Перелом

С шара хорошо видели колонны пехоты, отводившиеся в глубину оборонительных порядков. Артиллерии у противника на этом участке осталось мало, что не позволило отбить наши штурмовые колонны, сразу же начавшие преследование, сбивая японские заслоны. Путь на Нанчензо оказался свободен. Остававшиеся там японские войска и обозы пытались оказать сопротивление, но к вечеру тоже были сбиты и отступили вдоль дороги в направлении Кайюаня, оставив нашим войскам богатые трофеи.



Так первый раз показали себя устаревшие береговые орудия морских крепостей, поставленные на железнодорожные платформы. Усилиями великого князя Михаила и полковников Дурляхлера и Миллера в железнодорожных мастерских от Читы до Харбина и Никольск-Уссурийска в кратчайшие сроки было сооружено 16 тяжелых артиллерийских поездов, имевших каждый от двух до восьми орудий на вооружении в зависимости от калибра. После формирования поезда укомплектовали пристрелочными гаубичными батареями и платформами со 120-миллиметровыми пушками Кане, поскольку дальности стрельбы обычных гаубиц для пристрелки удаленных целей не хватало. Старые пушки на лафетах, переделанных под оптимальные углы возвышения стволов, били заметно дальше. Для большего эффекта всю тяжелую железнодорожную артиллерийскую дивизию особого назначения снабдили еще и воздухоплавательной ротой.

Для своего применения это формирование обязательно нуждалось в железнодорожном полотне и ровной площадке с твердым грунтом. Но это в теории. Как показали первые же учебные стрельбы, приходилось строить вообще целый железнодорожный городок с четырьмя-пятью параллельными или близко расположенными ветками, чтобы избежать чрезмерного вытягивания в длину. А для этого к дивизии пришлось пристегнуть еще и целый железнодорожный батальон. Но эти хлопоты с лихвой компенсировались производимым эффектом. Обладая тяжелыми снарядами и значительной дальнобойностью, она могла гарантированно разрушать любые укрепления с безопасной для себя дистанции.

После формирования и комплектования в течение трех недель все это с остервенением училось готовить предстоящий район применения, организованно выдвигаться на позиции и точно стрелять, изведя на такое бестолковое дело, по мнению начальника артиллерии тыла войск Дальнего Востока, просто огромное количество боеприпасов.

Причем столь громогласные стрельбы требовалось еще и максимально засекретить, для чего пустили слух о подожженном японскими лазутчиками эшелоне боеприпасов, который все еще горит и взрывается, разбрасывая свое опасное содержимое по окрестностям. Потому и оцепление выставили, в которое согнали все небоеспособные части из охраны тыла, которые теперь бывалые унтера учили «Родину любить», имея на них далеко идущие планы. Полевое охранение и в боевых условиях нужно будет.

А тыловых господ офицеров, уже привыкших быть на войне, со всеми привилегиями, но в безопасности, гоняли в хвост и в гриву гвардейские офицеры из личного конвоя великого князя якобы за упущения в охране, повлекшие столь тяжкие последствия. В итоге, под угрозой наметившегося краха карьеры, самые безнадежные из «пригревшихся» добровольно подали в отставку, а прочие предпочли либо научиться кое-чему прямо здесь, либо перевестись в передовые части, где также угодили под переформирование.

В общем, хлопот с этой громоздкой и безумно дорогой игрушкой любимого братца императора всем тыловым службам, начиная от управления ветеринарного инспектора тыла до управлений начальника инженеров и начальника артиллерии вместе со штабом тыла войск Дальнего Востока, хватило с избытком.

Отсюда возникла устойчивая неприязнь тыловиков всех уровней к самой дивизии и ее весьма суровому командованию, скорому на расправу. Кляузы во все инстанции хлынули широким потоком, породив массу слухов даже в столице. Зато у солдат, прочувствовавших эффективность нового вида осадной артиллерии на своих шкурах, дивизия сразу начала пользоваться огромным уважением. В дальнейшем длинное и многословное обозначение Тяжелой железнодорожной дивизии особого назначения было перекроено солдатской молвой в «Михайловский орган».



Нодзу немедленно затребовал подкреплений, особенно в части артиллерии, так как в первый же день боев на своем участке лишился более двух третей пушек. Лазутчики сообщили, что из ближайших русских тылов севернее Кайюаня с наступлением темноты начали доноситься звуки строительства. Вероятно, прокладывается новая ветка железной дороги для дальнейшего продвижения этих монстров.

Такое известие сильно встревожило штаб Оямы, тут же приказавшего направить туда всю осадную артиллерию из резерва. Кроме того, из состава 1-й армии Куроки было приказано отправить на запад 2-ю бригаду принца Канина для утреннего флангового удара по глубоко продвинувшимся русским колоннам. Вдобавок к принятым мерам, одновременно с возобновлением русского наступления утром 28 сентября, гвардейская дивизия должна была также поддержать действия Канина, начав наступление на Нанчензо с востока.

На участке 3-й армии, ценой огромных потерь, японцам пока удавалось сдерживать натиск русских корпусов, несмотря на невиданную до этого концентрацию нашей полевой артиллерии. Для отвлечения внимания и создания угрозы окружения правого фланга увязшей в наступлении второй русской армии Ояма приказал с рассветом 28 сентября также начать активную демонстрацию по всему фронту 2-й армии генерала Оку. Особенно настойчиво предписывалось действовать у мандаринской и железной дороги. Это решение, как выяснилось чуть позже, оказалось роковым, фактически приведшим к полной катастрофе уже к вечеру следующего дня.

Едва утром 28 сентября первые цепи 5-й дивизии при поддержке артиллерии начали движение вдоль тракта на север, а полки 8-й дивизии поднялись в атаку против передовых русских позиций у железной дороги, на японские порядки обрушился огонь десятков пушек. Ответная стрельба японских батарей лишь немного ослабила этот обстрел, позволив атакующим с тяжелыми потерями начать отход к исходным рубежам. Однако как только японцы начали пятиться, в атаку поднялась уже русская пехота, на плечах отступающего противника ворвавшаяся в первую линию окопов. Так совпало, что в это утро русские тоже собирались здесь наступать, но японцы их немного опередили. Поэтому вдогонку отступавшим изрядно поредевшим японским цепям сразу и двинулись густые русские штурмовые колонны, быстро их настигшие.

Японская артиллерия уже не смогла оградить свою пехоту и пыталась отсечь вторые и третьи эшелоны русской пехоты, шедшие следом, но особо в этом не преуспела. В течение часа японцы полностью потеряли первую линию обороны вместе со всеми войсками, скопившимися там.

Артиллерия, постоянно находившаяся под огнем, несла большие потери и была вынуждена начать перегруппировку. Воспользовавшись тем, что большая часть уцелевших японских батарей временно не могла стрелять, поскольку вынужденно меняла позиции, русские стремительным броском достигли второй линии укреплений, но тут были отбиты плотным ружейным огнем.

Когда пехота отошла и залегла в четырех-пяти сотнях шагов от японских окопов, начав закапываться в землю, снова заговорили русские пушки. Был поднят аэростат, так что их стрельба оказалась довольно точной. Японцы в окопах несли потери, а русские продолжали накапливать силы для решительного броска.

Прекрасно сознавая эту растущую угрозу, Оку приказал выдвинуть резервную бригаду от Чантофу на северо-запад, намереваясь усилить свой левый фланг для последующего контрудара во фланг наступавшим. Одновременно затребовал резервов у Оямы для компенсации неожиданно тяжелых потерь. Но прежде чем пришел ответ, русские начали действовать еще агрессивнее.

Как только японцы снова развернули и ввели в дело свои батареи, наша артиллерия была вынуждена перенести огонь на их позиции, чтобы воспрепятствовать избиению залегшей в открытом поле пехоты, не достаточно быстро и не слишком умело окапывавшейся под быстро усиливающимся огнем. При этом часть осадных пушек уже не доставала до противника, а несколько выдвинутых вперед полевых батарей, развернутых на спешно выбранных открытых позициях, были быстро подавлены японцами.

Так сложилось, что в артиллерии японцы теперь явно превосходили русских и имели возможность даже обстреливать наши ближайшие тылы. После такого обстрела в районе железной дороги за первой линией японских окопов, где еще утром была ничья земля, занялся сильный пожар, дым от которого широким шлейфом уходил к западу.

С нашего шара постоянно сообщали о подходивших из японского тыла войсковых колоннах. Сильно вырвавшийся вперед на узком участке вдоль разобранной железной дороги 1-й Сибирский корпус генерала Генгросса нес постоянные потери от японской шрапнели. Сам генерал был ранен. К полудню казалось, что еще немного, и японцы, собравшись с силами, сомнут кое-как закрепившихся между их первой и второй линиями обороны сибиряков, но все изменилось за считанные минуты.

В 11:48 наши передовые колонны, вжимавшиеся в землю слева и справа от насыпи железной дороги, услышали у себя за спиной громовые раскаты, пришедшие почти сразу после легкой дрожи земли. А спустя несколько секунд небо заполнил тяжелый гул десятков ввинчивавшихся в воздух снарядов. Следом среди японских укреплений во многих местах вздыбилась земля, поднятая в воздух много выше общего фона разрывов, сразу очень густо покрывших позиции.

Даже в пятистах шагах от японских окопов земля буквально тряслась и подпрыгивала. Так продолжалось в течение получаса, после чего стрельба стихла. Это снова подала голос Тяжелая железнодорожная артиллерийская дивизия особого назначения, переброшенная за ночь на основную железнодорожную ветку и развернутая на загодя подготовленных позициях уже западнее хребта Бейдин.

Когда тяжелые пушки замолчали, в неестественной после такого грохота тишине стала слышна частая канонада западнее железной дороги, в которую вплетались пачки ружейных залпов. Это сразу после начала подавляющего обстрела перешел в наступление 8-й армейский корпус, двинувшийся вдоль мандаринской дороги на Чантуфу. Этот корпус также наступал на узкой полосе фронта, начав движение после массированного обстрела японских укреплений. Под натиском штурмовых колонн 4-й пехотной дивизии японцы начали пятиться, а после введения в дело еще и двух полков из состава 15-й дивизии русские достигли окопов второй линии укреплений, где начались яростные схватки.

Однако японской артиллерии довольно скоро удалось прижать к земле нашу пехоту из вторых эшелонов, а начавшиеся контратаки из глубины японских позиций сдерживались с большим трудом. Только когда прорвавшиеся через полностью уничтоженные укрепления вдоль железной дороги полки 1-й Восточно-Сибирской дивизии и два Уссурийских казачьих полка явно обозначили угрозу окружения остаткам 5-й японской дивизии, противник начал отход, но к этому времени стало уже поздно. Казаки, легко прорвавшись в общей сумятице в тыл противника, прошлись по позициям японских батарей, выведя из строя прислугу и сами орудия. Неся тяжелые потери в постоянных стычках с японской пехотой, они нарушали связь и не позволили японцам организовать фланговый удар по быстро продвигавшимся в прорыв колоннам вторых эшелонов наступающих войск. Укрепления третьей линии обороны и тыловые позиции, лишившись прикрытия артиллерией, были быстро смяты русской пехотой.

К вечеру у Сяотайцзы наступавшие с запада два полка 41-й дивизии из 6-го армейского корпуса генерала Топорнина, сведенные в ударную группу полковника Деникина, перерезали все пути отступления и встретились с дополнительно введенной в прорыв первой бригадой генерала Леша. Таким образом, замкнув кольцо окружения, в котором оказалась почти вся 2-я японская армия и три полка из 1-й дивизии армии Ноги.

Окруженные японские войска с севера и востока постоянно подвергались атакам 19-го и 13-го армейских корпусов из резервов третьей русской Маньчжурской армии генерала Бильденринга. Попытки прорвать окружение в южном, а затем в западном направлении, предпринятые в течение двух следующих дней, были успешно отбиты с огромными потерями для японцев. После чего они уже не имели снарядов и, видимо, испытывали острый недостаток в патронах.

Потрепанные дивизии Ноги и резервные бригады, потеряв почти всю артиллерию, спешно занимали позиции на третьей линии обороны, стягивая оставшиеся резервы к железной дороге. Генералу Нодзу было приказано атаковать левый фланг наступавших русских войск даже ночью. Но поскольку изначально 4-я японская армия готовилась к отражению русского наступления восточнее хребта Бейлин, на западных его склонах войск почти не осталось. Из-за труднопроходимой горной местности быстро развернуть крупные силы в западном направлении возможности не было. А разрозненные атаки остатков правого фланга армии Оку и подходивших частей Нодзу довольно легко отбивались массированным артиллерийским и пулеметным огнем.

Кроме того, под постоянным нажимом от Нанчензо Нодзу медленно пятился, оставляя одну позицию за другой. Даже фланговые атаки 15-й бригады из 2-й дивизии армии Куроки не замедлили движения генерала Мейендорфа, занявшего Кайюань к ночи 29 сентября.

Это известие вынудило Нодзу начать немедленный отвод остатков своей армии к железнодорожному мосту в пятнадцати километрах севернее Телина. К этому времени Ноги был вынужден оставить Факумынь и Тундзякоу под давлением наших 16-го и 10-го армейских корпусов.

Поскольку из-за отступления 3-й и 4-й японских армий и окружения 2-й левый фланг 1-й армии Куроки оказался оголен, он также был вынужден начать отход. Но, в отличие от центра и левого фланга японских войск, 1-я армия отступала в полном порядке, заняв укрепления по линии Кайюань – Лидзятунь, имея перед собой естественную преграду в виде реки, на левом берегу которой Куроки и встал в глухую оборону.

Несмотря на тяжелейшие потери, японцы смогли закрепиться на новой линии обороны, чему в немалой степени способствовали и промахи русского командования, позволившего оторваться от преследования остаткам армии Ноги. Отсутствие опыта проведения наступательных операций у высшего командного состава русских маньчжурских армий привело к потере темпа и большой неразберихе с тылами ушедших вперед корпусов.

В результате, достигнув занятых японцами рубежей, 10-й армейский корпус уже не имел запаса патронов, а снарядов оставалось только по 17 штук на орудие. А 16-й корпус, пытаясь атаковать от Тундзякоу в направлении Телина на узком участке, начал движение всеми штурмовыми колоннами одновременно, что привело к неизбежной путанице и свалке в передовых частях, оказавшихся под перекрестным ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем. С большими потерями 41-я дивизия Бигера была вынуждена отойти на исходные рубежи, с трудом сдерживая яростные японские контратаки.

В таких условиях, безусловно, успешное наступление к 4 октября было приостановлено до подхода тыловых служб и налаживания нормального снабжения. За девять дней удалось продвинуться до сорока километров, полностью уничтожив 2-ю японскую армию, большая часть которой сдалась в плен уже 2 октября. Из состава 3-й японской армии попали в окружение и были разгромлены три полка 1-й дивизии, а резервная бригада потеряла не менее трети своих людей убитыми и ранеными. Нодзу лишился половины личного состава 6-й дивизии. В 10-й дивизии и резервной бригаде также были большие потери. Артиллерии осталось менее половины.

Хотя основные силы русских маньчжурских армий и прекратили движение вперед, натиск казаков на левом фланге японской обороны только усиливался. Конница Самсонова и Грекова очистила от японцев Сяофиншен и Тосинтунь, продолжая стремительное движение к Синминтину. Одновременно велась активная разведка вдоль Ляохе в поисках подходящих бродов или переправ. В двух местах южнее Донсязы удалось переправиться через реку и захватить плацдармы на ее левом берегу. Кавалерийские части быстро усиливались подходившей пехотой из состава 2-го стрелкового корпуса, что позволило к 6 октября расширить и объединить оба плацдарма в один большой, продолжая переправлять войска, что создавало угрозу уже для Мукдена.

Явно обозначившееся большое численное превосходство русских войск и неблагоприятная конфигурация линии соприкосновения вынудили японцев продолжить отступление, приступив к срочной эвакуации своих тыловых складов из Телина. Причем имущество вывозили сразу в Ляоян, поскольку в возможность удержания Мукдена в штабе Оямы уже не верили. Оставляя арьергардные заслоны, Ноги и Нодзу отводили основные силы, занимая кое-как оборудованные позиции западнее Телина, а Куроки, оставив удобный для обороны рубеж без единого выстрела, ускоренным маршем откатывался на юго-запад, чтобы занять оборону на северных подходах к этому городу.

Одновременно он растягивал свои боевые порядки на восток, чтобы максимально обезопасить правый фланг всей позиции, так как в образовавшемся промежутке между его армией и не успевавшим занять новую позицию Кавамурой уже активно действовали казаки и отряд Пинтуй, что вызывало сильные затруднения со связью и снабжением. Эти затруднения привели в итоге к тяжелым потерям в передовых полках 11-й дивизии, угодивших в хорошо спланированную засаду и оказавшихся, по сути, в окружении. Только когда русские, попав под удар подошедших остальных сил 5-й армии, ушли западнее, они смогли соединиться со своими основными силами.


Но в итоге вся армия Кавамуры, вынужденно ведущая свою собственную войну на крайнем восточном фланге почти без связи со штабом, так и не успела оказать какой-либо помощи войскам на центральной позиции. Начиная с 8 октября она увязла в боях с отрядом Ренненкампфа, продвигавшимся на Киузань для охвата правого фланга японцев. Уступая японцам численно, Ренненкампф действовал решительно, связав боем основные силы и приковав к себе резервы всей 5-й армии.

К 10 октября Ояма вынужден был отвести свои армии южнее Телина, где, наконец, снова удалось оторваться от преследования русских и заняться переформированием. Спешно окапываясь восточнее и западнее Тхенитуня, он пытался восполнить потери в 3-й и 4-й армиях за счет тыловых частей, но людей все равно не хватало. Еще хуже дела обстояли с артиллерией, но благодаря ослаблению морской блокады в ближайшее время ожидалась доставка новых артиллерийских и снарядных парков, уже выгруженных в Дальнем и Инкоу. Продвижение русских на Синментин удалось остановить с большим трудом.

К 12 октября распоряжением штаба Штакельберга наступление полностью остановилось. Хотя японские армии были сильно ослаблены и близки к полному разгрому, дальнейшие атаки неизбежно вели к большим потерям с нашей стороны. В войсках уже ощущался снарядный и патронный голод. Люди устали. Новая линия соприкосновения проходила от Синминтиня на Тхени-тунь и далее на восток. Обе стороны лихорадочно накапливали силы, но японцам уже нечем было компенсировать потерю почти четвертой части своих кадровых войск.

Поставленные в строй бойцы из тыловых и обозных частей ненамного повысили боеспособность потрепанных дивизий 3-й и 4-й японских армий. Понимая это, Ояма перевел гвардейскую дивизию и одну из резервных бригад армии Куроки в подчинение Нодзу. Едва успели закончить передислокацию этих войск, русские снова двинулись вперед.

На этот раз они ударили в лоб, вдоль железной дороги. С рассветом 18 октября японцы увидели перед своими позициями сразу два аэростата, а спустя несколько минут начался обстрел. Русские опять использовали массированный артиллерийский огонь для подавления первой линии обороны. Но теперь их артиллерия вела также заградительный огонь и по ближайшим тылам, препятствуя как подводу возможных подкреплений, так и отводу войск из разрушаемых редутов и окопов.

После полуторачасового обстрела стремительной штыковой атакой были взяты передовые позиции с обеих сторон железной дороги. Японцы изначально готовились только к обороне, поэтому их пушки были развернуты в тылу, чтобы только иметь возможность обстреливать предполье на предельной дальности. Таким образом Ояма пытался сохранить остатки своей артиллерии, поэтому в контрбатарейной борьбе ни одна батарея не участвовала. Зато когда русская пехота начала обосновываться на отбитых позициях, начался жестокий обстрел. Дальнейшее движение вперед было приостановлено, но только до тех пор, пока не открыли огонь тяжелые железнодорожные батареи.

В этот раз железнодорожные пушки не стали скрываться, а открывали огонь сразу после завершения пристрелки, постепенно наращивая давление. Самураи прекрасно видели выбросы огня залпов морских орудий, но ничем не могли их достать. В течение получаса оказались полностью уничтожены четыре японские батареи, остальные прекратили стрельбу, начав спешно менять позиции. Тогда морские пушки принялись за укрепления второй линии и те из первой, что создавали угрозу флангам наступавших дивизий. Японцы откатывались в свой тыл без всякого подобия порядка, не дожидаясь, пока их смешают с землей.

Уже к вечеру Тхенитунь был взят, но дальнейшее движение вперед 1-го Сибирского корпуса генерала Генгросса было приостановлено приказом из штаба, и его дивизии, вместе с подтянутыми резервами, занялись расширением прорыва.

К утру следующего дня вернувшиеся японские лазутчики докладывали, что ночью русские активно восстанавливали железнодорожное полотно на отбитых территориях. А с рассветом все повторилось снова. Сначала два воздушных шара над горизонтом, потом массированный обстрел обнаруженных укреплений, в том числе и тяжелыми калибрами, и атака с последующим подавлением выявленных очагов сопротивления, снова при помощи тяжелой артиллерии. К концу дня японцы снова отошли на десять-двенадцать километров, начав укреплять уже окраины Мукдена.

Для облегчения положения на центральном участке фронта Ояма решил нанести удар по левому флангу русских позиций свежей армией Куроки, еще не участвовавшей в боях. Атаки начались ночью, без поддержки артиллерии и сразу переросли в яростные штыковые схватки. Хотя в нескольких местах японцам и удалось зацепиться за первую линию наших окопов, развить свой успех они так и не смогли. После подхода из резервов 16-й пехотной дивизии Виленского округа русские начали теснить японцев, несмотря на сильный артиллерийский огонь, вернув все потерянные за ночь позиции.

К полудню японцам удалось выяснить, что артиллерии в зоне наступления только что переброшенной из Кореи и сразу введенной в бой 12-й дивизии у русских мало, поэтому Куроки решил усилить нажим на этом участке, введя в дело и резервную бригаду. К вечеру на стыке обороны 16-й пехотной дивизии и 2-го Сибирского корпуса они смогли вклиниться на шесть километров, но дальше не прошли. Неся постоянные потери от фланговых контратак, 12-я и 23-я бригады начали окапываться. Однако вскоре им снова пришлось отступать из-за резко изменившейся обстановки на левом фланге обороны.

Когда Ояма уже решил, что ему стала ясна предельно простая, но сокрушительная тактика Штакельберга, основанная на подавляющем огневом превосходстве, жестко привязанном к железной дороге, русские ее поменяли. Сначала в пользу японцев сыграла погода. С утра 20 октября пошел дождь, что делало невозможной корректировку огня с аэростатов. Даже когда дождь кончился, над позициями держалась плотная мгла. Обстрел с русской стороны был чисто символическим, а атак вообще не последовало.

Японцы спокойно перегруппировали силы, пополнив последними резервами потрепанные за последние два дня Гвардейскую и 2-ю дивизии, и продолжали усиленно закапываться в землю. Из тылов подтягивались обозные части, из которых формировали две новые резервных бригады. По железной дороге на север начали спешно перебрасывать батальоны из состава гарнизонов Дальнего, Порт-Атура и Инкоу.

Утро 21 октября тоже было пасмурным, поэтому никого не удивило, что под Мукденом никаких активных действий не велось. Но скоро в штаб Оямы начали поступать тревожные известия из Синминтина. Сосредоточив крупные массы пехоты и артиллерии на этом направлении, 2-я Маньчжурская армия генерала Гриппенберга перешла в наступление и быстро преодолела слабую линию обороны. Введенная в прорыв 5-я дивизия начала отсекать остатки левого фланга японских войск, а ее вторая бригада под командованием генерал-майора Юденича окружила город со всем гарнизоном и армейскими складами. Одновременно кавалерия Самсонова двинулась на Сандепу, а пехотные штурмовые колонны, обходя с тыла японские укрепления, пошли на восток. Генерал Ноги не имел связи со своими левофланговыми дивизиями и практически не мог управлять боем. К вечеру казачьи разъезды были замечены уже на левом берегу Хуньхе.

Все атаки первой армии генерала Куроки сравнительно легко отражали русские передовые части. Разведка докладывала, что дополнительных резервов на восточный фланг Штакельберг не направлял, сосредотачивая основную часть войск на западе. Для усиления успешно наступающей на левом фланге 2-й русской Маньчжурской армии туда переброшены все резервы и часть корпусов 3-й армии генерала Бильденринга.

Даже после отправки к Ноги двух резервных бригад русские имели там подавляющее превосходство, особенно в артиллерии, и продолжали продвижение, все больше загибая японцам левый фланг. Избегая полного окружения своих армий, Ояма был вынужден снова начать отход, спешно отводя войска к станции Шахе.

Это был разгром. К 24 октября от армии Ноги остались лишь жалкие остатки. Резервная бригада и 1-я дивизия были разгромлены, от 7-й и 9-й осталось меньше половины. Очень большие потери были в гвардейской, 2-й и едва восстановленной после разгрома в Корее 12-й дивизиях первой армии Куроки. При отступлении потеряли большое количество транспорта и тяжелого вооружения. 2-я отдельная артиллерийская бригада генерал-майора Ногаты оказалась уничтожена полностью.

Находящийся при штабе Куроки английский наблюдатель сэр Гамильтон отмечал: «После сыпингайского и мукденского разгромов дух японской армии был совершенно сломлен. Даже несмотря на несколько улучшившуюся ситуацию со снабжением, воевать дальше было уже невозможно. От полного уничтожения японские войска на континенте спасла только медлительность русского командования и капитуляция Японии».

Несмотря на то что наши потери в обоих осенних наступлениях оказались невелики, развить успех не было никакой возможности. Недостаток путей снабжения в северной Маньчжурии приводил к тому, что три-пять дней активных боевых действий по последним методикам «съедали» все припасы по артиллерийской части и приводили к полному израсходованию угольного запаса железнодорожного ведомства.

Грозный монстр под названием «Тяжелая железнодорожная артиллерийская дивизия особого назначения» требовал для обеспечения своей подвижности постоянной работы более полусотни паровозов, затрудняя движение по единственной железной дороге, что дополнительно сказывалось на снабжении армий.

Хотя во многих русских газетах в конце сентября – начале октября появились публикации в духе: «Русские долго запрягали, но теперь быстро поедут!», фактически к концу октября наступать далее возможности уже не было. Несмотря на более чем двукратное превосходство в пехоте и почти трехкратное по артиллерии, Штакельберг приказал остановить дальнейшее движение и приводить в порядок тылы, чем вызвал много недовольства среди развоевавшихся офицеров штаба.



В газетах сразу после войны появились заголовки, обвинявшие его в упущенной победе, с требованием немедленной отставки. Однако выступать открыто против распоряжений никто не решился, а организованная специальная комиссия, занимавшаяся разбором этого дела, однозначно пришла к выводу, что продолжение наступления привело бы к резкому росту потерь и возможным тактическим успехам противника, что, несомненно, смазало бы общий эффект от разгрома японских армий. В частности, стало известно, что для отдельной Тяжелой артиллерийской бригады особого назначения японцами была организована тщательно продуманная засада с использованием глубоко зарытых под железнодорожной насыпью мощных динамитных зарядов, подрываемых дистанционно, и трех батарей морских шестидюймовых пушек, доставленных из Порт-Артура.



Несмотря на прекращение наступления, для введения в заблуждение противника были начаты работы по ремонту и расширению железной дороги в зоне видимости с японских позиций. Пытавшиеся препятствовать этому батареи быстро подавили, после чего противник был вынужден ограничиться только наблюдением. Когда позволяла погода, над нашими окопами поднимались аэростаты для ведения разведки в ближайших японских тылах. Рейды казаков также не прекращались до самого перемирия.





Глава 14




Когда главные силы Российского Тихоокеанского флота вошли в бухты Новик и Золотой Рог и старшие командиры эскадры, при помощи жандармов и роты почетного караула преодолев преграду в виде восторженной толпы, отправились в штаб флота, не только командование и городские власти, но японцы уже знали о тяжелом ранении Рожественского.

Их реакция оказалась очень быстрой и совершенно нестандартной, к тому же ошеломляющей по своей подлости. Прибыв в штаб уже затемно, Иессен, Егорьев и офицеры из походного штаба наместника узнали, что всего несколько часов назад на Первой Морской улице была взорвана карета командующего флотом вице-адмирала Бирилева. Алексей Алексеевич тяжело ранен и находится в госпитале. Двое казаков из конвоя погибли.

Человека, бросившего бомбу, задержали на месте, но допросить не успели. По дороге в участок его странным образом зарезали прямо в карете. Причем никто не видел того, кто это сделал. Убийца был невероятно ловок и проворен и сумел воспользоваться наступившей темнотой. Сейчас идут активные сыскные мероприятия. Ловят возможных сообщников бомбиста, состоявшего, как выяснилось, в недавно созданной революционной организации Владивостока.

По горячим следам удалось выйти на цветовода и по совместительству социал-революционера Бориса Оржих, до ссылки во Владивосток отсидевшего десять лет в Шлиссельбургской крепости за покушение на цареубийство. Убитый преступник, сам из местных старателей, уже со стажем и сомнительной репутацией, часто бывал у него, негласно выполняя некоторые поручения. Это стало известно только благодаря недавно установленному тайному наблюдению за оранжереей семейства Оржих. Ею заинтересовались в рамках резкого усиления борьбы со шпионаже.

Господин Оржих осел в этих местах, так и не доехав до назначенного ему местом ссылки села Анучино. Из Никольск-Уссурийска в 1898 году он отправил телеграмму приамурскому генерал-губернатору с просьбой оставить его по состоянию здоровья во Владивостоке, так как он хотел бы заняться озеленением города и имеет соответствующую научно-практическую подготовку. Судя по всему, оную подготовку, особенно практическую, приобрел сидя в тюрьме в одиночной камере, поскольку по образованию он физик-практик. Прибыв во Владивосток, арендовал у Общества изучения Амурского края теплицу (совершенно бесплатно), получил от него кредит в 100 рублей и занялся разведением цветов. На здоровье уже не жаловался. По коммерческим делам начал ездить в Японию за экзотическими семенами, привозил оттуда орхидеи, мимозы, пальмы в кадках и другие дивные растения для продажи. В том числе рассылая их почтой. С этого момента его дело начало очень быстро развиваться. В 1900 году арендовал у города большой земельный участок на сопке Орлиное Гнездо, где сразу началось серьезное строительство. К началу войны имел уже не маленький, хоть и одноэтажный дом с мезонином и свои оранжереи и теплицы. Издавал свой альманах «Владивостокский вестник», печатался с полемическими статьями в других изданиях.

Проведенный в доме и оранжереях обыск дал ошеломляющий результат. Нашли 36 револьверов, 140 винтовок, патроны к ним. Кроме того, взрывчатку, огнепроводный шнур и некоторые части аппарата беспроволочного телеграфа. Но самого Бориса взять не удалось. Его жена, работавшая женским врачом в больнице, утверждала, что ничего не знала об арсенале, и где муж – также не знает. Хотя обыск проводили ночью, на выезде из оранжереи собралась толпа, настроенная весьма враждебно.

Накапливавшаяся хроническая усталость вызывала раздражение в людях и требовала назначения кого-то конкретного на роль виновного во всем этом. В последнее время им стал адмирал Бирилев, постоянно ото всех требовавший что-то ускорить, уплотнить, форсировать работы… Никаких поблажек никому он не давал, карал сразу и по всей строгости, в меру своего разумения. Известие о взрыве его кареты в слободках восприняли с некоторым облегчением. Мол, отлились кошке мышкины слезки!

Когда на следующий день продолжили искать бомбистов, местами доходило до откровенного неповиновения властям. На улицах кричали о полицейском произволе, что героя, борца с угнетателями, совсем еще мальчика-студента сами жандармы и зарезали. Двоих арестованных отбила у полиции толпа. Причем для этого люди бросили работу, чтобы успеть перехватить экипаж. В городе временами вспыхивали перестрелки, из-за чего готовились вывести войска и вооруженные отряды моряков на улицы.