Осторожно, женское фэнтези!
Часть 62 из 120 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Дверь за твоей спиной, – послышался глас божий. – Открой. Посмотрим, куда тебя в этот раз вынесет.
…За дверью было лето. Не солнечный день, не цветущий луг, но теплый летний вечер: звездное небо над спящим садом, ласковый ветерок, колышущий занавески на террасе маленького домика, пение цикад и запах печеных яблок…
Пирог готов. Осталось вытащить из духовки и переложить на блюдо. Заварить чай…
Смотрю в последний раз на звезды и закрываю ведущую в сад дверь. Аромат печеных яблок и сдобы становится сильнее. Дразнит…
Его любимый пирог.
Неужели так и будет молчать? Прятаться за раскрытой газетой от меня и от запаха лакомой выпечки? Будет, я его знаю.
И он меня.
Знает, что извиняться я не умею. И не стану. Но все равно подойду первой. Не потому, что виновата… хоть и виновата, да… А потому, что мне сил не хватает терпеть его обиженное молчание. Подойду, обниму сзади за плечи…
– Вот так всегда, – усмехнулся Мэйтин, выдернув меня с летней террасы.
– Что это было? Как…
– Не та дверь.
– Я уже была там раньше! Вернее, Элси была…
«Противный старикашка в синем халате» – она рассказывала об этом Мэг в последнюю ночь перед тем, как я заняла ее место.
– Я и так сказал больше, чем имел право, – проворчал Мэйтин. – Дальше сама. Думай, вспоминай. Верь…
Я открыла глаза и рывком села на постели.
Тикали знакомо настенные часы. Сопела во сне Мэг. А я до сих пор чувствовала запах яблочного пирога…
– Мэгги, – закутавшись в одеяло, я перебежала на кровать к подруге. – Мэг, проснись.
– Утро? – зевнула она, не открывая глаз.
– Нет, но…
– Элси, давай утром.
– Мэг, пожалуйста. Всего один вопрос. Помнишь ночь, когда я оживила мумий в бестиарии? Накануне мы праздновали что-то у Сибил, а потом я уходила… Помнишь?
– Угу.
– Помнишь, я рассказывала тебе про старика в синем халате?
– Элси, – простонала Мэг, – снова ты за свое?
– Это важно, правда. Что я тогда говорила?
– Ерунду, – она пыталась спрятаться от меня под одеялом, но я не позволила. – Ладно. Если важно… Ты сказала, что шла по темному коридору. Как после смерти: темный коридор, свет в конце… Ты увидела свет, пошла на него и оказалась в чужом доме, в чужом теле… Бред же!
– Нет. Не бред. Продолжай.
– Оказалась в чужом теле. В какой-то рыжей тетке в возрасте, у которой был муж-старик. Тетка жутко его любила… Ты мне все уши прожужжала, как чудесно почувствовать такое… Сказала, что хочешь туда вернуться…
Она засыпала, глотая слова, и я уже не видела причин ей мешать.
Темный коридор – терминал. В моем мире тоже ходят байки о свете в конце тоннеля, но до слов Мэг я никак не связывала эти истории с буферным отсеком между мирами, хотя похоже ведь: тоннель – терминал, свет – открытая дверь.
Не та дверь. Мэйтин сказал, что я все время открываю не ту дверь. И Элси открыла не ту. Попала в яблочно-пироговое лето и прониклась духом любви, витавшим в тамошнем воздухе. Это можно понять: я тоже прониклась. Словно на несколько минут стала той женщиной, много лет влюбленной в своего мужа и так же сильно и искренне любимой. Не каждому дано испытать такое, и неудивительно, что Элизабет хотела попасть туда еще раз.
Но как она планировала это сделать? Как она вообще оказалась в терминале?
Я догадывалась, кто может об этом рассказать.
Где искать художника, пусть даже он эльф?
На факультете искусств, конечно же.
Аудитория – огромный амфитеатр – не заполнилась слушателями и на треть, однако Грайнвилль все равно забрался на самый верх. Любопытные взгляды находили его и там, но не такие долгие и пристальные, какими были бы, сиди эльф на одном уровне с остальными.
– Здравствуй, Илси, – в прозрачных глазах не прочесть эмоций, но уголки губ дрогнули, и рисунок на щеках слегка поплыл: кажется, рад. – Интересуешься живописью?
– Нет. Другим. Расскажи о той ночи, когда помог мне оживить горгулий.
– Ты их не оживила. Только заставила двигаться.
– Заставила двигаться, – признала я справедливость уточнения. – Прежде мне не удавалось такое. Я знала нужное заклинание, но приходилось поддерживать чары непрерывно. А в ту ночь я навела плетение на мумии, и оно больше часа держалось без подпитки. Как?
– Ты не помнишь, – констатировал он.
– Нет. Но догадываюсь, что случилось. Я сплела заклинание не в вещественном мире, да? Ты каким-то образом провел меня в подпространство?
Грайнвилль покачал головой:
– Не проси меня делать это снова.
– Не прошу. Но мы можем обсудить теорию? Я слышала, что с промежуточного уровня можно не только в астрал выйти, но и найти путь в другие миры…
– Тс-с, – он приложил палец к губам, и я настороженно умолкла. – Скучная лекция, – проговорил Грайнвилль, прислушавшись к оживленно жестикулирующему мужчине за кафедрой. – Прогуляемся? Ты же собиралась в лечебницу после встречи со мной? Можем поговорить по пути.
Выйдя из корпуса, он застегнул пальто, поправил шарф и подал мне руку. Ни человеческая одежда, ни заимствованные у людей манеры не делали его ближе и понятнее, но он хотя бы пытался казаться своим, тогда как я, будучи для него такой же чужой, даже не думала о том, чтобы как-то сгладить различия между нами.
– Почему ты думаешь, что нашла путь в другой мир, Илси? – спросил эльф. В мысленно составленном мною диалоге этот вопрос предваряли не менее десяти реплик, но нечеловеческая логика помогла сэкономить время.
– Звезды, – ответила я коротко. Небо над спящим садом. Когда я была там, была той женщиной и смотрела вокруг ее глазами, я не заметила ничего необычного, ведь она видела это небо тысячи раз и помнила его так же, как я помню небо над моим городом, а Элси – звезды, что светят ночами над академией. Но вспоминая после, я поняла: то было чужое небо и чужие звезды, не мои и не Элизабет.
Умолчав о Мэйтине и серых песках, я рассказала Грайнвиллю о рыжеволосой женщине и ее муже, представив все так, будто побывала в их мире в ту ночь, когда ожившие бестии пели серенады под окнами Оливера.
– Так бывает, – словно не услышав ничего удивительного, кивнул эльф. – Ты отсутствовала недолго. Я думал, успела лишь сплести нужное заклинание. Но там иное понятие времени. И много дорог, на которых легко заблудиться. Хорошо, что ты вернулась. Я слышал от старших, что, если человек попадет в иной мир, он может остаться там навсегда. Ты ведь не была собой, когда смотрела на чужие звезды, ты ощущала себя той женщиной. И могла стать ею. Приняла бы ее память и ее жизнь и потеряла бы себя.
– Но как…
– Хочешь знать, кто это был?
Я закивала, хотя собиралась задать другой вопрос.
– Есть теория, – начал неспешно эльф. – О бесконечном множестве миров. Все, что ты только можешь себе представить, где-нибудь существует. Все, о чем ты мечтаешь или чего боишься, где-нибудь сбывается. Миров так много, что возможно абсолютно все. Где-то ты королева. Где-то – нищенка. Всесильная чародейка или посудомойка.
– Хочешь сказать, та женщина – это я из другого мира?
– Ты. Такая, какой могла бы быть, родись в другом мире, у других родителей, с другой внешностью и другой судьбой. Сколько есть миров, столько есть вероятностей каждого человека.
– Только человека? А эльфы?
– Людская жизнь коротка. Ее не хватает, чтобы осуществить все задуманное. Потому людям дана возможность проживать бесчисленное количество жизней. Эльфы и так живут достаточно долго. Но это только теория. Мы ведь обсуждаем теорию, да, Илси?
Я склонила голову, соглашаясь, да так и пошла дальше, глядя под ноги, на дорожку, выложенную щербатой гранитной брусчаткой. Неделю назад серых плит не видно было под снегом, а сейчас между ними уже пробивалась молодая травка – лишнее напоминание о том, как долго я уже здесь.
– Почему ты уверен, что та женщина – вероятность меня? – спросила я эльфа, продолжая считать трещины на плитах.
– Так говорят, – отозвался он. – Говорят, попасть в другой мир человек может лишь по пути, связывающему все его возможные судьбы.
– Но кто подтвердит, что это так?
– Были те, кто знал. Они сказали моим предкам.
– Драконы?
Эльф остановился. Мягко развернул меня к себе.
– Не ищи доказательств, Илси. Просто поверь. И не ищи больше другие миры. Бывает, маги погружаются в подпространство, чтобы работать с плетениями, и не возвращаются. Умирают для этого мира. А в другом не живут, а лишь наблюдают чужую жизнь. Ты можешь захотеть остаться в одной из своих версий. Какое-то время будешь думать, что управляешь новой судьбой. Но вскоре забудешь себя прежнюю, и новая судьба будет управлять тобой. В одном мире может быть лишь одна версия человека – изначальная, и никак иначе.
С этим я поспорила бы.
Изначальная версия для Трайса – Элизабет. Мне следовало раствориться в ней, как это было, пусть всего на несколько минут, когда я оказалась в мире рыжеволосой женщины и ее «старикашки». Но я не растворилась. У меня был доступ к ее памяти, и эмоции порой прорезывались, мне не свойственные, но я оставалась собой, как и обещал Мэйтин.
В том, что Элси – местная версия меня, я не сомневалась с первой секунды, как услышала объяснения Грайнвилля. Я сама написала это. В своей книге, в самом первом абзаце: «Меня зовут Элизабет Аштон». Но если нужны другие доказательства, они есть. В доме, пахнущем счастьем и яблочным пирогом, у нас с Элси была одна и та же версия – обе мы на несколько бесконечных мгновений окунулись в одну и ту же память, успев испытать одни и те же чувства.
Не это ли имел в виду Мэйтин, говоря, что я пойму, что случилось с Элизабет, поняв, кто она такая? И, кажется, я поняла. Ничего с ней не случилось. Бог-мальчишка поменял нас местами. При слиянии сознаний я, а не она оказалась доминирующей личностью, и сейчас Элси воспринимает мои мысли и поступки как свои. Когда я уйду, Мэйтин заберет у нее лишнюю память, и Элизабет продолжит жить, уверенная, что по собственной воле перевелась на целительский, затеяла расследование исчезновений и вступила в бойцовский клуб…
– Почему об этом никто не знает?
…За дверью было лето. Не солнечный день, не цветущий луг, но теплый летний вечер: звездное небо над спящим садом, ласковый ветерок, колышущий занавески на террасе маленького домика, пение цикад и запах печеных яблок…
Пирог готов. Осталось вытащить из духовки и переложить на блюдо. Заварить чай…
Смотрю в последний раз на звезды и закрываю ведущую в сад дверь. Аромат печеных яблок и сдобы становится сильнее. Дразнит…
Его любимый пирог.
Неужели так и будет молчать? Прятаться за раскрытой газетой от меня и от запаха лакомой выпечки? Будет, я его знаю.
И он меня.
Знает, что извиняться я не умею. И не стану. Но все равно подойду первой. Не потому, что виновата… хоть и виновата, да… А потому, что мне сил не хватает терпеть его обиженное молчание. Подойду, обниму сзади за плечи…
– Вот так всегда, – усмехнулся Мэйтин, выдернув меня с летней террасы.
– Что это было? Как…
– Не та дверь.
– Я уже была там раньше! Вернее, Элси была…
«Противный старикашка в синем халате» – она рассказывала об этом Мэг в последнюю ночь перед тем, как я заняла ее место.
– Я и так сказал больше, чем имел право, – проворчал Мэйтин. – Дальше сама. Думай, вспоминай. Верь…
Я открыла глаза и рывком села на постели.
Тикали знакомо настенные часы. Сопела во сне Мэг. А я до сих пор чувствовала запах яблочного пирога…
– Мэгги, – закутавшись в одеяло, я перебежала на кровать к подруге. – Мэг, проснись.
– Утро? – зевнула она, не открывая глаз.
– Нет, но…
– Элси, давай утром.
– Мэг, пожалуйста. Всего один вопрос. Помнишь ночь, когда я оживила мумий в бестиарии? Накануне мы праздновали что-то у Сибил, а потом я уходила… Помнишь?
– Угу.
– Помнишь, я рассказывала тебе про старика в синем халате?
– Элси, – простонала Мэг, – снова ты за свое?
– Это важно, правда. Что я тогда говорила?
– Ерунду, – она пыталась спрятаться от меня под одеялом, но я не позволила. – Ладно. Если важно… Ты сказала, что шла по темному коридору. Как после смерти: темный коридор, свет в конце… Ты увидела свет, пошла на него и оказалась в чужом доме, в чужом теле… Бред же!
– Нет. Не бред. Продолжай.
– Оказалась в чужом теле. В какой-то рыжей тетке в возрасте, у которой был муж-старик. Тетка жутко его любила… Ты мне все уши прожужжала, как чудесно почувствовать такое… Сказала, что хочешь туда вернуться…
Она засыпала, глотая слова, и я уже не видела причин ей мешать.
Темный коридор – терминал. В моем мире тоже ходят байки о свете в конце тоннеля, но до слов Мэг я никак не связывала эти истории с буферным отсеком между мирами, хотя похоже ведь: тоннель – терминал, свет – открытая дверь.
Не та дверь. Мэйтин сказал, что я все время открываю не ту дверь. И Элси открыла не ту. Попала в яблочно-пироговое лето и прониклась духом любви, витавшим в тамошнем воздухе. Это можно понять: я тоже прониклась. Словно на несколько минут стала той женщиной, много лет влюбленной в своего мужа и так же сильно и искренне любимой. Не каждому дано испытать такое, и неудивительно, что Элизабет хотела попасть туда еще раз.
Но как она планировала это сделать? Как она вообще оказалась в терминале?
Я догадывалась, кто может об этом рассказать.
Где искать художника, пусть даже он эльф?
На факультете искусств, конечно же.
Аудитория – огромный амфитеатр – не заполнилась слушателями и на треть, однако Грайнвилль все равно забрался на самый верх. Любопытные взгляды находили его и там, но не такие долгие и пристальные, какими были бы, сиди эльф на одном уровне с остальными.
– Здравствуй, Илси, – в прозрачных глазах не прочесть эмоций, но уголки губ дрогнули, и рисунок на щеках слегка поплыл: кажется, рад. – Интересуешься живописью?
– Нет. Другим. Расскажи о той ночи, когда помог мне оживить горгулий.
– Ты их не оживила. Только заставила двигаться.
– Заставила двигаться, – признала я справедливость уточнения. – Прежде мне не удавалось такое. Я знала нужное заклинание, но приходилось поддерживать чары непрерывно. А в ту ночь я навела плетение на мумии, и оно больше часа держалось без подпитки. Как?
– Ты не помнишь, – констатировал он.
– Нет. Но догадываюсь, что случилось. Я сплела заклинание не в вещественном мире, да? Ты каким-то образом провел меня в подпространство?
Грайнвилль покачал головой:
– Не проси меня делать это снова.
– Не прошу. Но мы можем обсудить теорию? Я слышала, что с промежуточного уровня можно не только в астрал выйти, но и найти путь в другие миры…
– Тс-с, – он приложил палец к губам, и я настороженно умолкла. – Скучная лекция, – проговорил Грайнвилль, прислушавшись к оживленно жестикулирующему мужчине за кафедрой. – Прогуляемся? Ты же собиралась в лечебницу после встречи со мной? Можем поговорить по пути.
Выйдя из корпуса, он застегнул пальто, поправил шарф и подал мне руку. Ни человеческая одежда, ни заимствованные у людей манеры не делали его ближе и понятнее, но он хотя бы пытался казаться своим, тогда как я, будучи для него такой же чужой, даже не думала о том, чтобы как-то сгладить различия между нами.
– Почему ты думаешь, что нашла путь в другой мир, Илси? – спросил эльф. В мысленно составленном мною диалоге этот вопрос предваряли не менее десяти реплик, но нечеловеческая логика помогла сэкономить время.
– Звезды, – ответила я коротко. Небо над спящим садом. Когда я была там, была той женщиной и смотрела вокруг ее глазами, я не заметила ничего необычного, ведь она видела это небо тысячи раз и помнила его так же, как я помню небо над моим городом, а Элси – звезды, что светят ночами над академией. Но вспоминая после, я поняла: то было чужое небо и чужие звезды, не мои и не Элизабет.
Умолчав о Мэйтине и серых песках, я рассказала Грайнвиллю о рыжеволосой женщине и ее муже, представив все так, будто побывала в их мире в ту ночь, когда ожившие бестии пели серенады под окнами Оливера.
– Так бывает, – словно не услышав ничего удивительного, кивнул эльф. – Ты отсутствовала недолго. Я думал, успела лишь сплести нужное заклинание. Но там иное понятие времени. И много дорог, на которых легко заблудиться. Хорошо, что ты вернулась. Я слышал от старших, что, если человек попадет в иной мир, он может остаться там навсегда. Ты ведь не была собой, когда смотрела на чужие звезды, ты ощущала себя той женщиной. И могла стать ею. Приняла бы ее память и ее жизнь и потеряла бы себя.
– Но как…
– Хочешь знать, кто это был?
Я закивала, хотя собиралась задать другой вопрос.
– Есть теория, – начал неспешно эльф. – О бесконечном множестве миров. Все, что ты только можешь себе представить, где-нибудь существует. Все, о чем ты мечтаешь или чего боишься, где-нибудь сбывается. Миров так много, что возможно абсолютно все. Где-то ты королева. Где-то – нищенка. Всесильная чародейка или посудомойка.
– Хочешь сказать, та женщина – это я из другого мира?
– Ты. Такая, какой могла бы быть, родись в другом мире, у других родителей, с другой внешностью и другой судьбой. Сколько есть миров, столько есть вероятностей каждого человека.
– Только человека? А эльфы?
– Людская жизнь коротка. Ее не хватает, чтобы осуществить все задуманное. Потому людям дана возможность проживать бесчисленное количество жизней. Эльфы и так живут достаточно долго. Но это только теория. Мы ведь обсуждаем теорию, да, Илси?
Я склонила голову, соглашаясь, да так и пошла дальше, глядя под ноги, на дорожку, выложенную щербатой гранитной брусчаткой. Неделю назад серых плит не видно было под снегом, а сейчас между ними уже пробивалась молодая травка – лишнее напоминание о том, как долго я уже здесь.
– Почему ты уверен, что та женщина – вероятность меня? – спросила я эльфа, продолжая считать трещины на плитах.
– Так говорят, – отозвался он. – Говорят, попасть в другой мир человек может лишь по пути, связывающему все его возможные судьбы.
– Но кто подтвердит, что это так?
– Были те, кто знал. Они сказали моим предкам.
– Драконы?
Эльф остановился. Мягко развернул меня к себе.
– Не ищи доказательств, Илси. Просто поверь. И не ищи больше другие миры. Бывает, маги погружаются в подпространство, чтобы работать с плетениями, и не возвращаются. Умирают для этого мира. А в другом не живут, а лишь наблюдают чужую жизнь. Ты можешь захотеть остаться в одной из своих версий. Какое-то время будешь думать, что управляешь новой судьбой. Но вскоре забудешь себя прежнюю, и новая судьба будет управлять тобой. В одном мире может быть лишь одна версия человека – изначальная, и никак иначе.
С этим я поспорила бы.
Изначальная версия для Трайса – Элизабет. Мне следовало раствориться в ней, как это было, пусть всего на несколько минут, когда я оказалась в мире рыжеволосой женщины и ее «старикашки». Но я не растворилась. У меня был доступ к ее памяти, и эмоции порой прорезывались, мне не свойственные, но я оставалась собой, как и обещал Мэйтин.
В том, что Элси – местная версия меня, я не сомневалась с первой секунды, как услышала объяснения Грайнвилля. Я сама написала это. В своей книге, в самом первом абзаце: «Меня зовут Элизабет Аштон». Но если нужны другие доказательства, они есть. В доме, пахнущем счастьем и яблочным пирогом, у нас с Элси была одна и та же версия – обе мы на несколько бесконечных мгновений окунулись в одну и ту же память, успев испытать одни и те же чувства.
Не это ли имел в виду Мэйтин, говоря, что я пойму, что случилось с Элизабет, поняв, кто она такая? И, кажется, я поняла. Ничего с ней не случилось. Бог-мальчишка поменял нас местами. При слиянии сознаний я, а не она оказалась доминирующей личностью, и сейчас Элси воспринимает мои мысли и поступки как свои. Когда я уйду, Мэйтин заберет у нее лишнюю память, и Элизабет продолжит жить, уверенная, что по собственной воле перевелась на целительский, затеяла расследование исчезновений и вступила в бойцовский клуб…
– Почему об этом никто не знает?