Осень цвета кофе
Часть 44 из 57 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну, хорошо, – нехотя уступила Анна Леонидовна. – Дети так увлеклись своей страстью, что забыли о предосторожности и девочка забеременела. Пришлось сделать аборт. Позднее врачи констатировали, что детей у Саши больше быть не может.
– Это не могло не опечалить родителей вашей племянницы?
– Конечно, это их опечалило. Они поначалу во всём винили моего мужа и даже не общались с нами с обоими полгода, а потом помирились.
– То есть Самбурские винили в беде дочери и вас? – уточнил следователь.
– Это естественно, – грустно усмехнулась Анна Леонидовна. – Не зря говорят, что муж и жена одна сатана.
– А как на самом деле вы сами относились к роману племянницы?
– Я не вмешивалась, – просто ответила женщина.
– Вы не знаете, как вашему мужу удалось помириться с сестрой и её мужем?
– Я думаю, что в этом заслуга Саши, – тихо проговорила Анна Леонидовна и добавила: – Саша очень любит, простите… – запнулась она, – любила своего дядю.
– В этой связи мой следующий вопрос возникает сам собой, – сказал Наполеонов.
– Что за вопрос? – Следователю показалось, что в голосе женщины прозвучало удивление, смешанное с нетерпением.
– Что получит племянница после смерти дяди?
– Я думаю, что машину и квартиру деда.
– И у вас против этого нет возражений? – несколько удивился Наполеонов её спокойно прозвучавшему голосу.
– А какие тут могут быть возражения? – пожала плечами вдова. – По-моему, это справедливо.
– А как же ваш сын?
– Мой сын… – грустно улыбнулась Анна Леонидовна и добавила: – Я думаю, что вы уже выяснили, что он нам с Вадимом и не сын вовсе.
– Тем не менее.
– Вы правы: для меня Артур – самое родное и дорогое на свете существо.
– Я поэтому и спросил…
– О! Не волнуйтесь! Он никак не пострадает от того, что дедушкино имущество отойдёт Саше. Артур будет и так хорошо обеспечен. Потом, я надеюсь, что он не вырастет безруким неучем и сам сумеет многого добиться в жизни.
– Дай-то бог! – согласился Наполеонов. – Но стартовый капитал никому не помешает.
– Это верно, – улыбнулась Анна Леонидовна. – Не волнуйтесь, у моего сына будет хороший стартовый капитал.
Спрашивать больше было не о чем, и Наполеонов поспешил покинуть дом Костюковых.
По дороге в управление он размышлял о том, могли ли супруги Самбурские затаить обиду на Костюкова. Может быть, они только сделали вид, что простили его, а на самом деле решили отомстить?
«Если даже Клара Аркадьевна смирилась, – думал он, – то Пётр Терентьевич мог поквитаться с родственником, взяв месть на свой риск. Хотя нет, женщине, наверное, тяжелее смириться с тем, что у её дочери не будет детей. И Клара Аркадьевна, как мать… Опять не то, – оборвал он свои мысли и зашёл с другой стороны: – Петру Терентьевичу, как продолжателю рода, смириться с отсутствием внуков, наверное, тяжелее. Однако дочь – это не сын. И её дети не будут носить фамилию Самбурских».
Окончательно запутавшись в этом вопросе, он решил позвонить Мирославе.
Трубку, как всегда, взял Миндаугас:
– Детективное агентство «Мирослава» слушает.
– Слушай, Морис, мне нужна именно Мирослава. Позови её немедленно.
– Не могу.
– Что значит «не могу»?!
– Она уехала.
– Куда?!
– В санаторий.
– Зачем?
– Спросишь у неё об этом сам, когда она вернётся.
Отключившись, Наполеонов от злости чуть не выбросил мобильник из окна автомобиля, но вовремя опомнился и пробурчал себе под нос:
– Ну, погоди!
Кому именно предназначалась эта угроза, Морису, Мирославе или мультяшному зайцу, каждый волен решить по-своему.
Глава 17
Короткие телефонные гудки напоминали Морису разорванные в клочья слова, которые проглотил Шура, не решившись произнести их вслух.
Он грустно улыбнулся – Наполеонов опоздал. Ещё вчера Мирослава заявила Миндаугасу:
– Я сегодня уезжаю.
И он так же наивно, как Шура, спросил:
– Куда?
– В санаторий, – прозвучал лаконичный ответ.
Морис недоумённо посмотрел на Волгину, потом пару раз моргнул и смирился, только и спросив:
– Что вы там хотите узнать?
– Сориентируюсь на месте.
– Не думаете же вы, что Анна Костюкова могла уехать незаметно и отравить мужа?
Она промолчала, и Миндаугас пожал плечами, давая тем самым понять, что она может делать всё, что угодно, но он остаётся при своём мнении.
– И насколько вы уезжаете? – решил он всё-таки спросить.
– Купила путёвку на неделю.
– Поедете автобусом?
– Нет, поездом, так быстрее.
– Я вас провожу.
– Проводи, – разрешила она.
Поезд был ночным. Они ехали по вечернему городу, окутанному прохладой, запахом ветшающих листьев и соблазнительно горьковатым ароматом хризантем, цветущих почти на всех клумбах и газонах.
Ехали молча, каждый думал о своём, а может быть, и об одном и том же, но разными категориями мыслей, или, как теперь любят выражаться доморощенные психологи, мыслеформами.
Морис довёз её до вокзала, посадил в вагон и ещё долго стоял на перроне и смотрел вслед уходящему поезду, пока не стало видно даже огней.
После чего, вздохнув, он отправился домой. Дома покормил кота, взял его на руки и прошептал в мягкое ухо по-литовски:
– Уехала наша с тобой хозяйка.
– Мр, – отозвался кот и завозился, поудобнее устраиваясь на его коленях.
Мирослава была уверена, что под стук колёс она проспит до утра как убитая.
Но, увы, ей не спалось. В голове бродили разные мысли, перед мысленным взором всплывали обрывки воспоминаний. Она сама не могла бы сказать, о чём именно она думает, выходило, что как бы ни о чём и обо всём понемногу. Только о деле, по которому она, собственно, и отправилась в путь, Волгина не думала совсем.
До санатория она добралась на такси. Забронированный номер её вполне устроил. Персонал был вежлив и гостеприимен. Ещё бы! Ведь в наше время от неудовольствия или удовольствия лечащихся в нём зависело благополучие всех работающих в санатории, начиная от главврача и заканчивая гардеробщицей.
Все нужные справки и всё необходимое для поступления в санаторий за свои средства ей легко удалось достать в родном городе. Но так как это всё-таки был санаторий, Мирославе пришлось идти к доктору.
Она понятия не имела, как нужно с ним общаться, и понадеялась на русский «авось». Поэтому самый обычный для любого пациента вопрос на приёме у доктора чуть было не застал её врасплох:
– На что вы жалуетесь?
Мирослава хотела сказать, что жалуется она на Наполеонова, но от Наполеонова тут точно не лечат. Поэтому, вспомнив о том, что не спала в поезде всю ночь, она сказала:
– На ночную бессонницу и дневную сонливость.
– Это не могло не опечалить родителей вашей племянницы?
– Конечно, это их опечалило. Они поначалу во всём винили моего мужа и даже не общались с нами с обоими полгода, а потом помирились.
– То есть Самбурские винили в беде дочери и вас? – уточнил следователь.
– Это естественно, – грустно усмехнулась Анна Леонидовна. – Не зря говорят, что муж и жена одна сатана.
– А как на самом деле вы сами относились к роману племянницы?
– Я не вмешивалась, – просто ответила женщина.
– Вы не знаете, как вашему мужу удалось помириться с сестрой и её мужем?
– Я думаю, что в этом заслуга Саши, – тихо проговорила Анна Леонидовна и добавила: – Саша очень любит, простите… – запнулась она, – любила своего дядю.
– В этой связи мой следующий вопрос возникает сам собой, – сказал Наполеонов.
– Что за вопрос? – Следователю показалось, что в голосе женщины прозвучало удивление, смешанное с нетерпением.
– Что получит племянница после смерти дяди?
– Я думаю, что машину и квартиру деда.
– И у вас против этого нет возражений? – несколько удивился Наполеонов её спокойно прозвучавшему голосу.
– А какие тут могут быть возражения? – пожала плечами вдова. – По-моему, это справедливо.
– А как же ваш сын?
– Мой сын… – грустно улыбнулась Анна Леонидовна и добавила: – Я думаю, что вы уже выяснили, что он нам с Вадимом и не сын вовсе.
– Тем не менее.
– Вы правы: для меня Артур – самое родное и дорогое на свете существо.
– Я поэтому и спросил…
– О! Не волнуйтесь! Он никак не пострадает от того, что дедушкино имущество отойдёт Саше. Артур будет и так хорошо обеспечен. Потом, я надеюсь, что он не вырастет безруким неучем и сам сумеет многого добиться в жизни.
– Дай-то бог! – согласился Наполеонов. – Но стартовый капитал никому не помешает.
– Это верно, – улыбнулась Анна Леонидовна. – Не волнуйтесь, у моего сына будет хороший стартовый капитал.
Спрашивать больше было не о чем, и Наполеонов поспешил покинуть дом Костюковых.
По дороге в управление он размышлял о том, могли ли супруги Самбурские затаить обиду на Костюкова. Может быть, они только сделали вид, что простили его, а на самом деле решили отомстить?
«Если даже Клара Аркадьевна смирилась, – думал он, – то Пётр Терентьевич мог поквитаться с родственником, взяв месть на свой риск. Хотя нет, женщине, наверное, тяжелее смириться с тем, что у её дочери не будет детей. И Клара Аркадьевна, как мать… Опять не то, – оборвал он свои мысли и зашёл с другой стороны: – Петру Терентьевичу, как продолжателю рода, смириться с отсутствием внуков, наверное, тяжелее. Однако дочь – это не сын. И её дети не будут носить фамилию Самбурских».
Окончательно запутавшись в этом вопросе, он решил позвонить Мирославе.
Трубку, как всегда, взял Миндаугас:
– Детективное агентство «Мирослава» слушает.
– Слушай, Морис, мне нужна именно Мирослава. Позови её немедленно.
– Не могу.
– Что значит «не могу»?!
– Она уехала.
– Куда?!
– В санаторий.
– Зачем?
– Спросишь у неё об этом сам, когда она вернётся.
Отключившись, Наполеонов от злости чуть не выбросил мобильник из окна автомобиля, но вовремя опомнился и пробурчал себе под нос:
– Ну, погоди!
Кому именно предназначалась эта угроза, Морису, Мирославе или мультяшному зайцу, каждый волен решить по-своему.
Глава 17
Короткие телефонные гудки напоминали Морису разорванные в клочья слова, которые проглотил Шура, не решившись произнести их вслух.
Он грустно улыбнулся – Наполеонов опоздал. Ещё вчера Мирослава заявила Миндаугасу:
– Я сегодня уезжаю.
И он так же наивно, как Шура, спросил:
– Куда?
– В санаторий, – прозвучал лаконичный ответ.
Морис недоумённо посмотрел на Волгину, потом пару раз моргнул и смирился, только и спросив:
– Что вы там хотите узнать?
– Сориентируюсь на месте.
– Не думаете же вы, что Анна Костюкова могла уехать незаметно и отравить мужа?
Она промолчала, и Миндаугас пожал плечами, давая тем самым понять, что она может делать всё, что угодно, но он остаётся при своём мнении.
– И насколько вы уезжаете? – решил он всё-таки спросить.
– Купила путёвку на неделю.
– Поедете автобусом?
– Нет, поездом, так быстрее.
– Я вас провожу.
– Проводи, – разрешила она.
Поезд был ночным. Они ехали по вечернему городу, окутанному прохладой, запахом ветшающих листьев и соблазнительно горьковатым ароматом хризантем, цветущих почти на всех клумбах и газонах.
Ехали молча, каждый думал о своём, а может быть, и об одном и том же, но разными категориями мыслей, или, как теперь любят выражаться доморощенные психологи, мыслеформами.
Морис довёз её до вокзала, посадил в вагон и ещё долго стоял на перроне и смотрел вслед уходящему поезду, пока не стало видно даже огней.
После чего, вздохнув, он отправился домой. Дома покормил кота, взял его на руки и прошептал в мягкое ухо по-литовски:
– Уехала наша с тобой хозяйка.
– Мр, – отозвался кот и завозился, поудобнее устраиваясь на его коленях.
Мирослава была уверена, что под стук колёс она проспит до утра как убитая.
Но, увы, ей не спалось. В голове бродили разные мысли, перед мысленным взором всплывали обрывки воспоминаний. Она сама не могла бы сказать, о чём именно она думает, выходило, что как бы ни о чём и обо всём понемногу. Только о деле, по которому она, собственно, и отправилась в путь, Волгина не думала совсем.
До санатория она добралась на такси. Забронированный номер её вполне устроил. Персонал был вежлив и гостеприимен. Ещё бы! Ведь в наше время от неудовольствия или удовольствия лечащихся в нём зависело благополучие всех работающих в санатории, начиная от главврача и заканчивая гардеробщицей.
Все нужные справки и всё необходимое для поступления в санаторий за свои средства ей легко удалось достать в родном городе. Но так как это всё-таки был санаторий, Мирославе пришлось идти к доктору.
Она понятия не имела, как нужно с ним общаться, и понадеялась на русский «авось». Поэтому самый обычный для любого пациента вопрос на приёме у доктора чуть было не застал её врасплох:
– На что вы жалуетесь?
Мирослава хотела сказать, что жалуется она на Наполеонова, но от Наполеонова тут точно не лечат. Поэтому, вспомнив о том, что не спала в поезде всю ночь, она сказала:
– На ночную бессонницу и дневную сонливость.