Отмели космоса

– А? Что такое? – коновал вывалился из пыльной комнаты и бросился к чиновнику.

– У меня что-то мерзкое шевелится во рту!

– Успокойся, это твой язык.

Я заснул обратно. Следующее пробуждение случилось оттого, что мне в нос залезла какая-то букашка, застряла в соплях и начала всеми силами пытаться выбраться из западни. Я высморкался, не открывая глаз, но заснуть обратно не почудилось. Голова гудела, разрозненные мысли никак не могли собраться воедино, вселяя какую-то тревожность.

Бывает так, что после пробуждения ещё не до конца понимаешь, что творится вокруг, и на каком этапе своей жизни ты находишься, особенно если разбудили тебя вот так, по-дурацки. Проснувшись, я решил, что нужно предложить Инес пойти в бар. Подойдя к ней, я осознал, что это всего лишь Пакс, которая заснула, прислонившись к холодной стене, так и не решившись лечь на валявшиеся здесь тряпки или матрасы. Стало грустно.

– Мне нужно поссать и поплакать, – заявил я продирающему глаза Доржи.

– Не смывай за собой.

Сортир на этаже был с нашей стороны, и это радовало. Завершив свои приземлённые дела, я нажал на кнопку слива. Послышался бесовский вой, и бачок исторгнул из себя струю грязной вонючей воды на стены и мои штаны. Я постоял, печально окинул взглядом растекающееся по липкому полу безобразие, вздохнул. Открыл бачок, заглянул туда. Там мало того, что весь механизм слива был сломан, так ещё и труп крысы плавал. Он уже надулся от влаги и вонял. Я закрыл бачок.

– Говорил же, не смывай, – поморщился Доржи, когда я вернулся.

– А срать как?

– Иди в уличный сортир.

– Пошли лучше в бар, – ответил я.

– Пошли. Гнидой! Пакс! Двадцатка! Погнали в бар. Сэнду? Ладно, дрыхни, мы тебя закроем.

Гнидой выполз из своего убежища, потягиваясь. Двадцатка пришла из другой комнаты. Пакс выглядела немного ошарашенно, но с готовностью поднялась. Сэнду признаков разумной жизни не подавал.

На улице стемнело. Решили идти пешком, пикап привлекал слишком много внимания. Для того чтобы сохранить его в целости в городе, где из транспортных средств я пока видел только разваливающийся трамвай, пару автобусов и какие-то ездящие будки, Доржи купил гараж, благо цена на недвижимость тут была удивительно низка. Но всё же на какие шиши он это сделал – одному ему известно.

Проблема незнания города оставалась, поэтому мы просто надеялись рано или поздно набрести на питейное заведение, но почему-то нам пока попадались только уличные дантисты. Через пару километров мы вышли в более цивильный район с пониженным уровнем стихийной застройки. Тут начали изредка попадаться полуподвальные заведения. Войдя в одно из них, мы встретились с таким количеством агрессивно уставившихся на нас глаз, что выскочили оттуда, как пробка из бутылки с забродившим компотом.

Мы прошли ещё километр, но подходящего места всё не попалось. Была какая-то уличная забегаловка, судя по вывеске предлагавшая подобие бананового пива, но там сидели совсем уж мерзкие голодранцы. Ещё через пару сотню метров мы вышли на круговую площадь.

– Доржи, что за говно? – осведомился Гнидой.

– В смысле?

– Какого ляда тут все на нас так дерьмово смотрят?

– Расисты.

– Расисты?

– У них тут долгая история с этим связана.

– А ты давай кратко.

– Они мутанты, с планеты свалить не могут, поэтому ненавидят всех приезжих. О! Глядите! Видите вывеску?

– Опять бомжатник какой-то?

– Я-то откуда знаю?

– Вот и узнай, а я задолбался, – сообщил Гнидой и расположился на одной из стоящих на площади скамеек.

Площадь этой скамейки была сокращена вдвое из-за недостатка досок. На месте отсутствующих сегментов торчали ржавые гвозди. Доржи с Двадцаткой пошли проверять место, Пакс увязалась за ними, я остался сидеть на лавке с коновалом.

Посередине площади стоял фонтан, конечно же, неработающий, с грязной стоячей водой. Посреди фонтана, образовывая единый памятник, расположилось то, что при должном желании можно было бы назвать ракетой. От неё остался только рассыпающийся от старости и внешнего вмешательства цилиндр. Он был весь покрыт щербинами и, напротив задумке создателей, напоминал не о вечном и великом, а о скоротечном и приземистом. Было в этом что-то невыразимо пошлое.

К фонтану подошёл какой-то оборванец и начал бесхитростно мочиться в него. Зрелище было малозанимательное, поэтому глазами я начал искать Доржи и Пакс, но среди кривых зданий и выцветших указателей, наверно потерявших уже всякое значение, их не наблюдалось. Гнидой тем временем откинулся на спинку скамейки и размеренно сопел, стараясь вдыхать не слишком глубоко – от Вони уже не тянуло блевать, но приятного было всё ещё мало.

К фонтану подошла какая-то тётка, тащившая за руку ребёнка. Дитё плакало и было грязным. Тут вообще весь город и все люди в нём были грязными, но этот дополнительно где-то вымазался. Тётку это не устраивало, и она, усадив чадо на край памятника, начала мыть его, зачерпывая воду из фонтана. Что-то меня от голода уже мутить начало.

Сокомандники вернулись с благими вестями: бар существовал и в нём даже не было толпы агрессивных местных. Воодушевлённые, мы, пройдя метров четыреста, увидели явно не внесённую в планировку здания лестницу на второй этаж и характерную вывеску, светящуюся в сумерках. Около лестницы сидел колченогий щенок и жевал навоз.

Внутри помещения было относительно цивильно – никаких ободранных стен, полов. Видимо, это заведение высшего разряда. С поправкой на планету. Подмечать детали и глубоко интересоваться происходящим мне не хотелось, поэтому я сел вместе со всеми за один из столов и упёрся глазами в столешницу. Местных денег я даже не попытался наменять, поэтому с надеждой обратился к Доржи.

– Нам нужно укреплять нашу безденежную дружбу, – сказал я, сделав упор на «безденежную». – И самое время накормить своего делового партнёра, который всегда останется верен корпоративной этике.

Конечно, Гнидой понял, что я имел что-то в виду окромя того, что прозвучало, но виду не подал. Доржи хмыкнул и протянул мне меню. Первая же страница предлагала грибной суп, который наверняка будет жидким, и какое-то овощное пюре с соевыми сосисками.

– Что будешь, первое блюдо или второе?

– Буду второе.


– Неправильно, ты будешь первое.

– Гнидой, – обратился я к коновалу, как только Доржи пошёл за заказом, – я не могу оставаться трезвым. Помоги.

– А мёдом тебе жопу не помазать?

– И бутылку, хотя бы одну, – крикнул я вслед Доржи, поняв, что щедрости от эскулапа я не дождусь.

Балабол даже выполнил мою просьбу, притащив с едой какую-то дефектную непрозрачную бутылку с этикеткой на местном языке.

Ели и пили молча. Мне говорить тоже не особо хотелось, но молчание было ещё тягостнее, так что я решил нарушить тишину сразу после поглощения своей порции жиденького супчика.

– Эй, ты говорил, что они мутанты…

– Тише! – Доржи быстро оглянулся – Не так громко, их задевает.

– Короче, что с местными не так?

– Видел же эти пластинки у них на коже?

– Ну.

– И так по всему телу. Узнал я немного, но картина примерно следующая. – Перед началом повествования он приложился к бутылке.

Я в свою очередь отпил из своей и остался разочарован – Доржи купил какой-то мутной жижи с неуместно малым содержанием спирта и вкусом овёсной водички. Нельзя доверять ему выбор алкоголя.

– Это изначальная колония, но ты и так в курсе. Знаешь же, что тогда И-блокады были стрёмные, и генетические модификации разрешены? Хорошо. Тут им всякую шнягу кололи для поддержания иммунитета. Одной группе примерно в десять тысяч человек начали колоть кое-что дополнительно. Не только колоть – и операции по вживлению были, но это так, детали. Тогда люди вроде как срались от возможной войны с шарнирами и карликами, поэтому периодически выдумывали всякий бред. Этой группе хотели нарастить биоброню из кератина. От пули, конечно, не защитит, но осколки остановит, и амортизация ударов должна была повыситься. Эксперимент не удался. Учёным, удостоверившись что дети рождаются без кератиновых пластин, финансирование обрезали и забыли о всём этом. Попутно ещё другим колонистам пытались хитин вживить, но там вообще ничего не получилось.

Веселуха началась через полвека. Из-за неразвитости в то время сети сообщений, планета оказалась по большей части отрезана от всех и тухла в собственном соку. С третьего поколения начали проявляться последствия, а четвёртое уже поголовно рождалось вот таким вот армированным. Народ тут плодовитый, да и госпрограмма поощрения многодетности работала, поэтому ГМО-людей стало много. Федерация запретила покидать планету, что вызвало бунт, который пришлось давить. Досталось и ГМО-людям, и обычным, так что на этой стороне баррикад все были заодно. Бунт задушили, всех разогнали, планета стала жить дальше. Местные друг с другом перемешались и теперь тут мало у кого нет гена этой кератиновости. Так вот! Они очень недовольны Федерацией, поскольку она не позволяет им сдристнуть с этой планеты и разносить ГМО-гены по человеческим мирам.

– И что, прям никто свалить отсюда не может?

– Ха! Конечно может! Мы же сюда прилетели как-то. Вот только для нищих аборигенов путёвка отсюда стоит столько… Немногие могут себе такое позволить, поэтому чернь очень не любит богатых и ещё больше не любит тех, кто их отсюда увозит. И всех пришлых в принципе. Тут на нас даже бармен дерьмово посматривает, а мы ему, между прочим, кассу делаем. Так они и живут тут год за годом без центрального водоснабжения и копят злобу. Потом скоропостижно умирают, даже не успев разочароваться в жизни.

Приметив то, как странно на нас начал коситься бармен, я сменил тему.

– Ладно, шут с этими экспериментами. Мне интереснее, откуда ты, Гнидой, знаешь, что та спица предназначена для абортов?

– Так я акушером работал.

Пакс поперхнулась и воззрилась на эскулапа. Тот пожал плечами.

– Так себе работа, всё время орут. Но лучше, чем в инфекционке.

Так началась канитель дней на Мерифоре.





Глава сорок восьмая. Меньший мир




– И что, завтра закончат? Железно? – спросил я у Гнидого.

– Типа. Кабели заменят, обшивку на турбину прилепят – и полетим.

После того как на нас то и дело начали нападать местные, пускай ни одна их попытка членовредительства и не оказалась успешной, мы стали ходить только группой. Обычно в бар. Других сносных питейных заведений мы не нашли, да и не искали, поэтому планомерно закрепляли за собой звание завсегдатаев всё в том же месте.

Каемся, было глупо оставаться здесь третью ночь подряд, но она обещала стать последней. С грузом Бубнов закончил ещё в день прибытия, после чего нашёл каких-то ремонтников в другом городе, оплатил им всё что надо, и вот они уже два дня кряду работали над покалеченной взрывом турбиной. Лично я этого не видел, поскольку Сэнду, как очнулся, свалил на корабль и запретил нам туда являться. Не могу понять, он всё ещё нам не доверял или просто немного двинулся умом от всего произошедшего. Хотя последнее вряд ли, учитывая, что его жизнь была крайне насыщена и до нашего появления. Он и людей-то, наверное, укокошил больше меня. Казалось, в его глазах можно прочесть о душегубстве целую рукопись, расположившуюся между журналом самомнения и томиком раздражения.

Прошедшим днём я даже нашёл в себе желание вновь забежать в клинику, прихватив с собой за компанию Гнидого. Он соглашаться на сопровождение не хотел, но это касалось моего здоровья, и я напомнил ему, что именно за такое ему и платят.

Нужно было проверить, развился ли у меня рак от регенераторов. Ответ был предсказуем – да. Рак крови, кожи и лёгких. Местные доктора предложили долгое амбулаторное лечение и с уверенностью заявили, что в случае отказа я проживу не более четырёх лет. Решил им не поверить – смотрели они на меня очень алчно. Оценив всё это безобразие, Гнидой предложил мне альтернативу. Сомнительную, но вроде как приемлемую. По словам коновала, он проводил такую манипуляцию раза четыре и, учитывая, что он ещё жив, это работало.

После получения моего согласия он потратил битый час, чтобы на ломаном эсперанто, который тут к тому же был несколько изменённым, объяснить докторам-крохоборам, что именно от них требуется. Он справился, хоть они и уточняли несколько раз, именно ли это нам надо. Даже бумагу какую-то подписать заставили и сверяли паспорт больше, чем обычно. Но это не жалко – всё равно он не мой.

Химиотерапия, которая достигла своего пика развития ещё до рождения моих прародителей, была сегодня рабочим методом лечения рака, однако не очень популярным – уж слишком большой урон организму относительно других вариантов. Но Гнидой предпочёл именно на её основе создать авторскую разработку, названную им «Концентрированное выжигание». Суть – провести процедуру химиотерапии намного интенсивнее, заодно заменив некоторые препараты на менее безопасные. Не знаю, насколько всё это эффективно, но наш коновал до сих пор здоров в некотором смысле этого слова; а значит, и мне хватит времени, чтобы добраться до нормальной планеты и вылечиться уже там. Местным знахарям я не очень-то доверял.

И именно поэтому я сейчас чувствовал себя немного убитым. После такой ударной дозы препаратов рекомендовалось лечь и страдать, но я обнаружил в себе силы дойти с остальными до бара. А вот Пакс почему-то сил на это не нашла. Предполагаю, что тут имеет место желание дистанцироваться от всех нас. Надеюсь, Бубнов не придушит Либитину, если она захочет свалить из команды после этого дела.

День сегодня был дерьмовый, где-то горела свалка, и к вроде уже привычной Вони добавился аромат палёных помоев. Это было неприятно, но ещё неприятнее было то, что интенсивная химиотерапия наградила меня ко всему прочему подобием диареи, так что я периодически бегал в сортир. Ситуацию осложняло то, что туалет в баре вчера сломался и его так и не починили – приходилось ковылять в уличный, захватив с собой из бара салфеток. Я бы решил, что это Флюгер накидался и разбил унитаз, но его с нами не было и, очевидно, больше не будет, так что обвинить мясника-забойщика в этом злодеянии не получилось бы при всём желании.