Перелом

Опасаясь подвоха и возможных засад на дороге от Наха к Зампо, Артшвагер еще вечером приказал эвакуировать персонал и охрану поста, отправив к нему «Лидию». Катеру уже было не выгрести против волны, и его притащили на буксире. Только в гавань порта он вошел самостоятельно. А «Лидия» так и осталась курсировать за линией заграждений в качестве брандвахты.

Транспорты тем временем заканчивали приемку обратно на борт тяжелых грузов с берега. Войска снимались с позиций и отводились в порт. Сразу после завершения основных транспортных работ занялись забоем скота. Туши катерами переправляли в холодильники «Терека» вместе с рыбой и зеленью, по-тихому закупленной у местных под видом экспроприаций.

После заката хлынул тропический ливень. Уже по грязи на пароходы начали свозить и пехоту. На берегу оставались брошенные пустые ящики из-под продуктов, порванные мешки, сломанные вещи и прочие следы пребывания большого количества хорошо обеспеченного народа на сравнительно малом куске земли. Ливер с бойни собрали и, по совету рыбаков, выбросили в указанных местах бухты для прикорма рыб. На ближайшие недели-две отменная рыбалка им была обеспечена.

В половине первого ночи караван покинул гавань, ориентируясь по огням, зажженным на брандвахте, вставшей на якорь в проходе еще на закате. Флагманский «Терек» первым вышел из гавани и прикрывал остальных. Замыкавший колонну «Анадырь» вывалил себе за корму полдюжины мин, перекрыв вход в бухту. Тьма тропической ночи скрыла эту «шалость» от лишних любопытных глаз.

В том, что японские агенты на берегу уже наверняка «срисовали» курс, каким русские покидали Наха, а еще раньше видели постановку заграждений, Артшвагер не сомневался, так что в случае поспешной попытки воспользоваться проходом противника теперь ждал неприятный сюрприз.

Потом все четыре парохода, вспомогательный крейсер и сразу же двинувшийся следом за ними трофей, погасивший все освещение, темными тенями выскользнули вдоль берегового рифа и, преодолевая набиравший силу осенний шторм, повернули на юг. Их путь теперь лежал к островам Бонин, где предстояло встретиться с уже шедшей туда из Новой Гвинеи эскадрой вице-адмирала Дубасова. Если все пройдет по плану, то чуть позже туда же должен был подтянуться практически весь Тихоокеанский флот, и не только он.

Приемники радиотелеграфа наглухо забивало атмосферными разрядами, но к утру гроза ушла, только шторм продолжался. Принималось активное японское телеграфирование. Нас, похоже, уже хватились. Немного послушав все это, Артшвагер не удержался от еще одной проказы. Транспорт «Корея», имевший передатчик фирмы «Маркони», аналогичный устанавливавшимся на английских торговых и военных судах, выдал в эфир сообщение: «Остановлен русским крейсером. За ним на западе еще дымы!» А дальше неполные координаты места с указанием только широты примерно на полпути между Окинавой и островами Данджо и обрыв на полуслове без указания авторства депеши.





* * *


Крейсера Егорьева, покинув Окинаву, ушли в район между островами Бородино и островом Роса, где уже через день встретились с объединившимися конвоями, пришедшими из Европейской части страны. Еще ночью была установлена устойчивая радиосвязь с приданными им связными эсминцами, что серьезно упростило всю процедуру. После взаимного опознавания по коротким кодовым депешам выяснили координаты района их нахождения и двинулись прямиком туда.

Вскоре после рассвета увидели расходящиеся дымы двух судов. Повернув на них, обнаружили пароходы «Цесаревич Георгий» и «Королева Ольга». После визуального опознавания они направили крейсера к основному каравану, а сами остались на позиции. Только спустя полчаса следования указанным курсом увидели впереди множество дымов, а потом и сам конвой.

Он состоял из четырех транспортов первого эшелона, с которыми держались пароходы «Шлезвиг» и «Цецилия», пришедшие из Шанхая, и семи судов только вчера подтянувшегося второго эшелона. Еще два судна ушли южнее, являясь таким же парным дозором, что встретил Егорьева на северном фланге. Аналогичные авангардные группы держались западнее и восточнее. Таким образом, общая численность каравана превышала два десятка единиц.

Командовавший всем этим капитан первого ранга Лозинский еще две недели назад привел в первую контрольную точку ропитовские[16] пароходы «Одесса», «Королева Ольга», «Император Николай II», «Цесаревич Георгий» и «Великая княгиня Ксения» с частями 15-го драгунского Александрийского полка полковника Келлера из Варшавского военного округа на борту.

Спустя два дня к нему присоединились доброфлотовские «Саратов», «Нижний Новгород» и «Екатеринослав», тоже пришедшие с Черного моря и загруженные предметами снабжения и сводной артиллерийской бригадой из того же округа с лошадьми и прочим сопутствующим хозяйством драгунского полка. Они принесли тревожную весть о подозрительном небольшом парусном судне, виденном накануне и ушедшем в направлении островов Бородино, считавшихся необитаемыми.

Лозинскому, так же как и командирам судов догоняющего транспортного отряда, показалось маловероятным, что небольшая парусная лодка может вести промысел почти в двух сотнях миль от ближайшей населенной земли – Окинавы. Тут же решили организовать экспедицию по ее следу.

Более всего для этого подходил «Цесаревич Георгий». Довольно быстроходный, но не такой большой, как остальные. Его и снарядили. Для страховки с ним двинулся «Нижний Новгород», лучше всех разглядевший искомое суденышко. Условились, что «Георгий» выдвинется вперед, а в случае появления чего-либо подозрительного уйдет куда-нибудь в сторону. А «нижегородцы» в этом случае сразу двинут назад, к остальным, чтобы предупредить.

На рассвете разведка уже находилась в виду островов. Причем тот же самый парусник снова попался на глаза. И он явно шел от южного, самого крупного из них. А над самим островом, точнее над его юго-западным склоном, курился легкий дымок, верный признак человеческого жилья.

С «Георгия» сразу сообщили обо всем этом на державшийся в восьми милях позади «Нижний Новгород», немедленно начавший разворачиваться на обратный курс. Но командир головного из разведчиков придержал его, решив сначала осмотреть острова, а уже потом думать, как быть дальше.

Подняв французский торговый флаг, подошли ближе и остановили рыбацкое суденышко, попросив продать им свежей рыбы. Его экипаж оказался простыми рыбаками, ни слова не понимавшими ни по-английски, ни по-немецки, ни по-французски. Объяснялись жестами. Выяснилось, что они живут на Южном Бородино. Их там 53 человека, в том числе женщины и дети. Поселились пять лет назад. Рыбаки и крестьяне.

Тогда попросили еще и пресной воды, чтобы осмотреть остров и селение. Высадка на берег оказалась довольно непростым делом. В той узкой расщелине, где причалило местное суденышко, в качестве пристани использовались лишь чуть обтесанные для удобства камни, сбегавшие вниз высокими ступенями, неустанно облизываемыми волнами. Высадив четверых, шлюпка отошла от берега. Дожидаться их подальше от полосы прибоя показалось безопаснее.

Поднявшись из прибойной зоны, оказались на довольно ровной местности. Вокруг были буйные дикие заросли. Только на небольших отвоеванных у них участках начали разбивать тростниковые плантации. Ближе к селению попадались уже и убранные поля ржи и пшеницы. Поселок состоял из хлипких хижин с высокими соломенными крышами. Никакой администрации и почты с телеграфом не было.

Выяснилось, что единственным способом общения с окружающим миром является торговля. В конце лета, когда ветры благоприятные, селяне возят урожай и прочее для продажи на Окинаву. Больших пароходов за все время у острова не видели. Свежую рыбу охотно согласились сменять на соль. Предложили взять еще вяленую и копченую, а также циновки и тростниковый сахар в обмен на крупу, керосин и муку.

Наличие целой колонии в здешних местах стало полной неожиданностью. Согласно полученным от светлейшего князя Ливена в Сайгоне последним сведениям, дополненным выдержками из отчетов Добротворского и захваченных в Окинавской администрации бумаг, власти Рюкю не давали разрешения на заселение островов Минами, Кита и Оки, как называются у японцев оба острова Бородино и остров Роса. Да и сами эти клочки суши с береговой линией из грубых коралловых скал без пляжей и с почти постоянными большими волнами с океана мало подходили для жизни. Что теперь с этим делать, было не ясно.

После некоторого размышления решили оставить все как есть. На Окинаве местные уже в этом году были, чтобы кто-то заглянул сюда – маловероятно. А даже и заглянет, что они скажут? Был пароход, ушел и все. Получив рыбу и вручив аборигенам на память еще и французскую фуражку, прихваченную кем-то в Сайгоне как сувенир, «Георгий» дал ход. Как только стало возможно отправить светограмму напарнику, доложили результаты разведки и повернули на север, только ночью, дав большого кругаля, вернувшись к своим.

К этому времени порядки на конвое поменялись радикально. После почти суток нервного ожидания Лозинский до глубины души проникся мыслью, что здесь идет война, а не курорт. И потому случиться может всякое. Надо к этому быть готовым, насколько это возможно. После чего весьма энергично принялся доводить ее до подчиненных, добившись неплохих результатов. Дожидаясь назначенных наместником начальников эшелонов, под чьим командованием предстояло добираться до своих берегов, он успел организовать службу как полагается, с дозорами и ближней разведкой, используя для этого наиболее быстроходные суда.

Именно они и обнаружили шедшие из Шанхая посыльные «Шлезвиг» и «Цецилию», на которых и добрались до своих подопечных назначенные уже наместником новые начальники эшелонов. Те высоко оценили принятые меры безопасности, отметив, что они даже основательнее, чем планировали организовать сами, при том что техническое обеспечение явно слабее, их эффективность оказалась выше. В полной мере оправдалась поговорка: «Голь на выдумки хитра».

Рюмин с Чихачевым, после совместного обсуждения данного вопроса еще в Шанхае, предполагали обеспечить дальнее охранение каравана посменно теми двумя пароходами, на которых добирались до места сами. Дело в том, что на них установили станции беспроволочного телеграфа, добытые еще зимой стараниями полковника Дессино. Эти аппараты изначально хотели отправить в Порт-Артур, но не успели, и после капитуляции крепости они оказались аж в Сингапуре, где и пылились какое-то время в портовых складах без всякой пользы[17].

Непонятным образом на проходившую мимо эскадру Рожественского, а потом и Небогатова они тоже не попали. Возможно, разминулись в пути. Но в итоге про них все же вспомнили. Отправленный за ними пароход «Тунчжоу» доставил их в Шанхай, а уже там представитель фирмы Круппа господин Мендель, к тому времени более полугода активно сотрудничавший с нашим военным агентом, привез из Циндао бригаду рабочих, быстро установивших их на пароходах.

Получив в свое распоряжение радиофицированные транспорты, новые начальники эшелонов, совершенно не имевшие опыта боевого планирования, уже не особо задумывались о прочих возможных способах организации дальней дозорной службы, ведь самое простое, хоть и недостаточно эффективное решение лежало на поверхности. Так что потом они сосредоточились исключительно на проработке деталей предстоящей проводки, в то время как болтавшийся в это время в океане капитан первого ранга Лозинский, озабоченный большой заметностью разраставшегося и густо дымившего соединения, искал способы его сокрытия от посторонних глаз, не имея под рукой столь передовых технических решений. Буквально случайно угадав технологию парного дозора при организации разведки островов Бородино, он именно на этом все и построил. В результате такие дозоры на всех направлениях обеспечивали максимальную скрытность, не выдавая себя в эфире, который наверняка слушали не только мы, но и японцы. Благодаря им всю эту армаду до сих пор никто не видел. От любого дымка или паруса на горизонте, не несшего условного вымпела на шаре или змее над мачтами, успевали уклониться, выставляя напоказ всего один пароход из всех. Второй участник дозора, всегда находившийся на отшибе, в поле зрения не попадал и использовался как посыльный.

Вчера подошел и эшелон, возглавляемый капитаном второго ранга Евницким. Он привел с Балтики закупленные Морведом еще зимой «Нарву», «Ангару», «Борго», «Гапсаль», «Кронштадт», «Лахту», «Николаев», «Ораниенбаум», «Ревель», «Ригу» и «Сестрорецк». Предполагалось использовать их для организации перегона латиноамериканских крейсеров, но там так и не смогли договориться. С тех пор они и тихо отстаивались в Либаве под доброфлотовским флагом. А вот сейчас пригодились. Большая часть этих судов приняла грузы в немецких портах, прочие – в Дании, Либаве и Кронштадте.

На них доставили уже давно ставшие дефицитом во Владивостоке судоремонтные и машинные материалы, а также электротехнические изделия, телеграфное оборудование и снаряды, изготовленные на немецких предприятиях, патроны винтовочного калибра бельгийского и датского производства, пушки и мины заграждения, снова изъятые из арсеналов, с кораблей или с береговых батарей Балтийского флота.

Почти одновременно с караваном балтийцев прибыли и эсминцы из Циндао с последними инструкциями. Немцы успели подлатать на них котлы и заменить изношенную паровую арматуру, и к последнему рывку конвой оказался вполне готов, так что тянуть с этим не стали, сразу начав формирование походных колонн. Эсминцы погасили свои топки, подав якорные цепи для буксировки на «Ригу» и «Одессу», явно выделявшиеся на общем фоне своими габаритами. Довески в четыреста с небольшим тонн их вряд ли затруднят на переходе. Курс проложили, обходя Окинаву по широкой дуге с запада, не доходя до Миякодзимы.

Пока развернули и двинули в нужном направлении свою армаду, далеко раскинувшуюся во все стороны, прошло немало времени, и наступило 11 октября. В этот день в назначенной точке встретились с «Фюрстом Бисмарком». Огромный высокобортный двухтрубный крейсер, окрашенный в белый и желтый цвета, был сопоставим по габаритам с нашими «Пересветами». Три ряда иллюминаторов в бортах, мощные гусиные шеи шлюпочных кранов и массивные двухорудийные башни в носу и корме подчеркивали его суровую стать. Несмотря на кажущуюся тяжесть, он легко держался на крупной зыби, шедшей с запада и изрядно донимавшей миноносников.

С него передали поздравления с победой в Маньчжурии от контр-адмирала Мольтке, а также сообщили, что англичане, как и предполагалось, караулят только маршруты, идущие от Формозы вдоль берега, и далее условной линии между Цзылуном и Квельпартом не ходят, а японцев вообще в море не видели. Только одиночные пароходы, путешествующие на свой страх и риск. Более подробно вся диспозиция излагалась в рапорте, уже отправленном катером.

На том же катере все начальники конвоя перебрались на борт германского крейсера для совещания. Хотя предварительный план уже и был составлен, основываясь на котором адмирал Мольтке получил свои инструкции, требовалось уточнить кое-какие моменты. Много времени это не заняло, и спустя полчаса все уже разъехались по своим кораблям, прихватив попутно свежие газеты.

После этого, используя мощную станцию «Бисмарка», передали условную телеграмму о начале движения в соответствии с графиком и отпустили немца вперед. Его высокий силуэт скоро скрылся за горизонтом, но дым из вида головного дозора не пропадал. Младший флагман Восточно-Азиатской крейсерской эскадры, как и договаривались, обеспечивал разведку впереди по маршруту. Море оставалось совершенно пустым. Лишь к вечеру далекий дымок мазнул горизонт на востоке, но скоро исчез. Спустя два дня с немца передали слабой искрой, что приняли депешу с Цусимы. «Все без изменений». Ему ответили так же едва слышно, чтобы только добить до авангарда, что «приняли, исполняем». А к вечеру уже встретились с нашими броненосцами и «Безупречным».


Подготовить к переходу «Аврору» так и не успели, в основном по причине выхода из строя «Камчатки». Минимально необходимый ремонт броненосцы заканчивали уже исключительно своими силами. Оборудованные на них кузни и пневматические станции со всей сопутствующей оснасткой очень пригодились, но подлатать еще и крейсер оказалось выше их возможностей.

Было обидно, и в знак протеста решили потрепать японцам нервы, в первой половине дня появившись всей армадой у острова Коджедо и обстреляв прикрывавшие восточный пролив укрепления. Потом подвергли демонстрационной бомбардировке издалека еще и гавань Фузана. Причем били только главными калибрами и конкретно по районам батарей, стоянкам судов, расположению армейских лагерей и складам, сразу по достижении накрытий перенося огонь на следующую цель. Просто давая понять, насколько мы теперь обо всем информированы, и экономя боеприпасы.

На эскадре все уже знали, что воздушная разведка оказалась очень успешной. Баратов с Подзоровым свою задумку выполнили блестяще. Хоть и досталось обоим крепко, слава богу, что живы остались. Почти все снимки с аэростата, несмотря их непростой путь до стола в адмиральском салоне, удалось распечатать в хорошем качестве. Так что благодаря им, а также многочисленным пометкам на карте и в просушенном и изученном вдоль и поперек блокноте, у штабных сформировалось четкое представление, где и что там у японцев припрятано. Хорошо видимые из артиллерийских рубок ориентиры после сравнения с фотографиями позволяли бить прицельно, не входя в зону возможного ответного огня. С такими данными подавить береговую оборону становилось делом техники, после чего хоть сейчас десант завози. Однако пока было не до того, да и снарядов в погребах не так чтобы вдосталь.

Тем не менее, похулиганив у Фузана, двинулись к бухте Память Дыдымова в двадцати с небольшим милях севернее. Шли вдоль берега, не таясь, выслав вперед разведку, чтобы не позволить никому улизнуть оттуда. Скоро впереди показалась вершина горы у входа в нее, прозванная Соломоновой Башней, а потом и мыс Тихменева, западнее которого и располагался обширный вход.

«Богатырь» с эсминцами был уже там и, судя по доносившимся звукам стрельбы, занимался делом. С него сообщили, что обнаружили четыре небольших дозорных судна и множество корейских рыбацких и каботажных шхун. Эсминцы уже прикончили сторожевики и заканчивают сбор пленных экипажей. Корейцев не трогали, хотя часть из них наверняка тоже мобилизована. Поскольку осмотр и разбирательство с этим могли занять много времени, не стали даже начинать, повернув на северо-восток и велев Егорьеву нагонять по готовности.

Смеркалось. Дальнейший осмотр бухт уже не имел смысла. Всех наверняка предупредили, так что, отведя душу, ушли в Японское море. На оставшемся пути до главной базы не встретили ни одного корабля. Всех удивило, что даже попыток преследования предпринято не было. С наступлением темноты, на всякий случай, неизменно меняли курс, но с первыми лучами солнца снова видели только ровную водную гладь вокруг. Так спокойно и дошли до Владивостока к закату 15 октября.

А там уже ждали и встречали. Сначала, как положено, в соответствии со строгими порядками неспокойного военного времени, миноноски и шаланды с тралами, а уже потом, когда втягивались в Босфор Восточный, батареи, гремевшие салютными залпами, а следом и причалы, сверкавшие надраенной медью оркестров, как и должно встречать победителей.





Глава 13




А на сыпингайских позициях после визита наместника и случайно совпавшего с ним приезда великого князя Михаила словно очнулись от спячки. Тупое накопление сил для достижения решительного перевеса сменилось активной деятельностью, направленной на повышение боеспособности того, что уже имелось, пусть даже в ущерб доставке дополнительных подкреплений.

Заметную помощь в этом оказал и неожиданно для многих вернувшийся обратно к своей армии генерал Гриппенберг, а особенно предварявшая его приезд телеграмма его императорского величества, оказывавшая особое благоволение генералам Штакельбергу, назначавшемуся командующим всеми войсками в Маньчжурии, и Гриппенбергу, а также всем их благим начинаниям в деле подготовки войск к решительному наступлению.

Против такого довода открыто возражать уже никто не решался. А когда из Владивостока вернулся еще и великий князь Михаил, сразу же активно взявшийся за штабистов и тыловиков, дело явно сдвинулось с мертвой точки. Теперь все усердно, до седьмого пота, причем обильно выступавшего на спинах и лбах не только у солдат, но и у офицеров, готовились воевать не столько числом, сколько умением и правильным оснащением.

С теми же, кто не желал или не мог вписаться в новую концепцию, несмотря на жесточайший кадровый голод, расставались без сожаления, параллельно выделяя из самых толковых нижних чинов людей, способных командовать на поле боя, повышая их порой даже сразу через одну-две ступени в званиях. Причем вопрос происхождения новоявленных «благородий» имел самое последнее значение. Главное, чтоб дело разумел.

Были составлены специальные инструкции, в обязательном порядке вменявшиеся к исполнению всеми командирами, начиная от батальонных и выше, вплоть до командиров корпусов. По этим инструкциям сильно укрепленные позиции предписывалось обходить, принуждая противника к отступлению не геройскими штыковыми атаками, а глубокими охватами флангов. Штурмовать следовало только ключевые пункты обороны, представлявшие угрозу или препятствие для дальнейшего движения войск, но и те лишь после массированного обстрела и с наличием достаточных сил для последующего развития успеха.

Новый командующий генерал Штакельберг упорно насаждал настоятельно рекомендованные Михаилом Александровичем и Рожественским порядки. Однако, прекрасно понимая, что в разумные сроки полностью перекроить всю армию просто не реально, в первую очередь распорядился заняться наиболее боеспособными частями.

В первой и второй армиях были реформированы по три дивизии, именовавшиеся теперь специальными дивизиями прорыва. Их укомплектовали до полных штатов новыми осадными и полевыми орудиями и личным составом, уже имеющим большой боевой опыт. Пехота в них начала обучаться немецкими инструкторами ведению боя в рассыпном строю и самоокапыванию. В порядке эксперимента в них также изучали и осваивали новейшие наставления по стрельбе, разработанные генералом Гриппенбергом за время его вояжа в столицу и обратно[18]. Доля резервистов в таких частях составляла не более десяти процентов, в то время как в остальных войсках на линии соприкосновения кое-где достигала тридцати, а в резервной 3-й армии и семидесяти процентов. Нормы снабжения боеприпасами для них были увеличены сначала в восемь, а потом даже в двенадцать раз относительно обычных штатов.

Именно необходимостью накопления большого запаса снарядов и патронов, постоянно подвозившихся как из европейских округов, так и из Владивостока и Николаевска, куда они теперь прибывали морем из Америки, объяснялось впоследствии столь позднее начало наступления. Но, как показали дальнейшие события, время этой отсрочки не было потеряно даром. К концу сентября японцам пришлось иметь дело уже совершенно с другой русской армией.

Войска Штакельберга пришли в движение с рассветом 25 сентября. Первым, как и ожидали японцы, активизировался их правый фланг. После сильного, но непродолжительного артиллерийского обстрела 2-я Маньчжурская армия генерала Гриппенберга двинулась вперед. Сначала 25-я пехотная дивизия генерала Пневского из 16-го армейского корпуса начала наступление с плацдарма на правом берегу реки Сяшузы в направлении Кайпинсяна. Почти одновременно, под прикрытием артиллерии, начали наводить переправу через реку Ляохэ выше впадения в нее Сяошузы саперы из 41-й дивизии этого же корпуса. Передовые японские позиции были взяты уже к полудню, и бои развернулись на подступах к Кайпинсяну. А к вечеру, форсировав Ляохэ, части 41-й пехотной дивизии Бигера двинулись на Сяотайцзы.

Поскольку уже в первые часы наступления на обоих этих направлениях проявили себя более сотни стволов русской полевой и осадной артиллерии, чей огонь корректировался с аэростата, японцы окончательно поверили в то, что это и есть основное направление удара. К наметившимся прорывам были выдвинуты резервные бригады от Факумыня и Тундзякоу, а также резервы армии Оку.

На следующий день, несмотря на наращивание наступавших сил путем введения 10-го армейского корпуса, начавшего переправляться западнее, продвижение корпуса генерала Топорнина замедлилось. Удалось только расширить плацдарм и взять селение Лицзявопу на самом левом фланге обороны противника. Одной из причин замедления являлась вторая линия обороны японцев, которая оказалась укреплена намного сильнее. Это было известно нашей разведке, поэтому от безнадежных атак в лоб, гарантировавших большие потери, до подтягивания артиллерийских парков воздерживались.

Вообще с самого начала наступления постоянно присутствовавший в штабе Штакельберга великий князь Михаил строго следил за тем, чтобы во всех корпусах четко следовали инструкциям, составленным новым штабом командующего войсками в Маньчжурии.

Для дальнейшего охвата японского левого фланга и действий в тылах генерала Ноги вперед выдвинулись казаки Уссурийской конной бригады генерала Самсонова. Не ввязываясь в серьезные бои, они нарушали связь в тылу 3-й японской армии, но переправиться через Ляохэ им не удалось из-за мощных японских заслонов, усиленных артиллерией и пулеметами.

Из опроса захваченных пленных удалось узнать, что, опасаясь именно этого, еще накануне японцы начали переброску дополнительных полков из Телина за реку Ляохэ, продолжая усиливать армию Ноги прочими резервами. Однако со своих передовых позиций они не сняли ни одного батальона, опасаясь ударов и на других направлениях.

Их разведка доносила об активном движении и расширении конно-железной дороги восточнее хребта Бейдин. Поскольку там и так проходила хорошая мандаринская дорога, сооружение в дополнение к ней еще и полноценной железнодорожной ветки говорило о том, что со снабжением расквартированных севернее Нанчензо войск она не справляется. Судя по тому, что к началу наступления русские точно так же проложили железную дорогу вдоль фронта к своему правому флангу, под Нанчензо тоже ожидалось наступление.

Японские опасения вполне подтвердились, когда утром 27 сентября там начали стрелять осадные пушки. После получасовой бомбардировки вперед пошла пехота, сумевшая в нескольких местах у мандаринской дороги сбить противника с передовых позиций и достичь окопов первой линии обороны, создав фланговую угрозу удержавшимся частям.

Видя это, японцы быстро откатились на вторую, основную линию, опиравшуюся на более основательные капитальные позиции. Отвод войск из первой линии окопов должен был позволить сохранить людей и оружие, оторваться от русских цепей и более основательно подготовиться к отражению штурма самого города.

Однако, вопреки ожиданиям, завладев первой линией обороны, русские продолжили стремительное продвижение, хотя на подходах к японским укреплениям почти полностью лишились артиллерийской поддержки. Судя по редким залпам единичных орудий, нащупывавших японские батареи, редуты, траншеи и люнеты, большинство их пушек оказались далеко в тылу, в то время как японская артиллерия, наоборот, имела теперь очень выгодные позиции. Вскоре после полудня над мандаринской дорогой показался русский аэростат, но и с его появлением стрелять чаще русские не стали, продолжая под непрекращавшимся шрапнельным огнем накапливать силы для атаки.

Японцы активно противодействовали, введя в дело всю свою артиллерию и, судя по поступавшим с шара донесениям, спешно насыщая позиции пехотой. Однако генерал Мейендорф, имея однозначный приказ, продолжал выдвигать на исходные рубежи для атаки наиболее боеспособные дивизии своего первого армейского корпуса. Как только стало ясно, что японцы ввели в дело всю свою артиллерию, и ее расположение удалось выяснить наблюдением с воздуха, окрестности огласились невиданным доселе грохотом залпов сразу нескольких десятков тяжелых орудий морского калибра.

Когда первые снаряды долетели до назначенных им целей, даже на исходных позициях нашей залегшей пехоты казалось, что земля под ногами начала ходить ходуном. Что же творилось на японских укреплениях, вообще трудно представить. В воздух взлетали куски размолотых бревен и досок вперемешку с тоннами вздыбленной земли, засыпавшей толстым слоем все, что было вокруг, еще живое и уже мертвое.

Это открыла огонь Тяжелая железнодорожная артиллерийская дивизия особого назначения. Все цели для ее орудий калибром в 6, 8, 9 и 11 дюймов были уже пристреляны редким огнем приданных пристрелочных батарей, и теперь велся методичный массированный огонь на поражение. Хотя по причине невозможности обеспечения высокой степени механизации процессов заряжания в полевых условиях скорострельность самых больших пушек была не высока, разрушающее воздействие их снарядов с лихвой перекрывало этот недостаток.

Грохот, шедший переливами из-за спины передовых русских частей, стоял в течение двух часов, после чего даже начал усиливаться, сливаясь в сплошной тяжелый гул. Так как ответный огонь японских пушек захлебнулся еще в самом начале, на завершающем этапе артподготовки накоплению сил и развертыванию русских гаубичных и конных батарей на новых позициях уже ничто не мешало. Так что в конце бомбардировки на позиции, занятые самурайской пехотой, обрушился еще и дополнительный ураган из снарядов всех сконцентрированных в полосе наступления полевых пушек и гаубиц. Их разрывы, уже вполне привычной величины, но небывалой до того частоты, быстро заполнили промежутки между здоровенными черными столбами выворачиваемой наизнанку земли.

Такой мощный комбинированный обстрел оказался подавляющим не только для противника, но и для наших наступавших войск, никогда раньше ничего подобного не видевших. Вопреки первоначальным планам, несмотря на энергичные действия унтеров и офицеров передовых цепей, двинуть корпус в атаку удалось не сразу после прекращения обстрела, а только через пятнадцать минут после этого.

С японских позиций им навстречу уже захлопали первые винтовочные выстрелы. Они становились все чаще. Но быстро набиравший силу ружейный огонь из разрушенных укреплений оказался совершенно не точным и только взбодрил растерявшуюся, хоть уже и опытную, матерую пехоту, оказавшуюся благодаря этому в хорошо знакомой, привычной обстановке. Даже разрывы немногочисленных шимоз и шрапнелей с единичных уцелевших орудий уже не смогли остановить накатывавшуюся русскую волну.

Вторая линия обороны на перепаханном снарядами участке левее и правее тракта была взята с ходу и с минимальными потерями. После этого прорыв начали расширять, атакуя с флангов ближайшие японские позиции. Здесь уже столкнулись с организованным сопротивлением, но все укрепления, оказавшиеся в зоне видимости участка первого удара, поспешно покидались войсками противника после первых же пристрелочных залпов нашей артиллерии.

Эффектное уничтожение долговременных оборонительных сооружений у дороги было хорошо видно японцам как на восточных склонах хребта, так и с поднимавшегося вверх правого фланга армии Ноги. Повторения подобной участи для себя лично никто, естественно, не хотел. Да и командование не видело необходимости оставлять войска на убой в опасной зоне. На дальности стрельбы тяжелых русских пушек в десять-двенадцать верст в обе стороны от тракта японцев вскоре не осталось вовсе. При этом расход снарядов до конца дня упал до чисто символических цифр, так как разрушать уже ничего не приходилось.