Пациент
Часть 9 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Пожалуйста, помогите мне с проектом дома, пока не приехал Блейк. Высылаю билет на поезд до Арля, отправление сегодня днем. Подробности позже.
Люк».
Чтобы понять, пришлось перечитать сообщение дважды — мое сердце замирало. Сообщение не было от Нейтана, с Лиззи ничего не случилось. Я зря предполагала худшее. Люк приглашал меня к себе. Он сохранил мой номер, запомнил, что я собиралась во Францию. Ему нужна была помощь, чтобы сделать сюрприз шурину.
К сообщению прилагалась нечеткая фотография: серое строение, окруженное травой, сломанная крыша, окна в ряд, криво висящие ставни. Горы вдали, голубое небо. Арль, далекий юг, край подсолнухов.
Будто солнечный свет просочился сквозь щели в дверях лекционного зала. Это был тот самый вызов судьбы, о котором я мечтала. То, на что перестала было надеяться. Женщина рядом снова фыркнула, покосившись на меня и на мой телефон, но я уже поднялась с места, решив, что довольно ее соседства, довольно лекций и выступлений, что я сбегу на день или на два, а потом вернусь.
Я спотыкалась в темноте о чужие ноги и извинялась шепотом.
Выйдя на улицу, я побежала прочь от конференц-центра, лавируя между покупателями и прогуливавшимися туристами. Люди глазели на меня; шел дождь, легкий летний дождь, но мне было все равно. Я чувствовала себя такой легкомысленной, будто вернулась в собственную молодость и летела навстречу какому-то безумному приключению.
Нейтан сказал, что мне нужен отдых, и он знал, что я любила посещать загородные дома, особенно старые. Он советовал мне больше быть на солнце, и я уже ощущала его лучи, разливавшие южное тепло по моей коже.
Я вбежала в парадную дверь отеля и пронеслась мимо девушки-администратора. Та оторвала взгляд от экрана, удивленно приподняв выщипанные брови — постояльцы обычно отсутствовали весь день, а я нарушила привычный распорядок. Поднимаясь в лифте, я получила еще одно сообщение. Поезд с Лионского вокзала отправлялся через полтора часа, и Люк прислал билет на мой телефон. Этот поступок был рискованным для нас обоих.
Когда я вошла, горничная убирала номер. Она удивленно оторвала взгляд от пылесоса. Я сказала, что уезжаю и ей нет нужды утруждать себя уборкой сейчас, чтобы не пришлось повторять все заново, когда я вернусь. Она пожала плечами и вышла — усталая женщина средних лет с потрескавшейся кожей на ладонях. Не то чтобы непривлекательная, просто измученная. Моя ровесница, она, должно быть, тоже ощущала безысходность, но имела для этого гораздо больше причин.
Когда я затолкала свою одежду в чемодан, возбуждение несколько улеглось. Подсознательно заглушая чувство вины, я положила под лампу на столе несколько купюр. Я спешила на юг Франции, чтобы встретиться со своим пациентом — мужчиной, который мне нравился, был на девять лет моложе меня и состоял в браке, как и я. Я ломала запреты и нарушала все правила.
Я застегнула «молнию» на чемодане и окинула номер взглядом, осознавая, что скоро отрезок моей жизни в этом пустом маленьком пространстве будет зачеркнут, и эти простыни, полотенца, коробка из-под зубной пасты в корзине для мусора исчезнут, будто и не существовали. Я забуду все это; забуду усталую женщину, которая приходила убирать за мной.
Следующие пара дней с Люком тоже исчезнут, растворившись в других событиях моей поездки. Возможно, я расскажу о них Нейтану когда-нибудь потом. Скажу, что мне удалось выкроить время, чтобы отдохнуть и помочь знакомому с ремонтом дома; может, даже не скрою, что это был Люк. Муж притворится, что ревнует, мы оба посмеемся. К тому времени я уже забуду, как бьется сейчас мое сердце, забуду сладкое ощущение в животе, будто там трепещут крылья бабочек.
Поезд ждал меня у платформы. Все происходило легко, словно я бежала вниз по склону, ноги несли меня сами, и не было времени на раздумья. Я села в углу у окна; в поезде было тихо, как часто бывает в поездах, несмотря на то, что вокруг сидят люди.
Предместья Парижа вскоре остались позади; дождь, косыми струями стекавший по стеклу, размывал краски пейзажа, как акварель на холсте. Лимонно-зеленый цвет, полынно-зеленый, изумрудный. В окне мелькали голубятни и коровы — белые, с большими рогами. Бунгало, серые дороги, серое небо, женщины с зонтиками и дети, укутанные от непогоды. Аккуратные яблоневые сады сменились полями свеклы, окаймленными лентами лесополос; темно-зеленая листва выглядела ажурной, будто нарисованной остро отточенным карандашом.
Минут через пять я провалилась в сон.
Очнувшись с пересохшим ртом, я обнаружила, что в вагон набилось еще больше народа. Я оказалась зажата между окном и храпящим мужчиной, навалившимся на меня плечом. Свет за окном стал ярче и теплее. Теперь в садах вдоль дороги росли оливковые деревья, крыши домов были покрыты оранжевой черепицей. На сиденье напротив примостились две девушки-подростка, склонившие нежные лица к телефонам. Я снова отвернулась к окну. Волна жара прокатилась от груди к лицу. Пот заструился по шее. Мое лицо отражалось в стекле — морщины вокруг глаз и губ были предательски четкими. Я сделала ошибку. Люк, должно быть, уже сожалел о своем предложении — наверняка он ожидал, что я откажусь. Я позволила фантазиям взять над собой верх, забыв, что в моем возрасте не повторяют безумств молодости, не говоря уж о том, чтобы совершать новые.
Когда состав остановился в Арле, я поднялась с места и расправила свою смятую юбку. Подкладка прилипла к коже. В спешке я не нашла времени переодеться. Я решила сесть на ближайший обратный поезд и написать Люку из вагона, что мне пришлось вернуться из-за неотложного дела, а потом отправиться домой, погрузиться в свою прежнюю жизнь и почаще видеться с Лиззи, если она не будет против. Организовать обещанные выходные. Попытаться снова сблизиться с Нейтаном. Я могла бы побольше узнать о садоводстве, чтобы составить ему компанию, или снова заняться рисованием — посвящать время тем разумным делам, которыми занимаются женщины моего возраста.
Девушки с сиденья напротив выпрыгнули из дверей поезда на платформу; грациозно приземлившись, они вместе побежали в ее дальний конец. Я наблюдала, как они, хихикая, уворачивались от других пассажиров; возможно, у ограждения их ожидали парни. Милые девчонки — стройные, счастливые, совсем юные. Мне не нужно было идти далеко — обратный поезд стоял на другой стороне платформы. Можно было купить билет в вагоне, а потом пересесть на другой поезд. Я потащила свой чемодан через платформу; ручка скользила в ладони, я была вся мокрая из-за жары. Поднимаясь в вагон, я зацепилась каблуком за ступеньку. Пошатнулась и… чья-то рука сжала мой локоть, предотвратив падение.
Я подняла взгляд и посмотрела в глаза Люку.
Глава 10
Май 2017 года
В камере я могла представить лицо Люка только таким, каким видела в газете, когда за ним пришли несколько недель спустя. На тех зернистых снимках был отчетливо заметен синяк на лбу и кожа, забрызганная кровью. То, как он выглядел в тот день на вокзале Арля, выражение лица, с которым он смотрел на меня сверху вниз, исчезло из моей памяти, и это странно, потому что его голос звучал у меня в голове постоянно. За гомоном дежурных, хлопаньем дверей и свистками трудно было разобрать слова, но я чувствовала тепло его руки. Я догадывалась, что Люк приедет меня встречать, но не предполагала, что он выйдет на платформу. Он не спросил, почему я собиралась отправиться обратно в Париж. Поезд как раз трогался, и было слишком поздно менять решение, слишком поздно для побега.
Мы стояли очень тихо, глядя друг на друга. Женщина, спешившая мимо, задела Люка сумкой, но он не заметил. На нем была заляпанная краской рубаха с закатанными рукавами. Его кожа сильно загорела, будто все дни с тех пор, как мы виделись в последний раз, он провел на солнце, волоски на руках отливали золотом.
Потом он улыбнулся, и я тоже. Он подхватил мой чемодан, а другой рукой взял меня за руку. Это вышло совершенно естественно, будто так и было надо. Сплетение наших пальцев показалось мне центром вокзала, фокусом водоворота разноязыкой толпы вокруг, и мне захотелось смеяться. Меня охватило желание — горячее, новое и такое болезненное, будто я лишилась кожи. Казалось, даже свет обжигал. Густо накрашенная женщина-контролер равнодушно проверила билет в моем телефоне и кивнула нам, а затем неожиданно улыбнулась. Ее лицо мгновенно преобразилось. Несомненно, это было добрым предзнаменованием.
Мы вышли из здания вокзала на яркий солнечный свет. В моей памяти сохранились три женщины с объемными пластиковыми пакетами, перебегавшие через дорогу к остановке. Они, должно быть, ездили за покупками и вернулись на поезде, а теперь спешили сесть в пыльный синий автобус. Темноволосый мальчик взобрался следом за ними. Возле стоянки такси кого-то ожидал старик с букетом ярко-желтых роз в руке. Я подумала, что летом вокзал будет выглядеть по-другому, появятся толпы отдыхающих и очереди на такси, но сейчас здесь текла ничем не примечательная, размеренная жизнь. Было легко представить, будто я тоже здесь живу и мы с Люком пара. Будто он встречает меня после поездки по магазинам, я усаживаюсь в машину, мы обсуждаем наш день и решаем, что будет на ужин. При этом я не чувствую ни напряжения, ни беспокойства, ни болезненного покалывания под ложечкой, и он кладет мне руку на бедро, пока рулит, а я накрываю ее своей…
Мы подошли к зеленому пикапу. Звук отпираемого замка вырвал меня из моих грез. Этот потрепанный грузовичок выбирала явно не Офелия, но я отметила, что он идеально подходит Люку.
— Эта машина досталась мне три года назад вместе с домом, когда умер дедушка. — Люк распахнул дверцу. — Он все оставил мне. Блейк считает, что пора что-то делать с наследством.
В его словах прозвучала резкая нотка; видимо, Блейк занимал слишком много места в их жизни с Офелией. Я мало что знала о семейном соперничестве — ни у меня, ни у Нейтана не было братьев и сестер. Но мне всегда хотелось иметь сестру. Я почти могла понять Блейка; если бы у меня была любимая сестра, я бы точно ревновала ее к мужу.
Маленькая собачка, свернувшись крендельком, лежала на красной коже пассажирского сиденья — какой-то терьер черно-белой масти. Она проснулась, когда я открыла дверь.
— Знакомьтесь, это Коко. — Лицо Люка смягчилось, когда он спускал собачку на землю.
Та обнюхала его ноги, присела у колеса, сделала лужицу, а затем вскарабкалась по подножке обратно, забралась ко мне на колени и села прямо, глядя вперед. Одно ухо у нее было поднято, другое опущено. Я положила руку на ее теплую спинку и постаралась не шевелиться.
— Вы ей понравились.
Люк завел грузовик. В кузове за нашими спинами громоздились банки с краской, веревки, аккумуляторы, стремянка, ведра, молотки в коробке, ящик с вином и мольберт у борта. Оттуда попахивало скипидаром и доносился легкий, солоноватый, но не противный аромат свежевыловленной рыбы.
— Это собака моих соседей; она приходит, когда я приезжаю. Я бы с радостью завел собственную, но Офелия говорит, что мы слишком заняты. Наверное, она права.
В этот момент мне почудилось, будто в машине появилась Офелия — отстраненная, но настороженная, с откинутыми с лица, стянутыми на затылке волосами. Между нами возник некий, пока еще небольшой, барьер.
— Нейтан говорит то же самое. Мы иногда присматриваем за спаниелем нашей дочери. — Я тоже упомянула мужа, и барьер стал выше. Я склонила лицо к Коко. От нее пахло свежим воздухом и травой. Мои глаза наполнились внезапными слезами. — Я бы тоже хотела иметь свою.
— Сила наших желаний творит чудеса. — Люк повернулся ко мне, улыбнувшись такой щедрой улыбкой, что на нее невозможно было не ответить.
Я приободрилась. Да, мечты сбываются. Я подумала, что мое желание иметь собаку исполнится, когда мы с Нейтаном станем старше и выйдем на пенсию. Нейтан, наверное, выберет послушного и надежного лабрадора, хотя я предпочла бы пса из приюта, менее предсказуемого, нуждающегося в любви. Когда у нас появится время на заботу о собаке, мы оба засядем дома, будем готовить еду и слушать музыку. Я стану рисовать деревья, растущие у собора, монастыри летом и Одстокский лес весной, когда под деревьями расцветают колокольчики. Это будут безопасные, милые занятия. Меня больше не поманит ни темная вода реки, вышедшей из берегов, ни переполненный вокзал в Арле, ни мужчина, который сидит сейчас рядом со мной, положив свои крупные руки на руль. В погожие дни мы с Нейтаном будем выгуливать собаку в окрестностях «Старой мельницы». А если в памяти вдруг всплывет теплое ощущение от прикосновения руки Люка, поддержавшей меня у подножки вагона, я этим ни с кем не поделюсь, чтобы не нарушить покой. Мы будем жить тихой, размеренной жизнью и беречь наши незапятнанные репутации.
— Что-то вы молчите. — Люк следил за только что подрезавшим его мотоциклистом и не смотрел на меня. Мы проезжали через деревушку с каменными заборами, красивой церковью и узкими улицами, ему пришлось сосредоточиться на дороге. — Вам, должно быть, интересно, зачем я вас сюда пригласил.
Его голос звучал так, словно он говорил о чем-то обыденном, даже скучном. Я боялась услышать, что он сожалеет, что он совершил ошибку, что вызвал меня под влиянием момента и уже передумал. Я повернулась к нему со смехом, будто приехала просто прогуляться, чтобы скоротать время и развлечь приятеля, которого не слишком хорошо знала.
— Когда я вернусь, коллеги-медики захотят услышать хоть что-то интересное об этой поездке. Ума не приложу, что им рассказать.
— Расскажите про солнечный свет. — Он указал в окно на сияющие оливковые рощи, на блеск реки вдалеке. — Люди издавна приезжают сюда за ним; скажите, что он обладает целебными свойствами.
Мы свернули за угол. Переключая передачу, Люк задел рычагом мою ногу.
— Простите. — Он набрал скорость, улицы и церковь остались позади.
Чуть позже он стал рассказывать о доме, оставленном ему дедом и долгие годы не знавшем ремонта. Блейк собирался приехать через пять дней с экстравагантными планами реконструкции здания и сдачи его в аренду. Люк не мог смириться с мыслью о предстоящих переменах. Он был заинтересованным лицом и не мог судить объективно, ему нужен был независимый взгляд. Он улыбнулся и вильнул в сторону, чтобы обогнать тягач с прицепом, доверху набитым велосипедами. Это движение совпало с его ловким поворотом в разговоре, переходом на нейтральный тон, позволявший избежать неловкости. Но никакой неловкости не предвиделось. Люк хотел всего лишь оценить свой дом до приезда шурина. Я не интересовала его. Во всяком случае, в том смысле. Мне все привиделось.
Я взглянула в окно; мы проезжали поля подсолнухов с плотными зелеными сердцевинами, покрытыми бледно-лимонной пыльцой. Их желтые лепестки еще до конца не раскрылись. Я представила свой кабинет в клинике в тот вечер, когда впервые встретилась с Люком, и увидела там себя — слушавшую и утешавшую. Он ценил это; он так и сказал. Как глупо было вообразить себе что-то другое.
Мое лицо горело, я сидела, отвернувшись к окну.
— Я сделаю все, что в моих силах, но не смогу задержаться надолго.
«Улыбнись, — твердила я себе. — От этого голос будет звучать беззаботней».
— Знаете, ваше сообщение пришло в подходящее время, мне как раз хотелось сбежать. Я сидела на лекции.
— А что это была за лекция?
— О ранних признаках проблем с психическим здоровьем… — Я резко замолчала, ступив на тонкий лед. И снова мысленно вернулась в тот вечер в клинике.
Он коснулся моей руки коротким, обжигающим жестом.
— Вы хотели на время забыть о том, что вы доктор, а я только мешаю.
Напротив, я слишком легко отбросила прочь свое «второе я», пугающе легко. Я откинулась на спинку сиденья и погладила Коко по жесткой шерстке на голове. Я решила помочь Люку принять верное решение насчет дома и исчезнуть задолго до того, как приедет Блейк. Пропустить оставшуюся часть конференции и сразу отправиться домой, написав Нейтану, что возвращусь пораньше. Муж встретит меня на вокзале, он будет рад. Жизнь вернется в обычное русло, а боль воспоминаний скоро исчезнет.
Мы миновали указатель на Сен-Реми-де-Прованс. У резной каменной арки слева и входа в музей справа Люк свернул на дорогу поуже. Через полмили он притормозил, чтобы вновь повернуть направо, и мы проехали мимо кованых ворот, за которыми виднелся большой особняк. Я обратила внимание на остроконечную башню и закрытые ставнями окна. За высоким забором росли темно-зеленые кипарисы.
— Кто там живет?
Машина подпрыгивала на неровной дороге, в ящике громко дребезжали бутылки с вином, и Люк не услышал моего вопроса. Деревья по обеим сторонам росли все чаще, дорога сужалась между надвигающимися обочинами. Люк свернул налево, в просвет среди зарослей, и какое-то время мы тряслись по узкому проселку в золотисто-зеленой тени деревьев, темными стенами тянувшихся с обеих сторон. Жарища стояла неимоверная. Я опустила стекло, и в машину ворвался аромат горячих сосен. Еще один резкий поворот — и мы оказались на месте. Возле дома, спрятавшегося в изгибе ландшафта. Группа построек была расположена так, будто ею занимался ребенок. Два прямоугольника — один на боку, другой вертикально, а между ними — квадрат. Плющ расползался по серому камню густым зеленым треугольником, из глянцевых листьев выглядывали бутоны роз. Вдоль стен зеленела трава, вдали виднелись горы. Двигатель замолчал. Тишину нарушали лишь гортанные крики птицы, парящей высоко в небе, и частый щебет в листве деревьев.
— В Средние века тут располагался монастырь. — Люк указал на ряд окон высоко на стене, под крышей. Одно из них было распахнуто настежь, и я легко представила в нем молодую монахиню, которая облокотилась на подоконник и смотрела на горы, подставив лицо солнцу.
Я направилась вслед за Люком к полуоткрытой двери, Коко трусила за мной по пятам. Внутри под сводами порхали птицы. Воздух наполняло хлопанье крыльев, на полу лежали золотые квадраты солнечного света. Я увидела каменную полку под окном, умывальник, камин, похожий на пещеру, и подальше — стол, стулья и холодильник, а также плиту и старомодный металлический сейф, пристроенный вплотную к стене. Возле камина стояло потрепанное кожаное кресло с торчащей через прорехи набивкой. На сиденье лежала свернутая газета — должно быть, Люк сидел здесь по вечерам и читал, держа собаку на коленях. Высокие окна были распахнуты настежь, впуская запах травы и лаванды.
— Это потрясающе, Люк.
Его лицо расслабилось, и он снова взял меня за руку; на этот раз легко, по-дружески.
— Пойдемте со мной, я хочу показать вам вид сверху.
Обстановка в каждой спальне была простой и состояла из железной кровати и старого шкафа — вечных вещей, которые остаются после того, как жилище покидают обитатели. Казалось, будто монахини только что вышли из комнаты, спустились по лестнице и, шагнув за дверь, растворились в истории.
— Вот ваша спальня. — Он первым прошел в залитую солнцем комнату.
Кровать, расположенная в углу, была покрыта лоскутным одеялом; на подоконнике стояли полевые цветы в стеклянной банке; в открытом окне за оливковыми плантациями и виноградниками виднелись горы. К дому примыкала лужайка со старой голубятней, за деревьями поблескивала вода.
Люк встал рядом со мной у окна.
— Я спал на этой лужайке, когда был мальчиком. Дедушка любил готовить еду на улице. Он был художником, как и его дед; именно он привил мне страсть к рисованию. Родители оставляли меня здесь на лето — это были лучшие мои месяцы.