Орхидея съела их всех
Часть 44 из 55 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты же все равно разрешишь ей играть, сколько бы она ни весила.
– Ну…
– Я опаздываю. Думаю, пока мой ответ все-таки “нет”, Холлс. У тебя здесь даже теннисной формы и ракетки нет. К тому же я уверена, что у знаменитого теннисиста есть дела поважнее, чем перебрасываться мячом с двенадцатилетними девчонками.
Бриония растягивает губы в строгой улыбочке, не забывает поцеловать на прощанье Флёр, хотя она и кажется ей сейчас какой-то… Впрочем, ничего, зато скоро можно будет выпить бокальчик. Чего-нибудь прекрасного, расслабляющего, придающего сил. По крайней мере, в любой другой ситуации эффект был бы именно такой. Но сейчас…
Напитки – в самом конце меню. Страницы и страницы вин, марочных вин, шампанского, десертного вина, ликеров, бренди, портвейна. Но сегодня Бриония выберет что-нибудь безалкогольное. Она пообещала Джеймсу, что на этот раз за обедом с его родителями не будет пить спиртного. И, возможно, это положит начало чему-то восхитительному. Она чувствует: стоит ей доказать себе самой, что она способна продержаться без вина всего один вечер, и тогда… И если сейчас удастся быстренько заказать безалкогольный напиток, то…
– Я смотрю, вы сразу перешли к последним страницам, – говорит официант, подмигнув. – Правильно расставлены приоритеты.
Да что же это за чертовщина? Почему простое желание потратить немного доступных тебе наличных на бокал или бутылку забродившего фруктового сока вызывает у людей такое возбуждение? Что примечательного, пикантного и эксцентричного в желании выпить вина, особенно если учесть, что каждая вторая женщина в этом ресторане – толстая, с мелированием и на шпильках – делает то же самое? Вы посмотрите на нее. Разве она не такая, как они? Разве она не ужасна? О-о, мадам, не хряпнуть ли еще по одной? Она точь-в-точь как тетушка Трейс, она просто…
– Вообще-то я ищу что-нибудь безалкогольное, – говорит Бриония.
Джеймс посылает ей приободряющую улыбку. Они с отцом заказывают пиво. Его мать Лин – апельсиновый сок. Бриония хочет минеральной воды с газом, но…
– У вас нет другой воды, кроме “Бадуа”? – спрашивает она.
– О! – восклицает официант. – Да это прекраснейшая минеральная вода.
– Да-да, – кивает Бриония. – Но она недостаточно газированная. У вас есть только она?
– Еще есть “Хайленд Спринг”, но только в маленьких бутылочках.
– Прекрасно. Принесите мне одну бутылочку “Хайленд Спринг”, пожалуйста.
– Что касается “Бадуа”, то она такая слабогазованная потому, что это натуральная газация.
– Да-да, я знаю. Спасибо. Но мне нравится, чтобы шипело посильнее.
Игриво приподнятая бровь. Ироничная улыбочка.
– Любите, чтобы язык пощипало, да?
– Ну, мне вообще нравятся шипучие напитки.
– В таком случае, – подсказывает официант, – я бы посоветовал вам взять бутылочку шампанского.
– Отлично, – произносит Бриония со вздохом.
Джеймс толкает ее в бок. Что-то в ее тоне и выражении лица кажется ему не совсем… А вообще к черту все…
– Я прошу прощения, – продолжает Бриония. – А вы никогда не слышали о таком понятии, как алкоголизм? Или о людях, которые водят машину? О мусульманах? Буддистах? Людях, сидящих на диете?
– Бриония… – пытается вмешаться Джеймс.
– Нет уж, извините, – говорит Бриония, которая вовсе не чувствует себя виноватой. – Я не предполагала, что в этом ресторане прием алкоголя – непременное условие. И что-то я, простите, не заметила на двери таблички о том, что здесь нельзя заказать стакан минеральной воды и что, хотите вы или нет, вас тут обязательно заставят выпить что-нибудь с градусом. Возможно, официантам не приходит в голову, что люди могут осознанно отказываться от алкоголя и что это дается им не очень-то легко и им совсем не хочется, чтобы кто-нибудь постоянно над ними подшучивал. Ну что ж, хорошо, о’кей. Ваша взяла. Какое тут самое дорогое шампанское?
Она принимается листать заламинированные страницы меню.
– Столько шума, а самое дорогое шампанское – по тридцать два фунта пятьдесят пенсов бутылка! Принесите две, пожалуйста.
– Бриония…
– Грег, Лин, вы ведь ко мне присоединитесь? Пощиплем языки вместе! Я угощаю, понятное дело.
Бриония поднимает взгляд обратно на официанта:
– И можете заодно уж открыть бутылочку “Грава” 2007 года, чтобы подышало. Если уж мы решили пить, надо делать это как следует.
– Что такое просветление?
Флёр смеется.
– Сколько у тебя времени? – спрашивает она. – Во сколько мама тебя забирает с утра?
Холли вздыхает.
– Ну почему взрослые вечно…
– Ладно. Слушай. Ты знаешь историю про Адама и Еву?
– Да. Это из Библии. Они в саду, и там дерево, и Бог говорит, чтобы они не ели яблоко с этого дерева, но они, конечно, едят, и во всем виновата Ева, и…
– Я никогда еще не видела, чтобы Библия наводила на человека такую скуку.
– Ну она же такая древняя. И потом, если ты Бог и тебе нужно, чтобы кто-то чего-то не ел, зачем ты им это вообще даешь?
– Может, чтобы они видели, что у них есть свобода выбора?
– Ясно. Ну так и что же с просветлением?
– Ты знаешь, что появилось у Адама и Евы, когда они вкусили от яблока, которое, кстати, было просто фруктом – необязательно именно яблоком. Это могла быть, например, фига.
– Эм-м… знание? Речь, кажется, идет о дереве познания?
– И что произошло дальше?
– Не помню.
– Они оделись, потому что стали стыдиться своей наготы.
– А потом Бог наказал Еву месячными и всяким таким!
– Ну, в каком-то смысле Богу не было необходимости их наказывать. Имея знание, они могли наказать себя сами. Ведь знание – это не только информация, которую черпаешь из книг. Знание – это еще и такие вещи, как стыд, смущение и страх. Осознание того, что ты лучше или хуже кого-нибудь еще. Способность отделять себя от всего остального. В школе знание – полезно, но в этой истории знание – проклятие.
– Ясно…
– Просветление – во всяком случае, как я его вижу, – это способ отмотать пленку назад и вернуться в то состояние, когда яблоко еще не было надкушено.
– То есть это что же, избавление от знания?
– Да. Или от того, что я назвала бы эго.
– Понятно.
– У тебя никогда не бывает так, что какой-то голос в голове говорит, что ты не слишком хороший человек, или, ну я не знаю, что последний твой теннисный удар был никуда не годным, или что ты уродина, неудачница и все такое прочее?
Холли корчит кислую мину.
– Ну да. Бывает. Откуда ты знаешь?
– Знаю, потому что этот голос слышат все.
Долгая пауза.
– Правда? Ты уверена?
– Да. А бывает так, что этот голос говорит тебе что-нибудь приятное? Например, что ты умнее других людей или, скажем, стройнее? Может, иногда он расписывает тебе, как ты играешь на Уимблдоне, или становишься старостой в школе, или…
– Наверное, бывает. Не знаю. Только это ведь не тот же самый голос. Не может быть, чтобы он был тем же самым.
– Думаю, это тот же голос. Я считаю, так с нами говорит эго. А у него одна задача – сделать так, чтобы мы постоянно видели разницу между собой и другими. Чтобы все время сравнивали себя с другими и обнаруживали, в чем мы лучше, а в чем – хуже. Только представь себе, каково было бы, если бы на свете жил человек точь-в-точь такой же, как ты? Как бы ты себя почувствовала?
– Честно?
– Да.
– Это была бы страшная скукота.
– Вот в этом-то и состоит задача эго. Оно делает так, чтобы просветление и объединенность казались нам скукотой. Но представь себе, что было бы, если бы ты испытала к этому своему двойнику любовь? Что тогда?
– Даже тогда все было бы страшно скучно. Я не знаю… Может быть…
Холли вдруг вспоминает о Мелиссе и о том, как они играли вместе. Никто из них не стремился победить. Значение имели только сила и красота ударов. Если бы тогда нужно было заботиться о заработанных очках, Холли получила бы куда меньше удовольствия. И уж если бы Холли довелось стать такой же, как какой-нибудь другой человек, она бы, конечно, выбрала Мелиссу. Вот только интересно, захотела бы Мелисса стать такой же, как Холли? Скорее всего, нет.
– Многие взрослые мечтают достичь просветления.
– Почему?
– Некоторые (в основном индуисты и буддисты) считают, что мы проходим процесс реинкарнации снова и снова – пока не придем к просветлению, и полагают, что жизнь – это в основе своей страдание. Люди стремятся к просветлению потому, что хотят перестать страдать.
– То есть на самом деле они хотят умереть?
– Ну…
– Я опаздываю. Думаю, пока мой ответ все-таки “нет”, Холлс. У тебя здесь даже теннисной формы и ракетки нет. К тому же я уверена, что у знаменитого теннисиста есть дела поважнее, чем перебрасываться мячом с двенадцатилетними девчонками.
Бриония растягивает губы в строгой улыбочке, не забывает поцеловать на прощанье Флёр, хотя она и кажется ей сейчас какой-то… Впрочем, ничего, зато скоро можно будет выпить бокальчик. Чего-нибудь прекрасного, расслабляющего, придающего сил. По крайней мере, в любой другой ситуации эффект был бы именно такой. Но сейчас…
Напитки – в самом конце меню. Страницы и страницы вин, марочных вин, шампанского, десертного вина, ликеров, бренди, портвейна. Но сегодня Бриония выберет что-нибудь безалкогольное. Она пообещала Джеймсу, что на этот раз за обедом с его родителями не будет пить спиртного. И, возможно, это положит начало чему-то восхитительному. Она чувствует: стоит ей доказать себе самой, что она способна продержаться без вина всего один вечер, и тогда… И если сейчас удастся быстренько заказать безалкогольный напиток, то…
– Я смотрю, вы сразу перешли к последним страницам, – говорит официант, подмигнув. – Правильно расставлены приоритеты.
Да что же это за чертовщина? Почему простое желание потратить немного доступных тебе наличных на бокал или бутылку забродившего фруктового сока вызывает у людей такое возбуждение? Что примечательного, пикантного и эксцентричного в желании выпить вина, особенно если учесть, что каждая вторая женщина в этом ресторане – толстая, с мелированием и на шпильках – делает то же самое? Вы посмотрите на нее. Разве она не такая, как они? Разве она не ужасна? О-о, мадам, не хряпнуть ли еще по одной? Она точь-в-точь как тетушка Трейс, она просто…
– Вообще-то я ищу что-нибудь безалкогольное, – говорит Бриония.
Джеймс посылает ей приободряющую улыбку. Они с отцом заказывают пиво. Его мать Лин – апельсиновый сок. Бриония хочет минеральной воды с газом, но…
– У вас нет другой воды, кроме “Бадуа”? – спрашивает она.
– О! – восклицает официант. – Да это прекраснейшая минеральная вода.
– Да-да, – кивает Бриония. – Но она недостаточно газированная. У вас есть только она?
– Еще есть “Хайленд Спринг”, но только в маленьких бутылочках.
– Прекрасно. Принесите мне одну бутылочку “Хайленд Спринг”, пожалуйста.
– Что касается “Бадуа”, то она такая слабогазованная потому, что это натуральная газация.
– Да-да, я знаю. Спасибо. Но мне нравится, чтобы шипело посильнее.
Игриво приподнятая бровь. Ироничная улыбочка.
– Любите, чтобы язык пощипало, да?
– Ну, мне вообще нравятся шипучие напитки.
– В таком случае, – подсказывает официант, – я бы посоветовал вам взять бутылочку шампанского.
– Отлично, – произносит Бриония со вздохом.
Джеймс толкает ее в бок. Что-то в ее тоне и выражении лица кажется ему не совсем… А вообще к черту все…
– Я прошу прощения, – продолжает Бриония. – А вы никогда не слышали о таком понятии, как алкоголизм? Или о людях, которые водят машину? О мусульманах? Буддистах? Людях, сидящих на диете?
– Бриония… – пытается вмешаться Джеймс.
– Нет уж, извините, – говорит Бриония, которая вовсе не чувствует себя виноватой. – Я не предполагала, что в этом ресторане прием алкоголя – непременное условие. И что-то я, простите, не заметила на двери таблички о том, что здесь нельзя заказать стакан минеральной воды и что, хотите вы или нет, вас тут обязательно заставят выпить что-нибудь с градусом. Возможно, официантам не приходит в голову, что люди могут осознанно отказываться от алкоголя и что это дается им не очень-то легко и им совсем не хочется, чтобы кто-нибудь постоянно над ними подшучивал. Ну что ж, хорошо, о’кей. Ваша взяла. Какое тут самое дорогое шампанское?
Она принимается листать заламинированные страницы меню.
– Столько шума, а самое дорогое шампанское – по тридцать два фунта пятьдесят пенсов бутылка! Принесите две, пожалуйста.
– Бриония…
– Грег, Лин, вы ведь ко мне присоединитесь? Пощиплем языки вместе! Я угощаю, понятное дело.
Бриония поднимает взгляд обратно на официанта:
– И можете заодно уж открыть бутылочку “Грава” 2007 года, чтобы подышало. Если уж мы решили пить, надо делать это как следует.
– Что такое просветление?
Флёр смеется.
– Сколько у тебя времени? – спрашивает она. – Во сколько мама тебя забирает с утра?
Холли вздыхает.
– Ну почему взрослые вечно…
– Ладно. Слушай. Ты знаешь историю про Адама и Еву?
– Да. Это из Библии. Они в саду, и там дерево, и Бог говорит, чтобы они не ели яблоко с этого дерева, но они, конечно, едят, и во всем виновата Ева, и…
– Я никогда еще не видела, чтобы Библия наводила на человека такую скуку.
– Ну она же такая древняя. И потом, если ты Бог и тебе нужно, чтобы кто-то чего-то не ел, зачем ты им это вообще даешь?
– Может, чтобы они видели, что у них есть свобода выбора?
– Ясно. Ну так и что же с просветлением?
– Ты знаешь, что появилось у Адама и Евы, когда они вкусили от яблока, которое, кстати, было просто фруктом – необязательно именно яблоком. Это могла быть, например, фига.
– Эм-м… знание? Речь, кажется, идет о дереве познания?
– И что произошло дальше?
– Не помню.
– Они оделись, потому что стали стыдиться своей наготы.
– А потом Бог наказал Еву месячными и всяким таким!
– Ну, в каком-то смысле Богу не было необходимости их наказывать. Имея знание, они могли наказать себя сами. Ведь знание – это не только информация, которую черпаешь из книг. Знание – это еще и такие вещи, как стыд, смущение и страх. Осознание того, что ты лучше или хуже кого-нибудь еще. Способность отделять себя от всего остального. В школе знание – полезно, но в этой истории знание – проклятие.
– Ясно…
– Просветление – во всяком случае, как я его вижу, – это способ отмотать пленку назад и вернуться в то состояние, когда яблоко еще не было надкушено.
– То есть это что же, избавление от знания?
– Да. Или от того, что я назвала бы эго.
– Понятно.
– У тебя никогда не бывает так, что какой-то голос в голове говорит, что ты не слишком хороший человек, или, ну я не знаю, что последний твой теннисный удар был никуда не годным, или что ты уродина, неудачница и все такое прочее?
Холли корчит кислую мину.
– Ну да. Бывает. Откуда ты знаешь?
– Знаю, потому что этот голос слышат все.
Долгая пауза.
– Правда? Ты уверена?
– Да. А бывает так, что этот голос говорит тебе что-нибудь приятное? Например, что ты умнее других людей или, скажем, стройнее? Может, иногда он расписывает тебе, как ты играешь на Уимблдоне, или становишься старостой в школе, или…
– Наверное, бывает. Не знаю. Только это ведь не тот же самый голос. Не может быть, чтобы он был тем же самым.
– Думаю, это тот же голос. Я считаю, так с нами говорит эго. А у него одна задача – сделать так, чтобы мы постоянно видели разницу между собой и другими. Чтобы все время сравнивали себя с другими и обнаруживали, в чем мы лучше, а в чем – хуже. Только представь себе, каково было бы, если бы на свете жил человек точь-в-точь такой же, как ты? Как бы ты себя почувствовала?
– Честно?
– Да.
– Это была бы страшная скукота.
– Вот в этом-то и состоит задача эго. Оно делает так, чтобы просветление и объединенность казались нам скукотой. Но представь себе, что было бы, если бы ты испытала к этому своему двойнику любовь? Что тогда?
– Даже тогда все было бы страшно скучно. Я не знаю… Может быть…
Холли вдруг вспоминает о Мелиссе и о том, как они играли вместе. Никто из них не стремился победить. Значение имели только сила и красота ударов. Если бы тогда нужно было заботиться о заработанных очках, Холли получила бы куда меньше удовольствия. И уж если бы Холли довелось стать такой же, как какой-нибудь другой человек, она бы, конечно, выбрала Мелиссу. Вот только интересно, захотела бы Мелисса стать такой же, как Холли? Скорее всего, нет.
– Многие взрослые мечтают достичь просветления.
– Почему?
– Некоторые (в основном индуисты и буддисты) считают, что мы проходим процесс реинкарнации снова и снова – пока не придем к просветлению, и полагают, что жизнь – это в основе своей страдание. Люди стремятся к просветлению потому, что хотят перестать страдать.
– То есть на самом деле они хотят умереть?