Ожидание

«В ваших жилах течет русалочья кровь».

Взяв сумку, Лисса направилась в бар. Нэйтан уже сидел за столиком в углу. Она медленно пошла к нему, но он встал прежде, чем она успела заговорить. Его лицо выражало нервнозность и восхищение.

Нэйт был одет в голубую рубашку с закатанными рукавами. Она это заметила. Заметила его бицепсы. Заметила, как он касается рукой груди, сердца, когда говорит. Не укрылось от нее, как расстегнута его рубашка на шее.

Лисса наклонила голову – сегодня она королева и принимает его восхищение. Сидя перед ним, она чувствовала свое тело, как его касается одежда, как затвердели ее соски. В висках она ощущала покалывание, словно был наэлектризован воздух. На столе стояла открытая бутылка вина – Нэйтан налил ей большой бокал, она поблагодарила его кивком головы. За его плечом она заметила Джонни, стоявшего в одиночестве у стойки бара, два стакана перед ним. Джонни смотрел в ее сторону, и она видела, как его глаза скользят по ней и Нэйтану, потом снова по ней с немым вопросом. Она на этот вопрос не ответила – отвернулась к своему бокалу с густым и красным, похожим на кровь вином.

Она видела, как пульсирует жилка на шее Нэйтана. Его губы, окрашенные вином.

Они пили и о чем-то говорили, она, правда, не была уверена, о чем именно. Когда ее стакан опустел, он спросил, налить ли ей еще. В какой-то момент бутылка опустела. Лисса подняла глаза и увидела, что Джонни ушел из бара не попрощавшись. Она заметила это, но отстраненно.

– Мы могли бы, – сказала она, поворачиваясь к Нэйтану, – мы могли бы пойти ко мне.

Как и все остальное в этот вечер, это сорвалось с губ Лиссы удивительно легко.

По дороге Нэйтан снова завел разговор, но по мере того, как поезд приближался к ее остановке, слова сами собой стихли, и он замолк. От нее не укрылось, что он разглядывает свое лицо в окне вагона. Зайдя домой, она прошла в гостиную, включила свет, а он остался стоять посреди комнаты.

– Хочешь еще выпить? – спросила она.

– Не откажусь, – его голос был низким и немного надтреснутым.

Она пошла на кухню, где все еще было темно, включила свет и заглянула в буфет. В глубине буфета стояла бутылка виски, она достала ее и разлила по стаканам.

Позади нее раздался звук, и она увидела, что Нэйтан стоит за ней. Он откинул волосы с ее шеи и поцеловал. Затем он мягко прижал ее к стене.

– Пожалуйста, – сказал он, – не говори ничего.

Она ничего и не говорила. Просто повернулась к нему и приоткрыла губы, впуская его язык.



На следующее утро он ушел на работу, а она осталась лежать в постели, продолжая думать о нем. Она все еще чувствовала его: его вес на себе, выражение его лица, когда она оказалась сверху, его внутри. При воспоминании об этом она снова возбудилась и скользнула рукой вниз, где все было мокро, набухше, липко от секса.

Она вышла за кофе и долго сидела на слабом зимнем солнце, обхватив чашку. Она знала, что неразумно было сидеть здесь, в паре улиц от квартиры Ханны. Она знала, что его запах все еще был на ней, знала, что она вся пропитана им. На нее смотрели мужчины. Она была батарейкой, которую зарядили. Это чистое электричество – оно вне морали. В ее искрящемся удовольствии было что-то опасное.





Ханна




Она стала спать в маленькой комнате. Звуки в ней отличались от тех, к которым она привыкла – она слышала шум ветра, плеск воды канала, грохот велосипедов по рыхлой брусчатке, завывание лисиц, крики и смех пьяных компаний. Она лежала без сна, наблюдая за игрой света на потолке. Иногда все же она проваливалась в легкий сон, и ее сны были полны чего-то странного и непостижимого.

По утрам Ханна на несколько мгновений теряла ориентацию, лежа в этой постели одна, а потом вспоминала – Нэйтан ушел, ее муж ушел, и впервые за почти пятнадцать лет она не знала, где он.

Зимний город давил на ее, и она чувствовала себя раздавленной его тяжестью. Она забывала покупать еду и ела совсем мало, то, что оставалось: крекеры, масло, кусочки яблока. В приготовлении пищи для себя нет никакой радости. Она становилась все тоньше, она знала, но ей было все равно. Впервые за много лет у нее не было ни единой причины заботиться о себе, ни будущего, которое нужно приблизить, ни границ, в которых нужно себя держать.

Ханна получила сообщение от брата: «Она родилась! Рози Элинор Грей». И приложенная фотография маленького сморщенного комочка в руках ее брата. Ее племянница.

Она написала в ответ: «Поздравляю!!! Не могу дождаться встречи с ней».

«Ты приезжаешь на Рождество, все в силе?» – спросил брат.

«Да! Не могу дождаться встречи!» – соврала она.

На следующее утро Ханна написала на работу, что болеет, что-то вирусное, что ей нужно отдохнуть. Она просидела дома неделю. Она включала радио, но не слушала его. Она медленно бродила по комнатам, где еще была видна прежняя жизнь, – те же комнаты, та же мебель, те же книги на тех же полках, но все совершенно чужое. Вот ее пункт назначения, но она чувствовала себя так, словно попала в совершенно неизвестное место. Она сознавала, что ей больно, но больно было так, что это было уже больше нее. Утешения не было и снаружи – в небе, траве, животных и деревьях. Она не как они. Она не может размножаться – она одиночка, она вне природы и знает, что для нее лучше быть здесь, в одиночестве.

Иногда в парке внизу гуляли дети. Из окна они казались ей маленькими сгустками энергии, радостными и непосредственными. Они катались на скутерах по дорожкам. Они шли за родителями, останавливались, подбирали камни и рассматривали их. Она смотрела, как они разглядывают камни, как родители спешат к ним, хватают за руки и поднимают их с земли.

Если бы у нее был ребенок, думала она, она бы села рядом с ним и тоже смотрела бы на камни.





* * *


Вовне ее жизнь продолжалась, на горизонте маячило Рождество во всей своей безвкусной неизбежности… Ханна уже пообещала, что поедет на север Англии к Джиму и Хейли, но теперь ей хотелось отказаться. Увы, она дала слово, и теперь надо покупать подарки – родителям, Джиму и Хейли, Рози. После работы она пошла в сторону Ковент-Гардена, лавируя между туристами и уличными певцами, но вместо того, чтобы купить подарки, долго бродила по магазинам одежды, примеряя вещи, которые обычно никогда не надела бы: платье до щиколоток, покрытое узором из ползучих лиан, серьги до плеч, кроваво-красные сапоги на высоком каблуке. Собственное отражение ее удивило – челка почти закрывала глаза, она не стриглась уже несколько месяцев. Возможно, думала она, она отпустит длинные волосы. Возможно, побреется налысо.

Однажды днем ее внимание привлек ребенок в коляске – маленькая девочка. Она улыбалась, хихикала и хлопала в ладоши, щеки раскраснелись на морозе. Коляска остановилась, и Ханна подняла глаза. Женщина, толкавшая коляску, смотрела на нее, склонив голову набок.


– Прошу прощения, – проговорила Ханна.

– За что? – спросила женщина. Что-то тревожащее было у нее во взгляде, она смотрела пристально, по-вороньи.

Ханна засунула руки в карманы.

– Я просто… – начала было Ханна. Девочка что-то бормотала себе под нос, поглощенная своим отражением в витрине магазина – ее шеки были прямо как у детей из книжек.

– Вам нужно лечение? – спросила женщина.

– Что, простите? – Ханна снова перевела на нее взгляд.

– Вам нужно лечиться? – повторила она. – Может быть, я смогу помочь?

Женщина достала из коляски из небольшой стопки бумаг отпечатанный листок.

– Вот, – сказала она, протягивая листок. – Возьмите.

Ее тон был на удивление резок.

Невольно повинуясь, Ханна взяла листок, сложила его пополам и спрятала.

Женщина кивнула, а затем, как будто отпуская Ханну, посмотрела вперед и, как ни в чем не бывало, пошла дальше.

У входа в метро Ханна почувствовала, что у нее перехватывает дыхание, как будто она бежала. Она достала листок из кармана и увидела обыкновенный флаер, отпечатанный дома на компьютере. Он рекламировал «целебную силу Линдси Маккормак». Там же была бледная фотография лица Линдси, отпечатанная крупным планом, и адрес где-то на окраинах западного Лондона. Ханна положила флаер на дно сумки. Но позже, однако, снова достала его и рассмотрела при свете лампы в комнате – какие-то размытые изображения женских форм и деревьев, текст мелкими цветными буквами, которые трудно прочитать. Отзыв мужчины, который страдал от хронических болей и теперь чувствовал себя намного лучше. Словом, все это было сделано плохо и ни в малейшей степени не убедительно.

И все же.

Она взяла телефон и позвонила по номеру на листовке. Ответили быстро.

– Алло?

– Здравствуйте. Я видела вас сегодня… на Ковент-Гардене. Вы дали мне флаер.

– Да? – голос женщины звучал тревожно, на заднем плане слышался плач ребенка. – Да, я помню.

– Я хотела спросить, есть ли у вас место?

– Место?

– Я имею в виду, можете ли вы меня посмотреть.

– А, – произнесла женщина. – Как насчет завтрашнего утра?



На работе она сказала, что у нее прием у стоматолога – срочный случай – и сразу после обеда поехала на метро на запад, на самый конец ветки.

Нужный дом оказался в самом лабиринте застройки. Это был нескладный частный домик в стиле 1930-х годов с огороженным грязным участком палисадника. На ступеньке ржавел мотодельтаплан. Его длинные пурпурные крылья из ткани были насквозь пропитаны дождем. Ханна позвонила и попыталась что-то разглядеть сквозь одностороннее матовое стекло в двери. Сначала не было слышно ни звука, как не угадывалось и движения, и она подумала, что ошиблась домом, но послышались шаги и дверь распахнулась. Женщина была закутана в кардиган цвета утренней овсянки, ее волосы собраны в большой неряшливый пучок.

– Входите.

Она провела Ханну через темный коридор в маленькую заднюю комнату со столом и двумя одеялами.

– Забирайтесь, – хлопнула она по столу.

В комнате было холодно и неприветливо.

– Вы не возражаете, – сказала Ханна, стоя в дверях, – если я схожу в туалет?

На лице женщины мелькнуло секундное раздражение:

– Это прямо за дверью справа.

Ханна заперлась в туалете и смотрела на свое отражение в зеркале. Ее щеки пылали, но губы были бледны и сжаты в тонкую линию. Что она здесь делает? Ханну преследовало странное, тревожное чувство, словно ее вызвали сюда. Или нет, словно это она вызвала эту странную женщину из глубин своего подсознания. Ей казалось, что женщина обладает какой-то неземной силой, и если она вернется в ту холодную комнату, никогда больше не выйдет отсюда, никогда не покинет это унылое место. Она сходила в туалет, смыла воду и тщательно вымыла руки маленьким твердым кусочком мыла. В коридоре она еще колебалась – у нее еще было время бежать.

Но Линдси Маккормак ждала. Она с готовностью протянула руки к пальто Ханны, которое та хотела повесить на дверь.

– Забирайтесь, – повторила она, указывая на кресло у стола.

Ханна сняла туфли и послушно уселась. Как же здесь было холодно. Может, сказать ей, что здесь холодно? На женщине была кофта, но Ханна была в одном только рабочем платье. Она натянула одеяло на колени, чувствуя, как оно электризуется и прилипает к ее колготкам.

– Итак, – спросила женщина, склонив голову набок. – Что привело тебя сюда?