Пари, леди, или Укротить неукротимого

Карен оглядел отдельный кабинет, выделенный им в элитном клубе, закуски на столе, бутылку дорогого коньяка, к которому Даниар почти не притронулся, и решил, что отсесть подальше от стола было бы нелишним.

— Кровь тоже пускать обязательно? — спросил он, видя, как лорд подносит острие ножа к ладони. — Это чтобы наверняка? Некий призыв на крови?

— Почти, — кивнул Даниар, которому непросто было в двух словах описать другу все сложности призыва сущности этого уровня. Честно говоря, его отец несколько раз пытался. Хотел выяснить кое-что о фамильных сокровищах, но предок так и не откликнулся.

— Начнем? — Он поднял голову и взглянул на бледного Карена, который крепче прижал к груди бутылку с коньяком и неуверенно кивнул.

По прошествии долгого времени ректору уже стало казаться, что ничего не произойдет и можно перевести дух. Кровь шипела в плошке на столе и практически полностью испарилась. А Даниар зажал прежде кровоточащий порез и наблюдал за ее исчезновением.

— Больше не получишь, — прозвучало резко, а в словах проскользнула нотка сдерживаемой ярости, но лорд не стал сетовать на того, кто не желал явиться на зов и отвечать на его вопросы. Тело наполнилось усталостью, призыв упрямой и могущественной сущности вытянул немало сил.

Лорд опустил голову, на мгновение прикрыл глаза, о чем-то раздумывая, а когда последняя капля крови на дне плошки зашипела, произнес:

— Я не неволю тебя. Призывы ответить потомку оставлю для тех, кто верит, будто тебе есть дело до оставленных на земле. Просто расскажи о той, которую любил. Расскажи о ней.

Шипение стихло, огонек свечи, горевшей рядом с плошкой, дернулся и погас, Карен потянулся губами к горлышку, зубы стукнули по стеклу, но тут тьма сгустилась. Из фиолетового сумрака соткалась фигура. Она отличалась от обычных, виденных ректором существ, своей непохожестью на призрак. Такой объемный образ, от присутствия которого воздух сделался вязким и тяжелым.

— Звал? — Дух повернулся к Даниару. И в этом повороте и стремительном движении было даже что-то знакомое.

— Расскажи. — Даниар сложил домиком ладони и подпер подбородок.

— О той, кого любил… — Призрак прошелся по комнате. Он не летал, он именно ступал. Степенная, твердая поступь, высоко поднятая голова и прямая спина. Облик непоколебимого, сильного человека, только давно уже неживого.

Карену захотелось узнать, сколько энергии тянет подобное общение из призывающего мага, но он не решился подать голос.

— Как делаем выбор и как это изменить?

— Не изменить, — рассмеялся дух. — Если ты встретил свою женщину, то ничего не изменишь. Ты можешь перестать быть собой? Нет? Ты сделал выбор и полюбил именно ее, потому что ты такой.

— Какой была твоя любовь?

— Она стала моим светом. Среди опустошающего темного дара какая радость — ощутить тепло, сострадание и счастье! Какая редкость встретить истинно светлого человека. А коли встретил, то внутри все будет ныть, пока она не станет смыслом жизни.

— У меня есть смысл жизни!

Даниар ударил по столу, резко поднялся, но покачнулся и вновь опустился на стул. Призрак с наслаждением впитывал силу, которую тянул из призыва мага.

— Существует много того, чем я желал бы заниматься, на что хотел потратить жизнь.

— Твоя зависимость от нее будет расти, — хохотнул дух. — Станет еще хуже. Я не смог с этим справиться. А ты сможешь?

Даниар сжал ладони и уперся в кулаки лбом, но ничего не ответил.

— Страсть оглушает, да? Любовь проникает в кровь. Я ощутил этот привкус. А она тоже не любит тебя?

Призрак снова рассмеялся.

— Нас редко любят. Свет не приветствует тьму. Ее боятся, будь ты хоть в сотню раз лучше тех, кто не открывает тьму миру, а прячет от наивных глаз. Нас отталкивают и не понимают. Я не выдержал, и ты не выдержишь. Нет возможности преодолеть темные порывы души, что заставляют завладеть своим сокровищем. Я заставил ее полюбить и погасил ее свет. Она нашла силы простить спустя многие годы. И спустя века моя душа практически обрела покой. Не беспокой меня больше. Я не откликнусь ни тебе, ни кому-то иному. Прощай.

Тьма рассеялась, Карен громко икнул и сразу выхлебал половину бутылки, а Даниар не замечал ничего вокруг. В голове крутилась фраза предка, на которую он и ответил: «Нельзя заставить полюбить».



Солнце светило столь жарко, что напекло бедному Робину голову даже сквозь шляпу. За неделю жизни в столице деньги практически совсем закончились. И кузен Алисии все надежды нынче возлагал на себя как на мужчину, призванного позаботиться о своих женщинах. Поскольку навыки джентльмена, необходимые для трудоустройства, сводились к умению выезжать лошадей, можно было предложить свои услуги в качестве грума, хоть это безмерно унижало аристократическое достоинство. Как и Алис, Робин привык к совершенно иной жизни, но, в отличие от кузины, был не так молод и не столь полон энтузиазма. Однако на что не пойдешь ради дорогих леди, а потому Робин пошел в клуб.

Он состоял в нем раньше и любил заглядывать на чашечку чая или кофе с коньяком, а иногда — перекинуться в партейку с хорошими знакомыми. Именно в этом привилегированном заведении отец Алис когда-то проиграл свой особняк, а после Робин оставил последние деньги, пытаясь вернуть дом Алисии. Теперь же, не имея возможности оплачивать членский взнос, сэр Аксэн-Байо-Гота из аристократа средней руки и уважаемого джентльмена превратился в обычного просителя и пришел сюда в поисках работы. Толковый управляющий мог подобрать кому угодно что угодно, ведь в элитном клубе не только услуги, но и прислуга должна быть элитной.

Внутри, как всегда в жару, царил приятный полумрак. В большом зале, где обычно собирались представители средней аристократии, поутру было пусто. Да и отдельные кабинеты, предназначенные исключительно для лордов, стояли открытыми.

Робин переступил порог знакомого заведения и мигом припомнил вечер, когда сэр Дунпель, притворившись пьяным и дико уставшим, провел его и обыграл в карточной партии. Это было не по-джентльменски — обманывать подобным образом. То, что Дунпеля подвигнул на этот шаг собственный проигрыш, когда он, решившись предложить партию лорду Морбей де Феррес, продулся подчистую, его тоже не красило. Ясно ведь, что его светлость согласился из расчета преподать урок, дабы неповадно было какому-то сэру впредь заикаться о «дружеской партии».

Кузен Алисии вздохнул в очередной раз, осознав, как здорово прогадал тогда, надеясь вернуть особняк, и ощутил сильнейшее раздражение относительно того, кто особняк у них отобрал, и того, кто нынче им владел. А ведь Феррес еще и отказал Алис в учебе, и с должности ее уволил. Теперь бедная девочка тщетно искала работу и день ото дня становилась все печальнее. Несносный человек и безмерный гордец! Глаза б его не видели.

На этой мысли Робин завернул за угол и столкнулся с идущим навстречу мужчиной.

Шагая уверенно и стремительно, джентльмен едва не сбил сэра Аксэн-Байо-Гота с ног, а после взглянул на него с высоты собственного роста столь надменно, что кузен Алисии в растерянности извинился за столкновение. Брюнет только приподнял брови, словно досадуя, что по коридорам имеют наглость бродить всякие невысокие личности. Поверенный, бегущий следом и сыплющий извинениями на манер бесконечно повторяющегося: «Простите, милорд, вышло недоразумение, ваша светлость, непременно найдем кого-то с более крепкими нервами, просим нас извинить», — заметил Робина и тут же напустил на себя важный вид.

— Сэр Аксэн-Байо-Гота, вы по поводу работы? Я получил записку, — игнорируя то, как покраснел кузен Алис, прекрасно узнавший лорда, он добавил: — Подождите, я должен проводить его светлость.

Его светлость, которому дела не было, что его кто-то провожает, внезапно замедлил шаг. Он обернулся и посмотрел на Робина внимательней.

— Аксэн-Байо-Гота? Я вас не узнал.


— Вы знаете сэра, милорд? — тут же попытался поучаствовать в беседе поверенный, смутно чувствуя, что несколько прокололся с холодным официальным тоном. Робин же, не так давно с гневом размышлявший о лорде Морбей де Феррес, внезапно растерял все обличающие фразы.

— Добрый день. — Он хотел приподнять шляпу, но ладонь ухватила воздух, поскольку головной убор остался на вешалке у входа, и Робин смущенно опустил руку. — Какая неожиданная встреча.

— Действительно, — кивнул Даниар. — Как ваша кузина?

— Алисия? Она вполне, да. Все хорошо. — Слова давались с трудом, а еще выбивало из колеи то, что лорд вообще с ним разговаривает, хотя секунду назад прошел словно мимо пустого места. — Передам ей ваши добрые пожелания.

Ответный взгляд окатил таким холодом, что Робин подавился концовкой фразы.

— Не стоит, — отчеканил его светлость, а после развернулся и продолжил свой путь.

— Как вы посмели его разозлить? — всплеснул руками поверенный, понижая голос до шепота. — Он и так на взводе. Его не устроила ни одна из кандидатур на должность секретаря. А где я возьму человека с железными нервами? — изменив в конце голос и копируя манеру лорда чеканить слова, произнес он. — Ждите меня здесь, я скоро вернусь.

И он бросился лорду вдогонку, а издалека вновь донеслось:

— Просим простить, милорд.

И приглушенное:

— Толку, что вы просите.

Не успел Робин прислониться к стене коридора и приготовиться к ожиданию, как совершенно смущенный и растерянный поверенный вернулся.

— Не будете ли вы… Не пожелаете ли… Его светлость говорит, что не хотел сбивать вас с ног, и, чтобы загладить досадное происшествие, приглашает испить с ним стаканчик прохладительного в отдельном кабинете. Не желаете?

— М-меня?

— В-вас.

Мужчины посмотрели друг на друга, демонстрируя одинаковую степень изумления. Робин сразу ощутил себя не в своей тарелке.

— За то, что сбил с ног?

— Да. Он вас не заметил.

— Право же… — Слова повисли в воздухе, поскольку обоим было понятно, что от таких приглашений не отказываются.



«Хорошо, что сезон балов еще не начался и мало кто из знакомых приехал в столицу, — размышляла Алисия, шагая вниз по улице. — Хотя совсем скоро будет возможность их повстречать».

Все ринутся демонстрировать товар лицом и представлять свету своих дочерей. За возможность попасть на главное событие сезона — бал в королевском дворце, и вовсе драка начнется. Бедный Робин ужасно переживал, будто ему случится увидеть кого-то из бывших друзей непременно в ливрее грума, а Атильда пробиралась поутру на рынок, набросив на голову плотную шаль.

Алисия вздохнула и посмотрела на утопающий в зелени большой особняк, надпись на воротах которого гласила: «Пансион благородных девиц». Родственники, послушав о ее приключениях в частных домах, посоветовали поискать вариант с преподаванием в пансионе. Здесь платили меньше, чем при индивидуальном обучении, но зато и отношение было иным. К тому же на работе обеспечивали формой, учебным материалом, столоваться можно было вместе с пансионерками, и даже предлагалась отдельная комната.

Ох, если бы ее сейчас увидела Падула, то непременно лопнула бы от злорадства. И ведь она будет не она, если до всего не докопается. Естественно, подобный пристальный интерес Падулы к жизни Алисии объяснялся личным мотивом. Или множеством мотивов. Ведь обе леди вечно соперничали друг с другом, и верх одерживала то одна, то другая с переменным успехом. Однако тут стоило вспомнить о главной победе Алисии, когда завидный жених городка сэр Отис обратил внимание на первую из леди.

Хотя женишок был староват, однако состоятелен и имел хорошее происхождение. И вообще все свято верили, что, несмотря на крепкое здоровье и двух пережитых жен, благородный старец вскоре отойдет в мир иной, осчастливив молодую супругу свободой и состоянием. Это особенно влекло к нему девиц на выданье. Алисия первая получила предложение руки и сердца, но столь долго раздумывала над ним, что не успела до продажи особняка. Сэр Отис, едва узнав о ликвидации приданого очаровательной леди, тут же прислал письмо, сославшись на нездоровье и нежелание омрачать будущее счастье юной супруги безвременной кончиной, которую она конечно же станет оплакивать до конца дней своих.

Да, Падула ей этого не забудет. А как только она всем знакомым разнесет весть о плачевном положении семьи Аксэн-Байо-Гота (а она непременно разнесет, не встретив Алис ни на одном балу), так даже те, кто еще поддерживал с ними связь и кто исправно отвечал на письма Атильды, начнут считать их людьми второго сорта. Как вынести это завуалированное холодное презрение при встрече, полные скрытого торжества взгляды или, еще хуже, нарочитое игнорирование, когда тебя словно не замечают, даже если смотрят в упор?

Алисия упрямо тряхнула головой, изгоняя из нее дурные мысли, и толкнула калитку пансиона. Ей все равно, кто и как будет на нее смотреть. Вся эта жизнь в прошлом, а нынче существуют более важные проблемы. Ей нужна работа, и прямо сейчас.



— Милочка, — нарочито манерно растягивая слова, чтобы подчеркнуть свой статус коренной жительницы столицы, которой уже осточертели эти провинциалки в поисках работы, мамзель начальница оглядела девушку с головы до ног поверх дорогой черепаховой оправы сверкающих очков, — многие желают попасть на эту должность, у многих есть образование. А вы, к тому же, еще и не замужем.

— А какое это имеет значение? — удивилась Алисия. — В объявлении ничего не сказано о замужестве.

— Вот видите? Вы еще раз доказали, что совершенно нам не подходите, ведь нужно уметь читать между строк. Более того, вы сейчас огрызнулись!

— Огрызнулась? — Алис даже не знала, чему больше удивилась — простонародному словечку, вылетевшему из уст разодетой мамзель, или его смыслу.

— Конечно! Разве вам неясно, что, устраиваясь на столь желанную многими работу, вы должны уметь вести себя уместным способом.

— Уместным способом? — Манера начальницы пансиона строить предложения намекала на некие глубинные провинциальные корни, поскольку даже в городке Алисии высший свет так просторечно не выражался.

— Что вы повторяете за мной каждое слово? Я лишь убеждаюсь, что столь недалекую девицу принять на едва ли не лучшее место в столице просто невозможно! Вам незнакома субординация! — блеснула мамзель.

«Подхалимство и угодничество», — прочитала между строк леди Аксэн-Байо-Гота, которая, несмотря на заверения хозяйки, быстро усваивала новую информацию.

— Мало того что не замужем, так еще и сидите здесь с таким выражением лица, будто пришли не работу искать!

Когда Алисия только вошла в кабинет, выражение ее лица как нельзя лучше ей подходило, поскольку мамзель подскочила из-за стола с самой ослепительной улыбкой, но едва поняла, что леди пришла устраиваться на работу, как мигом переменила свое отношение.