Парк Горького

– Почему?

– Ну, ты же только что был в кино, а тут – угрозыск… Не боишься?

– Может быть, немножко, – признался Юра, помедлив. – Когда разрешат носить оружие, буду чувствовать себя увереннее.

– Какой-то Твардовский или Твердовский доложил папе, что твой начальник тобой очень доволен. – Рая засмеялась. – Нет, ну я не верю: неужели ты будешь задерживать бандитов? Как такое вообще может нравиться? Особенно после фильмов…

Казачинский немного растерялся. Он чувствовал в ее словах какую-то подоплеку, которую не понимал и которая смутно его беспокоила. «Почему она говорит о кино? Она что, теперь жалеет, что я больше не снимаюсь? Но ведь трюкач – даже не актер, у него вообще никаких прав нет. Можно выполнить фантастический трюк, но публика все равно будет верить, что его делал другой человек…»

– Я еще никого не задерживал, – признался он. – Я вообще только учусь у Опалина… и других… Форму вот получил сегодня нормальную…

– И это все ради меня? – протянула Рая так, словно сомневалась. Она улыбалась, но Юра заметил не улыбку, а именно сомнение и обеспокоился.

– Конечно! А ты думала, я не смогу?

– Ничего я не думала. По-моему, в угрозыске должно быть скучнее, чем в кино. Тебе не кажется?

– Почему – скучнее?

– Ну, не знаю… Все эти истории про убийства… отравление сулемой… зарезанную студентку… Фу! – Рая аж содрогнулась. – Об этом даже в книгах читать неинтересно, а в жизни это должно быть в тысячу раз ужаснее.

Ах вот почему она волнуется, сообразил Казачинский. Ее коробит от подробностей всех этих грустных и гнусных дел. Конечно, ведь она такая воздушная, такая чистая девушка, а он не удержался, расписал ей все зачем-то…

– Да… в жизни… – пробормотал он, поправляя фуражку и лихорадочно думая, как бы сменить тему. Рая вертела ручку зонтика, пристально глядя на своего спутника, и наконец он нашелся. – А твой отец – как он? Что он? В Кремле бывает?

– Бывает, – подтвердила девушка многозначительно.

– Неужели и с самим… – Юра не договорил.

– Ну да. Общаются. По работе, ты же понимаешь. – Рая вздохнула. – Слушай, я уезжаю завтра на дачу… Опять мама меня зовет, я думала, что останусь в Москве, но тут так жарко… – Последнее слово она очаровательно растянула так, словно в нем было по меньшей мере пять «а».

Юра происходил из мира, дач не знавшего, и не понимал, в чем вообще сложность – остаться на лето в Москве; но Рая-то была из совсем другой вселенной, и он уважал ее желания и желания ее близких.

– А ты не останешься? – все-таки спросил он. – У меня выходной должен быть… через пару дней… Провели бы его вместе…

– Я дней через десять приеду, – пообещала Рая, наклонив голову к плечу. Казачинский находил эту ее манеру особенно милой и потому стал на глазах таять, как мороженое. – Ну, или в августе, как получится… Когда мы с мамой окончательно наскучим друг другу…

– А что твоя мама говорит обо мне? – отважился спросить Юра.

– Ну что она может говорить? – пожала плечами Рая. – Она тебя видела только два раза, когда я тебя домой приводила.

– Мне кажется, я ей не нравлюсь, – признался Казачинский.

– Как это ты можешь не нравиться? Перестань.

– Она на меня так смотрела за столом, когда я вилку в правой руке держал, – Юра насупился. – А я просто привык. Мы без ножей дома едим…

– Юра, ну сейчас не то время, когда кто-то станет обращать внимание на такие глупости, – отозвалась Рая. – Ты себе вбил в голову… невесть что вбил. Маме нравится все, что нравится мне. Даже если она что-то скажет против тебя, ты что, думаешь, я не смогу тебя защитить? Знаешь, это как-то даже обидно…

– Я тебя очень люблю, – скороговоркой шепнул Юра и быстро поцеловал Раю куда-то в щеку возле уха. Зонтик дернулся и задел его по голове. Фуражка упала, и он со смехом подобрал ее.

– Рая, это ужасно, но мне пора идти, – сказал Казачинский, посерьезнев.

– Ты там береги себя…

– Да, конечно. Ты… ты тоже береги себя на даче, ладно? А то там комары, мухи, мама…

– Фу, Юра, – засмеялась Рая, – это неделикатно! Ну что ты имеешь против моей мамы… Смотри, вот трамвай идет! Поспеши, не то опоздаешь…

Он пожал ее свободную руку (посреди улицы и не попрощаешься толком) и побежал на остановку. Рая проводила его взглядом и направилась дальше, в библиотеку, в которой брала старые книги, которые почему-то были куда интереснее, чем последние книжные новинки.





Глава 17. Следователь




Пьяницы говорят: «Первая рюмка колом, вторая соколом, третья мелкими пташечками».

М. Салтыков-Щедрин, «Глуповское распутство»




Явившись после обеда на Петровку, Казачинский узнал, что Опалин решил взять на вооружение тактику большевиков, а проще говоря – поставить террор на повестку дня.

– Где пропадал? – осведомился у Юры Петрович таким благожелательным тоном, что тот сразу же заподозрил неладное.

– Я форму получал…

– Тебе утром ее выдали, Петрович звонил на склад, – отрезал Опалин, шагая по кабинету и поворачиваясь к Казачинскому. Бешеным жестом Иван затушил окурок в пепельнице, и мысленно Юра приготовился к худшему. – Вот что: мне все это осточертело. Или служите, как полагается, или – скатертью дорожка! Оба! На первый раз – устный выговор! На второй – вышвыриваю ко всем чертям! Ясно? Яша где?

Казачинский только руками развел.

– Дома его нет, – сказал Петрович, – я звонил.

В дверь постучали.

– Да! – рявкнул Опалин таким голосом, что стучавший по-хорошему должен был провалиться под землю, выкопать там надежный бункер и затаиться на несколько месяцев. Но он оказался не робкого десятка и вскоре просунулся в дверь.

– А, Яша! – хищно обрадовался Иван. – Заходи! Выговор тебе, пока – устный. За ячество и склоки! – Богатым словом «ячество» тогда назывался эгоизм, мешающий работать в коллективе. – Второй выговор – проследуешь на выход! И последний раз говорю: в угрозыске есть правила! Часы работы надо соблюдать, отпрашиваться – по любому поводу, кроме посещения туалета, – только у меня лично, а в случае моего отсутствия – у Петровича! И для новичков напоминаю особо: никаких следственных действий без моего разрешения! Никаких встреч, допросов и вообще самодеятельности без моего ведома, ясно? – Он сверкнул глазами на Казачинского. – Кстати, 136-я статья УК – о чем у нас?

– Статья 136, – Юра вздохнул, – убийство. С отягчающими обстоятельствами. До десяти лет.

– А как насчет убийства по неосторожности или убийства из-за превышения пределов необходимой обороны? – прищурился Петрович.

– Это 139-я. Лишение свободы на срок до трех лет или исправительно-трудовые работы до года.

– Молодец, – смягчился Опалин. – Теперь по Пречистенке. Я отпускаю дворника Яхонтова и няньку Резникову. Расклад такой: либо они в деле и это проявится, либо замешан один из них, и мы это опять же установим, либо – что для нас хуже всего – они оба ни при чем. Хуже всего – потому что в таком случае вся наша работа будет зря. Я вам сразу же все это говорю, чтобы у вас не было никаких иллюзий. Также возможен вариант, что бандиты могут попытаться избавиться от Яхонтова или Резниковой – особенно от нее, потому что она видела Федора Пермякова и должна была находиться в доме, но ушла и таким образом избежала гибели. Нам будут помогать наши товарищи – Антон Рейс и Володя Смолов. Яша, ты работаешь в паре с Рейсом. Юра, ты – вместе со Смоловым. Как осуществлять наблюдение, Володя и Антон вам расскажут. Мы с Петровичем будем периодически вас подменять – когда сможем. Рейс под предлогом необходимости сохранить архивы покойного профессора Елистратова поселится в доме на Пречистенке, и ты, Яша, – вместе с ним. С Резниковой оказалось сложнее, но нам повезло: наш коллега Позняков живет в доме напротив. Он с женой уехал в отпуск, и мы договорились с его родителями, что два человека пока поживут у них. То есть ты, Юра, и Смолов. Соседям по коммуналке скажете, что вы приехали из провинции и готовитесь к экзаменам в… короче, сами придумаете.

– А форму не надо? – спросил Юра.

Опалин испепелил его взглядом.

– Какая форма? Ты поступаешь в институт… или техникум… или не знаю куда! Ты не должен привлекать внимания, ясно?

– Нет, постойте, постойте, – заволновался Яша. – Вы хотите, чтобы я поселился в доме, где убили восемь человек? Но там же комнаты опечатаны!

– Не все, – ответил Опалин. – В запечатанные комнаты вы заходить не будете. Если ты боишься привидений, должен тебя разочаровать: их не существует. Телефон в особняке исправен, в случае чего – звоните.

– Иван Григорьевич, но ведь дворник меня видел и почти наверняка запомнил! Как я буду за ним следить?

– Никак. Ты помогаешь Антону и учишься у него. Официально – ты сопровождаешь его, чтобы проследить за сохранностью архива. Если Яхонтов с тобой заговорит, можешь сказать правду – что тебя тошнит от одной мысли об особняке, но тебя заставили. Вообще лучше придерживаться истины, если это не вредит делу… Юра!

– А? – Казачинский подпрыгнул на месте.

– У тебя тоже какие-то сомнения? Поделись с нами.

– Я правильно понял, – смущенно начал Юра, – что мы со Смоловым должны жить в чужой комнате, делать вид, что мы свои, и наблюдать за Резниковой?

– Совершенно верно. Родители Познякова делают нам большое одолжение. И раз уж у меня такие сотрудники, которым все надо разжевывать, поясню очевидное: веди себя прилично, чужими вещами не пользуйся и вообще помни, что Позняков наш ростом под два метра и с пудовыми кулачищами. Если ты у него дома разобьешь хоть чашечку, он заставит тебя сожрать осколки и попросить добавки. Со слезами радости на глазах. Все понятно?

Не смея больше задавать вопросов, Казачинский кивнул.

– Для поддержания своей легенды можешь захватить с собой чемоданчик с вещами. Ну там, зубная щетка, зубной порошок, чашка, тарелка… что еще? Сам сообразишь. Для связи – телефон в коммуналке есть. Имя используешь свое. Ведешь себя естественно. Ты и Смолов приехали из области, будущие студенты, если повезет. Яша! Необходимый набор вещей тоже захвати с собой. Антон на месте тебе все объяснит.

– Можно вопрос? – Яша поднял руку, как школьник. – Когда нам начинать?

– Когда? Сегодня. Вот прямо сейчас и начинайте. Домой за вещами, Юра – тебе еще переодеться, и возвращайтесь сюда. Часам к четырем, я думаю? – Опалин повернулся к Петровичу.

– Годится, – кивнул тот. – К четырем как раз Рейс и Смолов подойдут.

– Вот и хорошо. Познакомятся, потом Харулин их развезет. После этого отпускаешь Резникову и Яхонтова, и пусть Харулин их тоже доставит обратно. Как только он их привозит, приступаете к слежке. Все!

– А ты сам-то куда? – спросил Петрович.

– Мне к следователю надо, – коротко ответил Опалин. – Слушай, я забыл проинструктировать их насчет дневника наблюдений. Тогда давай ты, а я пошел. Дело срочное!

Он скрылся за дверью, а Петрович присел на край своего стола и принялся объяснять, как записывать передвижения объекта слежки и в каком виде вносить их в отчет.

С утра Опалин не мог дозвониться Соколову и решил заехать к нему на работу. Но там он узнал, что следователь появлялся на полчаса и затем отбыл в неизвестном направлении, туманно намекнув на какие-то архиважные дела. Доподлинно неизвестно, какие выводы сделал из этого Опалин, но он только молвил: «Ага», и через некоторое время его можно было видеть в звенящем трамвае, который мчался по Садовому кольцу. На одной из остановок трамвай выплюнул нашего героя, загремел колесами и укатил, а Иван вошел в полутемный, пахнущий кошками подъезд. Потолки здесь были огромные, лестницы – высокие, но Опалин неустанно карабкался по ступеням вверх. Между четвертым и пятым этажами он остановился, завидев девочку с косичками, которая сидела на подоконнике, болтая ногами. На коленях у нее была разложена тетрадка, в которой она рисовала карандашом кусок двора, видный из окна. Возле девочки лежала маленькая белая собачка, которая глядела на нее с умилением.

– Света, а почему ты здесь? – вырвалось у Опалина. – Здорово, смешная собака…

Он погладил собачку, которая завиляла хвостом и тоненько тявкнула.