Осторожно, женское фэнтези!

– Мэйтин, – отвечает брюнетка в синем. – Это ему все время неймется. Зачем были нужны новые отражения? Я говорила, что хватит и эльфов. А он? «Они слишком похожи на нас, с ними скучно»! Зато с людьми теперь весело!

– Да-да, – соглашается полная дама с уложенными ракушкой синими волосами. Рисунок на ее коже тоже синий, а сама кожа – алебастрово-белая. – Это все он: а давайте создадим новые отражения, а давайте наделим их магией…

– А кто научил их переписывать судьбу? – «обвиняемый» строгим взглядом обводит божественное семейство. – Тоже я?

Небожители сникают. Все, кроме «зубастика».

– Драконы, – усмехается он, и я вспоминаю: галактикой его звали Эллои.

– Драконы, – ворчит Мэйтин. Смотрит на меня лукаво и немного виновато: – Разберешься?

– Разберусь, – отвечаю я, не подумав. Во сне плохо получается думать.

– Вот и славно, – хлопает он в ладоши. – Все слышали? Она разберется. Совещание закончено.

Что значит «закончено»? Я… Я не это хотела сказать!

Но сказать ничего не получается. Я ничто. Пылинка во Вселенной. Боги не слышат и не видят меня, если сами того не хотят.

А они не хотят. Встает с кресла и растворяется в воздухе бородатый старик. Синяя дама рассыпается песком и просачивается под пол. «Азиатку» уносит порывом ветра вместе с куском стены, и становится видно, что снаружи нет никакого мегаполиса – только бесконечность космоса…

Наконец на висящем в вакууме клочке комнаты с болтающимся на одном креплении окном и огрызком стола остаемся лишь мы с Мэйтином.

– Испугалась? – улыбается он. – Думала, уйду, не дав ответов?

– Дашь? – спрашиваю с надеждой.

– Не все.

Кто бы сомневался!

– Кто-то изменил свою судьбу, – говорит он. – Был в древности ритуал, позволяющий сделать это, объединив на добровольной основе силу нескольких магов.

– Хочешь сказать, что пропавшие добровольно… – начинаю я, но меня прерывают:

– Такой была изначальная идея. Но любое заклинание можно изменить. Извратить. Люди преуспели в этом.

– И что же…

– Отыщи книгу. Узнай, почему маги отдавали свои судьбы в чужие руки. А главное – найди того, кто все это организовал.

– Как?

– Ты писала судьбы этого мира. Чья пошла по другому пути?

– Я не писала обо всех! – голос срывается на крик. – Не писала! Не знала их до того, как попала сюда!

– Тогда думай, – следует ответ, после которого – я точно знаю – он исчезнет…

– Подожди! – успеваю выкрикнуть, пока он еще здесь. – Книга. Ты сказал отыскать книгу. Какую?

Моргаю. Всего на секунду закрываю глаза, а открыв, оказываюсь в знакомой темноте терминала.

– Такую, – отвоевав у мрака светлое пятнышко, появляется передо мной Мэйтин. У него в руках книга, которую я читала, прежде чем попасть на Трайс. – Книга судеб. Она может выглядеть иначе, но ты узнаешь ее, когда увидишь.

– Как?

Но в этот раз он уже исчезает, вместе с книгой и светом. Остается лишь голос:

– Дверь позади тебя.

Шарю рукой по стене, нахожу, тяну за ручку… и замираю на пороге нашей с Мэг спальни. А когда вижу, кто сидит в обнимку с подругой-целительницей, способность удивляться пропадает начисто. Словно так и должно быть: терминал, дверь – и вот она я. Точнее, Элизабет Аштон собственной персоной.

– Это было чудесно! Как сон, но не сон, а будто на самом деле, понимаешь?

– Понимаю, – соглашается Мэг. – Пить надо меньше.

– При чем тут это! Говорю же тебе: это была я. Но и не я. В годах уже, рыжеволосая. А он – противный такой старикашка. Сидит с газетой в этом дурацком синем халате…

…Противный старикашка в синем халате. Закрылся газетой и делает вид, что не замечает меня. Притворяется, что обижен. Знает, что я не выдержу первой, подойду. Обниму сзади за плечи, наклонюсь, чтобы шепнуть на ухо, как сильно я его люблю, но лишь носом потрусь о висок. А что люблю – он и сам знает, уже много-много лет…

Что за ерунда?


Встряхиваю головой, прогоняя воспоминание о том, чего никогда не было, а в следующий миг меня за шиворот выдергивают в темноту.

– Как тебе это все время удается? – проявившись в круге света, спрашивает Мэйтин.

– Что?

– Находить не ту дверь! – он глядит на меня сурово, но суровость эта напускная, и я чувствую, что он вот-вот рассмеется. Но он не смеется. Прислушивается к чему-то и говорит мне голосом Саймона: – Просыпайтесь, Элизабет…



– Доброе утро.

За окном уже рассвело, а Саймон успел побриться и облачиться в костюм, в котором я часто видела его на лекциях.

– Доброе, – отозвалась я. – Как вы себя чувствуете?

Он повел плечами и удовлетворенно кивнул:

– Неплохо. Вы не торопитесь? Мать уже ушла, можете воспользоваться ванной, а потом… позавтракаем?

– Обязательно, – согласилась я без ложного стыда.

Я бы и душ принять не отказалась, и помявшееся за ночь платье отутюжить, но на это не было времени. Пришлось ограничиться самыми необходимыми процедурами.

До того как идти в лечебницу, стоило бы поговорить с Мэг. Обычно соседка крепко спала до утра, а в последнее время я просыпалась раньше, и не исключено, что моей отлучки она не заметила. А если все-таки заметила? Следовало узнать и предупредить подругу, чтобы не забила тревогу. Но как? В общежитие возвращаться нельзя. Встретить Мэг на факультете?

– Напишите записку, я передам, – предложил Саймон.

– А если за ней следят?

Разговор проходил уже в столовой за скромным завтраком, который боевик сам и приготовил: кофе, хлеб с маслом, сыр, яйца «в мешочек» – так по-домашнему мило, что я искренне растрогалась, увидев этот натюрморт.

– Я же не лично передам. До начала занятий попрошу Шанну найти вашего приятеля Эррола… кажется, она теперь хорошо знает, где его искать… А он уже сходит к мисс Маргарите. Они ведь друзья, и в их встрече не будет ничего подозрительного.

После насыщенной событиями ночи сама я ничего лучшего не придумала, а потому согласилась с предложением Саймона.

К лечебнице он, как и обещал, проводил меня порталом. Едва войдя в кабинет леди Пенелопы, я ощутила знакомую тревогу и услышала голос Грина:

– Вы знаете, как я ценю ваше мнение, но данный вопрос не в вашей компетенции.

С наставницей доктор всегда был вежлив, но в конце фразы все-таки прорезалось недовольство. А леди Райс и не скрывала, что сердита:

– Не в моей? А кто еще вправит вам мозги, Эдвард? Связь с этой женщиной вас погубит!

Беседа явно не предназначалась для чужих ушей, и мне стоило бы унести куда подальше свои, чтобы их после не оторвали, но я и с места не сдвинулась.

– Я не стану спокойно наблюдать, как вы идете к погибели, – продолжала выговаривать заведующему наставница. – Я… Я расскажу все ее мужу!

– Только посмейте, – прорычал Грин.

– Посмею, вот увидите!

Вот тут и надо было сбежать. Потому как спорить с леди Пенелопой невозможно, и, если Грин не собирался ее убивать (а я искренне надеялась, что не собирался), он должен был выйти.

И вышел.

– Простите, – пролепетала я, когда наши взгляды пересеклись. Даже дурак понял бы, что я все слышала, а Грин дураком не был.

– Странный способ здороваться, – вместо того чтобы рассвирепеть, усмехнулся он. – Доброе утро, мисс Аштон.

Прошел мимо меня, окатив острым предчувствием боли, и скрылся в коридоре.

Леди Райс от неприятной беседы отошла нескоро. Даже после обхода она еще хмурилась и бормотала что-то себе под нос, мысленно продолжая бесполезный спор. Потом, чтобы отвлечься, спросила, не хочу ли я вечером пойти с ней на собрание кружка молодых матерей. Я не хотела, но это не удержало наставницу от объяснений, насколько важны подобные кружки. Ведь студентки, из которых они, как правило, состояли, на время учебы отрезаны от семьи и лишены помощи старших родственниц. У некоторых семей вообще не было. У кого-то – и мужей. Последние особенно нуждались в поддержке – как после родов, так и до.

– В наше время существует немало способов предохранения от нежелательной беременности, но некоторые девицы по глупости ими пренебрегают, – вещала она лекторским тоном. – Потом – слезы, скандалы. Попытки самоубийства, попытки вытравить плод. Второе порой равноценно первому, до того дремучие методы используют эти дурочки. А случаются и вовсе жуткие вещи. Помню, как-то зимой нашли на кладбище младенца. Я тогда только начинала самостоятельную практику, и тут такое. Кроха, несколько часов всего. Его сразу же принесли к нам, но спасать малыша было поздно. Вскоре нашли и мамашу. Можно до последнего скрывать беременность нарядами и иллюзиями, но родить самостоятельно, избежав осложнений, практически нереально…

– Ее осудили? – спросила я, опасаясь, что жуткий рассказ затянется.

– Нет. Она заявила, что ребенок родился мертвым. Следов насильственной смерти на тельце не было, эха чар тоже… Мы-то знали, что малыш родился живым. Но она, как заключила комиссия, могла этого не понять. Такие ошибки случаются даже у акушерок при отсутствии опыта… Чушь! Я видела ту девицу. Все она понимала. И ребенок кричал наверняка, особенно когда она его на мороз выволокла…

Именно такой истории мне не хватало. Нервы и так на взводе, а тут еще наставница с ужасами.

– Не помню, что с ней стало, – нахмурилась она. – Думала, до смерти тот случай не забуду, а вот, надо же, совсем из памяти вылетело.

Если бы совсем! Нет, самое главное леди Пенелопа мне рассказала. И после этого рассказа ни о чем уже не думалось, кроме оставшейся в комнате Саймона бутылки водки.