Орхидея съела их всех
Часть 45 из 55 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Они хотят вырваться из круга рождения и смерти.
– Тетя Флёр, вообще-то звучит все это жутковато.
– Да, я знаю.
– Получается, то, что написал дедушка Куинн в своем дневнике об этих стручках…
– Он написал правду. Они – нечто вроде короткой дороги к просветлению. Но они убивают.
– Зато, прежде чем убить, дарят просветление?
– Да, но они убивают по-настоящему. Обратно уже не вернешься.
– Если, конечно, ты не животное. Я читала, что животные и птицы уже и так просветленные, поэтому стручки действуют на них иначе. А дедушка Куинн писал, что иногда люди возрождаются в теле животных. Это правда?
– Может быть, если в этой жизни у них что-то пошло не так? Но твердо я тебе ответить не могу. Важно то, что, если съешь семян из этого стручка (а они совсем крошечные), не вернешься обратно уже ни в каком теле.
– Мне теперь как-то страшно.
– Может, съешь еще торта?
– А это обязательно? Похоже, мама все равно больше никогда не разрешит мне играть в теннис.
Флёр вздыхает. Убирает торт.
– Послушай, важно, чтобы ты хорошенько запомнила: эти стручки – очень-очень опасны. Пообещай мне, что, если ты когда-нибудь наткнешься на один из них…
– Да, тетя Флёр. Я сразу же тебе об этом сообщу.
– И не будешь к нему прикасаться, ничего такого.
– Да, тетя Флёр.
– Перестань дергаться. Посиди спокойно две минуты и послушай меня.
– И тогда ты разрешишь мне помочь?
– Да.
– Разрешишь мне тоже искать стручки?
– Наверное, для начала мне понадобится сходить на разведку. Но это будет очень опасно, поэтому ты должен внимательно меня слушать.
– Хорошо.
Эш изо всех сил старается сидеть смирно. Правда, все равно продолжает тихонько напевать себе под нос. Почему он все время что-то напевает? Не может остановиться. И, кстати, что это такое он мурлычет? Национальный гимн Новой Зеландии, который вертится у него в голове с тех пор, как они с отцом после обеда посмотрели матч по регби. Эш терпеть не может регби, но папа говорит, что это традиционная и очень английская игра, она бесстрашная и немного языческая и ему нужно попробовать полюбить хотя бы смотреть регби по телевизору, раз он ненавидит в него играть. Национальный гимн Новой Зеландии – отличный, веселый, и, когда Эш слушает его, он представляет себе счастливых танцующих детей. Ну да, дети – в форме и делают то, что им сказали, но зато делают они это под ярким теплым солнцем, и в руках у них – флаги и транспаранты. А “Боже, храни Королеву” вгоняет Эша в тоску, он чешется и зевает, когда слышит эту мелодию…
– Эш!
– Что?
– Не спи! Это очень важно.
– Ладно.
– Итак. Пророк уходит ужинать в девять. Именно в это время нам и нужно к нему пробраться.
– А ты точно знаешь, что у него они есть?
– Да, я тебе уже говорила. Он их выращивает и продает.
– Но ведь этот дневник был написан в тысяча девятьсот восемьдесят каком-то году.
– Старые люди не меняют своих привычек так часто, как мы с тобой.
– Ладно.
– В общем, пойду я, потому что я старшая. А ты останешься караулить наверху на лестнице и будешь следить, вдруг он за чем-нибудь вернется. Если он и в самом деле вернется, тебе придется сброситься с лестницы…
– Нет!
– Ну хорошо, тогда просто изобрази обморок.
– Как тогда в театральном кружке?
– Да, именно.
– А если я испугаюсь?
– Тогда тебе придется набраться смелости и постараться не вести себя, как недоразвитый придурок.
– Холли?
– Что?
– А что ты будешь делать со стручками?
– Я их продам.
– И что тогда?
– И тогда я убегу из дома и поеду жить в Мидлсекс и буду там играть в команде графства. Это очень важно, я нужна команде, а мама не понимает. Если я останусь здесь, мама больше никогда не разрешит мне играть в теннис. Ты же слышал, что она говорит. Когда я прославлюсь, ты приедешь ко мне в гости, и я куплю тебе “Роллс-ройс”.
Холли действительно намерена поступить именно так? Прямо вот правда-правда-правда? Возможно. Ну, примерно так. Но она прекрасно представляет себе, как протягивает стручок маме и та стоит вся такая бледная, дрожит и не может прийти в себя от смелости и решимости своей дочери – и, разумеется, теперь она понимает, как отчаянно Холли мечтает о теннисе и что она готова ради него буквально на все. Ну и потом мама, конечно, разрешает ей поиграть со знаменитым теннисистом, пока сама звонит Дэйву и узнает подробности того, как вступить в команду графства. И, понятное дело, если у Холли будут стручки, отпадет вопрос о том, по карману ли их семье отправить Холли в Мидлсекс. И еще она сможет купить себе новое теннисное платье, может быть – даже в комплекте с бюстгальтером и шортами. А, ну и, конечно, еще одну ракетку “Уилсон” или две, и большую сумку для них, и…
– Я не хочу, чтобы ты уезжала в Мидлсекс.
– Я знаю, но…
– Может, ты просто будешь есть побольше? Тогда мама разрешит тебе играть в теннис.
Холли размышляет над этим примерно две секунды.
– Нет, – отвечает она наконец.
– Ну а можно тогда я поеду с тобой?
– Посмотрим. Это зависит от…
– Холли… – У Эша из глаз катятся слезы.
– Ну не будь ты таким педиком. Послушай. Ладно. Когда мы добудем стручки, я отдам один тебе.
– Но…
– Каждый из них стоит не меньше десяти тысяч фунтов. Мама говорит, что, возможно, даже намного больше, ведь сейчас инфляция…
– НО Я ОЧЕНЬ ИХ БОЮСЬ, ЭТИХ СТРУЧКОВ.
– Ш-ш. Я знаю. Но они совсем не страшные.
– Очень даже страшные!
– Просто не будь придурком и не делай ничего идиотского – ну, там, не ешь их и не засовывай в глаза.
В комнате удивительно влажно. Пахнет странно: как будто бы запах орхидей-ремнелепестников перемешался с запахом земли и тем желтым-прежелтым мороженым, которое продается в Корнуолле. Комната разделена на две части. В одной – много книг и выцветших тетрадных листов. В углу стоит кресло, а перед ним, у окна, письменный стол с компьютером. На стене – календарь с изображением голой женщины, усевшейся на красный автомобиль. Еще тут есть целая коллекция старых диковинных музыкальных инструментов, включая бонго и огромную штуковину наподобие тамбурина. Здесь же стоит другой стол – с двумя проигрывателями для пластинок, придвинутыми друг к другу. Между ними торчит большой пластмассовый член, который вызывает у Холли очень странное ощущение, как будто бы…
Ой! Ужас! Тут еще и пара женских грудей из розовой резины, и…
На стене висят старые выцветшие плакаты. На одном из них – большой желтый смайлик. Еще на одном – желтая таблетка, над ней надпись “DJ Профит и MC Угар”. Тут есть и фотографии голой женщины, которая стоит посреди темного поля и держит какую-то светящуюся палку, и очень может быть, что это на самом деле… Ой, фу…
Холли быстро уходит в другую часть комнаты. Это отсюда так странно пахнет – землей, козами и ванилью. И – да, как она и думала, вот они. Много-много орхидей, с которых свисают стручки, похожие на… ну, честно говоря, на что они похожи, нельзя описать без использования неприличных слов. На одной из орхидей распустился цветок, и Холли собирается подойти поближе, чтобы его рассмотреть, но тут сзади доносится стук. Это закрылась дверь. Холли оглядывается. На цыпочках переходит в первую часть комнаты. Но…
– Так-так, – говорит Пророк. – Привет.
– Здравствуйте! – отвечает Холли. – Простите! Я немного заблудилась, и…
– Когда-то очень давно я рыскал по этому дому в поисках сокровища, и посмотри, что теперь со мной стало, – говорит он. – Я не советовал бы тебе следовать моему примеру.
Таким же голосом разговаривают отрицательные персонажи из черно-белых фильмов, которые учителя и старики любят показывать детям под Рождество. Всякий там Диккенс. Или та история с летающей кроватью. Такой немного лондонский голос и слегка надтреснутый. Как будто человека мучает нестерпимый кашель из-за какой-нибудь старомодной болезни типа туберкулеза или вроде того.
Нет, а правда, что это с ним произошло? Трудно сказать. У него седые волосы, совсем седые, как у древних стариков, но в них есть красные пряди, и волосы собраны в ужасный такой хвост, который сползает вниз по спине, подобно умирающей змее. Зубы – все четыре штуки – совершенно черные. Скулы такие высокие и острые, что кажется, перед тобой скелет. Вообще он очень похож на девушек с фотографий, которые показывали Холли, когда она лежала в клинике, эти девушки ели еще меньше, чем она. Какая глупая идея. Фотографии, которые должны, по задумке врачей, напугать девушек, на самом деле являются для них вдохновением. Точнее, худновением – это слово Холли узнала тоже там, в клинике. До клиники она не ела просто потому, что не любила еду и предпочитала ей теннис. Теперь же она не ест, потому что хочет победить этих скелетов. Хочет выиграть у них 6–0. 6–0. Двойную баранку. Но превращаться в такую развалину, как этот несчастный человек, который стоит сейчас перед ней, это как-то…
– Пожалуй, девчонка мне пригодилась бы, – говорит он.
– Тетя Флёр, вообще-то звучит все это жутковато.
– Да, я знаю.
– Получается, то, что написал дедушка Куинн в своем дневнике об этих стручках…
– Он написал правду. Они – нечто вроде короткой дороги к просветлению. Но они убивают.
– Зато, прежде чем убить, дарят просветление?
– Да, но они убивают по-настоящему. Обратно уже не вернешься.
– Если, конечно, ты не животное. Я читала, что животные и птицы уже и так просветленные, поэтому стручки действуют на них иначе. А дедушка Куинн писал, что иногда люди возрождаются в теле животных. Это правда?
– Может быть, если в этой жизни у них что-то пошло не так? Но твердо я тебе ответить не могу. Важно то, что, если съешь семян из этого стручка (а они совсем крошечные), не вернешься обратно уже ни в каком теле.
– Мне теперь как-то страшно.
– Может, съешь еще торта?
– А это обязательно? Похоже, мама все равно больше никогда не разрешит мне играть в теннис.
Флёр вздыхает. Убирает торт.
– Послушай, важно, чтобы ты хорошенько запомнила: эти стручки – очень-очень опасны. Пообещай мне, что, если ты когда-нибудь наткнешься на один из них…
– Да, тетя Флёр. Я сразу же тебе об этом сообщу.
– И не будешь к нему прикасаться, ничего такого.
– Да, тетя Флёр.
– Перестань дергаться. Посиди спокойно две минуты и послушай меня.
– И тогда ты разрешишь мне помочь?
– Да.
– Разрешишь мне тоже искать стручки?
– Наверное, для начала мне понадобится сходить на разведку. Но это будет очень опасно, поэтому ты должен внимательно меня слушать.
– Хорошо.
Эш изо всех сил старается сидеть смирно. Правда, все равно продолжает тихонько напевать себе под нос. Почему он все время что-то напевает? Не может остановиться. И, кстати, что это такое он мурлычет? Национальный гимн Новой Зеландии, который вертится у него в голове с тех пор, как они с отцом после обеда посмотрели матч по регби. Эш терпеть не может регби, но папа говорит, что это традиционная и очень английская игра, она бесстрашная и немного языческая и ему нужно попробовать полюбить хотя бы смотреть регби по телевизору, раз он ненавидит в него играть. Национальный гимн Новой Зеландии – отличный, веселый, и, когда Эш слушает его, он представляет себе счастливых танцующих детей. Ну да, дети – в форме и делают то, что им сказали, но зато делают они это под ярким теплым солнцем, и в руках у них – флаги и транспаранты. А “Боже, храни Королеву” вгоняет Эша в тоску, он чешется и зевает, когда слышит эту мелодию…
– Эш!
– Что?
– Не спи! Это очень важно.
– Ладно.
– Итак. Пророк уходит ужинать в девять. Именно в это время нам и нужно к нему пробраться.
– А ты точно знаешь, что у него они есть?
– Да, я тебе уже говорила. Он их выращивает и продает.
– Но ведь этот дневник был написан в тысяча девятьсот восемьдесят каком-то году.
– Старые люди не меняют своих привычек так часто, как мы с тобой.
– Ладно.
– В общем, пойду я, потому что я старшая. А ты останешься караулить наверху на лестнице и будешь следить, вдруг он за чем-нибудь вернется. Если он и в самом деле вернется, тебе придется сброситься с лестницы…
– Нет!
– Ну хорошо, тогда просто изобрази обморок.
– Как тогда в театральном кружке?
– Да, именно.
– А если я испугаюсь?
– Тогда тебе придется набраться смелости и постараться не вести себя, как недоразвитый придурок.
– Холли?
– Что?
– А что ты будешь делать со стручками?
– Я их продам.
– И что тогда?
– И тогда я убегу из дома и поеду жить в Мидлсекс и буду там играть в команде графства. Это очень важно, я нужна команде, а мама не понимает. Если я останусь здесь, мама больше никогда не разрешит мне играть в теннис. Ты же слышал, что она говорит. Когда я прославлюсь, ты приедешь ко мне в гости, и я куплю тебе “Роллс-ройс”.
Холли действительно намерена поступить именно так? Прямо вот правда-правда-правда? Возможно. Ну, примерно так. Но она прекрасно представляет себе, как протягивает стручок маме и та стоит вся такая бледная, дрожит и не может прийти в себя от смелости и решимости своей дочери – и, разумеется, теперь она понимает, как отчаянно Холли мечтает о теннисе и что она готова ради него буквально на все. Ну и потом мама, конечно, разрешает ей поиграть со знаменитым теннисистом, пока сама звонит Дэйву и узнает подробности того, как вступить в команду графства. И, понятное дело, если у Холли будут стручки, отпадет вопрос о том, по карману ли их семье отправить Холли в Мидлсекс. И еще она сможет купить себе новое теннисное платье, может быть – даже в комплекте с бюстгальтером и шортами. А, ну и, конечно, еще одну ракетку “Уилсон” или две, и большую сумку для них, и…
– Я не хочу, чтобы ты уезжала в Мидлсекс.
– Я знаю, но…
– Может, ты просто будешь есть побольше? Тогда мама разрешит тебе играть в теннис.
Холли размышляет над этим примерно две секунды.
– Нет, – отвечает она наконец.
– Ну а можно тогда я поеду с тобой?
– Посмотрим. Это зависит от…
– Холли… – У Эша из глаз катятся слезы.
– Ну не будь ты таким педиком. Послушай. Ладно. Когда мы добудем стручки, я отдам один тебе.
– Но…
– Каждый из них стоит не меньше десяти тысяч фунтов. Мама говорит, что, возможно, даже намного больше, ведь сейчас инфляция…
– НО Я ОЧЕНЬ ИХ БОЮСЬ, ЭТИХ СТРУЧКОВ.
– Ш-ш. Я знаю. Но они совсем не страшные.
– Очень даже страшные!
– Просто не будь придурком и не делай ничего идиотского – ну, там, не ешь их и не засовывай в глаза.
В комнате удивительно влажно. Пахнет странно: как будто бы запах орхидей-ремнелепестников перемешался с запахом земли и тем желтым-прежелтым мороженым, которое продается в Корнуолле. Комната разделена на две части. В одной – много книг и выцветших тетрадных листов. В углу стоит кресло, а перед ним, у окна, письменный стол с компьютером. На стене – календарь с изображением голой женщины, усевшейся на красный автомобиль. Еще тут есть целая коллекция старых диковинных музыкальных инструментов, включая бонго и огромную штуковину наподобие тамбурина. Здесь же стоит другой стол – с двумя проигрывателями для пластинок, придвинутыми друг к другу. Между ними торчит большой пластмассовый член, который вызывает у Холли очень странное ощущение, как будто бы…
Ой! Ужас! Тут еще и пара женских грудей из розовой резины, и…
На стене висят старые выцветшие плакаты. На одном из них – большой желтый смайлик. Еще на одном – желтая таблетка, над ней надпись “DJ Профит и MC Угар”. Тут есть и фотографии голой женщины, которая стоит посреди темного поля и держит какую-то светящуюся палку, и очень может быть, что это на самом деле… Ой, фу…
Холли быстро уходит в другую часть комнаты. Это отсюда так странно пахнет – землей, козами и ванилью. И – да, как она и думала, вот они. Много-много орхидей, с которых свисают стручки, похожие на… ну, честно говоря, на что они похожи, нельзя описать без использования неприличных слов. На одной из орхидей распустился цветок, и Холли собирается подойти поближе, чтобы его рассмотреть, но тут сзади доносится стук. Это закрылась дверь. Холли оглядывается. На цыпочках переходит в первую часть комнаты. Но…
– Так-так, – говорит Пророк. – Привет.
– Здравствуйте! – отвечает Холли. – Простите! Я немного заблудилась, и…
– Когда-то очень давно я рыскал по этому дому в поисках сокровища, и посмотри, что теперь со мной стало, – говорит он. – Я не советовал бы тебе следовать моему примеру.
Таким же голосом разговаривают отрицательные персонажи из черно-белых фильмов, которые учителя и старики любят показывать детям под Рождество. Всякий там Диккенс. Или та история с летающей кроватью. Такой немного лондонский голос и слегка надтреснутый. Как будто человека мучает нестерпимый кашель из-за какой-нибудь старомодной болезни типа туберкулеза или вроде того.
Нет, а правда, что это с ним произошло? Трудно сказать. У него седые волосы, совсем седые, как у древних стариков, но в них есть красные пряди, и волосы собраны в ужасный такой хвост, который сползает вниз по спине, подобно умирающей змее. Зубы – все четыре штуки – совершенно черные. Скулы такие высокие и острые, что кажется, перед тобой скелет. Вообще он очень похож на девушек с фотографий, которые показывали Холли, когда она лежала в клинике, эти девушки ели еще меньше, чем она. Какая глупая идея. Фотографии, которые должны, по задумке врачей, напугать девушек, на самом деле являются для них вдохновением. Точнее, худновением – это слово Холли узнала тоже там, в клинике. До клиники она не ела просто потому, что не любила еду и предпочитала ей теннис. Теперь же она не ест, потому что хочет победить этих скелетов. Хочет выиграть у них 6–0. 6–0. Двойную баранку. Но превращаться в такую развалину, как этот несчастный человек, который стоит сейчас перед ней, это как-то…
– Пожалуй, девчонка мне пригодилась бы, – говорит он.