Ошибка сказочника. Возвращение Бессмертного

И в этот момент Метелица заметила Сирин и уже не слышала, что говорит ей Ольга. Сирин бежала с испуганными глазами, бежала прямо к ней, и Метелица сразу поняла, что ничего хорошего она сейчас не узнает.

– Что? – спросила она.

Сирин выразительно посмотрела на Ольгу.

– Оля, мы тут поговорим немного, хорошо, – попросила Метелица.

Она взяла Сирин под руку, свернула в боковую аллею, обсаженную розовыми кустами.

– Ну? – с некоторым раздражением спросила она, внутренне собираясь с духом.

– Знаешь, где был Троекуров? – зашептала Сирин, нервно оглядываясь по сторонам. – Куда он пропадал после вашего летнего отдыха?

– Ну? – у Метелицы всё сжалось внутри. Неужели у Кощея ещё кто-то есть? Неужели это ей сейчас Сирин расскажет?

Всё оказалось проще и страшнее. То, что рассказала Сирин, не укладывалось в голове. И не то, что она не поверила, напротив, поверила как-то вдруг и сразу. Просто не могла осознать.

Она не стала ни возмущаться, ни отрицать, ни спрашивать и переспрашивать. Наврать такое Сирин бы не смогла, а Кощей… Кощей… Ну да. Да. Кощей мог это сделать, думала Метелица, с остановившимися глазами возвращаясь в город и не замечая ни встревоженных взглядов Сирин, ни настойчивых расспросов Ольги, дергавшей её за руку.

Метелица не заметила, как они дошли до школы, не заметила, как Сирин увела куда-то Ольгу. Она пришла в себя лишь в саду, осознав, что сидит на скамеечке в белой ротонде под пальмовыми листьями, где так часто они любили уединяться с Кощеем. Любили… У неё что-то надломилось, и она, наконец, заплакала, уронив голову в ладони.

Кто-то коснулся её плеча. Метелица вскинула голову, подняла заплаканное лицо. Кощей смотрел на неё с болью, какую она видела у него только в первые дни после похорон родителей и Василисы, когда он вот так же смотрел на маленьких сестёр.

Она не отшатнулась, не вскочила, не стала кричать. У неё всё смёрзлось и онемело, и спросила она его механически, чтобы хоть как-то начать разговор.

– Это правда?

Кощей устало опустился напротив неё.

– Я не хотел, чтобы ты знала.

– Почему?

– Вот поэтому.

Метелица снова заплакала. Что тут можно ещё сказатьё?! О чём говорить?!

132 человека. Сто тридцать два человека погибло в сожжённой Кощеем родной деревне после расправы с Ядвигой! Вот куда отправлялся он после их летнего отдыха, вот о чём думал в те счастливые беззаботные дни, целуя и засыпая рядом с ней по ночам. Метелица чувствовала себя так, словно была причастна к этому преступлению.

– Зачем, Кощей? – спросила она, размазывая слёзы по щекам. – Зачем? Неужели нельзя было обойтись без этого?!

– Я пытался, Метелица! – он говорил тихо и устало, не пытаясь ни доказать, ни убедить, а просто и честно объясняя. – Я пытался забыть все эти годы. И не смог. Каждый раз, как я смотрю на Машу, я вижу, как она плачет в тот первый день… Я помню, как сидел с Ольгой по ночам… менял пеленки… кормил… купал… Я не могу забыть этого, Метелица, понимаешь?

– И что? Теперь тебе легче?

У неё разрывалось сердце от горя и жалости. От жалости к убитым Кощеем, от жалости к Кощею, от жалости к самой себе. Она плакала по погибшим, по Кощею, по самой себе, по разрушенному, несбывшемуся счастью.

– Нет, – печально ответил он. – Не легче. Но теперь я хотя бы не думаю об этих убийцах.

– Убийцах? Убийцах?! Кощей, ты же сжёг и детей с младенцами!

Он прикрыл на секунду глаза.

– Знаешь, Метелица, – он взглянул на неё обречённым взглядом. – Я сейчас скажу то, что добьёт меня в твоих глазах окончательно. Но я всё-таки это скажу. Плохо быть сиротой. Не вырастают из сирот счастливые люди. Эти дети… Лучше им умереть сейчас, чем потом мучиться всю жизнь. Страдать, причинять страдания, жаждать мести, идти на преступления…

– Ты серьёзно? – Метелица не верила, не могла поверить. Она ждала, что он станет оправдываться, скажет, что жалеет, что не хотел, но это… – Ты серьёзно в это веришь?!

– Посмотри хоть на меня, – дёрнул плечом Кощей. – Стал бы я таким, если б родители ещё были живы? Как по-твоему? Если бы твоих родителей убили и убийцы ушли бы безнаказанными, что бы ты сделала, Метелица?

– Я бы оплакивала их. Я бы требовала правосудия. Но я не смогла бы убить сама. Не смогла бы, Кощей! Это неправильно, так нельзя! – выкрикнула Метелица.

– Что ж, значит, ты лучше меня, – криво улыбнулся он. – И тебе, по счастью, не довелось пережить того же, что мне.

– Я переживала это вместе с тобой! – Метелица вскочила. Как же он не понимает, как не может понять самого главного?! – Я переживала так же, как ты, мне так же было больно и за тебя, и за девочек. Почему ты не поговорил со мной? Почему не сказал? Я помогла бы тебе, мы бы справились с этим!

– Да, – пробормотал Кощей. – Да, наверное. Но чего уж теперь гадать…

Он поставил локти на стол, уронил голову в ладони.

– Твой Лонгир… – Метелица потрясённо заметила, что перстня на пальце Кощея нет.

Он поднял голову, посмотрел на руки, усмехнулся печально.

– Да! – он повернул ладонь тыльной стороной к Метелице. – Я больше не колдун. Велизарий забрал Лонгир. Так что, – он тоже встал, – я уже поплатился за то, что сделал.


Да, поняла Метелица, он поплатился. И это только начало. Его лишили Лонгира, он не сможет больше колдовать. Ему придётся забыть про Малахит, он больше не кандидат в Хранители и никогда им не станет. Наверняка ещё будет разбирательство и суд, наверняка его приговорят к… К чему-то его точно приговорят. От него отвернутся все, и отец… Отец никогда не позволит ей остаться с ним… с таким… даже если бы она и хотела…

– Останься! – попросил он. – Пожалуйста, останься! Не уходи сейчас.

Она ничего не сказала. Она смотрела на дорогое лицо, на котором остались, кажется, одни только отчаянные глаза, и слёзы катились у неё по щекам.





* * *


– Значит, уезжаешь?

Соловей стоял, прислонившись к косяку, и смотрел, как Метелица собирает вещи по комнате и складывает в свой белый сундучок. Она не смотрела на него и ничего не ответила. У неё ком стоял в горле, она не могла говорить и только чуть заметно кивнула.

– Ты совершаешь ошибку, Метель, – предупредил Соловей. Он весь день ходил с угрюмой мордой, то утешая Машу с Ольгой, отгоняя свирепым взглядом всех любопытствующих, то околачиваясь возле Кощея, пытаясь его разговорить и приободрить.

– Ты совершаешь ошибку, – повторил он громче. – Ты пожалеешь об этом, Метель!

– Может быть, – еле слышно произнесла она. Белые длинные волосы упали ей на лицо. Она нервно поправила их, стараясь не смотреть на Соловья.

– Он пойдёт в разнос, Метель, – настойчиво говорил Соловей. – Он не справится без тебя. Не бросай его сейчас, погоди немного.

– Он сильнее меня, – так же тихо ответила Метелица. – Я не смогу его остановить, а если останусь, я… он… – она судорожно вздохнула, – он затянет меня с собой.

Соловей прищурился.

– Что за херня! – негромко произнёс он, помолчав. – Это не твои слова, Метель, ты никогда бы так не сказала. Кто тебе это напел?

– Велизарий.

– В сраку этого козлину! – взъярился Соловей. – Кого ты слушаешь? Он вёл Кощея, он должен был прикрыть его. А не сдавать при первом пердеже.

Метелица подняла измученные глаза на Соловья. Если бы она могла, как он! Если бы могла держаться за человека, несмотря ни на что. Неужели она хуже Соловья, неужели слабее и трусливей его?!

– Что тебе делать на севере, Метель? – продолжал уговаривать Соловей. – Тюленей кормить? Оставайся с нами. Мы разгребём это дерьмище. Всё наладится, вот увидишь.

– Я не могу, Соловей! – прошептала Метелица с мукой. – Не могу. Прости.

Она взяла сундучок и пошла к выходу. Соловей продолжал стоять, загораживая проход. Она подняла на него умоляющие глаза. Он посторонился.

– Это всё очень плохо кончится, Метель! – сказал Соловей, пропуская её. – Для обоих плохо.

– Для меня уже всё кончилось, – не оборачиваясь, пробормотала Метелица. – Уже.





* * *


Она не стала прощаться ни с Кощеем, ни с девочками. Это было выше её сил. Она понимала, что не выдержит и опять разревётся, а главное, боялась, что в последний момент Кощей всё-таки сможет уговорить её остаться.

Велизарий настойчиво советовал ей уезжать. Сирин шептала, что порвать с Кощеем надо немедленно и бесповоротно, а то и у неё могут быть неприятности. Отец ждал во дворе с упряжкой, а она всё терзала себя – правильно ли поступает? Невозможно жить по-прежнему после того, что сделал Кощей, но можно ли попробовать жить по-другому?

Метелица думала оставить хотя бы письмо на прощание, попросить Соловья передать? Но поняла, что никакие слова ничего не добавят, после того, что уже сказано и сделано. Объяснение в письме будет выглядеть ещё трусливее, чем молчаливый отъезд. Кощей поймёт, а девочкам Соловей объяснит. По-своему, конечно, но Метелица уже смирилась, что Соловей не согласен с ней и считает едва ли не предательницей. Он такой. Он всегда готов за друзей глотку порвать – неважно, свою или чужую, правы они или нет.

Она вышла во двор, ощутив непривычную стужу. Ледяной ветер взметнул её волосы, и Метелица только спустя пару секунд вспомнила, что, ну конечно же, отец!

На площади перед школой стояла упряжка белоснежных лошадей с расправленными крыльями. От взмахов крыльев шёл ветер, стягивающий кожу лица и рук, вокруг всё покрылось белой изморозью, и под ногами похрустывал тонкий ледок. В лёгких серебристых санках сидел Мороз и хмуро ждал дочь.

Метелица, опустив голову, быстро прошла к санкам. Она боялась увидеть Кощея, но его на площади не было. Был Велизарий, понуро качающий головой, Соловей и Сирин, бросавшие друг на друга свирепые взгляды, но, к счастью, молчавшие.

Метелица отдала сундучок отцу, забралась в санки и забилась в угол, подняв воротник лёгкой шубки. Ей не было холодно, ей просто хотелось спрятать лицо и даже случайно, ненароком не увидеть Кощея.

Мороз перебрал поводья, кони взмахнули крыльями.

– Прощай, Метелица! – сказал Велизарий.

Она слабо вскинула руку, выглянув на секунду из воротника. Сирин махала ей на прощание, Соловей стоял, прищурившись и скрестив руки. Велизарий печально и понимающе кивал.