Осень цвета кофе

– Для кого как, – не согласился Наполеонов.

– Давайте подумаем, кому выгодна его смерть, – предложил Морис.

– Как ни крути, только его жене, – ответил Наполеонов. – Но она была в санатории, и тому куча свидетелей!

– Кто-нибудь из оперативников ездил туда? – спросила Мирослава.

– Куда? – вытаращил глаза Шура.

– В санаторий.

– Я не могу выбрасывать государственные деньги на ветер! – отрезал Наполеонов. – Мы всё проверили по телефону, плюс ко всему нам выслали все необходимые бумаги.

– Ну, тогда, конечно, – хмыкнула Мирослава.

– Не вижу ничего смешного! – заявил Наполеонов, перебрался на диван и при этом, устраиваясь поудобнее, потревожил дремавшего там кота. Дон сердито фыркнул и спрыгнул на пол.

– Ваш кот пренебрегает моим обществом! И не скрывает этого! – с гримасой обиженного ребёнка пожаловался Шура.

– Просто ты его достал, – тихо проговорил Морис.

Мирослава расхохоталась.

– Уйду я от вас! – проговорил Наполеонов, поднимаясь на ноги.

– Куда это ты на ночь глядя собрался? – спросила Мирослава.

– Спать! В свою комнату!

– А, тогда ладно.





* * *


Сидя утром на работе и ломая голову над вечерним разговором в доме детективов, Наполеонов пришёл к заключению, что с вдовой Костюкова Анной Леонидовной необходимо поговорить ещё раз.

Сначала он хотел вызвать её к себе, но потом решил, что стены официального здания подействуют угнетающе на и без того тяжело переживающую потерю мужа женщину.

И он поехал к ней сам, предварительно позвонив по телефону.

Анна Леонидовна сказала, что она сегодня не собирается выходить из дома и он может приехать к ней, выбрав любое удобное для него время.

– Я подъеду сейчас, – проговорил следователь в трубку.

– Хорошо, я буду ждать.

Как по-домашнему это прозвучало, неожиданно для себя подумал он, точно она ждёт в гости старого друга. А ведь он, следователь Наполеонов, ей вовсе не друг, хотя и не враг, конечно.

«Получается прямо как в песне Владимира Семёновича Высоцкого: „И не друг и не враг, а так…“»

Грустная, однако, история.

С этими мыслями следователь и добрался до квартиры Костюковых.

По домофону Анна Леонидовна отозвалась сразу, следователь догадался, что женщина стояла возле двери. И когда он поднялся на площадку, дверь квартиры была распахнута.

– Здравствуйте, – проговорил он, чувствуя себя непрошеным гостем, бесцеремонно вторгшимся в обитель печали.

– Здравствуйте, заходите, – отозвалась Анна Леонидовна и включила в прихожей свет.

Прежде чем она успела наклониться, чтобы достать для него гостевые тапочки, он успел бросить взгляд на её лицо. При электрическом освещении оно казалось особенно бледным, а круги под глазами – почти чёрными.

Спрашивать о том, как она себя чувствует, в этой ситуации было бы верхом бестактности, поэтому Наполеонов и не спросил, только тихо вздохнул и надел тапочки, которые она поставила перед ним.

Тапочки были размера на два больше, поэтому Шура зашлёпал в них, как дряхлый деревенский дед в калошах, намеревавшийся покормить гусей.

Хотя если и приплести гусей к следственной работе, то работникам правоохранительных органов если и приходится иметь дело с разными гусями, то они не кормят гусей, а скорее дразнят их. Что ж, такова специфика их работы.

Вдову Вадима Костюкова Александр Романович, разумеется, дразнить не собирался, но ему было необходимо расшевелить её память и вытащить из неё хоть какую-то информацию в помощь следствию.


– Анна Леонидовна, – произнёс следователь, усаживаясь в предложенное ему мягкое кресло, – вспомните, пожалуйста, кто мог желать смерти вашему мужу?

– Понятия не имею, – ответила она, не задумываясь ни на минуту.

– Вы уверены, что у вашего мужа не было конфликтов с его компаньоном Марком Анатольевичем Левонеловым?

– Уверена, – так же быстро ответила Костюкова.

– А кому теперь перейдут акции, принадлежавшие вашему мужу?

– Наверное, мне, – пожала плечами женщина.

– Вы пока не интересовались этим вопросом? – осторожно спросил Наполеонов.

– Мне сейчас не до этого, – вздохнула Костюкова.

– Понимаю. – Наполеонов постучал пальцами по подлокотнику кресла. – Но ведь, наверное, существует завещание?

– Наверное, – безразлично согласилась вдова.

«Надо же, как бедняжка по мужу убивается, – сочувственно подумал Наполеонов, – даже деньгами не интересуется».

Но беседу нужно было продолжать. И чувствуя себя человеком, который в полном тумане движется по болоту, ощупывая при этом предварительно каждую кочку, он спросил:

– А с сестрой у Вадима Аркадьевича были хорошие отношения?

– Нормальные, – пожала плечами вдова.

– А с мужем сестры?

– Аналогично.

– Клара Аркадьевна сказала, что отец Вадима Аркадьевича не был её родным отцом.

– Ну и что? – спросила Анна Леонидовна. – Самбурский удочерил её, когда она ещё была маленьким ребёнком. И не делал в детях различия.

«Как же не делал? – подумал про себя Наполеонов. – Большую часть своего имущества завещал родному сыну, а приёмной дочери оставил только дачу на выселках. Ведь это вполне могло оскорбить Клару Аркадьевну».

Вслух он сказал:

– Я слышал, что после смерти Костюкова-старшего супругам Самбурским досталась только дача?

– Да, это так, – утвердительно кивнула Анна Леонидовна.

– Это ведь могло оскорбить если не Клару Аркадьевну, которая очень любила своего брата, то её супруга Петра Терентьевича Самбурского.

– А при чём здесь Пётр? – удивилась женщина.

– Ну как же… – начал было Наполеонов.

Однако вдова резко перебила следователя:

– Это дела семейные, точнее, близкородственные! Клара и Вадим сами меж собой разбирались, ни я, ни Пётр никакого касательства к этому не имели.

«Интересно», – подумал Наполеонов и спросил:

– А у Самбурских есть дети?

– Есть, дочь Александра.

– И какие у вашего мужа были взаимоотношения с племянницей?

– Сашку Вадим обожал! – оживилась Анна Леонидовна. – Когда она влюбилась сразу после школы, он, в отличие от родителей, поддержал её роман. Правда… – Анна Леонидовна помрачнела и замолчала.

– Что – правда? – теперь уже всерьёз заинтересовался следователь.

– Это дела семейные, – отрезала Анна.

– Вы забываете о том, что убили вашего мужа.

– Но при чём здесь история с Сашкой?

– Позвольте об этом судить мне.