Перекресток трех дорог
Часть 42 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Полковник Гущин смотрел на улику, затем достал из кармана еще одну чистую резиновую перчатку и попросил Макара осторожно засунуть розовый комок туда. Забрал и сказал, что они едут теперь не домой, как хотели, а в Фоминово – в УВД.
Они приехали в Фоминово в восемь вечера, Гущин, махнув рукой на свои страхи заразиться, зашел в экспертно-криминалистический отдел, сразу отдал улику криминалистам, велел отправить в лабораторию на анализ ДНК как можно скорее. Начальник Фоминовского УВД поделился с ним новостями о поисках следов подруги детства Вероники Ляминой – оперативники проверили лесничество, оно существовало до сих пор, а вот орнитологическая станция биофака закрылась, однако сохранился ее архив на факультете, и там уже оперативники Главка, срочно подключившиеся к поискам, нашли сведения о родителях Вероники Ляминой. Они, согласно архивам, занимали ученые должности и служебную квартиру на территории лесничества на протяжении тринадцати лет. В самом лесничестве никакого архива не было, розыск обратился в городскую администрацию, в отдел озеленения и благоустройства, но там им ничем помочь не смогли, посоветовав запросить Департамент лесного хозяйства. Туда прямо на место выехали два сотрудника ГУВД, чтобы поднять в архиве управления кадров нужные данные, но пока от них еще не было известий.
Полковник Гущин по своему обыкновению до результатов экспертизы ДНК ничего предпринимать не стал, да и оснований не было. И они поехали домой – уже окончательно.
– Актер из тебя вышел бы неплохой, кузен, – заметил полковник Гущин. – Ты меня с приступом кашля там спародировал?
– Нет, вольная импровизация по ситуации. – Макар рулил – на них надвигалась Москва с огнями автострад, сполохами рекламы на зданиях, с роскошными магазинами, бутиками и с пустыми проспектами и улицами.
– Насчет малыша обоим вам хотел сказать, да все что-то мешало – а ведь разговор наш о ночном вопиющем случае, когда вы его с собой на станцию потащили, еще не окончен. – Полковник Гущин, словно рассерженный отец, отчитывал двух сразу притихших чад. – Не спрашиваю, чья это была идея, однако догадываюсь, кузен. Замечу тебе – ты отец троих детей. Мужик! А ведешь себя словно инфантильный ребенок. Безответственно, бездумно. И самое главное – безжалостно к своему сыну, грудному младенцу!
– Федор Матвеевич, вы не правы, – вступился за друга Клавдий Мамонтов.
– А ты вообще молчи. Рот закрой! – повысил голос Гущин. – С тобой другой разговор. По правилам я тебя за такую самодеятельность должен отстранить от дела и сослать опять в твои Бронницы. Чем ты-то думал, когда вы брали ребенка на задержание?!
– У нас насчет правил с самого начала дела плохи. Кто-то вместо рабочего кабинета на стуле под зонтом, словно падишах, восседает… Молчу… молчу, полковник, не показываю пальцем. И мы не собирались никого задерживать, – теперь пылко вступился за друга Макар, – просто хотели посмотреть, разведать обстановку, а там все само собой произошло… неожиданно. И Клава… Клавдий… да он герой! Он нас защищал. Смоловский его поранил всего, а он его взял.
– Смоловский полуинвалид, а герой твой – бывший профессиональный телохранитель, каратист хренов. – Гущин уже злился. – Это что, профессиональная работа была, а, Клавдий?
– Нет. Целиком моя вина, Федор Матвеевич. – Клавдий Мамонтов не спорил, усмехнулся мрачно.
– Если бы ребенок пострадал, вы бы оба сели в тюрьму, – жестко отчеканил полковник Гущин. – Не говоря уже о том, что и у меня, и у Веры Павловны был бы инфаркт!
– Насчет гувернантки не уверен, она тетка-кремень, – быстро ввернул Макар. – Но… неужели мы все трое стали столь вам дороги, полковник?
Гущин открыл было рот, чтобы ответить наглому кузену из Англии, однако у него, как всегда, заполошно зазвонил мобильный, и он, чертыхаясь, включил громкую связь.
– Федор Матвеевич, новости из архива Департамента лесного хозяйства обнадеживающие, – бодро доложил старший опергруппы Главка. – Четверть века назад – вот какая давность, но мы вместе с коллегами из Отрадного установили фамилию лесничего, работавшего в Столбищенском лесохозяйстве в то самое время, когда отец Ляминой заведовал орнитологической станцией. Лесник Сергей Савельев. Подняли из архива управления кадров департамента его личное дело, оно сохранилось – он сам умер три года назад, жена его годом раньше. Там указаны и дети – Олег Савельев и Полина Савельева.
– Как? Полина?!
– Полина Савельева. Мы будем ее искать, наводить справки…
Гущин дал отбой, от волнения он снова задыхался, нашел на мобильном скриншот рапорта: контакты – телефон Леонида Жданова, с которым связывались оперативники Главка через его менеджера, его жену – имя-отчество которой…
– Полина Сергеевна, – тихо произнес он.
– Не Ольга… Не Оля… Ля, – так же тихо, словно по секрету, сообщил Макар. – А Поля… Ля…Ля… Ля… Подруга Поля – Полина…
Он развернулся прямо через сплошную полосу, наплевав на все правила, камеры и штрафы.
Их путь снова лежал в академический поселок ЛИН.
Глава 42
Арбалет. Психоз № 4
Но они опоздали.
Когда примчались в поселок к бывшей академической даче, там уже пахло большой бедой.
Полицейские машины с мигалками – из местного отдела полиции. Полицейский фургон с оперативниками в бронежилетах от ближайших соседей – из Фоминовского УВД. На глазах Гущина, Макара и Мамонтова фургон протаранил ворота особняка – грохот, лязг, мигающие сполохи садовой подсветки.
Погруженный в темноту дом и та самая открытая терраса, освещенная двумя жаровнями – в их багровом свете две фигуры.
– Местные проявили халатность, – быстро доложил полковнику Гущину начальник Фоминовского УВД. – Я связался с ними сразу, как только вы позвонили мне с новостями. Их задача была лишь разведать обстановку, а патрульные включили сирену. Она… эта женщина услышала. Она заперла своего мужа в доме, а сама, вооруженная, вышла на террасу, прикрываясь ребенком. Патрульный, который сунулся туда к ней, тяжело ранен.
– У нее ружье или пистолет? – спросил полковник Гущин.
– Арбалет. – Клавдий Мамонтов из-за своего высокого роста и отличного зрения разглядел все четко даже от их машины – сквозь высаженные ворота.
– Она угодила стрелой в живот патрульному, – мрачно сообщил начальник Фоминовского УВД. – Что готовить для штурма? Спецсредства? Спецпакеты? Но там у нее малолетний ребенок.
Полковник Гущин приказал Мамонтову надеть бронежилет и сам сделал то же. Теперь они все видели ее – Полину на пороге собственного дома с арбалетом в руках. В запертую снаружи дверь колотил Леонид Жданов, кричащий:
– Открой! Что происходит? Объясни! Что они хотят?! Ты с ума сошла, Полина?!
– Вы с ума сошли, Полина? – крикнул и полковник Гущин, выходя вперед в свет фар и кивая незаметно Клавдию Мамонтову – все, начали.
Макар ринулся было в круг света следом за полковником, но Клавдий Мамонтов оттолкнул его за машину, прошипев:
– Стой тут, не высовывайся, а то все нам испортишь.
Макар заметил, что в этот раз Клавдий не надел ни шлема, ни щитков – только легкий бронежилет – и оружия не взял, лишь сунул в нагрудный карман бронежилета нейлоновый шнур с закрепленными на его концах тяжелыми свинцовыми шарами.
Махнул рукой полицейским, и те сразу погасили фары почти всех машин, кроме одной, освещавшей Гущина. В темноте он метнулся к дому – но ринулся не через высаженные ворота, а обогнул участок со стороны реки Пахры.
– Полина, опомнитесь! – Полковник Гущин развел руки в стороны, показывая ей, что не вооружен.
Полина Жданова целилась в него из тяжелого арбалета, который держала умело и сноровисто. Ее пятилетний сын Даня сидел на полу веранды прямо перед ней и, задрав голову, с удивлением и испугом взирал на мать, превратившуюся разом… в кого? В закрытую дверь колотил изнутри ее муж, запертый в доме, истерически крича и уже почти рыдая.
– Я знала, что вы вернетесь. Я готова к встрече с вами. Я не сяду в тюрьму и живой вам не дамся. – Полина повела арбалетом чуть в сторону. Стрела, заложенная в арбалет – короткая и толстая, смертоносная, настоящая острая стрела. Стрелы были заткнуты за пояс ее льняных брюк. – Что вам надо от меня?
– Правду. – Гущин стоял перед ней в круге света. – Почему вы зверски убили свою подругу детства Веронику Лямину и паренька из Отрадного, с которым даже не были знакомы?
– Потому что у меня не было выбора. Они простили меня, слышите? Они простили меня! Они поняли – у меня не было выбора!
– Полина, о чем ты? – кричал из-за двери Леонид Жданов. – Открой! Выпусти меня! Что ты творишь? Открой! Я… я задыхаюсь… мне плохо…
– Ты не умрешь, Ленечка. – Она говорила с ним, целясь арбалетом в полковника Гущина. – С тобой все будет в порядке. Ты переживешь эту напасть! Ты выздоровеешь и будешь снова танцевать, будешь счастлив! И Данечка наш будет жить. ОНА мне это обещала! Я выкупила вас у смерти. Я заплатила за вас обоих великую цену. Взяла на душу грех, хотя ОНА не верит в грехи!
– Она – это ваш божок из полимера? Венера каменного века? – крикнул полковник Гущин. – Ваш фетиш?
– ВРЕМЯ ВОЗВРАЩАТЬСЯ К СТАРЫМ БОГАМ! – Полина выкрикнула это и… выстрелила в полковника Гущина.
Стрела просвистела у него над головой – высоко и разбила вдребезги лобовое стекло второго полицейского фургона – к счастью, там в этот момент никого не оказалось, полицейские прятались за машинами.
– Что же ты ей не поклонился? – закричала Полина, молниеносно выхватывая и закладывая в арбалет новую стрелу. – Перед ней падали ниц тысячелетиями. И ты упадешь! Будешь ползать на коленях, умолять! Это я тебе говорю – будешь просить ее смилостивиться над тобой! Скоро! Совсем скоро это произойдет!
Полковник Гущин, который при свисте стрелы не пал ничком на землю, сделал шаг вперед, затем еще, еще, приближаясь к ней. Вот он уже за проемом высаженных ворот – на ее земле.
– Полковник! – крикнул Макар. – Осторожнее! Она вас убьет!
– Я вас всех убью, только суньтесь! – пообещала Полина. – Убивать легко. Это ОНА мне шепнула на ухо в час отчаяния и безысходности, когда умирали мой муж и сын. Я бы сама сто раз умерла за них! Леня, слышишь меня – я бы сама сто раз умерла за тебя и Даньку, потому что дороже вас у меня никого нет. Леня, я тебя люблю! Я полюбила тебя сразу в миг единый, когда мы встретились тогда на шоу – помнишь? И каждый прожитый нами вместе день был для меня подарком и счастьем. Ты подарил мне сына. Я его родила в сорок лет, когда уже не надеялась стать матерью. Ты прости меня и не слушай, что они тебе потом будут обо мне говорить. Я не сошла с ума. Я сделала все осознанно, чтобы спасти тебя и Даню в тот момент, когда спасти уже было невозможно и никто… никто не мог помочь. Ни врачи… ни бог, которого нет… ОНА пришла ко мне и совершила великое чудо. ОНА спасла вас. И я возблагодарила ее, и сделал так, как она пожелала – заплатила другими жизнями за ваши жизни. Потому что – сколько прибудет, столько и отнимется. И все, все имеет свою цену, даже чудеса!
– Отпустите ребенка, если любите его, вы же мать! – попросил полковник Гущин. – Вы и его хотите принести сейчас в жертву? Кому?
– Я тебя сейчас принесу ЕЙ в жертву, мент! – крикнула истерически Полина Жданова и…
Арбалет ее выстрелил.
Стрела, просвистев в воздухе, вонзилась в плечевой щиток его бронежилета – застряла в пластике наплечника, не пробив, к счастью, стальную пластину. Но удар был, как от пули – полковника Гущина отбросило в сторону, но он устоял. Полина схватила арбалет одной рукой, готовясь заложить новую стрелу и…
В этот момент из темноты на террасу ворвался Клавдий Мамонтов – брошенная им леска с шарами на концах обвилась вокруг руки Полины и арбалета, сковывая ее движения. Мамонтов в прыжке сбил женщину на пол, стараясь отбросить ее как можно дальше от зашедшегося плачем ребенка. Вырвал арбалет из ее рук, пытаясь тоже отшвырнуть в сторону, но это не получилось, потому что оружие оказалось примотанным к ее кисти леской. Тогда он прижал ее к полу всем своим весом, но она выворачивалась у него из рук, извиваясь, как змея, как гадюка, худым гибким тренированным телом. Свободной рукой выхватила из-за пояса брюк арбалетную стрелу – Клавдий Мамонтов отбил ее руку, когда она замахнулась, посчитав, что она пытается ранить его, но Полина, издав хриплый гортанный вопль торжества, с размаху вонзила стрелу глубоко себе в горло.
Фонтан крови!
Мамонтов схватил ее за шею, пытаясь остановить кровотечение. К ним уже бежали сотрудники полиции, полковник Гущин, Макар. Именно Макар подхватил на руки плачущего мальчика, потрясенно взирая на лужу крови, что растекалась по полу террасы.
– «Скорую» вызывайте! – крикнул Мамонтов. – Стрелу нельзя вытаскивать!
Полина хрипела.
Полицейские вышибли дверь дома, и оттуда вывалился Леонид Жданов, которого душил кашель…
Он оттолкнул от себя полицейских и ринулся к жене, упал на колени.
– Что вы наделали? – закричал он. – Полина! Полиночка, я здесь, я с тобой… жена моя… Ее надо в больницу!
Последним усилием она подняла руку, вытягивая ее, указывая мужу на сына на руках у Макара – забери… забери его у них… береги его…
Потом зеленые глаза ее закрылись, словно она безмерно устала, она вздохнула… Алая пена пузырилась на ее губах.
Она умерла.
– Что вы наделали? – Леонид Жданов обвел глазами полицейских. – Вы ее убили!
– Ваша жена повесила в лесу подругу детства, а до этого истязала ее, резала ножом. И сожгла заживо молодого парня, которого похитила из Отрадного, где когда-то они с этой самой подругой гуляли в лесничестве. – Полковник Гущин сам был потрясен. – Вы же все слышали, она даже не отрицала своей вины.
– Лжете вы! Лжете! Не могла она такого сделать!
– Вы же сами слышали, пусть и были запертым, вы не глухой.
Они приехали в Фоминово в восемь вечера, Гущин, махнув рукой на свои страхи заразиться, зашел в экспертно-криминалистический отдел, сразу отдал улику криминалистам, велел отправить в лабораторию на анализ ДНК как можно скорее. Начальник Фоминовского УВД поделился с ним новостями о поисках следов подруги детства Вероники Ляминой – оперативники проверили лесничество, оно существовало до сих пор, а вот орнитологическая станция биофака закрылась, однако сохранился ее архив на факультете, и там уже оперативники Главка, срочно подключившиеся к поискам, нашли сведения о родителях Вероники Ляминой. Они, согласно архивам, занимали ученые должности и служебную квартиру на территории лесничества на протяжении тринадцати лет. В самом лесничестве никакого архива не было, розыск обратился в городскую администрацию, в отдел озеленения и благоустройства, но там им ничем помочь не смогли, посоветовав запросить Департамент лесного хозяйства. Туда прямо на место выехали два сотрудника ГУВД, чтобы поднять в архиве управления кадров нужные данные, но пока от них еще не было известий.
Полковник Гущин по своему обыкновению до результатов экспертизы ДНК ничего предпринимать не стал, да и оснований не было. И они поехали домой – уже окончательно.
– Актер из тебя вышел бы неплохой, кузен, – заметил полковник Гущин. – Ты меня с приступом кашля там спародировал?
– Нет, вольная импровизация по ситуации. – Макар рулил – на них надвигалась Москва с огнями автострад, сполохами рекламы на зданиях, с роскошными магазинами, бутиками и с пустыми проспектами и улицами.
– Насчет малыша обоим вам хотел сказать, да все что-то мешало – а ведь разговор наш о ночном вопиющем случае, когда вы его с собой на станцию потащили, еще не окончен. – Полковник Гущин, словно рассерженный отец, отчитывал двух сразу притихших чад. – Не спрашиваю, чья это была идея, однако догадываюсь, кузен. Замечу тебе – ты отец троих детей. Мужик! А ведешь себя словно инфантильный ребенок. Безответственно, бездумно. И самое главное – безжалостно к своему сыну, грудному младенцу!
– Федор Матвеевич, вы не правы, – вступился за друга Клавдий Мамонтов.
– А ты вообще молчи. Рот закрой! – повысил голос Гущин. – С тобой другой разговор. По правилам я тебя за такую самодеятельность должен отстранить от дела и сослать опять в твои Бронницы. Чем ты-то думал, когда вы брали ребенка на задержание?!
– У нас насчет правил с самого начала дела плохи. Кто-то вместо рабочего кабинета на стуле под зонтом, словно падишах, восседает… Молчу… молчу, полковник, не показываю пальцем. И мы не собирались никого задерживать, – теперь пылко вступился за друга Макар, – просто хотели посмотреть, разведать обстановку, а там все само собой произошло… неожиданно. И Клава… Клавдий… да он герой! Он нас защищал. Смоловский его поранил всего, а он его взял.
– Смоловский полуинвалид, а герой твой – бывший профессиональный телохранитель, каратист хренов. – Гущин уже злился. – Это что, профессиональная работа была, а, Клавдий?
– Нет. Целиком моя вина, Федор Матвеевич. – Клавдий Мамонтов не спорил, усмехнулся мрачно.
– Если бы ребенок пострадал, вы бы оба сели в тюрьму, – жестко отчеканил полковник Гущин. – Не говоря уже о том, что и у меня, и у Веры Павловны был бы инфаркт!
– Насчет гувернантки не уверен, она тетка-кремень, – быстро ввернул Макар. – Но… неужели мы все трое стали столь вам дороги, полковник?
Гущин открыл было рот, чтобы ответить наглому кузену из Англии, однако у него, как всегда, заполошно зазвонил мобильный, и он, чертыхаясь, включил громкую связь.
– Федор Матвеевич, новости из архива Департамента лесного хозяйства обнадеживающие, – бодро доложил старший опергруппы Главка. – Четверть века назад – вот какая давность, но мы вместе с коллегами из Отрадного установили фамилию лесничего, работавшего в Столбищенском лесохозяйстве в то самое время, когда отец Ляминой заведовал орнитологической станцией. Лесник Сергей Савельев. Подняли из архива управления кадров департамента его личное дело, оно сохранилось – он сам умер три года назад, жена его годом раньше. Там указаны и дети – Олег Савельев и Полина Савельева.
– Как? Полина?!
– Полина Савельева. Мы будем ее искать, наводить справки…
Гущин дал отбой, от волнения он снова задыхался, нашел на мобильном скриншот рапорта: контакты – телефон Леонида Жданова, с которым связывались оперативники Главка через его менеджера, его жену – имя-отчество которой…
– Полина Сергеевна, – тихо произнес он.
– Не Ольга… Не Оля… Ля, – так же тихо, словно по секрету, сообщил Макар. – А Поля… Ля…Ля… Ля… Подруга Поля – Полина…
Он развернулся прямо через сплошную полосу, наплевав на все правила, камеры и штрафы.
Их путь снова лежал в академический поселок ЛИН.
Глава 42
Арбалет. Психоз № 4
Но они опоздали.
Когда примчались в поселок к бывшей академической даче, там уже пахло большой бедой.
Полицейские машины с мигалками – из местного отдела полиции. Полицейский фургон с оперативниками в бронежилетах от ближайших соседей – из Фоминовского УВД. На глазах Гущина, Макара и Мамонтова фургон протаранил ворота особняка – грохот, лязг, мигающие сполохи садовой подсветки.
Погруженный в темноту дом и та самая открытая терраса, освещенная двумя жаровнями – в их багровом свете две фигуры.
– Местные проявили халатность, – быстро доложил полковнику Гущину начальник Фоминовского УВД. – Я связался с ними сразу, как только вы позвонили мне с новостями. Их задача была лишь разведать обстановку, а патрульные включили сирену. Она… эта женщина услышала. Она заперла своего мужа в доме, а сама, вооруженная, вышла на террасу, прикрываясь ребенком. Патрульный, который сунулся туда к ней, тяжело ранен.
– У нее ружье или пистолет? – спросил полковник Гущин.
– Арбалет. – Клавдий Мамонтов из-за своего высокого роста и отличного зрения разглядел все четко даже от их машины – сквозь высаженные ворота.
– Она угодила стрелой в живот патрульному, – мрачно сообщил начальник Фоминовского УВД. – Что готовить для штурма? Спецсредства? Спецпакеты? Но там у нее малолетний ребенок.
Полковник Гущин приказал Мамонтову надеть бронежилет и сам сделал то же. Теперь они все видели ее – Полину на пороге собственного дома с арбалетом в руках. В запертую снаружи дверь колотил Леонид Жданов, кричащий:
– Открой! Что происходит? Объясни! Что они хотят?! Ты с ума сошла, Полина?!
– Вы с ума сошли, Полина? – крикнул и полковник Гущин, выходя вперед в свет фар и кивая незаметно Клавдию Мамонтову – все, начали.
Макар ринулся было в круг света следом за полковником, но Клавдий Мамонтов оттолкнул его за машину, прошипев:
– Стой тут, не высовывайся, а то все нам испортишь.
Макар заметил, что в этот раз Клавдий не надел ни шлема, ни щитков – только легкий бронежилет – и оружия не взял, лишь сунул в нагрудный карман бронежилета нейлоновый шнур с закрепленными на его концах тяжелыми свинцовыми шарами.
Махнул рукой полицейским, и те сразу погасили фары почти всех машин, кроме одной, освещавшей Гущина. В темноте он метнулся к дому – но ринулся не через высаженные ворота, а обогнул участок со стороны реки Пахры.
– Полина, опомнитесь! – Полковник Гущин развел руки в стороны, показывая ей, что не вооружен.
Полина Жданова целилась в него из тяжелого арбалета, который держала умело и сноровисто. Ее пятилетний сын Даня сидел на полу веранды прямо перед ней и, задрав голову, с удивлением и испугом взирал на мать, превратившуюся разом… в кого? В закрытую дверь колотил изнутри ее муж, запертый в доме, истерически крича и уже почти рыдая.
– Я знала, что вы вернетесь. Я готова к встрече с вами. Я не сяду в тюрьму и живой вам не дамся. – Полина повела арбалетом чуть в сторону. Стрела, заложенная в арбалет – короткая и толстая, смертоносная, настоящая острая стрела. Стрелы были заткнуты за пояс ее льняных брюк. – Что вам надо от меня?
– Правду. – Гущин стоял перед ней в круге света. – Почему вы зверски убили свою подругу детства Веронику Лямину и паренька из Отрадного, с которым даже не были знакомы?
– Потому что у меня не было выбора. Они простили меня, слышите? Они простили меня! Они поняли – у меня не было выбора!
– Полина, о чем ты? – кричал из-за двери Леонид Жданов. – Открой! Выпусти меня! Что ты творишь? Открой! Я… я задыхаюсь… мне плохо…
– Ты не умрешь, Ленечка. – Она говорила с ним, целясь арбалетом в полковника Гущина. – С тобой все будет в порядке. Ты переживешь эту напасть! Ты выздоровеешь и будешь снова танцевать, будешь счастлив! И Данечка наш будет жить. ОНА мне это обещала! Я выкупила вас у смерти. Я заплатила за вас обоих великую цену. Взяла на душу грех, хотя ОНА не верит в грехи!
– Она – это ваш божок из полимера? Венера каменного века? – крикнул полковник Гущин. – Ваш фетиш?
– ВРЕМЯ ВОЗВРАЩАТЬСЯ К СТАРЫМ БОГАМ! – Полина выкрикнула это и… выстрелила в полковника Гущина.
Стрела просвистела у него над головой – высоко и разбила вдребезги лобовое стекло второго полицейского фургона – к счастью, там в этот момент никого не оказалось, полицейские прятались за машинами.
– Что же ты ей не поклонился? – закричала Полина, молниеносно выхватывая и закладывая в арбалет новую стрелу. – Перед ней падали ниц тысячелетиями. И ты упадешь! Будешь ползать на коленях, умолять! Это я тебе говорю – будешь просить ее смилостивиться над тобой! Скоро! Совсем скоро это произойдет!
Полковник Гущин, который при свисте стрелы не пал ничком на землю, сделал шаг вперед, затем еще, еще, приближаясь к ней. Вот он уже за проемом высаженных ворот – на ее земле.
– Полковник! – крикнул Макар. – Осторожнее! Она вас убьет!
– Я вас всех убью, только суньтесь! – пообещала Полина. – Убивать легко. Это ОНА мне шепнула на ухо в час отчаяния и безысходности, когда умирали мой муж и сын. Я бы сама сто раз умерла за них! Леня, слышишь меня – я бы сама сто раз умерла за тебя и Даньку, потому что дороже вас у меня никого нет. Леня, я тебя люблю! Я полюбила тебя сразу в миг единый, когда мы встретились тогда на шоу – помнишь? И каждый прожитый нами вместе день был для меня подарком и счастьем. Ты подарил мне сына. Я его родила в сорок лет, когда уже не надеялась стать матерью. Ты прости меня и не слушай, что они тебе потом будут обо мне говорить. Я не сошла с ума. Я сделала все осознанно, чтобы спасти тебя и Даню в тот момент, когда спасти уже было невозможно и никто… никто не мог помочь. Ни врачи… ни бог, которого нет… ОНА пришла ко мне и совершила великое чудо. ОНА спасла вас. И я возблагодарила ее, и сделал так, как она пожелала – заплатила другими жизнями за ваши жизни. Потому что – сколько прибудет, столько и отнимется. И все, все имеет свою цену, даже чудеса!
– Отпустите ребенка, если любите его, вы же мать! – попросил полковник Гущин. – Вы и его хотите принести сейчас в жертву? Кому?
– Я тебя сейчас принесу ЕЙ в жертву, мент! – крикнула истерически Полина Жданова и…
Арбалет ее выстрелил.
Стрела, просвистев в воздухе, вонзилась в плечевой щиток его бронежилета – застряла в пластике наплечника, не пробив, к счастью, стальную пластину. Но удар был, как от пули – полковника Гущина отбросило в сторону, но он устоял. Полина схватила арбалет одной рукой, готовясь заложить новую стрелу и…
В этот момент из темноты на террасу ворвался Клавдий Мамонтов – брошенная им леска с шарами на концах обвилась вокруг руки Полины и арбалета, сковывая ее движения. Мамонтов в прыжке сбил женщину на пол, стараясь отбросить ее как можно дальше от зашедшегося плачем ребенка. Вырвал арбалет из ее рук, пытаясь тоже отшвырнуть в сторону, но это не получилось, потому что оружие оказалось примотанным к ее кисти леской. Тогда он прижал ее к полу всем своим весом, но она выворачивалась у него из рук, извиваясь, как змея, как гадюка, худым гибким тренированным телом. Свободной рукой выхватила из-за пояса брюк арбалетную стрелу – Клавдий Мамонтов отбил ее руку, когда она замахнулась, посчитав, что она пытается ранить его, но Полина, издав хриплый гортанный вопль торжества, с размаху вонзила стрелу глубоко себе в горло.
Фонтан крови!
Мамонтов схватил ее за шею, пытаясь остановить кровотечение. К ним уже бежали сотрудники полиции, полковник Гущин, Макар. Именно Макар подхватил на руки плачущего мальчика, потрясенно взирая на лужу крови, что растекалась по полу террасы.
– «Скорую» вызывайте! – крикнул Мамонтов. – Стрелу нельзя вытаскивать!
Полина хрипела.
Полицейские вышибли дверь дома, и оттуда вывалился Леонид Жданов, которого душил кашель…
Он оттолкнул от себя полицейских и ринулся к жене, упал на колени.
– Что вы наделали? – закричал он. – Полина! Полиночка, я здесь, я с тобой… жена моя… Ее надо в больницу!
Последним усилием она подняла руку, вытягивая ее, указывая мужу на сына на руках у Макара – забери… забери его у них… береги его…
Потом зеленые глаза ее закрылись, словно она безмерно устала, она вздохнула… Алая пена пузырилась на ее губах.
Она умерла.
– Что вы наделали? – Леонид Жданов обвел глазами полицейских. – Вы ее убили!
– Ваша жена повесила в лесу подругу детства, а до этого истязала ее, резала ножом. И сожгла заживо молодого парня, которого похитила из Отрадного, где когда-то они с этой самой подругой гуляли в лесничестве. – Полковник Гущин сам был потрясен. – Вы же все слышали, она даже не отрицала своей вины.
– Лжете вы! Лжете! Не могла она такого сделать!
– Вы же сами слышали, пусть и были запертым, вы не глухой.