Пациент

— Эбби еще сказала, что изъяли его окровавленную рубашку. — Виктория взглянула на меня. — Не волнуйся, в каком-то смысле это даже хорошо. Сделают анализ и поймут, что взяли не того человека.

Она была права — если на рубашке кровь, то она его собственная. Их версия рассыплется в прах, Люк никогда не встречался ни с Брайаном, ни с Кэрол.

— …кажется, сегодня утром ты сказала, что он ночевал у тебя? — спросила Виктория. — А это значит, что у него есть алиби.

Я тут же вскочила на ноги. Люк не мог ничего рассказать, зато я могла.

— Я пойду и заявлю об этом прямо сейчас! Им придется немедленно прекратить расследование.

Это было важнее, чем необходимость хранить наш роман в секрете. Я выхватила из сумки ключи от машины, шагнула к двери, но вдруг поняла, что все напрасно.

— Нет, не сработает. Люк ушел от меня поздно вечером в понедельник или рано утром во вторник, а Брайана убили в среду. — Я растерянно огляделась по сторонам, словно искала поддержки у шаманской маски или маленькой статуэтки Будды на журнальном столике. — Я даже не могу солгать, что он ушел позже. В среду уже вернулся Нейтан, он заявит, что это неправда. — Слезы жгли мне глаза; видимо, сказывалось напряжение дня и беспомощность, которую я сейчас чувствовала. Я яростно смахнула их кулаком. — Легко свалить все на Люка. Он не в состоянии себя защитить, а я ничего не могу для него сделать.

— Сможешь, если останешься сильной. Ты способна на это, ты сильнее всех, кого я знаю. — Виктория крепко обняла меня. — А теперь иди умойся, тебе полегчает. Скоро придут остальные. Я включу музыку, не торопись. Мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, правда найдет себе дорожку, так всегда бывает.

Ее ванная комната, выкрашенная в нежно-зеленый полынный цвет, благоухала лавандой, пучки которой свисали с потолка, подвешенные на крючках. Я ополоснула лицо под доносившиеся через дверь виолончельные аккорды «Лебедя» Сен-Санса. Мое отражение в зеркале выглядело смертельно усталым. Я должна была держать себя в руках. Лиззи собиралась прийти, Нейтан тоже. Этот кошмар когда-то должен был закончиться, справедливость — восторжествовать. Настоящего убийцу найдут, им окажется жестокий незнакомец, о котором никто из нас пока не знает. Он будет из тех одиночек, обиженных на жизнь, которые наносят удары наугад. Я вытерла лицо, расчесала волосы и нанесла на веки рассыпчатые голубые тени из маленькой баночки на умывальнике. Когда я спускалась по лестнице, до меня донеслись теплые ароматы вина и приправленного специями мяса. Виктория на кухне нарезала помидоры для салата. На каминной полке стояла новая открытка — цветущий Центральный парк с высоты птичьего полета.

— Как твоя мама?

— Держится. Я проведу на Занзибаре неделю, а потом вернусь сюда и буду ждать от нее новостей.

— Могу я как-то помочь?

— Абсолютно никак. — Она покачала головой с улыбкой, которая могла ввести в заблуждение многих, но только не меня. — Этот голубой цвет идеально подходит к твоим глазам.

Увидев, что я взяла в руки кухонное полотенце, Виктория меня остановила:

— Не смей ничего делать, у меня все под контролем!

Я прислонилась к дверному косяку и стала наблюдать, как умело она чистила авокадо. Она не хотела говорить о матери, приготовление еды для друзей было ее спасением, способом справиться со всеми горестями. Мне захотелось, чтобы Люк тоже оказался здесь. Таким, как в его лучшие времена. Он взял бы Викторию за руку и поцеловал в щеку, его тепло исцелило бы ее, как оно исцелило меня. Но Люк сидел под замком, он был напуган, растерян и голоден, хоть и не знал об этом. Должно быть, ему предложили еду, но он швырнул ее в стену — психоз заставляет делать такие вещи. У персонала иссякло терпение, и его связали. Я ощутила озноб, хотя воздух в маленькой кухне был обжигающе горячим.

— Ты очень любишь его, дорогая? — Виктория смотрела на меня, посыпая салат кедровыми орешками.

Люк стал для меня центром мира, как солнце. Когда подставляешь солнцу лицо, его лучи согревают кожу. Свет такой яркий, что ты закрываешь глаза, но он все равно проникает сквозь веки. Ты не можешь думать ни о чем другом, тепло подчиняет себе твое тело и разум, как наркотик. Что это, любовь или безумие? Или болезнь, подобная той, что держит Люка в своих тисках?

Я кивнула. Так было проще, чем пытаться объяснить.

— Думаю, наша Лиззи влюблена, — прошептала Виктория, когда моя дочь вошла в дом. Она улыбнулась нам и подставила лицо для поцелуев. Этот день был омрачен ужасом и горечью, но вечер, похоже, обещал оказаться светлее. Щека дочери была нежной и теплой, как персик. Свои блестящие волосы она собрала в небольшой пучок и нарядилась в темно-красное платье с глубоким вырезом, свободно расклешенное от лифа. Губная помада была подобрана в тон платью, глаза подкрашены яркими оттенками коричневого и зеленого. Моя Лиззи, которая никогда не была любительницей духов, восхитительно пахла розами и корицей.

— Чудесно выглядишь, — сказала я ей.

Она посмотрела в сторону сада и улыбнулась скромной, таинственной улыбкой.

— Посиди со мной.

— Лучше пройдемся. У меня болит спина, я слишком много сижу.

Мы под руку стали бродить по комнате. Мы не ходили так уже много лет, и я хотела, чтобы это длилось вечно.

— У тебя все хорошо, дорогая?

Лиззи снова посмотрела в сад и не ответила.

— Ты соблюдаешь осторожность? Полиция еще никого не поймала, так что…

— Я уже взрослая девочка, мама. — Этим вечером она явно не хотела разговаривать об убийствах. Мне не стоило поднимать эту тему.

— Ну ладно. А как твои дела на работе?

— Ты можешь говорить о чем-нибудь, кроме работы? — Голос Лиззи стал резким, настроение переменилось. Она выдернула руку и окинула комнату раздраженным взглядом — стол, сервированный красивыми цветными бокалами и серебром, мебель и сад за окнами. Встряхнула головой и быстро прошла на кухню.

Я хотела откусить себе язык. Теперь все было так очевидно. Она устала от моих расспросов, ей надоели и я, и эти знакомые комнаты, и, конечно, сам Солсбери. Ей хотелось перемен. Нейтан понял это раньше меня, увидел несколько месяцев назад. Я только сделала хуже. Я пыталась до нее достучаться, сначала расспрашивая о работе, постепенно продвигаясь от второстепенного к главному, и выбрала неверный способ. На самом деле мне хотелось разузнать о парне, которого я видела в библиотеке. У меня накопилось множество вопросов, но я не могла задать их в лоб. Как долго она его знает? Кто он? Добрый ли он человек? Любит ли она его? Я не слышала, о чем говорили на кухне, до меня доносились лишь смех и звон тарелок. Слава богу, у меня была Виктория.

Я встала у окна, глядя на лепестки роз, которые унесло ветром на газон — брызги темно-красного на зеленом. Ужасные картины снова замелькали передо мной: изуродованное тело Брайана в кровавой луже, красное пятно, пропитавшее блузку Кэрол около воротничка с танцующими ягнятами, кровь на испуганном лице Люка.

Я вздрогнула от прикосновения к моему локтю. Нейтан тихо вошел в комнату и теперь смотрел на меня сверху вниз. Я будто столкнулась с незнакомцем — чужим, вызывающим беспокойство. Он позвал меня в сад; Лиззи смотрела на нас из кухни, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Нежные трели дрозда прекратились, по пасмурному небу с пронзительными криками носились стрижи.

— То, что случилось с твоим пациентом, ужасно. Я тебе очень сочувствую. — Нейтан наклонился, чтобы меня поцеловать, но я увернулась. Его губы скользнули по моим волосам, но, кажется, он даже не заметил, он рассматривал мое лицо. — А как Лиззи? Надеюсь, не слишком напугана?

Он делал вид, что между нами ничего не произошло. Мне пришлось проглотить негодование — я не могла высказать ему все, что думала по поводу вчерашнего, ведь мы находились в саду Виктории, а хозяйка с Лиззи поблизости. Пришлось отложить разговор до окончания вечеринки, когда мы вернемся к себе на кухню и сядем за стол лицом к лицу.

— Мы это не обсуждали, — ответила я. — Я даже не уверена, что ей известно о втором убийстве.

— Лиззи здорово умеет притворяться. — Нейтан следил глазами за дочерью, пока та ходила по комнате, зажигая свечи по просьбе Виктории, и в его голосе слышалась улыбка. — Моя хитрая девочка хорошо хранит свои секреты.


Я удивленно посмотрела на него:

— Какие еще секреты?

Нейтан молча взглянул на небо, провожая взглядом стрижей. Я тоже посмотрела на них, ожидая ответа, и несколько капель теплого дождя упали на мое лицо.

— Я слышал, ты утром заходила в Норт-Кэнонри и застала момент, когда с Люком случилась неприятная история. Ты смогла как-то помочь? — спросил он, так и не ответив на мой вопрос.

— Откуда ты узнал?

— Сара мне сказала. А ей, видимо, Оскар. Думаю, он был здорово расстроен. — Нейтан продолжал разглядывать птиц, круживших над нами.

Это звучало странно. Когда все случилось, Оскар уже был в школе и Офелия радовалась, что он ничего не видел. Я всегда считала Подворье лучшим местом, чтобы жить обособленно. Дома были расположены на приличном расстоянии друг от друга, каждый — словно закрытый маленький мирок. Нервный срыв Люка должен был остаться сугубо семейным делом, но тайны имеют обыкновение просачиваться наружу.

Виктория позвала нас в дом. Деншемы уже пришли, и настало время ужина. Мы вернулись в комнату. Я уже несколько недель толком не видела наших соседей по другую сторону. После работы я иногда завозила Колину лекарства или, не заходя, оставляла во дворе его любимый пирог по-пастушьи, когда пекла его для нас. Хелен со вздохом облегчения уселась рядом со мной и тут же принялась рассказывать о своих внуках. Ее непрерывный щебет не нуждался в ответах. Капли дождя забарабанили в окна, послышались раскаты грома. Наконец-то разразилась гроза, и я помню, как радовалась этому — мы соскучились по дождю. В комнате было спокойно, мы все сидели рядом, отгородившись от внешнего мира, но мое сердце оставалось с Люком.

Сотейник с главным блюдом переходил из рук в руки — нежная баранина под ароматным соусом, посыпанная миндалем. Я встала, чтобы принять его, и увидела наши отражения в большом зеркале, висевшем напротив. Виктория наклонилась вперед и объясняла Колину, как сажать тюльпаны, показывая руками размер ямок, которые следовало вырыть для каждой луковицы. Хелен продолжала тихо бормотать рядом со мной. Если бы отражение в зеркале превратилось в картину, любой взглянувший на нее увидел бы собравшихся вместе и мирно беседующих друзей. Он не ощутил бы висевшее в воздухе напряжение, если не обратил бы внимание на мои стиснутые зубы. Он, как и я, удивился бы таинственному выражению лица Лиззи, которая что-то шептала Нейтану, и тому, как тот взглянул на меня и тут же отвел взгляд, будто ему было что скрывать. Зеркало постепенно запотевало, и эта сцена со всеми ее тайнами становилась все туманней. Я положила баранины Хелен и себе и снова села.

Я убеждала себя, что смогу это вытерпеть, что будет не так уж сложно. Я должна была пережить и этот вечер, и завтрашний день, и послезавтрашний. Убийцу поймают, а Люка освободят. Я твердила себе, что больше никогда его не увижу, но не должна об этом думать, иначе сойду с ума. Я решила сделать все для того, чтобы снова стать тем, кем была в начале года: матерью, врачом, женой — по крайней мере, формально. Мне нужно было держаться в рамках приличий и не оглядываться назад.

Я все еще давала себе эти обещания, когда раздался звонок в дверь. Хелен от неожиданности уронила вилку на тарелку, и этот легкий стук прозвучал в тишине раскатом грома. Обычно такой поздний звонок означал всего лишь неправильную доставку пиццы, заказанной кем-то с территории Подворья до того, как ворота запирали на ночь. Я не знаю, почему мы все замолчали.

Виктория исчезла, чтобы открыть дверь. Я не расслышала, что она там сказала — она говорила очень тихо, и это должно было меня насторожить. В критических ситуациях Виктория всегда понижала голос. Когда она вернулась, в ее глазах мелькнуло нечто вроде предупреждения для меня, а секундой позже в комнату вошли двое полицейских — грузный мужчина средних лет и женщина помоложе вслед за ним. Их темно-синяя униформа смотрелась нелепо в этой комнате с ее диковинками. Лица полицейских были мокрыми от дождя и странно невыразительными, а руки слегка расставлены в стороны, словно для предотвращения попытки побега.

Все заговорили хором: Нейтан вежливо поинтересовался, с чем они пожаловали, Хелен растерянно запричитала, но ее слова потонули в громких возмущениях Колина, желавшего узнать, что здесь, черт возьми, происходит. Все возгласы перекрыл спокойный голос женщины-полицейского, выступившей вперед. Ее гладкое лицо было серьезным, темные брови нахмурены.

— Доктор Гудчайлд, вы арестованы по подозрению в том, что являлись соучастницей убийства Брайана Олдера. Вы имеете право хранить молчание, но вашей защите повредит, если при допросе вы скроете факты, на которые позже сможете опереться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Сначала я подумала, что это актриса, нанятая чтобы меня разыграть. Ее слова были точно такими, как у полицейских в телевизионных сериалах. Я не могла воспринять их всерьез, даже когда она достала наручники и холодная сталь охватила мои запястья.

Лиззи, наверное, тоже не верила, что все по-настоящему, она смотрела то на полицейских, то на меня. На ее лице отражалось недоумение, словно она тоже думала, что это розыгрыш, но не могла понять, в чем его суть. Я хотела сказать, чтобы она не волновалась, и шагнула к ней, но полицейский преградил мне путь. Он объявил присутствующим, что я взята под стражу и буду содержаться в полицейском участке Мелкшема, поскольку в Солсбери для этого не было соответствующих условий. Все молчали. Нейтан побелел от шока, а Колин снова стал возмущаться. Я попыталась сказать ему, чтобы он успокоился, что не стоит поднимать шум, что полиция поймет свою ошибку, как только меня привезут в участок, но времени на это уже не было. Меня подталкивали к двери. Виктория была единственной, кто сохранил способность мыслить ясно. Она схватила свою дорожную косметичку и сунула ее мне под мышку, когда я выходила.

— Не волнуйся, — шепнула она. — Дурацкая ошибка, обычное дело, черт бы их побрал. Все будет хорошо.

Последнее, что я запомнила, врезалось в мою память на всю жизнь. Лиззи. Не столько ее лицо, сколько тело. Когда меня поспешно вели через двор, я оглянулась назад. Дочь стояла в освещенном проеме двери. Она прислонилась к стене, словно хотела облегчить боль в спине. Ее свободное платье обрисовывало живот, выдавая небольшую, но явную выпуклость, до сих пор не замеченную никем, кроме меня — врача и ее матери.

Моя стройная дочь была беременна.





Глава 27




Июнь 2017 года

Новый день едва наступил, но инспектор Уэйнрайт явно выглядел уставшим. Девяносто часов моего задержания — долгий срок. Его плечи поникли, глаза покраснели. Вероятно, как и я, этой ночью он плохо спал. Он, как и я, понимал, что через несколько часов должен будет предъявить мне обвинение или отпустить под залог. Напряжение в комнате сгущалось, я чувствовала это. Сегодня Уэйнрайт говорил тише, чем обычно, и от этого казался еще суровее и грознее.

Он снова вынул конверт и разложил его содержимое на столе между нами. На снимках мы с Люком по-прежнему занимались любовью, прекрасные и обличающие сами себя.

— Я еще вчера сказала, что не видела их прежде. — Я смотрела инспектору прямо в глаза и надеялась, что тот поймет, что я говорю правду, хотя знала, как легко ошибиться в человеке. Я сама ошибалась не раз. Я сомневалась в Брайане и доверяла мужу, однако Брайан оказался безобидным, а Нейтан набросился на меня в постели как насильник. Я не разобралась в болезни Люка. Если я не могла прочитать мысли людей, которых знала, разве мог инспектор прочитать мои?

— В квартире Брайана Олдера найдена та же серия снимков, — продолжал Уэйнрайт, словно не слыша меня. — Полагаю, он сделал их на свой телефон, хотя сам аппарат пока не обнаружен. Вероятно, были распечатаны два комплекта — один мы нашли в квартире Олдера, а другой он в прошлый понедельник отослал вам. Нетрудно понять его мотивы — чаще всего шантажом занимаются ради финансовой выгоды, а Брайан Олдер потерял работу и нуждался в деньгах. Видимо, вы получили фотографии во вторник и сразу сообщили о них Люку Лефевру, который спустя несколько часов и убил Олдера.

— Это неправда!

«Так вот как люди попадают за решетку? По догадкам и предположениям?»

Инспектор продолжал, не обращая внимания на мои слова:

— Давайте взглянем на факты. Вместе. — Его тон стал мягче, словно он разговаривал с ребенком. — Нам известно, что у вас с Лефевром был роман. Вы сами признались, и перед нами лежат неопровержимые доказательства — эти фотоснимки. Мы также знаем, что Олдер вам угрожал.

— Это тоже неправда. Он никогда мне не угрожал.

— Он признался, что следил за вами.

«Кто ему об этом рассказал? Нейтан? Люк?»

— Слежка не является угрозой, — фыркнула Джуди. Она тоже устала, в ней росло нетерпение. Ее лицо было бледным, под глазами появились темные круги. Наверное, она допоздна готовилась к этому допросу. А может, разом навалились неотложные заботы — например, пришлось выслушивать претензии детей или уделить время мужу и вытерпеть секс, которого она не хотела.

— Я просто ставлю вас перед фактом. — Уэйнрайт проигнорировал реплику Джуди, но сохранил дружелюбный тон. — На снимках вы в постели с подозреваемым.