Пальмы в снегу

– Мы много лет ничего не знали. А сейчас приходят только ужасные новости.

– Ну, не только ужасные. Говорят, что их новое правительство хочет дружить с Испанией.

– Посмотрим, посмотрим…

Килиана мало интересовала политика, но конечно же он следил за тем, что происходит. В августе 1979 года подполковник Теодоро Обианг возглавил военный переворот, осуществленный с помощью наемников из Марокко. Он сверг Масиаса, своего родного дядю, а потом расстрелял его. Репортеры из Малабо писали, что после «переворота освобождения», как его назвали, двери домов распахнулись и люди, хлынув на улицу, радостно обнимали друг друга. Масиас довел страну до катастрофы, везде были руины и нищета, процветала коррупция. Верили ли люди, что кошмар наконец закончился? Что больше не будет рабского труда? Что у них не будут отбирать урожай? Трудно сказать. Гвинея чуть не канула в Лету. А он, Килиан, оставил там свою Бисилу с двумя детьми на руках. Как сильно он презирал себя за это! Если бы не помощь Мануэля, он бы, наверное, сошел с ума. Килиан выписывал чеки, передавал другу, а тот передавал деньги через врачей, отправлявшихся в страну с гуманитарной миссией. Но только деньги – и ни строчки, это было опасно. Он знал, что она жива, что ее сердце еще бьется, и старался довольствоваться этим.

– Не зацикливайся, – произнес Хакобо. – Я рад, что у них все налаживается. Но для нас это все осталось в прошлом. Разве нет?

Он потер глаз, который когда-то подбил ему брат. Он знал, что Килиан ничего не забыл и никогда не простит его за то, что он сделал.

Килиан молчал. Для него ничего не кануло в прошлое. Каждое мгновение жизни он отказывался верить, что разделявшее их расстояние означало конец всему.





Глава 20

Конец или начало?




2004 год



– Мама? – спросила Даниэла, нахмурив брови от непонимания и облегчения. – Какова же была ее роль в истории?

Когда Килиан раскрыл наконец правду, которую хранил в глубине сердца больше тридцати лет, не все вопросы иссякли. Мало было узнать, что Лаа был сыном Хакобо, а значит, сводным братом Кларенс и кузеном Даниэлы. Оставалось еще кое-что.

Килиан вздохнул. Пилар никогда не спрашивала, а он и не рассказывал, но она всегда знала, что его сердце принадлежит другой. Единственное, о чем она его попросила, когда они поженились, – это снять ожерелье с ракушками, которое он носил.

– Мы прожили много счастливых дней с твоей мамой, она подарила мне тебя, – наконец сказал он. – Но Богу было угодно, чтобы она покинула нас.

Он не открыл, что предчувствовал ее ранний уход и что после этого душа его полностью стала принадлежать Бисиле.

– Дядя Килиан, – встряла Кларенс, – ты не думал о том, чтобы поехать в Гвинею?

– Я бы не посмел.

Килиан прошелся по гостиной и остановился напротив окна, устремив пристальный взгляд на яркий июньский пейзаж. Ему было трудно объяснять. С течением времени он помнил больше то, что утратил, чем то, что обрел.

Без сомнения, он струсил, но что гораздо хуже – он неплохо зажил потом в родной долине. Он прекрасно помнил все, что прочитал в газетах о событиях в Экваториальной Гвинее и ее отношениях с Испанией. Как они переросли из тесного союза в болезненный конфликт. Правительство не стало поддерживать Обианга после падения Масиаса, потому что опасалось обвинений в неоколониализме. Испания могла бы оказать правовую и экономическую поддержку Экваториальной Гвинее для создания стабильности, но не сделала этого.

Прогрессивные журналисты писали, что у испанцев никогда не было четкого плана действий после того, как Гвинея получила независимость, в отличие от французов. Франция вложила в бывшие колонии миллионы, а Испания – ни гроша. Мануэль рассказывал – многие землевладельцы сетовали, что не могут вернуть людей с опытом работы в Гвинее, а ведь они могли бы помочь восстановиться, повысить экономическую активность. Короче говоря, все эти новости подчеркивали несопоставимо сложную ситуацию. С одной стороны – противоречивость гвинейской администрации, большинство чиновников которой служили еще при Масиасе, с другой – недостаток координации со стороны испанских властей и невозможность справиться с задачей такого уровня, толком не имея опыта.

В результате испанские власти просто перестали обращать внимание на проблему, частично потому, что погрязли в других – провал переворота Тахеро[11], баскский терроризм, НАТО, Европейский экономический союз, – частично потому, что так было проще. А когда нашли многообещающие запасы нефти, было уже поздно: ее поделили другие страны[12].

Килиан был нерешителен, он сомневался. По большому счету, ему было наплевать, что там происходит. Он любил Бисилу, но не верил, что она все еще может любить его, после того как он ее бросил.

– Папа, почему ты не хочешь поехать со мной? – настаивала Даниэла. – Лаа задержится в Малабо на несколько дней перед отъездом в Калифорнию. И я с ней встречусь.

Кларенс внимательно следила за выражением лица дяди, а тот сжал губы, стараясь сдержать эмоции. Трудно было представить, что за мысли роились сейчас в его голове.

– Даниэла, спасибо, но нет.

– Ты не хочешь снова ее увидеть?

Кларенс не могла взять в толк, что было причиной вопроса: любопытство или ревность к сопернице матери, которая теперь должна была стать ее свекровью.

Килиан опустил голову. Снова ее увидеть… Он отличное помнил Бисилу: легкое платьице, кожу оттенка темной карамели, огромные ясные глаза и заразительный смех. Если бы он мог стать тем мускулистым парнем в белой рубашке!..

– Мы были бы счастливы встретиться, но все изменилось.

– Не понимаю…

– Как может современный цветной мир понять чернобелый мир прошлого? Я хочу помнить Бисилу такой, какой она запечатлена в моем сердце. В наших сердцах еще тлеют угольки, но больше нет хвороста, чтобы разжечь их. Оставим все как есть, Даниэла.

Оставим все как есть… Быть может, где-то вдали от этого нетерпимого мира существует место, где мы могли бы встретиться вновь. Нет, не загробный мир. Это мир неживых, так?.. Вот в это я верю.

– Неужто так важно, что вы оба состарились? Ты думаешь, она не увидит фотографии? Я привезу целый альбом из Пасолобино.


– Я не хочу видеть ее фото и не хочу, чтобы ты показывала мои. Пообещай мне, Даниэла. Не показывай нам, как мы изменились. Зачем разрушать мечты двух стариков? Неужели не хватит того, что ты обо мне расскажешь? Скажи ей, что я так и не забыл ее. Что не было и дня в моей жизни, когда я не вспоминал бы о ней. Она всегда останется моей маурана муэмуэ. Она поймет.

Даниэла подошла к отцу и обняла его. Ей открывалось новое будущее – будущее с Лаа. Но отец… Она все еще обнимала его, но уже начала скучать. Удивительно, но она вступает в новую жизнь в том же возрасте, как и он, когда отправился на остров, заросший пальмами и какао, оставив позади деревушку, утонувшую в снегу.

– Все, хватит, дочка, – Килиан с нежностью коснулся щеки Даниэлы, его глаза влажно блестели. – Устал я, пойду отдохну.

– Я буду скучать, Даниэла, – сказала сестре Кларенс. – Все теперь будет иначе.

Даниэла барабанила пальцами по столу. И она, и Лаа пережили шок, когда узнали правду. Ведь помимо всего прочего, Хакобо убил отца Инико. То, что это была самозащита, мало что меняло. И тем не менее, они теперь хорошо понимали значение слова «освобождение».

С Кларенс было сложнее. С одной стороны, она была рада, что их с Лаа связывает не просто дружба, да и Инико превращался для нее в сводного брата. Они будут связаны навеки, даже если пойдут разными путями. С другой стороны, ей было сложно примириться с ролью ее отца в этой истории. Она ведь с ним так и не поговорила.

– Кларенс, – вздохнула Даниэла, – Тебе не кажется, что пора поговорить с отцом? Рано или поздно все же придется.

– И что я ему скажу? Я не могу понять, как Килиан мог утаить существование Лаа в секрете от всех нас? Это больно, и он и так много мучился, когда расстался с Бисилой. А отец… – Ее глаза наполнились слезами, – отец насиловал и убивал, и это сошло ему с рук. Не понимаю, как мама с этим жила! То, что он творил, – немыслимо. Сильно ли прошлое довлеет над нами? По маме этого не скажешь. Знаешь, что она мне недавно выдала по телефону? Что они уже старые, а все это случилось тридцать лет назад. Мол, неужели нельзя забыть и простить события одной пьяной ночи? – Она протерла глаза. – Это так ужасно! Я не понимаю своих родителей.

Даниэла обняла ее.

– Нет, моя дорогая. Хакобо это не сошло с рук. Африканская кровь, текущая в венах его внуков, всегда будет напоминать твоему отцу о том, что случилось. А теперь, когда он узнал о существовании нежеланного сына, он боится потерять единственную дочь.

– Но он даже не захотел поговорить с сыном!

Кларенс закусила губу, чтобы сдержать рыдание. Она закрыла глаза, вспоминая все, что случилось с тех пор, как в руки ей попался этот злосчастный клочок бумаги в шкафу. Правда навеки связала жителей острова и жителей гор узами, которые невозможно разрушить. Ее мир теперь никогда не будет прежним. Он изменился навсегда, и неизвестно – к лучшему или к худшему. «Так близко и все же так далеко», – думала она. Или наоборот? Как бы ей хотелось, чтобы все случилось иначе: «Так далеко – и все же так близко»! Формоза, Фернандо-По, остров Масиаса и Бьоко. Рипото, Порт-Кларенс, Санта Исабель и Малабо… Пасолобино. Так далеко и так близко…

В доме Рабалтуэ теперь говорили на английском, испанском и пиджине, на буби и одном или двух местных диалектах. Кларенс позаботилась, чтобы ее племянники знали язык предков. Самуэль и его младшая сестренка Эноа, дети Даниэлы и Лаа, впитывали все как губки. Кларенс была уверена, что если бы они проводили больше времени в Гвинее, чем в Калифорнии, то заговорили бы на французском, португальском, фанг, аннобонском, баленге, ибо и ндове. Этот Бьоко – настоящая Вавилонская башня в миниатюре!

Глядя в огромные глаза Самуэля, Кларенс вспоминала Инико, которому однажды сказала, что владеть двумя языками – значит, обладать двумя душами. А сейчас Самуэль и Эноа знали множество слов на разных языках, и она надеялась, что они научатся строить из них прекрасные фразы.

Кларенс всегда радовалась визитам Даниэлы, Лаа и их детишек: во время их приездов пустой унылый дом наполнялся свежим воздухом. Старые стены звенели от голосов нового поколения. Даниэла донимала сестру, почему она так и не нашла себе подходящего мужа. Кларенс бросала взгляд на игрушки, разбросанные по полу, и улыбалась. Ну, не нашла и не нашла.

Когда в доме были дети, его захватывал веселый торнадо, силой которого наслаждался лишь дедушка Килиан, поскольку Хакобо и Кармен больше не покидали Бармон. Кармен ухаживала за Хакобо, страдающим от Альцгеймера и ныне практически беспомощным. А для Кларенс болезнь отца казалась трагикомичным перстом судьбы. Он утратил память о прошлом – для него это было и наказанием и спасением.

Приезжая в Пасолобино, Даниэла рассказывала о множестве изменений, коснувшихся Бьоко, начиная от восстановления старого казино, и заканчивая политическими, экономическими и социальными реформами. Она с жаром говорила о достижениях на почве демократии и прав человека, о кампаниях в запрет детского труда, о мерах, которые принимаются, чтобы положить конец дискриминации представителей других рас и вероисповеданий, о спасении женщин, пострадавших от жестокости, о борьбе со СПИДом, о развитии образования и здравоохранения; о внедрении новых технологий… Прежнюю Даниэлу было не узнать.

Кларенс очень удивилась, когда узнала, что реальная информация о стране не соответствует той, что она читала в Интернете. А сестра вправляла ей мозги:

– Кларенс, Гвинее нужна международная поддержка, но если ее оказывать, придется иметь дело с диктатором, каковым по сути является Теодоро Обианг Нгема Мбасого. Вот ведь дилемма! Но для меня самой ответ прост. Трудно отстаивать моральные принципы, когда кругом нищета. А чем больше вкладываешься, тем больше появляется рабочих мест, и прогресс идет быстрее. И все будет идти гладко.

– Ну, не знаю… Не проще ли свергнуть ненавистный режим и избавиться от тирании навсегда?

– Ты правда считаешь, что переворот, организованный третьей стороной, произойдет в интересах людей? Думаешь, страна кому-то была бы интересна, не будь там нефти? Но там живут люди! Они создают политические партии и институты, хотят изменить страну изнутри и верят, что однажды перемены придут. Они слишком много вынесли. По-моему, сейчас самое важное – перестать критиковать других, принять гвинейцев такими, какие они есть, и позволить им строить будущее таким, каким они его видят.

Кларенс хотелось ей верить – верить в то, что ситуация изменилась и сейчас на острове не так, как рассказывал Инико.



Последний визит Даниэлы в Пасолобино отличался от прочих: не было ни веселья, ни шуток, ни жарких дискуссий. Кларенс вызвала сестру, чтобы сообщить грустные новости: Килиана увезли в больницу и прогнозы были неутешительные. Он него скрыли, насколько серьезна ситуация, но однажды, войдя в комнату дяди, Кларенс поняла, что он обо всем знает.

Килиан лежал, устремив взгляд на небо за окном. Даниэла держала его за руку, рядом с ней был Лаа. Кларенс стояла у двери, чтобы никто не видел ее слез. Сама Даниэла не проронила ни слезинки на глазах умирающего отца. Наоборот, она старалась выглядеть веселой, чтобы не показывать охватившего ее горя, и ей это даже удавалось.

Килиан смотрел на ясное небо за окном и думал, куда же подевался дождь, сопровождавший самые грустные моменты его жизни?

– Даниэла, дочка, ответь мне на один вопрос. Я сейчас спокоен, как никогда… – Он помолчал и продолжил: – Но мне важно знать, был ли я хорошим отцом?

У Кларенс сжалось сердце. С тех пор как болезнь разрушила разум ее отца, он не смог бы задать ей такого вопроса. Но если б смог, она бы не проронила ни слова. А что скажет сестра?

– Ты самый лучший, папа! – прошептала Даниэла и покрыла его лицо поцелуями. – Самый лучший на свете!

Килиан закрыл глаза, довольный ответом. Наконец его жизнь, ставшая бесполезной после разрыва с Бисилой, обрела смысл.

Горькие слезы текли по лицу Кларенс. Она сама никогда бы так не ответила. Но ей было безумно жаль, что она не сказала Хакобо, когда он еще понимал ее слова, что тот, кто больше всего пострадал от его действий, – почти простил его. Почти – поскольку забыть такое невозможно, но он сумел выкинуть из сердца ростки ненависти, обиды и стыда. Слишком поздно она поняла, что предала отца самой жестокой каре: отвернулась от него.

Килиан открыл глаза и, повернув голову к Даниэле, заговорил:

– Твоя мама говорила, что хочет, чтобы нас похоронили рядом. И я не буду возражать.

Она едва заметно кивнула и крепко сжала губы, не позволяя чувствам выплеснуться наружу.

– Но я попрошу тебя кое о чем, – продолжил Килиан. – Сделайте с Лаа кое-что для меня… Когда будете возвращаться на Фернандо-По, прихватите мешочек с двумя горстями земли из моего сада и развейте одну на аллее королевских пальм в Сампаке, а вторую – на могиле дедушки Антона на кладбище Санта-Исабель.

Лаа заметил, что Даниэле все труднее сдерживаться. Он положил руку ей на плечо, и Килиан подарил ему слабую улыбку. Их путям с Бисилой вновь суждено было пересечься. И они пересекутся еще, когда их души обрекут покой, это лишь вопрос времени. Он был совершенно уверен, что Бисила рада тому, что их дети теперь вместе. Ради этого стоило жить.

Килиан погладил ожерелье на шее.