Опоздавшие
Часть 15 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Мальчик, – подтвердила Тэсс.
Не Томасина. Микен. Второе имя Тома. У Брайди сердце подскочило к горлу, когда акушерка перевернула ее сыночка вверх тормашками. Руки ее были перемазаны кровью Брайди. Она держала малыша за ножки, точно цыпленка, ощипанного в суп. Невероятно, что этакая кроха сумела пережить такое испытание.
– Он живой? – спросила Брайди.
Акушерка промолчала и только шлепнула бедолагу по попке, словно в наказание за неудачный выбор матери. В ответ послышалось нечто среднее между плачем и меканьем барашка, скорее жалоба, нежели крик. Ребенок весь был в чем-то похожем на оболочку мягкого сыра.
– Чудесный мальчуган, – сказала акушерка. Обтерев ребенка, она смазала его оливковым маслом и положила Брайди на грудь. Та вздрогнула, почувствовав прикосновение голого тельца. Красный и сморщенный младенец выглядел, как и полагается новорожденному, и вместе с тем смахивал на древнего старца.
Двумя кусками бечевки акушерка перевязала синюю пульсирующую пуповину, напоминающую буксировочный трос, притороченный к младенцу. Один узел она затянула возле его живота, другой – меж ног Брайди, как будто делая колбасу. Потом окунула ножницы в кипяток. Брайди зажмурилась, изготовившись к боли, и ладонью прикрыла глаза ребенку.
– Да он еще ничего не видит! – рассмеялась акушерка.
Зря только потратилась на шампунь.
Перерезали пуповину, теперь Брайди и малыш уже не были одним целым. Акушерка накрыла младенца муслиновой пеленкой. Его запах переполнял благодарностью и еще каким-то неизведанным чувством. Брайди крепче прижала к себе сына, согревая его. От счастья она была как пьяная.
– Микен, – проговорила она. – Мой маленький.
Как жаль, что нет Тома. Но его образ в светлой коже их малыша, в ямочке на подбородке и рыжем завитке на затылке.
Глазки младенца были закрыты, а вот губы подрагивали, словно что-то искали. Брайди подставила грудь. Губы нашли сосок и сомкнулись. Пронзило острой болью, когда ребенок начал сосать. Потом в груди что-то екнуло и как будто выправилось.
Брайди стала матерью иного человека.
* * *
Она бессчетно видела, как щенки, ягнята и телята сосут мать, и потому считала, что у нее всё получится само собой. Часто бывало, что во время кормления ее мать делала еще что-нибудь – помешивала в кастрюле или заваривала чай. Оттого-то Брайди и удивилась, когда в следующий раз дала грудь малышу, а он сморщился и отвернулся, словно зная, что лучше от нее держаться подальше.
Миссис Гарелли довольно долго наставляла его на путь истинный, и вот наконец он уступил, прихватив губами сосок с набрякшей каплей. Брайди радостно вскрикнула, наслаждаясь этим весьма чувствительным воссоединением.
Следующие дни она провела в послеродовой палате, где молодые мамаши одаривали младенцев живительной силой своего молока, дабы те в должной мере окрепли перед ударом разлуки. Брайди пела сыну колыбельные, которые ей пели мать и бабушка, а позже она сама напевала младшим сестрам и братьям. Но только сейчас она вдумалась в слова, которые ее поразили:
Баю-бай, чужое дитятко,
Баю-бай!
Ты никто мне, сладкий мой,
Поскорее засыпай!
«Ты никто мне, сладкий мой», – напевала Брайди, на руках укачивая малыша, и, глядя, как тяжелеют его веки, старалась не думать о смысле этих слов. Она прикидывала вариант, в котором сын останется с ней. Куда там! Жилья нет. Работы нет, и для женщины с незаконнорожденным приплодом никаких шансов ее найти.
Приходила Аделаида. Вдвоем они изыскивали способ сохранить малыша; ничего не придумав, гадали, как выяснить, к кому он попадет. Брайди предложила положить запеленутого младенца в корзину и оставить на пороге дома, в котором служит Аделаида. Нет, сказала подруга, хозяйка от него избавится. У нее и так уже трое детей, и она не из тех, кого называют «женщина-мать».
Ты никто мне, сладкий мой!
Отдать ребенка убедила Сара. Уговоры начались почти сразу после ее знакомства с Брайди.
– Вы кто – падшая женщина или заблудшая девица? – спросила она.
Брайди опешила, но потом поняла, что Сара лишь пытается прояснить ситуацию, но ничуть не осуждает, не в пример ее спутницам, пылавшим праведностью.
Позже Сара решила, что лучше быть заблудшей, нежели падшей.
– Не так высоко карабкаться обратно, – улыбнулась она, а в серьезных разговорах убеждала подумать о будущем ребенка. Брайди долго сопротивлялась, хотя в душе понимала, что иного выхода нет. Как ей вырастить сына? И всё равно молилась святой Бригите, своей главной святой, покровительнице новорожденных.
Начальство миссии на нее не давило. В брошюре говорилось, матерям с детьми кров предоставлен на тот срок, который им требуется. Но Брайди понимала, что всему есть предел, даже милосердию добрых протестантов.
В Страстную пятницу она пошла на службу в католическую церковь Святой Марии в Полях, что неподалеку от миссии стояла в мрачном квартале без единого деревца и олицетворяла собою желание очутиться в ином месте.
Под «Стояниями Крестного пути» молились прихожане, в проходе медным кадилом размахивал священник. Запах ладана, колокольный перезвон и с детства знакомые латинские слова молитвы наполнили Брайди спокойной уверенностью в том, как надо поступить.
Она отдаст сына. Для него так будет лучше. Примером ей Отец небесный, отдавший своего единственного сына.
Вернувшись в миссию, Брайди прошла в детскую и взяла Микена на руки. В два с половиной месяца крупный малыш, он делил колыбель только с одним соседом. Брайди перенесла его на свою кровать и ласково поведала, что ей придется сделать. Осторожно распеленав, огладила его пухлые щечки, животик и ножки. Сынок был вылитый Том: рыжий, синеглазый, с ямочкой на подбородке.
Похоже, от нее он не взял ничего. Вдруг ужасно захотелось оставить на нем какую-нибудь метку как память о себе. Но ребенка нельзя пометить, не причинив ему боль, и это лишний раз доказывает, что Бог сам никогда не был матерью.
* * *
На другой день, в Великую субботу, она стояла в длинной очереди на исповедь. Наконец зашла за бархатную штору, опустилась на колени и в душной темноте исповедальни дождалась, когда откроется оконце в перегородке, разделявшей ее и священника. Скороговоркой перечислила свои грехи, получив наказ покаяться и прочесть полный набор молитв по четкам. Первый десяток она прочитала, встав коленями на бархатную подушечку перед алтарем, оставшиеся четыре, перебирая четки, – по дороге в миссию.
В следующую среду пришла Сара, и Брайди, известив ее о своем решении, попросила подыскать католический дом малютки. Она хотела быть уверенной, что Микена окрестят. Иначе его не допустят в рай даже после самой праведной жизни.
Через неделю Сара сказала, что нашла католический приют для сироток. Брайди испросила разрешения самой отнести туда сына, но ей не позволили. Нянька забрала у нее малыша. Последнее, что видела Брайди, – его покрасневшее от крика лицо, похожее на багровую луну, то исчезавшую, то появлявшуюся над белым плечом.
14
Сара
Веллингтон, Коннектикут
Апрель, 1909
Мисс Сара Стентон Холлингворт была польщена, получив из рук посыльного отпечатанное приглашение на вечер по случаю Достижения Эдмундом Фитчем Портером четвертьвековой вехи.
Празднество, назначенное на послепасхальную субботу, проходило в доме Портеров на Вайн-стрит, и Сара обрадовалась тому, что Эдмунд не замедлил выхватить ее из кучки беседующих гостей и увлечь в коридор, где им никто не мешал.
– Я хочу кое-что тебе прочесть. – Эдмунд повернулся к высокому, до потолка, стеллажу, полки которого прогнулись под тяжестью томов в кожаных переплетах. Раздвинув стеклянные дверцы, он достал тонкую книжицу. – Только что получил от парижского книготорговца. Слава богу, удосужились издать на английском. Через сто пятьдесят лет! – Он раскрыл «Рубаи Омара Хайяма»:
Проснись! Уж утро швырнуло камень в чашу ночи,
И брызги звезд росой осели на траве.
Звезды! Наконец-то Эдмунд заговорил о звездах!
До чего же он хорош: темная прядь свесилась на лоб, рука опирается о полированные перила, нога покоится на лестничной ступеньке. Сара надеялась, что Эдмунд отметит событие подарком – преподнесет ей свое кольцо выпускника Йельского университета, предтечу кольца более важного.
Но тут в коридоре возник ее брат Бенно:
– Вы слышали?! Пири добрался до Северного полюса! Он наш! Там водружен американский флаг!
Эдмунд отвлекся и стал говорить о невозможности территориальной юрисдикции в международных водах. Пока он цитировал законы, Сара представила свое безрадостное будущее: престарелая тетушка, вместе с племянниками она провожает в порту счастливую супружескую пару, брата с женой, отправляющуюся в круиз по европейским столицам, которые сама Сара, превратившаяся в вековуху наподобие тети Герты, никогда не увидит.
Эдмунд заговорил о морских милях, но Сара, перехватив нить разговора, попросила его поделиться впечатлениями о Париже, надеясь, что Бенно уберется прочь.
– О, Париж! Город любви! – воскликнул Эдмунд и пустился в воодушевленный рассказ о фонтанах, городских округах и выставке современных средств передвижения, где представлены не только автомобили, но и аэропланы.
Сара поняла, что брат никуда не уйдет, а также всю глупость своих надежд нынче получить кольцо. Долгий извилистый путь к обручению опровергал прямые тропы ухаживания, проложенные женскими газетными колонками.
Потом Сару втянули в разговор дамы из «Христианского благодеяния», дискутировавшие о бедности как добровольном выборе. Миссис Пребскотт считала, что если человек прислушивается к верным рекомендациям, он не примет опрометчивого решения быть бедным.
– Однако в бедной семье рождаются не по собственному выбору, – возразила Сара, но тут Рейчел похлопала ее по плечу – мол, отцовский экипаж ждет у крыльца.
Внезапно появившийся Эдмунд сказал, что поможет Саре одеться. Он весь сиял, когда сквозь толпу гостей нес шубку, некогда принадлежавшую Сариной матери. Подав ее Саре, он попросил проверить, на месте ли перчатки. Сара достала из кармана пару белых лайковых перчаток; одну сунула под мышку, другую натянула и стала расправлять на пальцах – большом, указательном, среднем, безымянном…
– Что это? – Сара сдернула перчатку, встряхнула, и на ладонь ей выпало… обручальное кольцо.
Не Томасина. Микен. Второе имя Тома. У Брайди сердце подскочило к горлу, когда акушерка перевернула ее сыночка вверх тормашками. Руки ее были перемазаны кровью Брайди. Она держала малыша за ножки, точно цыпленка, ощипанного в суп. Невероятно, что этакая кроха сумела пережить такое испытание.
– Он живой? – спросила Брайди.
Акушерка промолчала и только шлепнула бедолагу по попке, словно в наказание за неудачный выбор матери. В ответ послышалось нечто среднее между плачем и меканьем барашка, скорее жалоба, нежели крик. Ребенок весь был в чем-то похожем на оболочку мягкого сыра.
– Чудесный мальчуган, – сказала акушерка. Обтерев ребенка, она смазала его оливковым маслом и положила Брайди на грудь. Та вздрогнула, почувствовав прикосновение голого тельца. Красный и сморщенный младенец выглядел, как и полагается новорожденному, и вместе с тем смахивал на древнего старца.
Двумя кусками бечевки акушерка перевязала синюю пульсирующую пуповину, напоминающую буксировочный трос, притороченный к младенцу. Один узел она затянула возле его живота, другой – меж ног Брайди, как будто делая колбасу. Потом окунула ножницы в кипяток. Брайди зажмурилась, изготовившись к боли, и ладонью прикрыла глаза ребенку.
– Да он еще ничего не видит! – рассмеялась акушерка.
Зря только потратилась на шампунь.
Перерезали пуповину, теперь Брайди и малыш уже не были одним целым. Акушерка накрыла младенца муслиновой пеленкой. Его запах переполнял благодарностью и еще каким-то неизведанным чувством. Брайди крепче прижала к себе сына, согревая его. От счастья она была как пьяная.
– Микен, – проговорила она. – Мой маленький.
Как жаль, что нет Тома. Но его образ в светлой коже их малыша, в ямочке на подбородке и рыжем завитке на затылке.
Глазки младенца были закрыты, а вот губы подрагивали, словно что-то искали. Брайди подставила грудь. Губы нашли сосок и сомкнулись. Пронзило острой болью, когда ребенок начал сосать. Потом в груди что-то екнуло и как будто выправилось.
Брайди стала матерью иного человека.
* * *
Она бессчетно видела, как щенки, ягнята и телята сосут мать, и потому считала, что у нее всё получится само собой. Часто бывало, что во время кормления ее мать делала еще что-нибудь – помешивала в кастрюле или заваривала чай. Оттого-то Брайди и удивилась, когда в следующий раз дала грудь малышу, а он сморщился и отвернулся, словно зная, что лучше от нее держаться подальше.
Миссис Гарелли довольно долго наставляла его на путь истинный, и вот наконец он уступил, прихватив губами сосок с набрякшей каплей. Брайди радостно вскрикнула, наслаждаясь этим весьма чувствительным воссоединением.
Следующие дни она провела в послеродовой палате, где молодые мамаши одаривали младенцев живительной силой своего молока, дабы те в должной мере окрепли перед ударом разлуки. Брайди пела сыну колыбельные, которые ей пели мать и бабушка, а позже она сама напевала младшим сестрам и братьям. Но только сейчас она вдумалась в слова, которые ее поразили:
Баю-бай, чужое дитятко,
Баю-бай!
Ты никто мне, сладкий мой,
Поскорее засыпай!
«Ты никто мне, сладкий мой», – напевала Брайди, на руках укачивая малыша, и, глядя, как тяжелеют его веки, старалась не думать о смысле этих слов. Она прикидывала вариант, в котором сын останется с ней. Куда там! Жилья нет. Работы нет, и для женщины с незаконнорожденным приплодом никаких шансов ее найти.
Приходила Аделаида. Вдвоем они изыскивали способ сохранить малыша; ничего не придумав, гадали, как выяснить, к кому он попадет. Брайди предложила положить запеленутого младенца в корзину и оставить на пороге дома, в котором служит Аделаида. Нет, сказала подруга, хозяйка от него избавится. У нее и так уже трое детей, и она не из тех, кого называют «женщина-мать».
Ты никто мне, сладкий мой!
Отдать ребенка убедила Сара. Уговоры начались почти сразу после ее знакомства с Брайди.
– Вы кто – падшая женщина или заблудшая девица? – спросила она.
Брайди опешила, но потом поняла, что Сара лишь пытается прояснить ситуацию, но ничуть не осуждает, не в пример ее спутницам, пылавшим праведностью.
Позже Сара решила, что лучше быть заблудшей, нежели падшей.
– Не так высоко карабкаться обратно, – улыбнулась она, а в серьезных разговорах убеждала подумать о будущем ребенка. Брайди долго сопротивлялась, хотя в душе понимала, что иного выхода нет. Как ей вырастить сына? И всё равно молилась святой Бригите, своей главной святой, покровительнице новорожденных.
Начальство миссии на нее не давило. В брошюре говорилось, матерям с детьми кров предоставлен на тот срок, который им требуется. Но Брайди понимала, что всему есть предел, даже милосердию добрых протестантов.
В Страстную пятницу она пошла на службу в католическую церковь Святой Марии в Полях, что неподалеку от миссии стояла в мрачном квартале без единого деревца и олицетворяла собою желание очутиться в ином месте.
Под «Стояниями Крестного пути» молились прихожане, в проходе медным кадилом размахивал священник. Запах ладана, колокольный перезвон и с детства знакомые латинские слова молитвы наполнили Брайди спокойной уверенностью в том, как надо поступить.
Она отдаст сына. Для него так будет лучше. Примером ей Отец небесный, отдавший своего единственного сына.
Вернувшись в миссию, Брайди прошла в детскую и взяла Микена на руки. В два с половиной месяца крупный малыш, он делил колыбель только с одним соседом. Брайди перенесла его на свою кровать и ласково поведала, что ей придется сделать. Осторожно распеленав, огладила его пухлые щечки, животик и ножки. Сынок был вылитый Том: рыжий, синеглазый, с ямочкой на подбородке.
Похоже, от нее он не взял ничего. Вдруг ужасно захотелось оставить на нем какую-нибудь метку как память о себе. Но ребенка нельзя пометить, не причинив ему боль, и это лишний раз доказывает, что Бог сам никогда не был матерью.
* * *
На другой день, в Великую субботу, она стояла в длинной очереди на исповедь. Наконец зашла за бархатную штору, опустилась на колени и в душной темноте исповедальни дождалась, когда откроется оконце в перегородке, разделявшей ее и священника. Скороговоркой перечислила свои грехи, получив наказ покаяться и прочесть полный набор молитв по четкам. Первый десяток она прочитала, встав коленями на бархатную подушечку перед алтарем, оставшиеся четыре, перебирая четки, – по дороге в миссию.
В следующую среду пришла Сара, и Брайди, известив ее о своем решении, попросила подыскать католический дом малютки. Она хотела быть уверенной, что Микена окрестят. Иначе его не допустят в рай даже после самой праведной жизни.
Через неделю Сара сказала, что нашла католический приют для сироток. Брайди испросила разрешения самой отнести туда сына, но ей не позволили. Нянька забрала у нее малыша. Последнее, что видела Брайди, – его покрасневшее от крика лицо, похожее на багровую луну, то исчезавшую, то появлявшуюся над белым плечом.
14
Сара
Веллингтон, Коннектикут
Апрель, 1909
Мисс Сара Стентон Холлингворт была польщена, получив из рук посыльного отпечатанное приглашение на вечер по случаю Достижения Эдмундом Фитчем Портером четвертьвековой вехи.
Празднество, назначенное на послепасхальную субботу, проходило в доме Портеров на Вайн-стрит, и Сара обрадовалась тому, что Эдмунд не замедлил выхватить ее из кучки беседующих гостей и увлечь в коридор, где им никто не мешал.
– Я хочу кое-что тебе прочесть. – Эдмунд повернулся к высокому, до потолка, стеллажу, полки которого прогнулись под тяжестью томов в кожаных переплетах. Раздвинув стеклянные дверцы, он достал тонкую книжицу. – Только что получил от парижского книготорговца. Слава богу, удосужились издать на английском. Через сто пятьдесят лет! – Он раскрыл «Рубаи Омара Хайяма»:
Проснись! Уж утро швырнуло камень в чашу ночи,
И брызги звезд росой осели на траве.
Звезды! Наконец-то Эдмунд заговорил о звездах!
До чего же он хорош: темная прядь свесилась на лоб, рука опирается о полированные перила, нога покоится на лестничной ступеньке. Сара надеялась, что Эдмунд отметит событие подарком – преподнесет ей свое кольцо выпускника Йельского университета, предтечу кольца более важного.
Но тут в коридоре возник ее брат Бенно:
– Вы слышали?! Пири добрался до Северного полюса! Он наш! Там водружен американский флаг!
Эдмунд отвлекся и стал говорить о невозможности территориальной юрисдикции в международных водах. Пока он цитировал законы, Сара представила свое безрадостное будущее: престарелая тетушка, вместе с племянниками она провожает в порту счастливую супружескую пару, брата с женой, отправляющуюся в круиз по европейским столицам, которые сама Сара, превратившаяся в вековуху наподобие тети Герты, никогда не увидит.
Эдмунд заговорил о морских милях, но Сара, перехватив нить разговора, попросила его поделиться впечатлениями о Париже, надеясь, что Бенно уберется прочь.
– О, Париж! Город любви! – воскликнул Эдмунд и пустился в воодушевленный рассказ о фонтанах, городских округах и выставке современных средств передвижения, где представлены не только автомобили, но и аэропланы.
Сара поняла, что брат никуда не уйдет, а также всю глупость своих надежд нынче получить кольцо. Долгий извилистый путь к обручению опровергал прямые тропы ухаживания, проложенные женскими газетными колонками.
Потом Сару втянули в разговор дамы из «Христианского благодеяния», дискутировавшие о бедности как добровольном выборе. Миссис Пребскотт считала, что если человек прислушивается к верным рекомендациям, он не примет опрометчивого решения быть бедным.
– Однако в бедной семье рождаются не по собственному выбору, – возразила Сара, но тут Рейчел похлопала ее по плечу – мол, отцовский экипаж ждет у крыльца.
Внезапно появившийся Эдмунд сказал, что поможет Саре одеться. Он весь сиял, когда сквозь толпу гостей нес шубку, некогда принадлежавшую Сариной матери. Подав ее Саре, он попросил проверить, на месте ли перчатки. Сара достала из кармана пару белых лайковых перчаток; одну сунула под мышку, другую натянула и стала расправлять на пальцах – большом, указательном, среднем, безымянном…
– Что это? – Сара сдернула перчатку, встряхнула, и на ладонь ей выпало… обручальное кольцо.