Перелом

С наших дозорных катеров, привлеченных световыми сигналами тревоги и яркими всполохами, вскоре перешедшими в сплошное зарево, тоже начали пускать осветительные ракеты. Заметив это, еще не добравшиеся до берега десантные суда немедленно кинулись врассыпную, уходя прочь, и быстро скрылись в северном и восточном направлении.

После этого оказавшаяся, по сути, в окружении на берегу потрепанная и полностью деморализованная японская авангардная рота быстро сдалась в плен практически без боя. Больше попыток высадки на острова противник не предпринимал, и на морских подступах к Гензану установилось затишье.

Первый штурм и отражение десанта на Ун-до стали самыми яркими эпизодами обороны. Все прочее проходило как бы рабочим порядком. В пакете, переданном Йессену, содержались также подробные отчеты командиров батарей, частей и других начальников, списки на награждение наиболее отличившихся. Также там имелись протоколы допросов пленных, которых оказалось неожиданно много. Отмечалось, что моральный дух японских войск теперь не высок.

Далее на совещании согласовали сигналы для организации взаимодействия с батареями и береговыми постами, нанесли на карты районы возможных минных постановок противника с мелких парусных судов, которые регулярно отгоняли от фарватеров катера гензанской дозорной службы, а также места начатых японцами тральных работ на внешней линии заграждений. Но достигнуть полного взаимопонимания все же не удалось.

К концу заседания Адамович начал требовать немедленной артиллерийской поддержки от пришедших кораблей и даже снятия части артиллерии и людей для нужд обороны и усиления сухопутного фронта, так как того, что доставили моряки, по его мнению, оказалось явно недостаточно, и это не покрывало даже десятой части необходимого.

В то время как Иессеи видел свою задачу в совершенно противоположном. Он вовсе не собирался ставить броненосцы на прикол в гавани, а был намерен провести несколько вылазок в Броутонов залив и даже дальше, вдоль корейского берега, с целью нанесения максимального ущерба противнику на море, пока он еще не знает, что в Гензане теперь есть русский флот. А все разговоры о разоружении кораблей и свозе матросов на берег в окопы пресек на корню, заявив, что в море от его кораблей и их пушек пользы будет гораздо больше, в том числе и для пехоты.

В итоге сошлись на том, что отряд броненосцев выделил артиллерийского офицера с «Апраксина» лейтенанта Шишко в распоряжение штаба 8-го Восточно-Сибирского полка для определения возможности стрельбы по береговым целям и подбора артиллерийских позиций, а также минимально необходимого расхода боеприпасов. Сами эти цели предстояло еще доразведать и оценить их приоритетность, что планировалось успеть сделать с аэростата в течение следующего дня, еще до заката.

Как и ожидалось, отдохнуть ни экипажам кораблей, ни их пассажирам так и не удалось. К исходу ночи воздухорота уже обосновывалась на берегу у подножия горы Хокубо-сан, в укромной ложбине, где ее не могли достать снаряды японских дальнобойных батарей, порой залетавшие в город. Оболочку аэростата, спешно перекинутую на баржу, смогли переправить на берег только к полудню. После тщательного осмотра, не выявившего повреждений, начали заполнять ее газом из баллонов, одновременно организуя все наземные службы обеспечения работы воздушной разведки, в первую очередь, линии связи.

А броненосцы, с огромным облегчением избавившиеся от своего хрупкого, неудобного и опасного груза, вместе со всеми тремя эсминцами, принявшими уголь, воду, а также по комплекту тралов на палубы, вышли в море еще до рассвета тем же северным фарватером, что и вошли. Снова следуя за катерами, удачно миновали японские дозоры, оказавшиеся в этот раз на удивление редкими.

Когда начало светать, оба отряда были уже на подходе к заливу Ханхынман. На этот раз предполагалось действовать максимально агрессивно, имея целью нанесение наибольшего ущерба противнику. Стрелять предполагалось с небольшой дистанции, чтобы иметь возможность выбирать цели и корректировать стрельбу.

При этом был риск нарваться на мины, так что по мере приближения ход снизили, а «Бодрый» и «Громкий» поставили трал и возглавили колонну. Флагман Андржиевского «Грозный» шел сразу за ними в готовности закрыть своим дымом либо головные миноносцы, в случае если те попадут под огонь, либо большие корабли, как только те закончат пристрелку, смотря по ситуации.

Оба броненосца в полной боевой готовности тянулись в семи-восьми кабельтовых за ним, строго придерживаясь узкого проверенного фарватера, определять границы которого помогали видневшиеся из воды вехи, постоянно выставляемые эсминцами-тральщиками. Мин пока не было.

Берег тонул в тумане, но резкий юго-юго-восточный ветер его быстро разгонял. Небольшая попутная волна на броненосцах почти не чувствовалась, но миноносцы раскачивала изрядно, частенько перекатываясь через их узкие палубы. Обслуга тралов и обвеховки явно вымокла до нитки.

В 06:15 слева по курсу наконец открылась бухта, все еще затянутая довольно плотной дымкой. Расположенная в ее глубине японская стоянка легко угадывалась по торчавшим над мглой многочисленным мачтам. Расстояние до едва видимого западного берега залива не превышало трех миль, а до пароходов было еще меньше, но точности измерений сильно мешал туман.

Первым делом оба броненосца открыли упреждающий огонь по позициям показавшей себя накануне японской батареи в сосновой роще на южном берегу бухты. С такого расстояния, едва туман снесло в сторону, стали достаточно хорошо видны свежие вырубки на склоне. Сразу накрыв ее расположение залпом главного калибра, продолжили обрабатывать позиции трехдюймовками и стодвадцатками, переключив башенную артиллерию на транспорты.

На этот раз артиллеристы работали в максимальном темпе и быстро добились хорошо заметных результатов. На берегу после всего двух запоздалых ответных залпов что-то сильно рвануло, после чего вспышек дульного пламени больше не было, а стоянка озарилась яркими отблесками от прямых попаданий десятидюймовых фугасов.

Нашего появления здесь в столь ранний час, похоже, не ждали. Организованного противодействия с самого начала не было. Продолжая движение на север-северо-восток и начав активно препятствовать вражеским радиопереговорам, «Апраксин» и «Ушаков» били полными зарядами для достижения максимальной настильности траектории, показав неплохой результат.

Ответный огонь со второй батареи с острова был открыт с пятиминутным запозданием и оказался редким и неточным, так как ее все еще полностью закрывала дымка. Но почти сразу с носовых углов правого борта показались три подозрительных судна, тоже начавших стрелять и быстро приближаться на встречном курсе. За ними из тумана вставали еще дымы, но кому они принадлежали, определить не удавалось.

В этот момент в трале взорвалась японская мина. Не имея возможности заменить его под усиливавшимся огнем, эсминцы подали сигнал об опасности, после чего обрубили тросы, избавившись от его остатков, и начали свободно маневрировать. Нащупав, таким образом, границу японского минного поля и не став приближаться к ней, Иессеи главными силами начал разворот на обратный курс последовательно через правый борт, выводя свой отряд снова на протраленную полосу. Когда закончили этот маневр, броненосцы дали полный ход, возобновив обстрел батареи и стоянки, теперь из всех стволов правого борта.

Но оказалось, что противник еще не исчерпал все возможности своей обороны. Скоро удалось разглядеть, что с северных румбов приближаются два авизо, вспомогательный крейсер и целых семь истребителей. Это их дымы видели над туманом. Дистанция в момент опознавания не превышала трех миль и быстро сокращалась. Они не прекратили преследование, даже когда плутонги стодвадцаток и трехдюймовок с обоих броненосцев береговой обороны начали бить по кормовым секторам левого борта, оставив в покое батарею в лесу.

Наши эсминцы тем временем, перестроились в колонну западнее, между броненосцами и берегом, и старались закрыть главные силы своим дымом. Но успеха не имели. Ветром его сразу рвало в клочья и быстро сносило за корму, так что он мешал больше нашим наблюдателям и наводчикам, чем японским. Несмотря на все их усилия, частота и точность ответных залпов разозленной охраны стоянки только увеличивались. При этом к обстрелу с японских кораблей присоединилась и начавшая приходить в себя береговая батарея. Но вскоре ее залпы начали ложиться с все большими недолетами. Отряды явно выходили из сектора ее стрельбы.

Как только транспорты окончательно скрылись из вида за изгибом береговой черты, на упорных преследователей сразу переключились и обе кормовые башни, быстро убедив их отказаться от продолжения погони. Авизо и вспомогательный крейсер развернулись и быстро пропали из вида. Только миноносцы, сбавив ход и сохраняя достаточно безопасную дистанцию в 45–50 кабельтовых, проводили русские отряды до входа на гензанский фарватер у острова Ун-до. После этого они не ушли назад к стоянке, а держались ввиду островов весь день до наступления темноты.

Вернувшись в Гензан, Иессен узнал, что днем там слышали по радио телеграмму, судя по позывным, уже ретранслируемую из Владивостока, но принять ее текст не удалось. Передачу прервали японцы. В данный момент связи ни по радио, ни по телеграфу ни с одним из наших укрепленных районов в Корее, ни с главной базой все так же не было.

До конца дня экипажам было приказано отдыхать в казармах на берегу. Тем временем силами порта эсминцы снова догрузили углем и водой со стоявших здесь пароходов, проверили и исправили, где это потребовалось, механизмы, подготовив их к новой вылазке, намеченной уже на эту ночь. Оставшиеся тралы сдали обратно на портовые склады, чтобы иметь возможность использовать все свое штатное вооружение.

Следующей целью Иессен выбрал бухту Ионджиман. По сведениям, полученным от корейцев и пленных, японцы организовали там стоянку и угольную станцию для своих легких дозорных сил, развернутых у мыса Пещурова. Местные рыбаки видели в том районе одно крупное и около десятка мелких паровых судов, явно чужих. Кроме того, японцы конфисковали еще и их шхуны, стоявшие до того в бухте Чанчхенхан (немного западнее у селения Косой), а к самой бухте запретили приближаться даже на весельных лодках, открывая огонь с выставленных дозорных судов и постов на берегу без предупреждения.

Для набега предполагалось использовать все три эсминца. Учитывая, что действовать отряду придется в основном по обстановке, решили отправить с Андржиевским и студента-востоковеда, приехавшего аж из самого Петербурга, единственного квалифицированного переводчика, имевшегося в распоряжении гензанского гарнизона.

Риск, конечно, был большой, поскольку кроме него в порту имелось только трое корейских купцов, могущих довольно скверно толковать по-японски, но этот пылкий юноша из добровольцев к тому времени уже совершенно извел контр-адмирала постоянными просьбами поручить ему какое-нибудь важное дело. При этом с «коварной местью» своего непосредственного руководства в виде вороха трофейной документации в штабе Гензанской крепости он разобрался всего за сутки, подтвердив высокую квалификацию. Боясь опоздать, этот полиглот прерывался только на чай и два часа сна, даже не обедав. А с раннего утра снова начал активно донимать адмирала и добился-таки своего.

Еще до наступления полной темноты эсминцы в сопровождении одного из дозорных катеров, выполнявшего роль лоцманского судна, вышли из гавани южным проходом и двинулись далее на восток вдоль самого берега. На катере кроме экипажа находились корейцы, легко ориентировавшиеся в этих местах. Но на всякий случай шли не спеша, малым ходом, ведя постоянный промер глубин лотом.

Миновав остров Руо-до и оказавшись в виду скалы Дондженгхо, катер отпустили, двинувшись далее по кромке отмелей все так же вдоль самого берега. Норвежский шкипер и корейцы из Посьета стояли рядом с рулевыми, помогая вести эсминцы. Им была обещана доля от призовой премии в случае успеха, так что свой меркантильный интерес у них тоже имелся.

Пройдя между небольшим островком и холмистым берегом соленого озера Тонгионг-хо, снова повернули на юго-восток вдоль побережья. На катерах из Гензана так далеко уже давно не забирались. Но, по словам местных рыбаков, японских дозоров здесь никогда не было. Небольшие суда всегда патрулировали дальше от берега, а береговые посты имелись только у самой бухты. Зная все это, Андржиевский надеялся добраться до места незамеченным.

Так и получилось. К полуночи благополучно достигли исходных рубежей для начала атаки. Еще до выхода в море было решено, что к самой бухте отряд будет подходить узким проливом между скалами и материковым берегом, проход в котором знали корейцы. Они уверяли, что миноносцы там провести смогут, хотя он и считался непроходимым по всем лоциям. Это давало надежду, что мин там точно нет, а возможно, и охраны.

Застопорив ход, хорошенько осмотрелись и прислушались. Никаких признаков тревоги не наблюдали. Радио молчало, на берегу не горело ни одного огонька. Ночь была темная, безлунная. Горы справа по борту едва просматривались на фоне россыпей звезд и темного неба. Проведя перекличку и выяснив, что никаких неисправностей ни у кого нет, начали движение. К штурвалам встали самые опытные рулевые, а машинам дали малый ход.

Расположенные к северо-западу от входа в бухту скалы и окружавшие их рифы, чье место определялось на слух по шуму прибоя, оставили слева по борту, начав втягиваться в пролив. В этом узком проходе было трудно маневрировать, будь даже видны берега. Но корейцы, скорее не зрением, а каким-то чутьем находя одним им известные ориентиры, давали команды на руль. Фарватер оказался извилистым, так что пробирались буквально крадучись, все время бросая лот. Хорошо, что волны сюда не доходили. Но и без этого длинные и узкие корпуса миноносцев с явным трудом вписывались в фарватер.

Без происшествий все же не обошлось. Шедший вторым в колонне «Громкий», уже почти миновав опасное место, задел за грунт левым винтом. Сначала все почувствовали серию несильных, но частых ударов в корме, сопровождавшихся глухим скрежетом, потом корму заметно бросило вправо – и все стихло. Перекладкой руля быстро вернули корабль на прежний курс. Ни вибрации, ни течей не обнаружили. Штурвал действовал нормально. Механизмы тоже не пострадали. Решили, что скользнули пяткой руля по мели.

Выйдя, наконец, из узости, «Громкий» застопорил машину для более тщательного осмотра. Замыкавший колонну «Бодрый» сразу подошел к борту выяснить, в чем дело. Через него передали на флагман сообщение о случившемся и спустили в воду людей для осмотра. Оказалось, что все лопасти левого винта погнуты в верхней части. Видимо, именно им задели грунт, и он оказался каменистым. С таким винтом полного хода было уже не дать. Да и вибраций с ростом оборотов следовало ожидать немалых. Хорошо, что кронштейн, сальники и подшипники не пострадали.

С этим докладом «Громкий» и догнал свой отряд, лежавший в дрейфе у самого входа в бухту. За время его ожидания удалось осмотреться со спущенной шлюпки, высланной вперед. С нее справа по курсу заметили короткую световую сигнализацию. Как будто два корабля обменивались сигналами при помощи слабых фонарей. Кроме того, с той стороны отчетливо доносились приглушенные расстоянием звуки каких-то работающих механизмов.

Не обнаружив никаких явных угроз, разведчики вернулись, после чего миноносцы двинулись дальше, все так же самым малым ходом, и вскоре разглядели силуэты трех небольших паровых судов под берегом, а также несколько шхун с убранными парусами на якорях мористее. В этот момент с одного из судов замигал фонарь, явно запрашивая опознавательный сигнал. В ответ эсминцы открыли огонь на оба борта и начали забивать эфир своими станциями.


Со стороны пароходов также прозвучало несколько ответных выстрелов, убедивших Андржиевского в том, что перед ним противник, причем не беззащитный. Одновременно с открытием огня в воде в непосредственной близости от эсминцев были обнаружены какие-то вешки, возможно отмечавшие границу оборонительного заграждения. Похоже, эсминцы оказались у его внутренней кромки.

Желая скорее покинуть опасные воды, дали полный ход. Но это сразу привело к потере контакта с целями. По сигналу с «Грозного» эсминцы начали левый разворот, направляясь по дуге к тому месту, где видели стоявшие на якорях вдоль вешек шхуны. Оттуда уже стреляли из винтовок и пистолетов, а потом и запустили серию цветных сигнальных ракет. В их свете стало хорошо видно, что на двух из них начали поднимать паруса.

С пропавших было во тьме пароходов под берегом открылись и зашарили по воде лучи прожекторов. Ориентируясь по ним, в сторону стоянки выпустили по одной торпеде с каждого эсминца. Похоже, попали. После сильного взрыва прожектора быстро погасли. Ждали новых взрывов, но две остальные мины, видимо, прошли мимо. Скоро начали палить и пушки с берега, правда, небольшого калибра и не слишком точно.

Пароходы быстро снова пропали из вида где-то в кормовых секторах. Стрельба с них тоже прекратилась. Это позволило в течение трех последующих минут полностью сосредоточиться на парусниках. С них все время пускали осветительные и сигнальные ракеты, но ответить на обстрел, похоже, не могли. Попадания малокалиберных гранат с эсминцев, дававшие тусклые вспышки, были заметны и довольно часты, но ожидавшихся пожаров так и не увидели.

Когда уже покидали бухту стало видно еще одно парусное судно. Оно казалось гораздо крупнее других и до этого момента ничем не выдавало своего присутствия. Если бы не ракеты с других шхун, вообще осталось бы незамеченным, стоя на якоре без парусов. К нему двинулся «Грозный», под прикрытием пулеметного огня лихо ошвартовавшийся левым бортом.

Когда уже вплотную притерлись корпусами, стало видно, что палуба пуста. Судно выглядело брошенным экипажем. Не желая терять время, едва высадив небольшую призовую команду, отдали швартовы и дали ход. Как только эсминец начал отваливать, на пустую палубу посудины, казавшейся заброшенной, выскочило из люков сразу несколько человек, часть из которых была с оружием. Они тут же пальнули из винтовок и сцепились в рукопашную с матросами, не ожидавшими такого теплого приема.

Между кораблями оказалось уже более трех футов воды, и сразу помочь высаженным с эсминца ничем не могли. Пулемет замолчал, поскольку все смешалось в общей свалке. Но тут на подмогу совершенно неожиданно бросился норвежец. Вопя что-то на своем языке, он весьма ловко перескочил прямо с мостика и уцепился за рангоут. Еще даже не спрыгнув на чужую палубу, начал орудовать выхваченным из-за пояса топором и большим разделочным ножом, до того висевшим в ножнах на поясе. Ростом он превосходил противников чуть не вдвое, так же как и шириной плеч. Выглядело это жутко.

С эсминца могли наблюдать за схваткой только несколько секунд. Потом поле боя закрыло высокой кормой парусника. Но закончилось все в нашу пользу. В результате самого настоящего абордажа оказались ранены все пять человек с эсминца, двое тяжело. Но зато удалось захватить в исправном состоянии совершенно новое двухмачтовое судно, оснащенное беспроволочным телеграфом, работавшим от динамо-машины, вращаемой газолиновым мотором. Да вдобавок взяли живьем еще и одного японского морского офицера в чине целого лейтенанта, только в сильно помятом состоянии. Восьмерых других, оказавшихся матросами, либо застрелили, либо зарубили, а двое сами сиганули за борт. Все остальные с самого начала схватки старались забиться в любую щель и никакого сопротивления не оказывали.

Как позже выяснилось, большую часть команды составляли корейцы – прежние владельцы этого кораблика, которых под угрозой оружия погнали на палубу в первых рядах. Им повезло, что наши не начали палить сразу. Все пострадавшие из старых хозяев отделались синяками и ссадинами. Только один сломал руку, неудачно скатившись с трапа обратно в трюм.

Пока шла схватка на палубе приза, батарею на берегу и все три японские шхуны в бухте продолжали обстреливать до тех пор, пока они не пропали из вида. Призы решили тащить с собой, наспех укомплектовав своим экипажем. Корейцев на всякий случай заперли в трюме. Под прикрытием сомкнувшейся темноты трофей обрубил якорный канат и, подняв паруса, двинулся следом. Японцы, видимо, разглядев светлые полотнища парусины, проводили его плотным огнем, даже оставив нащупывание миноносцев, но остановить так и не смогли. Только сбили гафель на фок-мачте.

Эсминцы ушли вперед, ведя разведку на выходе из бухты, ожидая атаки со стороны дозорных судов, которые там должны были быть, или сил прикрытия. Но ее так и не последовало. А покинутый своими трофей оказался в довольно затруднительном положении. Со сбитым гафелем и несколькими пробоинами в бортах шхуна рыскала на курсе, но все же смогла покинуть опасный район.

Приближаться к атакованной стоянке больше не пытались, поскольку на оставшихся там еще не уничтоженных судах обнаружилось не менее двух орудий серьезного калибра и довольно многочисленные малокалиберные скорострелки, не считая полудюжины пушек на берегу. Кучно встававшие всплески и несколько попаданий, а также постоянный звон пуль и осколков, бившихся в борта и надстройки в течение всей перестрелки, не оставляли сомнений, что стреляли прицельно и умеючи.

Повреждения на эсминцах ограничились пробитыми трубами и пробоинами в надводной части, без ущерба для механизмов. Уголь в ямах вдоль кочегарок поглотил несколько снарядов и крупных осколков, не позволив им добраться до горячих внутренностей. Кроме того, на «Бодром» выгнало ртуть из накатника кормовой трехдюймовки, а на «Грозном» то ли осколком, то ли снарядом сбило короб ленты с патронами у правой «максимки», повредив и саму пушку. Потери в людях оказались не велики и составили десяток раненых на всех.

Повторять атаку Андржиевский не решился, опасаясь выскочить на мины. К тому же, судя по активной работе японских станций где-то совсем близко, теперь их там не только ждали, но и вызывали помощь, так что дело могло обернуться совсем плохо.

Трофей снова скинул паруса. На нем спешно чинили рангоут, готовя к самостоятельному плаванию. Его пока взял на буксир «Грозный». Шхуну еще раз более тщательно осмотрели, а корейцев быстро допросили. В результате нашлась даже карта с последними прокладками курсов и отметками районов патрулирования, по которой теперь планировалось продолжить поиск. Карту немедленно переправили на флагмана, и после короткого совещания командиров побитое судно отправили в базу под командой норвежца. Тот заверил, что кораблик хороший, ходкий, и он гарантированно доведет его до Гензана даже в таком состоянии. При этом напомнил про обещанные призовые, намекая, что доплатит кому надо и сколько надо, лишь бы ему отдали эту шхуну.

Пересадив тяжелораненых на приз, Андржиевский двинулся к востоку, рассчитывая перехватить еще кого-нибудь на разведанной дозорной линии. Ход снизили, а к разряженным минным аппаратам подали запасные торпеды, готовясь к новому бою. Работать с тяжелыми минами на раскачивавшихся палубах, обдаваемых волнами, было сложно, но возвращаться к мысу, где волна была много тише, из-за этого все же не стали. Там все еще озарялось взлетавшими из бухты осветительными ракетами. Поэтому наиболее опасными, в плане возможного появления серьезного противника, считались именно западное и северо-западное направления.

Почти сразу справа обнаружили небольшой парусник, к которому двинулся «Грозный», направив оба других на осмотр окрестностей. Но взять его тихо, как планировалось, не получилось. С эсминцев слышали вспыхнувшую ружейную и пистолетную стрельбу, впрочем, быстро угасшую. Ожидавшегося залпа сигнальных или осветительных ракет не последовало. Не найдя больше никого в округе, подошли ближе. На «Бодрый» передали распоряжение командира отряда приступить к охране района, а «Громкий» отправили дальше к востоку в разведку.

Качка усиливалась. Из-за нее захваченных новых пленных корейцев лишь спустя полчаса с большим трудом перевезли на борт флагмана. Японцев, бывших на шхуне в количестве двух человек, живьем взять не удалось. Они сначала отстреливались, а потом зарезали сами себя, предварительно выбросив за борт все бумаги и изрубив рангоут, что делало невозможным дальнейшее плавание суденышка. Выяснилось, почему не было пиротехнических сигналов. Найденные ракеты оказались намокшими и совершенно непригодными для использования.

В течение следующих двадцати минут «Бодрый» кружил неподалеку от флагмана, пока тот не прикончил свой несостоявшийся трофей подрывным патроном. К этому времени вернулся никого не нашедший «Громкий». Сразу после чего Андржиевский приказал ложиться на юго-восточный курс и разойтись в цепь для поиска остальных дозорных шхун в этом районе. Куда для этого нужно идти, теперь знали из трофейной карты.

Спустя полчаса повернули на северо-восток, продолжая поиск. Прочесывание прилегавших к побережью вод закончили только за два часа до рассвета, максимально аккуратно перехватив и прикончив к этому времени еще одну шхуну и небольшой каботажный пароход «Камагава-мару» в 351 тонну водоизмещения, мобилизованный для нужд патрульных сил у компании «Осака Сосен». Поскольку каждый раз высаживали досмотровые группы, занимавшиеся поиском и изъятием документов, времени потратили много, так что на возню с зарядами на пароходе его уже не оставалось. Для ускорения процедуры «Бодрый» израсходовал на него свою вторую торпеду.

Всего через минуту после ее взрыва дальше к востоку взлетели несколько цветных сигнальных ракет, означавших, видимо, какой-то запрос. Потом еще дальше этот сигнал был продублирован, и сразу отметили начало работы японской станции где-то поблизости. Ее телеграммы пытались забить искрой, но без особого успеха. «Прорезавшийся» передатчик был явно мощнее и продолжал шпарить открытым текстом. Однако понять, о чем, так и не удалось. Получался совершенно непонятный, бессвязный набор коротких, явно кодовых фраз. По словам «толмача», сосредоточенно пытавшегося вникнуть в чужую «тарабарщину» и мало что замечавшего вокруг, какой-то японский сленг.

Приставленный с мостика записывать все за ним расторопный минный квартирмейстер, служивший ранее на «Громобое», услышав это, пару секунд хлопал глазами в недоумении, после чего тихо пожаловался минному офицеру «Грозного» лейтенанту Коптеву:

– Вот человек! Его просють с басурманского на русский переводить, а оне по-аглицки лаются! Ну, студент! – А потом, словно сообразив что-то, уже шепотом: – Мабуть засланный?!

Людей, снятых с двух последних потопленных судов, имевших японские гражданские экипажи, разместили на «Грозном», где на первом же допросе выяснили, что далее к востоку дежурят такие же суда при поддержке недавно оборудованного вспомогательного крейсера «Читосе-мару» и двух вооруженных пароходов. Должно быть, это его станцию слышали совсем недавно. Бункеровались все они в бухте Ионджиман. Там и в Косоне сейчас должна находиться отдыхающая смена сторожевиков. Обе стоянки защищены батареями из малокалиберных скорострельных орудий. Про минные заграждения ничего не известно, но вход и выход из гаваней разрешен только по обозначенным фарватерам.

Свежело. Русские корабли все сильнее страдали от волны, шедшей с юга и быстро усиливавшейся по мере удаления от берега, что вынудило прервать дальнейшие поиски и развернуться на курс отхода. Японские передачи, сильно давившие на нервы, с прежней частотой принимались еще в течение двух часов, пока Андржиевский отходил на семнадцати узлах на запад-северо-запад.

Приближаться к мысу Пещурова днем Андржиевский не решился, так как из-за волны его отряд сильно терял в скорости и поэтому не имел шансов отбиться или уйти при встрече даже с авизо. Не снижая хода, шли к Гензану, сообщив о себе по радио. У входа на гензанский фарватер эсминцы уже встречали броненосцы береговой обороны и катера с тралами. От них узнали, что обычных дозорных блокадных судов сегодня с утра на этом направлении видно не было.

Иессен сообщил также, что ночью огнем броненосцев накрыли районы сосредоточения японских войск, расположения их гаубичных батарей и разведанные полевые укрепления. Начатый противником ответный неприцельный обстрел гавани вскоре прекратился, не нанеся никакого урона порту и стоявшим в нем судам. Комендант крепости полковник Адамович результатами огня моряков очень доволен. Он лично наблюдал, как тяжелыми фугасами перемешало с землей воздвигнутый японцами редут у южной дороги, прикрывавший развилку тракта, с ответвлением на Ан-Пиенг.

В течение всего светлого времени суток 27 сентября броненосцы маневрировали восточнее островов Ун-до и Ио-до, прикрывая работу тральных партий, очищавших прилегавшие к Гензану воды от японских мин. За день их было вытралено более трех десятков, выставленных поштучно и банками. На горизонте севернее и северо-восточнее иногда показывались дымы, но в виду броненосцев противник так и не появился.

Высланные к заливу Ханхынман разведывательные шхуны сообщили об интенсивном движении крупных судов в восточном направлении, прекратившемся к вечеру. Связи ни с Портом Шестакова, ни с Владивостоком, ни с Цусимой все так же не было. С голубями отправили донесения и запрос о ситуации и дальнейших инструкциях, но ответа до ночи не получили.

Снова отдохнув за день на берегу, экипажи эсминцев к наступлению темноты были готовы к новой вылазке. Но предпринятые ими ночью неоднократные попытки выйти из прилегавших к Гензану вод для разведки ближайшей японской пароходной стоянки оказались безуспешными. Даже после привлечения катеров, разгонявших японские дозорные шхуны, Андржиевский неизменно натыкался на сильные миноносные отряды противника, поддерживаемые более крупными кораблями, и был вынужден уходить под защиту батарей. Броненосцы в такой ситуации ничем не могли помочь и всю ночь провели на стоянке у острова Син-до. К счастью, серьезных повреждений всем кораблям удалось избежать.

С рассветом опять приступили к тралению, снова находя мины даже на уже проверенных вчера местах. При этом японские миноносцы и вооруженные пароходы весь день держались поблизости. Даже появление обоих броненосцев за внешним морским оборонительным периметром Гензанской крепости не заставило противника отступить, а наоборот – увеличило число соглядатаев.

Такая активность и упертость вызывали тревогу. Две следующие ночи снова пытались отправить эсминцы на разведку, и снова не удалось. Японцы явно сосредоточили здесь крупные силы и значительно превосходили отряд Андржиевского численно, имея возможность надежно перекрывать одновременно все вероятные пути прорыва.

Но перед рассветом 30 сентября воды вокруг Гензана совершенно неожиданно опустели. Эсминцы немедленно шмыгнули в море. Следом двинулись и оба броненосца, взяв курс на север, к Хамхыну, но кроме быстро смещавшихся к юго-востоку дымов, принадлежавших неизвестным судам, никого в заливе не обнаружили. Дымы пытались преследовать. Но они так и ушли за горизонт. При этом еще какое-то время принимались сигналы японских станций, удалявшиеся и слабевшие.

Скоро стало возможным связаться по радио с Портом Шестакова, а через него и с Владивостоком. Только тогда узнали, что до Цусимы благополучно дошел наш конвой, а остатки японского флота уничтожены в бою с броненосцами Рожественского у Окочи. В такой успех сначала не поверили, подозревая, что кто-то где-то чего-то напутал. Но пришло подтверждение и разъяснения, что сведения достоверные и проверенные. Гибель японцев наблюдали с нескольких кораблей или с берега. Имеются многочисленные пленные из числа экипажей потопленных крейсеров.

После этого в течение дня получили сообщения разведки об уходе японских войск и судов из залива Ханхынман, где на отмели нашли два затонувших выгоревших парохода средних размеров, а на берегу – множество брошенного военного снаряжения. А чуть позже стало известно, что в Ивон-Пакчи противника тоже нет.

Двинувшиеся к юго-востоку эсминцы Андржиевского также никого не обнаружили до самой ночи. Зато при осмотре бухты Ионджиман и мыса Пещурова нашли останки угольщика, судя по всему, того самого, что торпедировали миноносники четыре ночи назад, и две дырявые шхуны, брошенные на берегу. Они носили следы начатого спешного ремонта, но завершить его японцы не успели. Все найденные суда отдали корейцам, обеспечивавшим рейд на эту стоянку. На южном берегу бухты, являвшемся ровным песчаным пляжем, имелись следы спешно покинутого лагеря, уже вполне освоенного местными жителями.

Ближе к вечеру стало возможно вести прямые переговоры по телеграфу без проводов с базой Озаки на Цусиме. Полученный оттуда приказ «контр-адмиралу Иессену немедленно прибыть для доклада о ситуации» показался странным, но размышлять об этом было некогда. Иессен раздавал распоряжения и передавал дела командиру «Ушакова» капитану первого ранга Миклухе, а эсминец «Грозный» немедленно начал грузить уголь и воду, после чего принял на борт начальника отряда и полным ходом отправился на Цусиму.