Осторожно, женское фэнтези!

«Трое», – написал Гриффит. Из имен – лишь мисс Сол-Дариен.

«Трое», – у мисс Милс. Имя Мартина Кинкина она знала, очевидно, от Саймона. Камиллу просто знала. О третьем исчезнувшем вспомнила лишь то, что он был некромантом.

«Виктор Нильсен, – написал профессор Брок. Он ушел с кафедры не так давно и Виктора мог знать лично. – Студент боевого факультета, мисс Камилла Сол-Дариен». Старик единственный записал пропавших в порядке исчезновения. Остальные, видимо из классовой солидарности, первой называли Камиллу.

«К. Сол-Дариен, В. Нильсен, М. Кинкин», – с деловой сухостью перечислила леди Пенелопа. Виктора она могла знать как пациента Грина. А Мартина? Запомнила имя из-за истории, приведшей меня на факультет целительства?

Так или иначе, все помнили только троих.

– Благодарю, – кивнул мне Оливер. – Теперь раздайте членам комиссии наши списки.

До совещания он попросил меня переписать в четырех экземплярах выдержки из протоколов. Сейчас внимательно наблюдал за читающими их преподавателями.

– Получается, – леди Райс наморщила лоб, – от нас скрывали информацию?

– Нет, – покачала головой мисс Милс. – Не скрывали. Потому что, если это правда…

Некрасивое лицо ее сделалось просто уродливым. Если это правда, то как она могла не заметить, что пропал один из ее студентов, – наверное, хотелось спросить ей. Но она молчала и продолжала хмуриться, дурнея на глазах с каждой появляющейся морщинкой.

– Если вы хотели нас впечатлить, вам это удалось, – повернулся к ректору череп Брока. – Самое время объяснить, что все это значит.

– Реальность меняется.

Вновь мои ожидания не оправдались: слова Оливера не вызвали недоверия, к ним сразу отнеслись серьезно. Но доказательства все же потребовали.

Ректор начал с рассказа о том, как лично убедился, что прежняя картина бытия замещается новой, когда ездил в столицу, а закончил тем, что сам теперь не вспомнил бы ни Германа, ни Чарли, не будь у него записей.

– Позвольте, – протянул некромант. – Какие записи? Как я помню, если реальность меняется, она меняется целиком и полностью, вместе со всеми свидетельствами, и лишь тот, кто непосредственно причастен к этим изменениям, помнит и старую, и новую действительность.

– А если кто-то помнит лишь старую? – спросила я.

– Тогда, мисс, это аномалия какая-то.

– Мы с инспектором неоднократно все проверили и пришли к выводу, что изменение реальности – единственное объяснение происходящему, – вернул себе внимание собравшихся Оливер. – Что до записей, позволяющих нам отслеживать искажения, то тут мы возвращаемся к вопросу присутствия мисс Аштон.

Все разом обернулись ко мне.

– Аномалия, – буркнула я. – Приятно познакомиться.

Ректор еще рассказывал, что стало причиной моей аномальности, а меня уже проверяли. Слава богу, без боевых заклинаний – просто прощупывали, убеждаясь, что я не могу использовать дар. Так колют иголками отнявшиеся конечности, определяя степень чувствительности. А чувствительность, в отличие от способностей, у меня была. Даже гиперчувствительность…

– Прекратите! – стукнула по столу леди Райс. – Вам говорят, что у девочки сломаны барьеры эмпатического восприятия, а вы навалились на нее скопом! Милорд, вы-то куда смотрите?

– Я? – Оливер виновато поежился. – Я не могу отслеживать степень воздействия…

– Малефик, – выцедила наставница.

– Да, – отрезал ректор, прежде чем его ладонь сжала мою руку. – Элизабет, как вы себя чувствуете?

– Можно воды? – прошептала я хрипло. Головокружение прошло, но во рту еще было горячо и сухо.

Он наполнил стакан из стоявшего рядом с ним графина и подал мне. Строго оглядел притихшую комиссию, но сказать ничего не успел: когда появлялась возможность вправить кому-нибудь мозги, леди Пенелопа не терпела конкуренции.

– Мисс Аштон – моя студентка, – громко произнесла она, вставая, чтобы глядеть на всех сверху вниз, – честная и ответственная девушка. И если кто-то сомневается в ее словах или думает, что Элизабет причастна к тем бесчинствам, что у нас творятся, я без труда докажу вам, что она заслуживает доверия больше, чем кто-либо из вас.

– Единорог, – сказал Оливер, испортив леди Пенелопе эффектную паузу. Милорд ректор тоже не любил, когда его перебивают. – Мисс Аштон помогает доктору Грину в работе с эноре кэллапиа и свободно контактирует с изучаемым объектом. Вам известно, что это лучший тест на честность. Благодарю, что напомнили, леди Райс. Теперь, надеюсь, мы можем продолжить обсуждение нашей проблемы?

– И не вздумайте применять магию к моей ученице, – пригрозила наставница, все-таки оставив за собой последнее слово.

За обсуждение проблемы взялись без энтузиазма. Об искажениях реальности известно слишком мало, чтобы вот так, посовещавшись, найти решение.

– Мы даже не знаем, сколько у нас пропавших, – вынужден был признаться Оливер. – Некоторые факты говорят, что исчез как минимум еще один человек. Библиотекарь.

Историю с формулярами он пересказывал, подглядывая в мои записи, и я с ужасом подумала, что, не будь этих заметок, он ее и не вспомнил бы. Хорошо, что тогда я сразу же все записала. Но…

Когда я писала книгу, там и слова не было о пропавших библиотекарях!

– Элизабет, – ректор поглядел на меня с тревогой, – вам все же нехорошо? Или я что-то неверно запомнил?

– Нет, все правильно, но я вдруг подумала, что, если помню старую версию реальности, должна помнить и исчезнувшего библиотекаря, – проговорила я неуверенно. – А я не помню. Значит, я либо помню не все, либо этот человек не исчез, а… Если он изменил свою судьбу – это ведь не то же, что исчез, да? И я о нем забыла. Или никогда и не знала. Потому что его… не было?

Как же сложно с этими искажениями! Что было? Чего не было? Но библиотекарь подходит. Библиотека подходит. Мы гадали, где могли пересекаться пропавшие, – почему бы не в восьмой секции, где хранятся книги о драконах?


– Сомневаюсь, что библиотекарь организовал бы такое, – леди Райс скептически поморщилась.

– Отчего же? – впервые с начала совещания подал голос Гриффит. – Все наши библиотекари – маги той или иной квалификации. А многие идут на эту работу именно затем, чтобы эту квалификацию повысить. Я сам в бытность аспирантом подрабатывал в книгохранилище. Имел неограниченный доступ к литературе и достаточно времени для ее изучения.

Слова правоведа, с одной стороны, подтверждали мою догадку. С другой – я уже набросала в уме портрет подозреваемого, исходя из сформировавшейся еще в детстве уверенности, что библиотекари рождаются уже тетками «за сорок» или занудными стариками, а нашему ничто не мешало быть молодым аспирантом. Или аспиранткой. Или магистром любого пола и возраста, не сумевшим в свое время устроиться по специальности.

– Мог библиотекарь, мог, – поддержал Брок. – Помню, я еще студентом был, работала в секции некролибрики одна дамочка. Так она без всяких научных степеней, только книжек начитавшись, половину нашего кладбища подняла. Горе у нее приключилось, супруг со студенткой роман закрутил. Вот и разошлась в гневе… библиотекарша… А нас, все старшие курсы с преподавателями, погост упокаивать отправили.

Старый некромант с ностальгической улыбкой провел по лысому черепу растопыренными пальцами, будто хотел взъерошить оставшуюся в прошлом шевелюру, и умолк, ожидая, что скажут другие.

– Думали мы о таком, – Крейг на миг сфокусировал на мне взгляд. – Один мой стажер несколько дней в восьмой секции провел, выяснял, хранятся ли там книги об интересующих нас ритуалах. Талантливый юноша, на такие дела у него прямо-таки нюх.

Знаю я этого юношу. Судя по тому, как полицейский вновь взглянул на меня, точно знаю. И ведь ни словом не обмолвился, стажер хвостатый!

– Леди Райс, – обратился инспектор к целительнице, – вы помните книги, которые передали четыре года назад в дар библиотеке?

– Конечно. Если вас интересует, у меня есть полный список. Там были редкие издания.

– «Истоки волшебства», например.

– «Истоки волшебства», – кивнула леди Пенелопа. – Едва ли не первые печатные книги по истории магии. Отпечатаны в единственном экземпляре в трех томах.

– В трех, – согласился Крейг. – Если верить библиотечной описи. А если верить Эдриану Кроншайскому, в своих трудах ссылавшемуся на «Истоки», – в четырех.

– Эдриан Кроншайский? – переспросила я в воцарившейся тишине. – Тот самый, что написал «Драконий век»?

– Тот самый, что в позапрошлом столетии преподавал в нашей академии историю мистических существ и попутно проводил изыскания по этой теме, – дополнил милорд Райхон. – Очевидно, он имел доступ к личной библиотеке тогдашнего главы академии, где и ознакомился с четырехтомником, как теперь оказалось. Реальность меняется не сразу, но, если мы ничего не предпримем, в скором времени изменения коснутся и книг Кроншайского, и «Истоки волшебства» навсегда превратятся в трехтомник. Тогда как в четвертом томе, подозреваю, содержатся инструкции по проведению нужного нам ритуала.

– Ненужного нам ритуала, – прогудел Гриффит. – Совсем это нам не нужно. Искажения реальности, одно меняет все… Убивать за такое. Просто брать и убивать.

Произнес он это негромко, размеренно, но у меня мурашки поползли по спине. О чем думал этот человек? Не о том ли, что в прежней реальности, возможно, не произошло несчастного случая, изуродовавшего его и лишившего его сына слуха? Или что-то хорошее, чего он теперь не помнит, навсегда осталось там?

– Да, искажения реальности влекут за собой изменения помимо тех, ради которых был проведен ритуал, – подтвердил ректор. – И лучшее, что можно сделать, – вернуть историю в ее естественное русло.

Другие люди, успешные, счастливые, никогда и ничего не терявшие, могли не согласиться с ним в том, что касалось обратных изменений. Они боялись бы за свое настоящее, которое, быть может, являлось следствием искаженного прошлого. У тех, кто сидел за столом, таких сомнений не было.

– Первое, чем мы должны озаботиться, – строжайшая секретность, – продолжал Оливер. – Если у злоумышленника есть возможность влиять на скорость изменений, не будем давать ему повод это сделать. Второе: сбор информации. Все, что нам известно о магии драконов… Мисс Милс, этот вопрос должны курировать вы. Профессор Брок вам поможет. Мистера Гриффита я хотел бы попросить…

– Да? – правовед поднял голову.

– Для записей мисс Аштон нужен носитель с долгосрочной защитой. Вам ведь известна технология оформления законодательных документов? Что-то, что невозможно испортить или подделать.

– Пергамент из человеческой кожи подошел бы, – без намека на шутку произнес Гриффит, коснувшись обожженного лица. – Но можно оформить в виде «золотой грамоты». Раньше так скреплялись вассальные клятвы. Пергамент обычный… обработать специальным раствором. Писать кровью…

– Чьей? – спросил Оливер.

– В идеале – самого писца. – Гриффит смерил меня оценивающим взглядом. – Но мисс Аштон быстро испишется. Поэтому моей, вашей – любого, кому не жаль отдать полпинты для общего блага. Ритуал, последствия которого мы хотим обратить, тоже проводился на крови. Возможно, у нас получится создать противовес и замедлить изменения. Листы пергамента сшить в книгу – и под замок. Мисс Аштон лучше тоже под замок…

– Я не хочу под замок! – выкрикнула я испуганно.

– Не будем излишне усердствовать с осторожностью, – едва заметно улыбнулся мне ректор.

– Как знаете, – обронил правовед. Прикрыл здоровый глаз ладонью, а стеклянным продолжал таращиться на нас. – На изготовление такой книги понадобится время. Неделя-две… Потом еще писать… Найти бы мерзавца – быстрее было бы.

– Убить? – уточнил Брок. – Обычно незавершенное заклинание разрушается, если устранить создавшего его мага.

– Книга, – прошептала я одними губами, перехватив взгляд Оливера.

Ректор кивнул.

– Наказание преступнику определит суд, – произнес он. – А нейтрализовать последствия ритуала, как мы полагаем, можно, уничтожив книгу, в которой записана новая судьба его инициатора. Не исключено, что это уничтожит и его самого, и суд не понадобится.

Кровожадность последней фразы вызвала удовлетворенную улыбку у Гриффита и заставила нервно поежиться мисс Милс.

– Думаете, человек, устроивший это, еще в академии? – спросила она.

– Уверен.

Слова свои Оливер ничем не подтвердил, но никто этого и не требовал. То ли доверяли его чутью, то ли сами хотели верить, что преступник далеко не ушел.

– Проводить вас? – спросил ректор, когда с разговорами закончили, и члены комиссии один за другим покинули зал.

Я, как и накануне, отказалась.

В холле меня поджидала мисс Милс.