Пациент
Часть 28 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Как ни странно, в машину скорой помощи пустили нас обеих. Сказали, что я имею право, как врач. Возможно, чувствовали себя виноватыми за задержку. Если они и знали о моем запрете на работу, то проигнорировали его. На коже Оскара появлялось все больше пятен — несколько на шее и одно на правом веке. Мне передали катетер для капельницы, который я вставила в его локтевую ямку — вены на руках «убегали». Я ввела еще одну дозу пенициллина, а затем прикрепила к капельнице мешок с физраствором. Жидкость быстро побежала вниз по трубке. Когда я надевала на лицо Оскара кислородную маску, машина замедлила ход, мы прибыли в больницу. Время, казалось, остановилось. Я даже забыла, что Офелия рядом. Мы выскочили вслед за носилками, не обернувшись на визг автомобильных тормозов за спиной, — мы старались не отстать. Оскара завезли в инфекционное отделение и сразу же в смотровую. Молодая медсестра показала нам комнату для посетителей и пообещала, что кто-нибудь выйдет, когда появятся новости.
Комната была теплой и хорошо обставленной. Я ожидала увидеть пластиковые стулья вдоль стен, но там были мягкие кресла, глубокие и удобные. Офелия расхаживала взад-вперед перед окном, ее тонкий профиль рассекал темноту за стеклами, как нож.
Через полчаса вышла врач. Люмбальную пункцию сделали успешно. Спинномозговая жидкость оказалась мутной, что указывало на бактериальную инфекцию.
— Хорошо, что Оскару сразу ввели антибиотик.
Доктор обернулась ко мне и признательно кивнула, ее круглые карие глаза смотрели устало, но тепло и с одобрением. Офелия тоже перевела на меня свой ровный взгляд, в котором читалось скорее уважение, чем благодарность. Теперь я стала ей не только врагом, но и помощницей.
Снова появилась медсестра. Офелии позволили взглянуть на Оскара, и она жестом позвала меня с собой в затемненную боковую палату. Мне сразу бросились в глаза обрисованные простыней узкая грудь и кости таза мальчика. На его пальцах, вцепившихся в постельное белье, появилось еще одно красное пятно. Офелия присела на корточки возле кровати и коснулась его головы. Ее взгляд ничего не выражал, она смотрела на лицо своего сына под кислородной маской так, словно этот худенький ребенок мог быть чьим угодно.
Вернувшись в комнату для посетителей, Офелия снова стала мерить ее шагами. Ее лицо становилось все бледнее. Через пять минут я не выдержала и взяла ее за руку:
— Садитесь, Офелия.
Я подвела ее к креслу и выключила лампу. Комната погрузилась в спокойную темноту, нарушаемую только светом из коридора.
— Все произошло так быстро. — Ее голос был хриплым. — Я чувствовала себя совсем беспомощной. — Она часто дышала, теряя контроль над собой.
— Попробуйте рассказать какую-нибудь историю.
Если в детстве я не могла заснуть, мама пользовалась этой уловкой. Обычно это помогало и Лиззи, когда та волновалась, — прилагаемые усилия блокировали беспокойство.
— О чем? — Голос Офелии еще хрипел от страха, но теперь она казалась слегка заинтересованной.
— О чем хотите. Может, о вашем детстве? — Наверняка оно прошло в полном довольстве, это счастливое время собственных пони и беззаботных пикников, яхт и горнолыжных каникул, о которых так приятно вспоминать.
— У нас не было ничего, кроме друг друга, — наконец произнесла Офелия после долгого молчания. Ее голос стал тише. — Мы выросли в трейлерном парке на Среднем Западе. Отец пил, а мать бросила нас, когда мне было два года, а Блейку восемь.
Я слушала, скрывая удивление.
— Когда отец счел нас достаточно взрослыми, он стал оставлять нас одних, иногда на несколько недель. Мне было наплевать, ведь у меня был брат. Я обожала его. Он уже тогда был красавцем, лучшим и в спорте, и в учебе. И легко заводил друзей.
Она взглянула на табличку «Не курить!» на стене рядом с кофеваркой и достала из кармана пачку сигарет. Вытащила одну, прикурила от маленькой золотой зажигалки, затянулась и откинулась назад.
— Гуляя в городе, мы проходили мимо домов, где жили люди с большими деньгами. Я разглядывала через ворота сады, игрушки на траве, брошенные велосипеды — те вещи, которых у нас не было. Если кто-то улыбался мне из окна, Блейк сразу тащил меня прочь. Настоящий собственник. — Она взглянула на меня. — До сих пор.
Блейк собственник? Лицо с ямочками на щеках всплыло в моем воображении. Это слово плохо совмещалось с образом беззаботного человека, которого я знала.
— Воровать он начал в школе. Сперва мелочи вроде фломастеров, возможно, кроссовок, а затем украл и велосипед. Он хотел иметь то, что было у одноклассников. Считал, что вещи обеспечивают авторитет. Никто его не подозревал, он выглядел таким милым. В четырнадцать он примкнул к банде. Раздобыл где-то пистолет. К тому времени он уже играл в азартные игры и нуждался в деньгах. Они устраивали драки в парке и вооруженные ограбления. Однажды стреляли в женщину.
— Блейк в этом участвовал?
— Участвовал? Он был главным.
— Вы хотите сказать, что он и вправду кого-то убил?
Офелия пожала плечами. Она не знала точно.
Доктор просунула голову в дверь. Ее волосы выбились из-под шапочки, под глазами были темные круги, но она улыбалась.
— Состояние вашего сына стабилизировалось, антибиотики начинают действовать. Вы можете его увидеть. Прогнозы делать рано, но по крайней мере ему не хуже, и это обнадеживает.
Офелия вскинулась в кресле, затушила сигарету и встала. Ее лицо было мокрым от слез, хотя по его выражению никто бы не понял, что она способна на какие-то чувства. Она последовала за доктором на этот раз одна.
Я наблюдала в окно, как светало и из темноты появлялась окружающая местность — деревья, луга и меловые холмы вдалеке, еще окутанные утренним туманом, но становившиеся все яснее и яснее.
Глава 32
Июнь 2017 года
Вернувшись, Офелия наклонилась за своим плащом.
— Нам пора идти. — Выражение ее прекрасного лица изменилось, оно стало более расслабленным. — Давайте прогуляемся до дома пешком.
Было приятно оказаться на свежем воздухе даже в четыре тридцать утра. Мы шли среди полей по дороге, ведущей к городу, который лежал в долине внизу, еще окутанный низко стелющимся туманом. Из дымки выступал шпиль собора — устремленная в небеса высокая игла, так же четко различимая, как сотни лет назад, когда люди с любой бедой шли в церковь и уповали на молитвы, а не на антибиотики. Тогда не было ни вакцин, ни внутривенных препаратов.
— Оскару не сделали прививку от менингита. И это он во всем виноват.
Офелия будто прочитала мои мысли, но меня поразил ее ядовитый тон.
— Он же мальчик, Офелия. Он не понимает, что прививаться необходимо.
— Я говорю о Блейке. Он был против любых прививок и убедил отказаться от них. Наплел, что они вредны. Он умеет влиять на нас с Оскаром.
Она шагала быстро, мне приходилось поторапливаться, чтобы не отстать. В моей голове проплывали воспоминания о том, как Офелия опиралась на Блейка, а тот поддерживал ее на пороге в день, когда увозили Люка, как крепко он сжимал ее руку на вечеринке по случаю новоселья, с каким выражением на лице говорил о власти.
Первые утренние грузовики проносились мимо нас по дороге. Мы шли в ногу, опустив лица, Офелия больше ничего не говорила. Через пятнадцать минут мы прошли мимо стен Подворья. Эти толстые серые стены в прежние времена были призваны обеспечивать безопасность обитателей старинного респектабельного места, такого далекого от трейлерного парка на Среднем Западе Америки.
Офелия отперла деревянную калитку в воротах на центральной улице, а затем снова закрыла ее за нами. Впереди, возвышаясь над спящими домами и тенистой зеленью, темнел собор.
— Он трахнул меня, когда мне было тринадцать. — Слова Офелии отчетливо прорезали тишину.
Трудно было поверить, что эта хладнокровная женщина в детстве столкнулась с худшим видом насилия, и почти невозможно было представить, что на это способен Блейк.
— Господи, какой ужас. Я очень сочувствую, Офелия.
— Не стоит. Это было не изнасилование.
— Мне показалось, вы сказали…
— Есть множество разных сортов любви, вы должны это знать. Влечение брата к сестре, сестры к брату…
Мы шли быстро, новости выплескивались на меня так стремительно, что я еле успевала их осознавать. Я чувствовала себя не в своей тарелке.
Офелия взглянула на меня:
— Я бы сделала все, о чем бы он ни попросил.
Мы прошли мимо статуи плачущей женщины — убитая горем Мадонна работы Элизабет Фринк, идущая прочь от собора, приподняв плечи в неимоверной тоске.
— Мне было четырнадцать, когда я забеременела. Мы сбежали.
— Боже мой, Офелия! А как же ваш отец? Наверняка он вас искал?
— Его сбила машина вскоре после того, как мы уехали. Он переходил дорогу. Пьяный, конечно же. Несчастный случай, об этом писали в газетах. Нас это ни капельки не обеспокоило. К тому времени мы добрались автостопом до Калифорнии и сняли палатку в трейлерном парке подешевле. Парком управляла некая Мэрилин, она влюбилась в Блейка. Он нравится женщинам, всегда нравился.
Как и мне. Даже Лиззи прониклась к нему теплотой.
— Блейк начал трахать Мэрилин вместо меня, и я почувствовала облегчение. С меня было довольно. Он контролировал все. Когда родился Оскар, Мэрилин за ним присматривала. Я ходила в школу, а Блейк учился у своей подружки махинациям с недвижимостью. Мы жили в некотором смысле одной семьей, хотя Блейк никогда не говорил Оскару, что тот его сын. Он боялся, что Оскар его возненавидит.
Голос Офелии звучал бесстрастно, словно все было настолько давно, что больше не казалось ей правдой.
Мы уже подошли к Норт-Кэнонри. Офелия открыла дверь, и мы направились через темный холл на кухню в дальнем конце дома. Рядом с сушильной доской стояли измазанные кетчупом тарелки и початая бутылка водки. Разбросанные апельсиновые корки и открытая банка джема на столе, вероятно, остались после Оскара. Я не представляла Офелию или Блейка за уборкой — неудивительно, что они нуждались в услугах Эбби. Видимо, прежде за порядком следил Люк — его дом во Франции был простым, но опрятным и чистым.
Офелия сняла с полки две чашки. Тонкий фарфор украшала изящная роспись — летающие колибри ярких оттенков, похоже, французской работы. Она приготовила кофе, а затем налила виски в два стакана и поставила их на стол, раздвинув тарелки в стороны, села напротив меня и закурила сигарету.
Она снова заговорила. Ее слова лились потоком, как река, прорвавшая плотину и несущая кучи нездорового мусора. Должно быть, она годами скрывала эту историю, но беспокойство и бессонница ослабили бдительность, а я по чистой случайности показалась подходящим слушателем.
— Спустя четыре года в трейлерном парке стали пропадать деньги и оружие. Был убит человек — известный преступник, наркоторговец. Виновника не нашли, но особо и не искали. Полиция, вероятно, обрадовалась — жертва доставляла много хлопот. Блейк сильно пил, снова увлекся азартными играми, залез в долги. Я не знаю, он ли организовал убийство, но меня бы это не удивило, он глубоко порочен по натуре. — Офелия говорила спокойно, но было видно, что она пережила ужасные времена.
— Я решила, что с меня хватит, взяла Оскара и уехала. Мы путешествовали по Европе. Не имея много денег, мы хотя бы ощущали свободу. Три года назад на пляже на юге Франции я встретила Люка. Его дедушка только что умер, и он был на грани нервного срыва. Мы спасли друг друга.
Офелия встала и прислонилась к окну, потягивая виски и глядя на собор. Но вместо него, должно быть, видела Средиземное море — непрерывную синеву, простиравшуюся на многие мили перед ней. Я представила, как она сидела рядом с Люком, положив руку ему на колено, а в ее голове роились планы.
— Мы остались с Люком в его разрушенном доме. Оскар его обожал. А потом появился Блейк, он никогда не выпускал меня из виду надолго. Он решил, что Люка нужно женить на мне, у него возникла идея войти в приличную семью, он почуял запах денег. Он даже организовал нашу свадьбу. Отец Люка был в восторге.
Люк говорил мне, что Офелия сама сделала предложение еще до приезда Блейка, но детали не имели значения, истина заключалась в том, что он не смог противостоять объединенной воле трех человек.
— После свадьбы мы переехали в квартиру Люка, чтобы жить в Лондоне. Блейку хотелось начать с чистого листа, и нам удалось заполучить здесь жилье проще, чем он предполагал. Я уже была замужем за Люком, к тому же у нас нашлась бабушка-англичанка по отцовской линии, что подтверждало наше английское происхождение. Блейк также предоставил несколько фальшивых документов о канадском гражданстве. Он пролез в архитектурную фирму Люка в качестве реставратора архитектурных сооружений.
Вокруг по-прежнему царил полумрак. Кухня располагалась в северо-восточной части дома, и это имело смысл — здание строилось во времена, когда еще не было холодильников. Солнце достигало этой стороны намного позже. Стояла середина июня, но я озябла. Офелия ни разу не упомянула о любви.
— Пару лет все было хорошо, но когда Блейк скопил достаточно денег, он снова стал играть в азартные игры и много пить. — Офелия затушила сигарету и тут же прикурила другую. — Долги выросли до небес. На нашей улице произошло ограбление со взломом, а затем разбойное нападение. Кого-то застрелили, но виновного снова не нашли. Блейк очень ловко заметал следы. Красивых, обаятельных мужчин обычно не подозревают в убийстве первыми. Возможно, он не брезговал и шантажом. Я почувствовала это на себе. Он угрожал переложить вину на меня, если когда-нибудь я захочу его сдать. Он предупредил, что причинит вред Оскару, хотя я сомневаюсь, что он способен на такое.
В ее голосе появились эмоции. О своем детстве она рассказывала, будто речь шла о ком-то другом, но то, что она говорила теперь, было глубоко личным. Я смотрела, как она стряхивает пепел в тарелку. Возможно, она не любила Люка, но я начинала понимать, что в этом ужасном мире он стал для нее спасательным кругом.
— Вот тогда я и нашла этот дом. — Офелия оглядела кухню. — Блейк влюбился в него, как я и предполагала. В Подворье, собор и школу тоже. Это Англия в чистом виде. Он хотел для Оскара именно такого. Люку было все равно. Единственное место, которое он любит, — дом во Франции.
Зазвонил домашний телефон, и мы обе вздрогнули. Офелия уронила сигарету и наступила на нее. Она крепко сжала трубку: