Отмели космоса

Никто из членов команды о Флюгере не говорил, всё было понятно и без слов. Огорчал ли меня его уход? Несомненно – с ним ушли мои полтора миллиона. Однако стоило ожидать такого поступка от человека с подобной кличкой. Не скажу, что мне не хватает его присутствия, но было какое-то чувство незавершённости. Да, думаю, что если бы я убил его собственными руками, то ощущения были бы в разы лучше.

На улице на меня вытаращилась какая-то бабулька и начала вопить; даже после того как я скрылся из поля её зрения, она продолжала выкрикивать оскорбления вслед.

Сортир, в который я попал, был самым настоящим проклятием – деревянная, абсолютно засранная будка, где запах кислого поноса перебивал остальную богатую гамму. Прийти сюда было плохим решением, но идея гадить за углом дома была ещё менее притягательна – перспектива получить кирпичом по голове от неравнодушного прохожего было слишком реальной.

Впрочем оказалось, что получить по голове можно было и внутри, с позволения сказать, помещения. Я не стал закрывать дверь, чтобы не задохнуться аммиаком и из-за последствий химиотерапии был настолько размазан, что даже не заметил, как по мою душу явились местные. Не знаю, случайно ли это вышло, или они специально подождали, когда я закончу свои приземлённые дела, но врага я встретил в штанах.

Их план был прост, как удар трубой по черепу, и именно это из себя и представлял. В сортир ворвалась чешуйчатая рука, схватила меня за шиворот и выволокла из аммиачного облака. В направлении моей башки уже неслась труба, и я не успевал перехватить её – оставалось только прикрыться руками. Это было не лучшим решением – удар сломал мне мизинец и безымянный палец на левой руке. Я зарычал и нанёс резкий удар под дых, но рука встретилась с кератиновой чешуёй. На ГМО-роже впечатления ударом не прослеживалось. За спиной чешуйчатого уродца возник ещё один, который схватил меня за правую руку и удерживал, пока обладатель трубы вновь замахивался, надеясь со второй попытки размозжить мне череп. Но я быть пиньятой не хотел и ткнул пальцами супостату в глаза. Он отшатнулся, я сумел извернуться, и его удар пришёлся по голове вскользь, большая же часть кинетической силы удара ушла в сочно хрустнувшую ключицу и прилегающие мышцы. Секунда замешательства позволила выхватить травмированной рукой 14-миллиметровый и выстрелить. Пуля пробила кератиновую чешую на животе и начала исследовать богатый внутренний мир жителя Мерифоры. Другой противник попытался схватить за ствол, но внезапно обнаружил, что его участок мозга, ответственный за движение рук, покидает башку через затылок. Видя происходящее, урод с дырой в пузе попытался убежать. Это почему-то меня разозлило. Поддавшись ярости, я одним прыжком нагнал его и выхватил дубинку.

Спустя минуту жестокого избиения и безостановочного сквернословия я, тяжело дыша, повесил дубинку обратно на пояс. Влажное от крови тело не двигалось. Не знаю, сдох он или нет, плевать. Проверяя, не потерял ли я нож или сферошлетт, встретился взглядом с Двадцаткой. В теории встретился, глаз-то её я не видел. Она молча стояла неподалёку, скрестив руки на груди.

– Не смотри на меня так. Они внезапно напали.

Поняв, что оправдываюсь перед человеком, которому это абсолютно не интересно, я вздохнул и сломал ударом каблука пальцы лежащему телу. Тело замычало, чем заслужило ещё пару пинков. Выместив остатки гнева, я в сопровождении Двадцатки вернулся в бар, где Доржи, явно находясь под градусом, что-то увлечённо рассказывал Гнидому.

– …Безнадёжны, совсем безнадёжны! Они колясочников избивают исключительно ногами, видимо, в насмешку. Да и вообще, если человек не видел хорошего, он не будет ни к чему стремиться. Никогда! Даже если знает, что можно лучше. Это будет казаться ему недостижимым, потому что он здесь, далеко-далеко от всего хорошего. Но если человек пожил в другом месте, то всё будет по-другому. Помнишь Униореру? Помнишь, какие там были самодельщики, а? Они знали, что можно лучше и как, поэтому свою дыру превращали в… Ян! Какого чёрта?!

– Какого чёрта что? – спросил я, садясь рядом.

– Ты стрелял?

– Да. Гнидой, мне пальцы сломали, глянь, а? И ключицу тоже.

Пока я рассказывал о произошедшем, эскулап сооружал импровизированную шину для пальцев с помощью каких-то палочек и бинта из, замечу, моей аптечки. Ключица перелома избежала, поэтому справился он быстро и, расщедрившись, предложил обезболивающее. Жаль, что я в силу состояния здоровья был вынужден отказаться от сего красивого жеста.

Настроение безнадёжно испорчено, и посему было решено выпить, наплевав на последствия химиотерапии. Заказ, недолгое ожидание, холод пивной кружки. И когда до первого глотка оставалось лишь одно усилие руки, дверь в бар открылась. Я с удивлением воззрился на неё – посетители сюда, кроме нас, захаживали редко, сейчас мы вообще были одни в баре.

Тем временем в открывшуюся дверь зашёл какой-то оборванец, за ним второй, третий, пятый, десятый. На тринадцатом я сбился. Бармен сначала покричал на них, а потом просто свалил, прихватив кассу и закрыв за собой служебную дверь. «Посетители» выстроились у противоположной стены и один из них, сделав шаг вперёд, хотел что-то сказать, одновременно потянувшись за пазуху.

Гнидой оказался самым сообразительным из нас и пристрелил этого активиста ещё до того, как он что-либо успел сказать или сделать. Началась пальба, но велась она только в одну сторону – у оборванцев оружия не было, поэтому им оставалось только орать, умирать и пытаться выбежать обратно. В результате все местные, кроме двух слинявших, оказались на полу. У них не было и шанса – промазать с такого расстояния было невозможно, хотя Доржи всё же умудрился пару раз это сделать. Под визги и хрипы умирающих неестественной смертью людей мы ломанулись к служебной двери, бесцеремонно вышибленной Гнидым.

Я, огорчённый произошедшим до самой глубины души, сделал прощальный глоток пива, перезарядил 14-миллиметровый – из сферошлетта по этому сброду стрелять было слишком дорого – и поспешил за командой. В служебном помещении персонал уже лежал на полу, а Гнидой на пару с Доржи обчищали кассу.

Это не заняло много времени, и вскоре мы уже выбегали наружу. Как только наша четвёрка оказалась на улице, нас увидел очередной оборванец, после чего громко заорал. И тут отовсюду начали вылезать местные с явно недобрыми намерениями. О наличии этих самых намерений свидетельствовали стальные прутья, трубы, палки, цепи и другие не вполне дружелюбные вещи, зажатые в чёрных чешуйчатых руках. Но вот огнестрела у них не было, и первые же наши выстрелы заставили погромщиков разбежаться.

Перебежками мы покинули улицы и рванули во дворы. Время было позднее, улицы пустынны, любой встречный был потенциальным врагом, поэтому мы иногда постреливали по прохожим, которые даже без поправки на происходящее выглядели подозрительно. Преодолев несколько сотен метров, мы остановились перевести дух. Как только я прислонился к стене одного из зданий и начал восстанавливать ровное дыхание, на меня попыталась нагадить какая-то псина. Я отогнал её и обратился к Гнидому:

– Что теперь? Куда?

Из-за угла дома высунулась чья-то голова. Доржи выстрелил, но промазал. Голова скрылась. Послышались гневные крики.

– Береги патроны! Говнюков тут до черта! Доржи, предупреди Бубнова. И свяжись с Пакс! За мной! – проорал Гнидой и, не тратя времени на подробные объяснения, двинулся трусцой в сторону нашего расположения, где в одной из, надеюсь, запертых комнат сидела Пакс и даже не подозревала, что нас хотят поднять на вилы.

Мы побежали за ним. Это были очень напряжённые полчаса – петляя, меняя направления, пытаясь двигаться непредсказуемо, мы уходили от толпы, которая сформировалась вне нашего поля зрения, но была хорошо слышна. Во время пересечения одного из особо крупных дворов она, видимо как-то срезав, нагнала нас. Несколько десятков людей, вооружённых чем попало, жаждали крови. Мы постреляли по ним, но в этот раз местные не стали испуганно разбегаться, а наоборот, ломанулись к нам. Осознавая, что патронов в магазинах на всех не хватит, мы с новыми силами припустили по пыльным улицам. Иногда из-за углов и поворотов на нас выскакивали местные, но все попытки навредить нам оборачивались смертью для них самих.

Пару раз в нас даже пытались палить, но уродцы стреляли хуже, чем бегали. Значительно оторвавшись от толпы, мы всё-таки добрались до расположения.

– Пакс не отвечает! – выдавливает из себя Доржи, безуспешно пытаясь нормализовать сбитое дыхание.

Мы взбежали по лестнице наверх. Вот наши комнаты. Разделяемся, проверяем. Вот матрас, который купил ей Доржи, вот оставленный Пакс мусор.

– Пусто! – кричу я, не забывая захватить свои пожитки, и перевешивая на пояс последние две гранаты.

– Пусто! – кричат все остальные.

Следов борьбы нет, грязи на полу больше не стало – местных тут не было. Так куда она подевалась?

– Уходим к гаражу! – Гнидой сплёвывает и идёт к лестнице.

– А как же Пакс? – голос Доржи звучит как-то растерянно.

– Как-то, – коротко отвечает Гнидой и спускается вниз, попутно стреляя из автолазера по немногочисленным оборванцам, забежавшим за нами в дом.

Мы успели уйти до того, как толпа захлестнула двор. Гаражное скопище было рядом – это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что уже через две минуты мы были у цели. Плохо по той причине, что толпа не успела потерять наш след.

Открываем гараж, залетаем внутрь авто, Гнидой за рулём яростно вертит ключ в замке зажигания.

– Заводись сейчас же! Заводись, мать твою!

Глупо было требовать такого от машины, в которую прилетело столько путь и которая перевернулась столько раз. Толпа тем временем приближалась.

– Конечно, разве могло быть иначе, а, Судьба? Пора бы уже разнообразить свои бородатые шутки, старая ты ведьма! – бормочу я себе под нос, сжимая вспотевшей ладонью рукоять пистолета.


И Судьба услышала меня. Из толпы в нас прилетела стрела. Судя по тому, что в выполняющем роль лобового стекла самопальном безобразии появилось отверстие, выпущена она была далеко не из доиндустриального лука.

– А-а-а! – заорал Доржи, мимо уха которого пролетела стрела.

– Да! – взревел Гнидой вместе с мотором.

Он тут же газанул и поехал прямо на местных. Толпа инстинкт самосохранения не потеряла и ломанулась в разные стороны. Не все сделали это достаточно быстро, и под колёсами захрустела кератиновая чешуя напополам с костями. Машину попытались нагнать и облепить пока она замедлилась из-за тел под колёсами, но несколько выстрелов ослабили у местных желание продолжать портить чужую собственность. Впрочем, какой-то одарённый в физическом плане деятель с арматурой смог запрыгнуть на крышу и разбить к чертям сегмент лобового стекла. Через эту же самую крышу Двадцатка накормила его свинцом, после чего он ничком рухнул в кузов.

Вместе с незапланированным пассажиром, затихшим позади, мы вырулили на улицы города и рванули в сторону корабля. Бубнов был предупреждён и, я уверен, уже готовился. Главный вопрос – взлетит ли корабль, вдруг эти ремонтники его вообще на гайки раскрутили. Были и другие вопросы, например, как это агрессивное стадо вообще сумело организовать погоню?

За нами, кроме бегущей и явно отстающей от пикапа оравы, ехали карикатурно-уморительные средства передвижения. Быстрее всех организовались владельцы велосипедов, самокатов и другого подобного транспорта, судя по нелепости вида, местного производства.

Какого чёрта они продолжают переть на нас?! Их вообще не смутила гибель пары десятков товарищей?!

Это всё было бы очень смешно, если мы могли бы разогнаться, но сделать это на узких, иногда перегороженных и наполняющихся людьми улицах, было очень трудно, поэтому периодически нас нагоняли преследователи. Мы отстреливались как могли. Ситуацию усложняло то, что Двадцатка решила беречь патроны, спихнув на нас с Доржи заботы о погоне.

Первыми нас нагнали велосипедисты и самокатчики вперемешку с владельцами каких-то идиотских досок на колёсиках. У некоторых в руках обнаружились бутылки с зажигательной смесью, только попасть ими в нас не получалось – то недолёт, то промах, то моя пуля прилетит. Один самокатчик даже сумел прыгнуть и зацепиться за край кузова, но Двадцатка отстрелила ему палец, и он с воем покатился по пыльной дороге, послужив причиной падения пары преследователей. Велосипедисты придерживались другой тактики – пытались заехать с боков, к счастью, скорости им не хватало. Казалось, у них от напряжения даже кератин вспотел, но это было иллюзией – разглядеть в такой ситуации пот на чьём-то лице задачка невыполнимая.

– Ян, дай ствол! – вдруг проорал Доржи.

– Зачем?!

– Патроны всё!

– Ну и сиди, stultulo! – на этой планете я и сам начал непроизвольно говорить на эсперанто.

– У тебя два ствола!

– Шиш тебе! – ору я.

Давать ему сферошлетт я даже и не думал, а к 14-миллиметровому оставалось всего два магазина, один из которых я как раз вставлял в пистолет. Пусть гильзами кидается, если хочет.

И именно в момент, пока я ещё передёргивал затвор, один из велосипедистов смог вырваться вперёд. Двадцатка, явно развлекаясь, прострелила ему ось колеса, и оно разлетелось. Велик клюнул носом, отправляя гонщика в полёт. Благодаря этому он смог зацепиться за борт пикапа, в его руках мелькнул какой-то штырь. Двадцатка стрельнула ещё раз, но некстати подвернувшийся ухаб отправил её пулю в молоко и, прежде чем прыгун на короткие дистанции покатился по дороге с дыркой в голове, он смог пробить шину. Гнидой, увидевший это в зеркало заднего вида, гневно заорал, высказывая всё, что думает о нас.

– Дегенераты! – завершив этим словом выплеск агрессии коновал бросил Доржи свой автолазер.

Тем временем к погоне стали подключаться и полноценные транспортные средства – какие-то мотоциклы, ездящие коляски и будки. Кажется, последние назывались «моторикши». У некоторых преследователей даже было огнестрельное оружие, но их сразу же выщёлкивала Двадцатка.

Около тридцати транспортных средств разной степени смехотворности, покинув трущобы, двинулись за нами прочь из города. На большинстве из них были пассажиры с горящими ненавистью глазами и примитивными средствами членовредительства. Быть может, мы бы от них и оторвались со временем, но я что, зря брал гранаты?

– Не урони, – бросила Двадцатка, увидев, чем я занимаюсь.

Сейчас главное – подгадать время и попасть куда надо. Высовываюсь в окно, выдёргиваю кольцо, поправка на задержку и бросок! Шарик на палочке летит в самую гущу злобных харь. Всё-таки я перемудрил с задержкой и граната взорвалась скорее перед скопищем, а не в его гуще, но так тоже получилось неплохо, попадали почти все. Кого просекло осколками, кто наехал на упавших, а кто-то просто от взрыва запаниковал и, вывернув руль, покатился по дороге. Оставшимся пришлось замедлиться, и мы наконец оторвались от настырного ГМО.

Вскоре наш пикап уже подъезжал к кораблю, рядом с ним стояла пара фургонов, в которые какие-то люди в комбинезонах грузили оборудование, причём весьма спешно. Думаю, их торопил в том числе и вид Сэнду, обвешанного оружием и бронёй. Лишь подъехав к кораблю я понял, что в турбине, лишённой части внешней обшивки, копошится ещё пара человек.

– Полетели отсюда ко всем чертям! – начинает орать Гнидой, как только он заезжает внутрь корабля.

В грузовом отделении капсул стало намного больше, они заполнили почти всё пространство отсека.

– Вот и лети на жопной тяге! – отвечал Сэнду. – Кабеля не подрублены, ждём!

– За нами весь сраный город гонится!

– Так заткнись и хватай ствол, долбозвон!

Как дети малые, ей-богу. Иногда казалось, что не я самый молодой здесь, а эти пререкающиеся придурки.

Развлекая себя такими нехитрыми мыслями, я вооружался. Шлем, броник, плащ, ПП, магазины – как обычно. Здорово, что Бубнов и Сэнду догадались подготовить всё заранее, а то я бы минут пять только искал нужную мне кучу вещей.

Через несколько минут мы впятером, вооружившиеся и снарядившиеся, приготовились встречать местных. Они появились через четверть часа – неорганизованные, злые и многочисленные. Затем последовал скоротечный бой. Ремонтники попрятались кто в фургоны, кто за наши спины, а мы просто методично расстреляли ещё несколько десятков местных. Они, конечно, пытались прятаться, разогнаться и протаранить нас, бросать бутылки с зажигательной смесью в нашу сторону, но у них не было и шанса. Выжившее большинство, видя эту мясорубку, благоразумно предпочло свалить.

Ни один ремонтник не пострадал. Они поспешно закончили своё дело, то и дело косясь на нас и нервничая. Я остался снаружи и поэтому только благодаря системе звукопередачи шлема слышал, что Бубнов устроил разборки с Доржи, а затем и с Гнидым, после чего свалил на мостик.

– Мы летим за Пакс, – сообщил интерком через некоторое время.

Рабочие уехали, створка закрылась, и мы полетели по направлению к городу. Наконец Бубнов использует маячки в БПК не для того, чтобы уничтожать личный состав, а спасать его.

Не знаю, что сделал Бубнов на пару с Сэнду, чтобы местные части Планетарной безопасности не сбили нас за полёт над городом, но так или иначе мы летели прямо над жилыми районами и делали это достаточно низко – выхлоп турбин сносил наросты трущоб как карточные домики.

Всё это я видел с капитанского мостика, на который успел подняться и с которого меня пока не прогнали. Впереди показалось одно из немногочисленных каменных зданий, маячок указывал как раз на него. Получить сведения конкретнее было невозможно, поэтому нам предстояло ещё одно мероприятие, чрезвычайно сомнительное в плане безопасности. Я спустился вниз.

– Приготовиться к десантированию! Она внутри. Найти и свалить. Всё понятно? На выход!

Шлюз открылся и явил взору крышу здания. Рискованный манёвр для такого судна, но Бубнов был хорош в своём деле и умудрялся по большей части держать корабль ровно. Правда, он всё равно долбанул крышу створкой, вызвав незначительные обрушения. Я, Двадцатка и облачившийся в экзоскелет Гнидой, спрыгнули вниз. Найдя два люка на разных концах крыши, мы без церемоний выломали их и нырнули вовнутрь. Я пошёл с Гнидым, Двадцатка одна.