Пациент

— Да?

Я слышала голос на том конце, медленный и серьезный.

— Спасибо! — Офелия теперь говорила иначе — легко и радостно.

Положив трубку, она вернулась к окну.

— Оскар вне опасности! — Ее лицо расслабилось, глаза засияли.

Солнце уже всходило, из кухонного окна мы могли видеть, как верхушка шпиля окрасилась в нежно-розовый цвет. Последние следы утреннего тумана растворились.

— Блейк получил все, что хотел: семью и этот удивительный дом, который он наполнил вещами Люка из дома во Франции. Я думала, что на этом все, что он наконец угомонится, но он только приступил к осуществлению своего последнего безумного плана. Все складывалось лучше, чем он предполагал. И ему следует благодарить за это вас.

— Меня?

Офелия снова села напротив и с непроницаемым лицом закурила очередную сигарету.

— Люк влюбился в вас. Блейк обнаружил и использовал это.

— Блейк следил за нами?

— Да. Стал следить, когда вы сказали, что вас преследует пациент. Он хотел, чтобы вы каждый раз думали, что это он, и пожаловались Люку. Безумный Люк, который вас любит, — кого еще так просто обвинить в убийстве?

— Люк — не убийца! — Мое лицо горело, сердце громко стучало.

— Разумеется, нет. Его подставили. Брайана Олдера убил Блейк.

— Это не может быть правдой. — Столь жестокое убийство, нанесение увечий — такое было невообразимо. — Вы измучены, Офелия, и не в состоянии мыслить ясно. Вам нужно поспать.

— Он намеренно обставил все так, чтобы убийство выглядело делом рук сумасшедшего и было проще обвинить Люка. — Офелия усмехнулась коротким, горьким смешком. — И это сработало.

В ее голосе совсем не ощущалось усталости, она выглядела спокойной и совершенно уверенной в том, что говорила. Я ощутила дурноту.

— Вот почему нападение на Кэрол было похожим. — Офелия невозмутимо кивнула. — Правда, Блейк не ожидал, что она умрет.

Я подумала о беспорядочных ножевых ранах, отрезанных пальцах, и мои глаза наполнились слезами.

— Не думаю, что в этом милом маленьком городке вы часто встречались с такими людьми, как мой брат. — Офелия смотрела на меня без всякого выражения. — Блейк способен на такие жестокие поступки, которых вы и представить себе не можете. Он убил щенка, которого мне подарили в детстве, но я не скажу вам, как. Ему нравится причинять боль, от этого он чувствует себя сильным.

Блейк сказал мне, что Брайан хотел власти, как и все. Очевидно, он говорил о себе.

— Но почему он выбрал Кэрол и Брайана, что они ему сделали?

— Вы сказали, что они ваши враги.

— Но это не так, и он это знал.

— Возможно, он рассчитывал, что до полиции дойдут слухи о том, что эти люди создавали вам проблемы, и там легко сделают вывод, что влюбленный психопат решил вас таким образом защитить.

Блейк оказался прав: именно так и думал инспектор Уэйнрайт.

— Помогло и то, что полиция быстро обнаружила в спальне Люка рубашку, которую Блейк намочил в крови Брайана. — Офелия взглянула на меня, прищурив глаза. — Это он подбросил части тел жертв в машину Люка. Он знал, полиция решит, что только ненормальный мог совершить подобное.

— Но почему он подставил Люка?

— Выбирайте сами. — Она затушила сигарету в лужице джема. — Блейк безумно ревнив. Он не учел этого, когда планировал мой брак. Недооценил свои чувства и захотел меня вернуть. Он собрался жить маленькой семьей, которой мы были до появления Люка, и не мог смириться с тем, что Оскар любит Люка как отца.

Офелия зажгла следующую сигарету, я уже потеряла им счет. Казалось, непрерывное курение было единственным способом, с помощью которого она могла как-то выдержать свой ужасный рассказ.

— Кроме того, ему нужны деньги для погашения карточных долгов, а при разводе я не получила бы достаточно средств. Если Люка признают недееспособным, через меня у Блейка появится доступ ко всему: к дому во Франции, к лондонской квартире, к архитектурной компании. — Офелия отвернула лицо, ее голос стал очень тихим, как у испуганной девочки. — Но самое ужасное в том, что он получает удовольствие, уничтожая людей. Именно это держало меня в страхе долгие годы.

Я посмотрела в окно. Если бы я вытянула шею, то могла бы увидеть спешивших вдоль дороги прохожих — нормальных людей, которые собирались провести день на работе, а затем вернуться к своим семьям. Я подумала о Люке, скорчившемся в пустой палате, беспомощном, обколотом транквилизаторами, вырванном из его прежней жизни. И тут же меня осенила еще одна мысль. Болезнь Люка возникла именно тогда, когда была нужна.

— Разве Блейк мог предвидеть, что Люк заболеет и не сможет себя защитить?

— Он сам все организовал. — Офелия спокойно кивнула, словно ожидала этого вопроса. — Если кто и спровоцировал приступ, то это мой брат. — Она горько улыбнулась. — Когда прошлым вечером у Оскара разболелась голова, я стала искать парацетамол. У нас все закончилось, поэтому пришлось подняться на верхний этаж к Блейку. Он держит лекарства под замком, но у меня есть хозяйский ключ от всех дверей. Я никогда не осмелилась бы им воспользоваться, но Блейка не было дома, а Оскару становилось все хуже. Парацетамол я не нашла, но зато обнаружила кое-что другое. На подносе возле его чайника лежала почти пустая упаковка циталопрама. Он скармливал его Люку.

Я в недоумении уставилась на нее:

— Вы не можете знать наверняка.

— Я уверена настолько, насколько вообще возможно. Блейк с Люком каждое утро вместе пили чай и обсуждали планы на день. Так повелось с тех пор, как они познакомились. Я знаю своего брата и на что он способен ради собственной выгоды.

— Откуда он мог знать, что циталопрам может вызвать у Люка маниакальную фазу?


— Мы все знали. Когда его назначили, я вслух прочитала инструкцию. Там говорилось, что не следует принимать циталопрам при маниакально-депрессивном психозе. Я точно помню этот момент. Тогда мы жили в Лондоне. Было время завтрака. Оскар уже ушел в школу, но Блейк с Люком еще оставались дома. К тому времени Люк чувствовал себя лучше, вы помогли ему. Услышав о противопоказаниях, он решил, что не будет принимать циталопрам, и Блейк быстро сунул упаковку в карман. Помню, как он ухмыльнулся и сказал, что таблетки еще могут пригодиться. Я убеждена, что он подмешивал их Люку в чай, пока тот не достиг критической точки, а дальше все пошло по накатанной.

Я ужаснулась. К моему горлу подступила тошнота.

— Люк сказал, что название ему знакомо, и я поверила, что он принимал их раньше.

— Их когда-то выписывали мне. Видимо, поэтому и знакомо. — Офелия пожала плечами. — Вы не виноваты. Не будь циталопрама, Блейк нашел бы что-нибудь еще. Он видел нервный срыв Люка перед свадьбой и знал, насколько тот бывает при этом беспомощен. Тогда же он получил доверенность и стал ждать, когда появится шанс. Я говорила вам, что он умен. Жесток, груб и очень хитер. — Офелия взглянула на настенные часы — красивую вещицу из полированного дерева, с резными подсолнухами по краю. Вероятно, тоже из дома Люка.

— Мне пора ехать. — Она встала, допив свой виски.

— Куда вы собрались?

— В полицию, как должна была сделать много лет назад. — На ее бледном лице ходили желваки. — А потом сразу в Штаты.

— Но как же Оскар?

— Он в безопасности, но я могу его потерять, если останусь. Блейк изворотлив, он угрожал поменяться со мной ролями. Я окажусь в тюрьме, а он заберет моего сына. — Она взяла со стола свои сигареты и зажигалку. — Есть люди, которые доставят Оскара ко мне, когда все закончится.

Решение, которое она приняла, на первый взгляд казалось спонтанным, но было тщательно просчитано. Должно быть, она многое обдумала за прошедшие годы и научилась отметать эмоции в сторону, фокусируя внимание на выживании.

— Только поверит ли полиция вашим рассказам о Блейке?

Она улыбнулась:

— Я готовилась много лет. Собрала целый альбом из вырезанных из американских и лондонских газет статей о нераскрытых преступлениях, даты которых совпадают с нашим пребыванием в этих местах. Благодаря мне мы быстро переезжали и ускользали от полиции, но я делала изобличающие его записи. Я фиксировала каждую его пьяную похвальбу, вчера я забрала из его комнаты ноутбук и ежедневник. Если полиция поищет получше, на жертвах обнаружится его ДНК. У меня достаточно доказательств, чтобы засадить его в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. — Тут ее лицо посуровело. — Я боялась долгие годы, боялась и молчала из-за того, что он мог сделать со мной и с Оскаром. Но теперь все иначе. Те страхи — ничто по сравнению с тем, что я пережила вчера. Оскар мог умереть.

Она вышла из кухни, а я стояла неподвижно, глядя в окно на залитый солнцем собор и не смея радоваться тому, что у Люка появился шанс. Нужно было подождать, я не хотела искушать судьбу.

Офелия вернулась через несколько минут с рюкзаком и плотно набитой сумкой для ноутбука на плече. Да, она сказала правду, она подготовилась.

— Я подброшу вас до дома, — сказала она, когда я обернулась.

— Это весь ваш багаж? — спросила я.

— Вещи для меня никогда не имели большого значения.

Позвякивая ключами от машины, она прошла мимо упаковочных коробок, комнат с книгами, глобусом и картинами на стенах. Она ни разу не взглянула на них.

— Куда вы отправитесь в Штатах? — Оказавшись в машине, я пристегнула ремень и повернулась к ней.

— Не волнуйтесь, до того, как Оскар ко мне присоединится, я подыщу безопасное место.

— Вы будете одна, каково вам придется в разлуке с сыном?

Если бы не я, Люк до сих пор был бы рядом с ней.

В глазах Офелии мелькнула жалость. Врачи хорошо распознают эмоции, даже если не могут их понять. Я спала с ее мужем, но она почему-то меня жалела. Это не поддавалось законам логики. Офелия была сложной женщиной, она должна была стать такой, чтобы выжить. В ней чувствовалось нечто особенное, чего я никогда не смогла бы понять.

— Переживем. — Не добавив ни слова, она повернула на Де Вокс Плейс.

Полицейская машина исчезла. Видимо, ее поставили на улице всего на одну ночь, а может, водитель уехал завтракать.

Офелия затормозила у моего дома и повернулась ко мне:

— Вы не могли бы навещать Оскара в больнице вместо меня?

— О, конечно. — Я отстегнула ремень безопасности.

Она положила прохладную ладонь мне на запястье:

— Еще одна маленькая просьба. Люк сказал, что подарил вам несколько картин в знак благодарности.

На мгновение я удивилась, но потом решила, что Люк, сообщая ей это, думал, что его слова не вызовут подозрения — благодарные пациенты часто делают подарки своим докторам.

— Оскару нужно что-то на память об отчиме, — ровным тоном продолжила Офелия, не сводя с меня глаз. — Я бы хотела, чтобы эти картины остались у него. Люк был бы не против, если бы знал, что мы уезжаем. Он любит Оскара.

Эти слова подразумевали другое, невысказанное. Я спала с ее мужем, но она даже не упомянула об этом. Отдать ее сыну работы Люка — наименьшее, что я могла сделать, чтобы искупить вину. Решиться на это мне было мучительно трудно — труднее, чем она думала. Я чувствовала Люка через эти картины, единственную его частичку, которая мне осталась. Но Оскар был его пасынком и тоже его любил.

Я кивнула.

— Оставьте их в его больничном шкафчике, пожалуйста. И, Рейчел, вот еще что. Не могли бы вы приложить к ним старую картину, которую унаследовал Люк? Ту, что написана его прапрадедом? Оскар любит яркие краски, она всегда ему нравилась. Она не имеет большой ценности, но Люк хотел сохранить ее в семье, а Оскар — его семья. Сам же Люк теперь нуждается исключительно в вас. Я отойду в сторону.

Так вот в чем было дело. Она предлагала сделку и свое благословение. Люк любил эту картину. Офелия, должно быть, догадалась, что он доверил ее мне, и решила, что просит не так уж много.