Парк Горького
Часть 21 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты к папе пришел? – спросила Света, глядя на Опалина снизу вверх.
– Ага.
– Он не очень сейчас, – признался ребенок после небольшого колебания.
– А ты почему не посидишь у кого-нибудь из соседей?
– Не хочу. – Света вздохнула. – Они нас не любят. И боятся.
Опалин открыл рот, чтобы сказать множество правильных вещей – что маленькие дети не должны сидеть на подоконнике, что Свете лучше пойти погулять с собакой, поиграть с другими детьми, развлечься – но он с детства ненавидел все, что отдавало лицемерием, а правильные, хорошие и глубокомысленные фразы, которыми он собирался сотрясти воздух, как раз лицемерием и пахли. Белая собачка зевнула и положила голову на вытянутые лапы.
– А где мама? – спросил Опалин и тотчас пожалел об этом. Света быстро вскинула на него глаза.
– Где-то, – она повела худеньким плечом, потом опустила голову и вдвое старательнее стала чертить в своей тетрадке. Опалин молча погладил девочку по голове и шагнул к лестнице.
– Подожди, – сказала Света ему вслед, снимая с шеи два ключа на коричневом шнурке. – Возьми. Он заперся. Тот, который поменьше, – ключ от комнаты.
Опалин взял ключи, поглядел девочке в лицо, буркнул: «Я сейчас» и неожиданно побежал по лестнице вниз. Через несколько минут он вернулся, неся увесистую банку с маринованными огурцами в рассоле.
– Лучше бы пиво, – безразлично заметила Света, вернувшись к рисованию. Собачка тихонько тявкнула и согласно завиляла хвостом.
Опалин открыл дверь в коммунальную квартиру, которая, судя по всему, была хорошо ему знакома, и вошел. Где-то бодро хрипело радио, в другом конце играл граммофон, но неожиданно стал запинаться, повторяя по кругу один и тот же музыкальный кусок. Из ванной комнаты вышла молодая гражданка в халате, который едва скрывал ее обильные прелести. На голове ее тюрбаном возвышалось закрученное вокруг мокрых волос полотенце. Гражданка поглядела на Опалина и хихикнула.
– А, вот и угрозыск пожаловал, – уверенно объявила она, хотя Иван был в штатском. – Вовремя вы! – Она покосилась на банку огурцов, снова хихикнула и, напевая себе под нос, скрылась в своей комнате.
Иван подошел к двери следователя и негромко постучал. Никакого ответа. Решившись, Опалин вторым ключом отомкнул замок и осторожно приоткрыл дверь.
Следователь Соколов, пьяный, расхристанный и всклокоченный, спал на диване. На столе валялись пустые бутылки и остатки немудреной закуски. Александр храпел, лежа на спине, рот его был приоткрыт, ворот расстегнут, одна рука свешивалась до пола, как у мертвеца. В комнате несло перегаром. За кисейными занавесками о стекло с негромким жужжанием билась муха.
Опалин поставил на стол банку с огурцами, открыл окно и выгнал муху. Соколов всхрапнул, тяжело повернулся, с хрустом почесал грудь под рубашкой. Заметив на столе рядом с вскрытой банкой килек консервный нож, Опалин взял его и стал возиться с банкой, которую принес. Когда он снял крышку, то инстинктивно почувствовал, что на него смотрят, и поднял голову. Взгляд Соколова уперся в него, как острие ножа.
– В-ва… Ва-ня! – по складам проговорил Александр и засмеялся.
– Тебя с работы выгонят, – сказал Опалин сокрушенно.
– Ну и …с ней, – тотчас ответил следователь. – Рра… бота… В гробу я видал… такую работу…
Тем не менее он сделал попытку подняться и, завозившись на диване, кое-как сел.
– Дай…
Опалин хотел налить рассол в стакан, но Соколов потянулся к банке, вцепился в нее и стал прямо оттуда глотать жидкость.
– Друг, – промычал он, оторвавшись от банки и переводя дух. – Знал, чем порадовать…
Иван помог вернуть банку на стол, поддерживая ее, чтобы Александр невзначай ее не разбил. Следователь шмыгнул носом, вытащил из банки огурец и стал мрачно его жевать.
– Только. Не надо… – пробормотал он с набитым ртом.
– Чего не надо? – на всякий случай спросил Опалин.
– Говорить. Сам. Знаю все. – Соколов ставил интонацией знаки препинания как попало. Соображать ему еще было трудно. – Не надо.
Он сидел, всклокоченный, жалкий, похожий на обломок крушения. Иван все искал слова, которыми можно было повлиять на собеседника, достучаться до его разума, – и не находил.
– Как башка трещит, а? – простонал следователь, хватаясь за голову.
– Если ты все знаешь, – не выдержал Опалин, – как ты можешь так поступать с собой, со Светкой, со всеми? Ты посмотри на себя…
– Все… Какие все? – усмехнулся Соколов. – Если я сдохну, никто и не заметит… А она так вообще обрадуется.
– Ты о жене? – спросил Опалин после паузы. Честно говоря, он не любил касаться этой темы.
– Все было хорошо, – забормотал Александр, откидываясь на спинку дивана и полузакрыв глаза. – Понимаешь, все! Мне казалось, она перебесилась… Светка у нас родилась… как солнечный лучик… Какого рожна? Я мало зарабатываю, что ли? Ну, квартиру не смог обеспечить… отдельную… Но, может, переведусь в старшие следователи, раскрою… головоломное что-нибудь… Дадут! Все будет… И тут… сука эта… Фриновский… Коллега, тоже мне…
Иван молчал.
– Ненавижу его, – проговорил Соколов, дернув щекой, и тяжелая, лютая злоба зазвенела в его голосе. – Тварь улыбчивая… Пришел и… всю жизнь мою разрушил… Всю жизнь! Моя-то, как ты думаешь, сейчас где? А? В магазине, что ли? Трется с этим уродом! Ты же знаешь меня, Ваня, столько лет знаешь… Ну скажи, разве я заслужил такое? Корячусь на работе, пашу как вол…
Опалин знал жену Соколова – как знал и то, что она не относится к тем женщинам, с которыми можно построить счастливую семейную жизнь. Эта невысокая брюнетка с глазами чуть навыкате и слишком громким смехом не считалась красавицей, но было, было в ней нечто такое, от чего мужчины теряли головы, и любовников она меняла как перчатки. Соколов оказался единственным, кто решил на ней жениться, – и, по мысли Опалина, сейчас расплачивался за это. Но не говорить же человеку, которого считаешь своим другом, что он сам, приняв одно лишь неверное решение, пустил свою жизнь под откос.
– Убью его, – злобно прохрипел Александр. – И ее тоже! Убью, а потом пусть делают, что хотят…
Он попытался подняться с дивана, словно прямо сейчас собирался идти убивать жену и соперника. Опалин коротко толкнул Соколова в грудь, и тот повалился обратно.
– Пусти! – заорал следователь.
– Если ты убьешь жену и Фриновского, – заговорил Опалин, – любой желторотый юнец, которого поставят на это дело, сразу сообразит, что к чему… Тебя вычислят в два счета! И ты сядешь по 136-й… чистое убийство из ревности… и даже недели не отсидишь! Тебя сразу же в тюрьме грохнут, потому что ты следователь…
– Я его убью! – твердил Соколов. – Я не знаю, чего мне это будет стоить, но я доберусь до него… И ее тоже! За все…
– Светлану отправят в детдом, – громко сказал Опалин. Александр открыл рот. – Мне ее не отдадут, я не родственник. За что ей это? Ты хочешь лишить ее и матери, и отца? Но так же нельзя…
Багровый, всклокоченный, Соколов молча смотрел на Ивана, который добавил:
– Ей будут говорить со всех сторон, что ее отец – убийца, а ее мать…
Он прикусил язык, но следователь усмехнулся и закончил за него:
– Шлюха.
– Ты понимаешь, во что превратишь ее жизнь? – гнул свою линию Опалин. – У тебя нет права так поступать. Просто нет права.
– Отвяжись, – вяло попросил Соколов. – Ты это… Ты мне еще рассола дай.
Иван налил ему рассол в стакан. За окнами прогрохотал трамвай. Александр сделал пару глотков и сидел, тяжело дыша, но Опалин видел, что его товарищ мало-помалу приходит в себя.
– Меня и правда хотят уволить? – спросил наконец Соколов, исподлобья глядя на собеседника.
– А ты как думал? Они же видят, что с тобой творится. Пока делают вид, что верят твоим отлучкам. Но ты же знаешь: всякое «пока» когда-нибудь кончается.
– Ладно, успокойся, – хмыкнул Александр. – Убивать я никого не буду. – Он улыбнулся так, что Опалин похолодел, и добавил: – Но Фриновского я на чем-нибудь поймаю. И расстреляю. Говорят, он взятки берет…
– За взятки не расстреливают, – машинально поправил собеседника Опалин. – Максимум – сажают с конфискацией имущества.
– То-то и оно, – удрученно отозвался Соколов.
Опалин знал, что следователь Фриновский – чрезвычайно умный, ловкий и изворотливый тип и что, если дойдет до дела, то скорее уж он поставит к стенке их с Соколовым, а затем спляшет на их могиле. Не за Фриновского Иван волновался, а за Сашу, за его дочь и за трогательную белую собачку, которая преданно смотрела на Свету, пока она рисовала в своей тетрадке.
– Ты, Ваня, молодец, – пробормотал следователь. – Не женишься – и правильно делаешь. Свяжешься, потом не развяжешься… – Он вздохнул. – Ну, давай, говори, зачем пришел. Я же вижу, у тебя что-то на уме.
– Не стоит, Саша. В другой раз поговорим.
– Нет. Щас. Ты думаешь, я не соображаю ни черта? Я все соображаю. – Соколов тяжело наклонился вперед, отломил кусок от булки, лежащей на столе, и стал жевать ее, едва ворочая челюстями.
Опалин рассказал, как привлек к делу Василия Михайловича, как выяснил, что украденные с Пречистенки ценности могли быть ранее похищены Романом Елистратовым, и спросил, что Соколов обо всем этом думает.
– Если он жил в Москве, не тужил и никто его не трогал, значит, дело закрыли, – проворчал Соколов, ероша волосы обеими руками. – Материалы из Ленинграда я для тебя добуду. А эта банда, о которой ты говоришь…
Он задумался.
– Понимаешь, какая штука, – медленно продолжал Соколов, – то, что ты мне рассказал… втерлись в доверие, всех перебили, забрали ценности и растворились… где-то я уже встречал такое. Бывший нэпман… как же его… в Одессе? Ну да, в Одессе… По фамилии Гольц. На даче его убили вместе с семьей. Это Фриновский мне рассказывал, – добавил он мрачно. – И там тоже взяли какие-то сокровища, которые нэпман припрятал до лучших времен.
– Когда это случилось? – быстро спросил Опалин.
– Несколько лет назад. Ты у гаденыша… у Фриновского лучше спроси. – Александр беспокойно шевельнулся. – Слушай, я понимаю, Пречистенка, то, се… но все же это не мое дело. А вот убийство в парке Горького – мое, я за него отвечаю. У тебя что-то есть?
– Кое-что, – ответил Опалин и принялся рассказывать.
Когда он закончил, Соколов какое-то время молчал, растирая лоб.
– Значит, Марья Груздева каким-то образом избежала расстрела… Ты уже узнал, кто этот Михаил Лучин, с которым она жила в Москве?
– Представляешь, он сосед убитой девушки, Зои Ходоровской. Ну, той, которую другой сосед из-за комнаты застрелил, помнишь?
– И что на него есть? Я про Лучина, само собой.
– Самое поразительное, что ничего. Работает на фабрике звукозаписи «Граммпласттреста» на Кузнецком Мосту. Жена Лариса – учительница начальной школы. Двое детей.
– Жена, дети, работа, – Соколов прищурился. – Слушай, а когда он пересекался с Груздевой?
– В двадцать третьем году. Тогда же ее Василий Михалыч арестовал. А Лучина он допрашивал как ее сожителя. Лучин уверял, что ничего не знал о ее делах, и Груздева это подтвердила. Он был совершенно обескуражен, когда узнал о ней правду.
– Двенадцать лет назад, – подытожил следователь. – Ваня, конечно, допроси Лучина, но вообще – во-первых, срок. Во-вторых, этот Лучин выглядит нормальным человеком, а нормальному человеку обычно хватает один раз попасть на допрос в угрозыск, чтобы сделать правильные выводы. Я считаю, что надо искать другие контакты Груздевой в Москве, и именно криминальные. Ведь захотел же кто-то от нее избавиться… В 32-м она вроде как расстреляна, но на самом деле исчезает. В 1935-м выясняется, что она жива… Где она была эти годы? На какие средства жила и под каким именем? Хорошо бы все это как-то прояснить, понимаешь?
– Приложим все старания, товарищ следователь. – Опалин поднялся с места. – А теперь давай все тут уберем, пока не вернулась Света.
– Ага.
– Он не очень сейчас, – признался ребенок после небольшого колебания.
– А ты почему не посидишь у кого-нибудь из соседей?
– Не хочу. – Света вздохнула. – Они нас не любят. И боятся.
Опалин открыл рот, чтобы сказать множество правильных вещей – что маленькие дети не должны сидеть на подоконнике, что Свете лучше пойти погулять с собакой, поиграть с другими детьми, развлечься – но он с детства ненавидел все, что отдавало лицемерием, а правильные, хорошие и глубокомысленные фразы, которыми он собирался сотрясти воздух, как раз лицемерием и пахли. Белая собачка зевнула и положила голову на вытянутые лапы.
– А где мама? – спросил Опалин и тотчас пожалел об этом. Света быстро вскинула на него глаза.
– Где-то, – она повела худеньким плечом, потом опустила голову и вдвое старательнее стала чертить в своей тетрадке. Опалин молча погладил девочку по голове и шагнул к лестнице.
– Подожди, – сказала Света ему вслед, снимая с шеи два ключа на коричневом шнурке. – Возьми. Он заперся. Тот, который поменьше, – ключ от комнаты.
Опалин взял ключи, поглядел девочке в лицо, буркнул: «Я сейчас» и неожиданно побежал по лестнице вниз. Через несколько минут он вернулся, неся увесистую банку с маринованными огурцами в рассоле.
– Лучше бы пиво, – безразлично заметила Света, вернувшись к рисованию. Собачка тихонько тявкнула и согласно завиляла хвостом.
Опалин открыл дверь в коммунальную квартиру, которая, судя по всему, была хорошо ему знакома, и вошел. Где-то бодро хрипело радио, в другом конце играл граммофон, но неожиданно стал запинаться, повторяя по кругу один и тот же музыкальный кусок. Из ванной комнаты вышла молодая гражданка в халате, который едва скрывал ее обильные прелести. На голове ее тюрбаном возвышалось закрученное вокруг мокрых волос полотенце. Гражданка поглядела на Опалина и хихикнула.
– А, вот и угрозыск пожаловал, – уверенно объявила она, хотя Иван был в штатском. – Вовремя вы! – Она покосилась на банку огурцов, снова хихикнула и, напевая себе под нос, скрылась в своей комнате.
Иван подошел к двери следователя и негромко постучал. Никакого ответа. Решившись, Опалин вторым ключом отомкнул замок и осторожно приоткрыл дверь.
Следователь Соколов, пьяный, расхристанный и всклокоченный, спал на диване. На столе валялись пустые бутылки и остатки немудреной закуски. Александр храпел, лежа на спине, рот его был приоткрыт, ворот расстегнут, одна рука свешивалась до пола, как у мертвеца. В комнате несло перегаром. За кисейными занавесками о стекло с негромким жужжанием билась муха.
Опалин поставил на стол банку с огурцами, открыл окно и выгнал муху. Соколов всхрапнул, тяжело повернулся, с хрустом почесал грудь под рубашкой. Заметив на столе рядом с вскрытой банкой килек консервный нож, Опалин взял его и стал возиться с банкой, которую принес. Когда он снял крышку, то инстинктивно почувствовал, что на него смотрят, и поднял голову. Взгляд Соколова уперся в него, как острие ножа.
– В-ва… Ва-ня! – по складам проговорил Александр и засмеялся.
– Тебя с работы выгонят, – сказал Опалин сокрушенно.
– Ну и …с ней, – тотчас ответил следователь. – Рра… бота… В гробу я видал… такую работу…
Тем не менее он сделал попытку подняться и, завозившись на диване, кое-как сел.
– Дай…
Опалин хотел налить рассол в стакан, но Соколов потянулся к банке, вцепился в нее и стал прямо оттуда глотать жидкость.
– Друг, – промычал он, оторвавшись от банки и переводя дух. – Знал, чем порадовать…
Иван помог вернуть банку на стол, поддерживая ее, чтобы Александр невзначай ее не разбил. Следователь шмыгнул носом, вытащил из банки огурец и стал мрачно его жевать.
– Только. Не надо… – пробормотал он с набитым ртом.
– Чего не надо? – на всякий случай спросил Опалин.
– Говорить. Сам. Знаю все. – Соколов ставил интонацией знаки препинания как попало. Соображать ему еще было трудно. – Не надо.
Он сидел, всклокоченный, жалкий, похожий на обломок крушения. Иван все искал слова, которыми можно было повлиять на собеседника, достучаться до его разума, – и не находил.
– Как башка трещит, а? – простонал следователь, хватаясь за голову.
– Если ты все знаешь, – не выдержал Опалин, – как ты можешь так поступать с собой, со Светкой, со всеми? Ты посмотри на себя…
– Все… Какие все? – усмехнулся Соколов. – Если я сдохну, никто и не заметит… А она так вообще обрадуется.
– Ты о жене? – спросил Опалин после паузы. Честно говоря, он не любил касаться этой темы.
– Все было хорошо, – забормотал Александр, откидываясь на спинку дивана и полузакрыв глаза. – Понимаешь, все! Мне казалось, она перебесилась… Светка у нас родилась… как солнечный лучик… Какого рожна? Я мало зарабатываю, что ли? Ну, квартиру не смог обеспечить… отдельную… Но, может, переведусь в старшие следователи, раскрою… головоломное что-нибудь… Дадут! Все будет… И тут… сука эта… Фриновский… Коллега, тоже мне…
Иван молчал.
– Ненавижу его, – проговорил Соколов, дернув щекой, и тяжелая, лютая злоба зазвенела в его голосе. – Тварь улыбчивая… Пришел и… всю жизнь мою разрушил… Всю жизнь! Моя-то, как ты думаешь, сейчас где? А? В магазине, что ли? Трется с этим уродом! Ты же знаешь меня, Ваня, столько лет знаешь… Ну скажи, разве я заслужил такое? Корячусь на работе, пашу как вол…
Опалин знал жену Соколова – как знал и то, что она не относится к тем женщинам, с которыми можно построить счастливую семейную жизнь. Эта невысокая брюнетка с глазами чуть навыкате и слишком громким смехом не считалась красавицей, но было, было в ней нечто такое, от чего мужчины теряли головы, и любовников она меняла как перчатки. Соколов оказался единственным, кто решил на ней жениться, – и, по мысли Опалина, сейчас расплачивался за это. Но не говорить же человеку, которого считаешь своим другом, что он сам, приняв одно лишь неверное решение, пустил свою жизнь под откос.
– Убью его, – злобно прохрипел Александр. – И ее тоже! Убью, а потом пусть делают, что хотят…
Он попытался подняться с дивана, словно прямо сейчас собирался идти убивать жену и соперника. Опалин коротко толкнул Соколова в грудь, и тот повалился обратно.
– Пусти! – заорал следователь.
– Если ты убьешь жену и Фриновского, – заговорил Опалин, – любой желторотый юнец, которого поставят на это дело, сразу сообразит, что к чему… Тебя вычислят в два счета! И ты сядешь по 136-й… чистое убийство из ревности… и даже недели не отсидишь! Тебя сразу же в тюрьме грохнут, потому что ты следователь…
– Я его убью! – твердил Соколов. – Я не знаю, чего мне это будет стоить, но я доберусь до него… И ее тоже! За все…
– Светлану отправят в детдом, – громко сказал Опалин. Александр открыл рот. – Мне ее не отдадут, я не родственник. За что ей это? Ты хочешь лишить ее и матери, и отца? Но так же нельзя…
Багровый, всклокоченный, Соколов молча смотрел на Ивана, который добавил:
– Ей будут говорить со всех сторон, что ее отец – убийца, а ее мать…
Он прикусил язык, но следователь усмехнулся и закончил за него:
– Шлюха.
– Ты понимаешь, во что превратишь ее жизнь? – гнул свою линию Опалин. – У тебя нет права так поступать. Просто нет права.
– Отвяжись, – вяло попросил Соколов. – Ты это… Ты мне еще рассола дай.
Иван налил ему рассол в стакан. За окнами прогрохотал трамвай. Александр сделал пару глотков и сидел, тяжело дыша, но Опалин видел, что его товарищ мало-помалу приходит в себя.
– Меня и правда хотят уволить? – спросил наконец Соколов, исподлобья глядя на собеседника.
– А ты как думал? Они же видят, что с тобой творится. Пока делают вид, что верят твоим отлучкам. Но ты же знаешь: всякое «пока» когда-нибудь кончается.
– Ладно, успокойся, – хмыкнул Александр. – Убивать я никого не буду. – Он улыбнулся так, что Опалин похолодел, и добавил: – Но Фриновского я на чем-нибудь поймаю. И расстреляю. Говорят, он взятки берет…
– За взятки не расстреливают, – машинально поправил собеседника Опалин. – Максимум – сажают с конфискацией имущества.
– То-то и оно, – удрученно отозвался Соколов.
Опалин знал, что следователь Фриновский – чрезвычайно умный, ловкий и изворотливый тип и что, если дойдет до дела, то скорее уж он поставит к стенке их с Соколовым, а затем спляшет на их могиле. Не за Фриновского Иван волновался, а за Сашу, за его дочь и за трогательную белую собачку, которая преданно смотрела на Свету, пока она рисовала в своей тетрадке.
– Ты, Ваня, молодец, – пробормотал следователь. – Не женишься – и правильно делаешь. Свяжешься, потом не развяжешься… – Он вздохнул. – Ну, давай, говори, зачем пришел. Я же вижу, у тебя что-то на уме.
– Не стоит, Саша. В другой раз поговорим.
– Нет. Щас. Ты думаешь, я не соображаю ни черта? Я все соображаю. – Соколов тяжело наклонился вперед, отломил кусок от булки, лежащей на столе, и стал жевать ее, едва ворочая челюстями.
Опалин рассказал, как привлек к делу Василия Михайловича, как выяснил, что украденные с Пречистенки ценности могли быть ранее похищены Романом Елистратовым, и спросил, что Соколов обо всем этом думает.
– Если он жил в Москве, не тужил и никто его не трогал, значит, дело закрыли, – проворчал Соколов, ероша волосы обеими руками. – Материалы из Ленинграда я для тебя добуду. А эта банда, о которой ты говоришь…
Он задумался.
– Понимаешь, какая штука, – медленно продолжал Соколов, – то, что ты мне рассказал… втерлись в доверие, всех перебили, забрали ценности и растворились… где-то я уже встречал такое. Бывший нэпман… как же его… в Одессе? Ну да, в Одессе… По фамилии Гольц. На даче его убили вместе с семьей. Это Фриновский мне рассказывал, – добавил он мрачно. – И там тоже взяли какие-то сокровища, которые нэпман припрятал до лучших времен.
– Когда это случилось? – быстро спросил Опалин.
– Несколько лет назад. Ты у гаденыша… у Фриновского лучше спроси. – Александр беспокойно шевельнулся. – Слушай, я понимаю, Пречистенка, то, се… но все же это не мое дело. А вот убийство в парке Горького – мое, я за него отвечаю. У тебя что-то есть?
– Кое-что, – ответил Опалин и принялся рассказывать.
Когда он закончил, Соколов какое-то время молчал, растирая лоб.
– Значит, Марья Груздева каким-то образом избежала расстрела… Ты уже узнал, кто этот Михаил Лучин, с которым она жила в Москве?
– Представляешь, он сосед убитой девушки, Зои Ходоровской. Ну, той, которую другой сосед из-за комнаты застрелил, помнишь?
– И что на него есть? Я про Лучина, само собой.
– Самое поразительное, что ничего. Работает на фабрике звукозаписи «Граммпласттреста» на Кузнецком Мосту. Жена Лариса – учительница начальной школы. Двое детей.
– Жена, дети, работа, – Соколов прищурился. – Слушай, а когда он пересекался с Груздевой?
– В двадцать третьем году. Тогда же ее Василий Михалыч арестовал. А Лучина он допрашивал как ее сожителя. Лучин уверял, что ничего не знал о ее делах, и Груздева это подтвердила. Он был совершенно обескуражен, когда узнал о ней правду.
– Двенадцать лет назад, – подытожил следователь. – Ваня, конечно, допроси Лучина, но вообще – во-первых, срок. Во-вторых, этот Лучин выглядит нормальным человеком, а нормальному человеку обычно хватает один раз попасть на допрос в угрозыск, чтобы сделать правильные выводы. Я считаю, что надо искать другие контакты Груздевой в Москве, и именно криминальные. Ведь захотел же кто-то от нее избавиться… В 32-м она вроде как расстреляна, но на самом деле исчезает. В 1935-м выясняется, что она жива… Где она была эти годы? На какие средства жила и под каким именем? Хорошо бы все это как-то прояснить, понимаешь?
– Приложим все старания, товарищ следователь. – Опалин поднялся с места. – А теперь давай все тут уберем, пока не вернулась Света.