолимо потянув за собой и развитие всей сопутствующей инфраструктуры.

Значительно улучшившаяся благодаря этому ситуация со снабжением Владивостока позволила организовать быструю переброску поездами и баржами из-под Харбина еще и четырех полков из только еще прибывающего и пока не востребованного там 9-го армейского корпуса (по одному из каждой дивизии). Так что войск для задуманного набиралось вполне достаточно. Причем войск либо уже обстрелянных, либо кадровых и хорошо укомплектованных. Таким был прибывший из Киевского военного округа в середине августа 9-й корпус. К началу наступления он находился в резерве 3-й Маньчжурской армии. В данный момент два полка из входивших в него 5-й и 44-й пехотных дивизий уже отправлены из Николаевска на пароходах в пункты накопления десантных сил в бухтах Владимира и Де-Кастри.

Командовать экспедиционным корпусом после обсуждения нескольких выдвинутых кандидатур заочно назначили генерал-майора Бернова. Он оказался единственным из всех, уже имевшим опыт оборонительных боев в горно-лесистой местности в начальный период войны, а потом и успешных наступательных действий, командуя Корейским отрядом.

Грандиозность предстоящего дела, только теперь более-менее оформившегося в общие контуры главного плана, завораживала. Столь масштабных десантных операций проводить еще не доводилось. Объемы перемещаемых грузов, минимально необходимых для ее проведения, оказались сопоставимы с так и не состоявшейся до сих пор атакой Черноморских проливов. И значительную часть из этого еще предстояло где-то найти, закупить, доставить, зафрахтовав для этого суда либо выкупив и мобилизовав те, что уже находились в наших портах Дальнего Востока. Итоговая дальность переброски войск, со всеми промежуточными пунктами, превосходила таковую на Черном море в несколько раз. Плюс к тому разные маршруты следования отдельных отрядов до точек сосредоточения с промежуточным обеспечением всем необходимым. А это все деньги, деньги и еще раз деньги! И все это параллельно с погашением уже сейчас набранных кредитов за доставленное и успешно израсходованное снабжение, закупленные в срочном порядке станки, прессы, кузни, литейки и оплату труда рабочих, их установивших и наладивших (большей частью иностранцев, да еще и со сверхурочными). А также за сами проведенные при помощи уже и этого оснащения ремонтные работы, позволявшие раз за разом неприятно удивлять противника.

Плюс к тому произвести окончательные расчеты за дорогое и сложное вооружение, от дальномеров и станций беспроволочного телеграфа до боеприпасов и простых телефонных аппаратов и провода. А еще оплата услуг тайных агентов, которых стало во много раз больше. Экономить, отказываясь от оперативной разведки, уже не пытались, и теперь расходы на нее, проходившие только по ведомостям Владивостокской крепости, в разы превышали таковые на всю империю еще двухлетней давности.

Транспортного тоннажа для переброски экспедиционного корпуса и всего его имущества к месту высадки, по предварительным подсчетам штабов, набиралось почти достаточно. Но одна только цифра, обозначавшая количество угля, потребного для приведения всего этого в движение, пугала. А ведь кроме угля еще много чего было нужно купить либо оплатить вперед, чтобы поэтапное развертывание и накопление сил шло по плану. А денег уже сейчас не хватало. Чрезвычайная часть государственного бюджета резким скачком трат последних месяцев сильно превышена. Дальневосточные подрядчики большей частью уже почти полгода работали без оплаты, загоняя и себя, и моряков в долги.

Расчеты показывали, что даже урезанием статей мирного бюджета выкроить необходимое финансирование в необходимые сроки никак не получалось. Поэтому пускать на военные нужды часть обычного бюджета, сокращая второстепенные расходы, до недавнего времени не решались. Это привело к тому, что у России после отказа в очередном кредите со стороны союзной Франции, состоявшегося уже достаточно давно, наметились серьезные финансовые трудности, особенно обострившиеся после судороги стачек и беспорядков, прокатившихся по стране.

Однако теперь, судя по докладу единственного финансиста, затесавшегося в среду вояк, ситуация изменилась. Хотя французы все так же отказывались ссуживать нам деньги, более того, даже пытались именно сейчас драть процент по уже выданным кредитам, выход нашелся. Еще недавно считавшийся секретным договор между российским и германским императорами получил огласку. Естественно, далеко не по всем пунктам. Но в соответствии с ним уже началась работа по ратификации кардинально переработанного Русско-германского торгового договора, в рамках которого был предоставлен крупный денежный заем с довольно скромной ставкой.

Именно благодаря ему удалось организовать столь оперативную отправку сначала двух лайнеров-прорывателей, а потом и полноценного конвоя с Балтики и провернуть ремонт эскадры Дубасова. Более того, уже сейчас в Тихом океане разворачивается сеть угольных станций для обеспечения действий нашего флота на заключительном этапе войны, а колониальные власти Новой Гвинеи, Марианских и Маршаловых островов имеют секретные распоряжения из Берлина об оказании всемерного содействия любым судам, действующим в интересах России, и плотного контроля за Гуамом, принадлежащим американцам. В том числе включая и телеграфное сообщение этого острова, вплоть до задержки опасных или нежелательных телеграмм.

Кроме того, по итогам состоявшихся вчера встреч с господами Альбертсом, Бринером, Эпштейном[21] и другими местными «тузами» бремя военных расходов помимо казны, с готовностью согласились взять на себя и дальневосточные банкиры, начиная с акционеров Русско-Китайского банка.

Не останутся в стороне и промышленники. Имелись в виду те, что доселе «сдерживали» свои патриотические чувства. Отныне они вместе с финансистами создают фонд развития Русского Дальнего Востока, в который единовременно жертвуют немалые средства и обязуются ежеквартально пополнять его фиксированным процентом от прибылей, вплоть до реорганизации сей структуры. При этом будут сохранять приоритетными именно русские военные заказы, по примеру Линдгольма, Суворова и Гинсбурга, уже активно сотрудничающих с флотом и армией, даже в долг.