Опасные соседи

— О боже! — говорит она. — И где он?

— Не знаю. Я не видела его с восемнадцати лет. Несколько лет мы с ним вместе жили во Франции, а потом потеряли связь.

— А как вы оба оказались во Франции? — спрашивает Либби.

— Благодаря доктору Броутону. Вернее, скажем так: у него был какой-то знакомый, который отвез нас туда. Доктор Броутон, казалось, знал всех. Он был — как бы это выразиться? — человек со связями. У него всегда имелся номер, по которому он мог позвонить, ответная услуга, которую он мог потребовать, некий нужный человек, который знал другого нужного человека. Он был частным врачом некоторых очень известных преступников. Думаю, его не раз будили посреди ночи, чтобы он у себя дома зашил огнестрельные ранения.

И как только он увидел нас в новостях, он просто хотел, чтобы мы исчезли. Через неделю после того, как я постучала в дверь доктора Броутона, он сказал, что мы поправились и можем уйти. Человек по имени Стюарт засунул нас в кузов фургона «Форд Транзит» и отвез по Евротоннелю до самого Бордо. Затем привез нас на ферму к женщине по имени Джозетт. Это еще одна знакомая доктора Броутона. Она разрешила нам остаться, и мы провели у нее несколько месяцев в обмен на помощь по ферме. Она не спрашивала, кто мы такие и почему мы там оказались.

— Мы с Фином, мы не… То, что произошло между нами раньше, было лишь следствием ситуации, в которой мы оказались. Когда же мы обрели свободу, мы вновь стали друзьями. Почти как брат и сестра. Но мы все время говорили о тебе, гадая, как ты поживаешь, кто заботится о тебе, говорили, какая ты хорошенькая, какая замечательная, какой красавицей ты вырастешь, и как здорово, что мы тебя сделали.

— А вы когда-нибудь говорили о том, чтобы вернуться за мной? — задумчиво спрашивает Либби.

— Да, — отвечает Люси. — Да. Говорили. Или, по крайней мере, я. Фин был более осмотрителен, его больше волновало его будущее, нежели его прошлое. Мы не говорили о других вещах. Мы не говорили о наших родителях, о том, что случилось. Я пыталась, но Фин отмалчивался. Он как будто полностью стер это из памяти. Забыл и поставил крест. Как будто ничего не произошло. И он поправился за тот первый год. Стал загорелый и подтянутый. Мы оба. У Джозетт была старая скрипка, которой она не пользовалась, и она разрешила мне играть на ней. Я всю зиму играла для нее, а затем летом, когда у нее на ферме была куча студентов и туристов, я играла и для них. Она разрешила мне брать скрипку в местный городок, и я играла там по вечерам в пятницу и субботу, и начала зарабатывать деньги. Я копила их в надежде, что на эти деньги мы с Фином вернемся в Лондон, чтобы найти тебя.

Как вдруг однажды утром, примерно через два года, я проснулась и увидела, что Фина нет. Он оставил мне записку, в которой говорилось: «Уехал в Ниццу». — Люси вздыхает. — Я до конца лета оставалась в Бордо, работала и копила деньги на автобус до Ниццы. Я провела несколько недель, ночуя на пляже и пытаясь найти Фина днем. В конце концов я сдалась. У меня была скрипка Джозетт. Я играла каждый вечер. Я заработала денег на комнату в хостеле. Мне исполнилось девятнадцать, двадцать, двадцать один. А потом я встретила мужчину. Состоятельного мужчину. Он околдовал меня, и я потеряла голову. Он женился на мне. У меня родился ребенок. Я оставила состоятельного мужчину и встретила другого, очень бедного. У меня родился еще один ребенок. Бедный мужчина оставил меня, а потом… — Она умолкает, и Либби пытается понять выражение ее лица. Есть в нем что-то непостижимое, почти немыслимое. Но оно, промелькнув, исчезает, и Люси продолжает:

— А потом наступил твой день рождения, и я вернулась.

— Но почему ты не вернулась раньше? — спрашивает Либби. — Когда тебе самой исполнилось двадцать пять? Разве ты не знала о завещании?

— Да, я знала о нем, — отвечает Люси. — Но у меня не было доказательств того, что я Люси Лэм. У меня не было свидетельства о рождении. Мой паспорт был поддельным. Я состояла в кошмарном браке с отцом Марко. Все было так… — Люси вздыхает. — А потом я подумала: если Генри не придет заявлять свои права на дом, и я тоже не приду, то он автоматически перейдет к тебе, потому что все наверняка подумали, что ты была ребенком моих родителей. И я решила, что так и поступлю. Я подожду, пока тебе исполнится двадцать пять лет, и тогда я вернусь за тобой. Когда несколько лет назад я купила свой первый смартфон, я первым делом поместила в календарь напоминание, чтобы не забыть. И с тех пор каждую минуту ждала этого момента. Ждала, когда я наконец вернусь к тебе.

— А Фин? — спрашивает Либби. — Что стало с Фином?

Люси вздыхает.

— Могу лишь предположить, что он куда-то уехал, туда, где его не найдут. Могу лишь предположить, что именно этого он и хотел.

Либби вздыхает. Понятно. Наконец-то картинка сложилась.

Не хватает лишь одного фрагмента.

Ее отца.





Часть четвертая




66




Большой палец Либби завис над телефоном. Она зашла в банковское приложение, где начиная с девяти часов утра каждые пятнадцать минут обновляет баланс.

Это день завершения сделки по дому на Чейн-Уолк.

Она наконец продала его месяц назад. Сначала в течение нескольких месяцев не было ни одного просмотра, затем, когда она снизила цену, от желающих не было отбоя, а потом имели место две неудачные попытки обмена, пока, наконец, на горизонте не нарисовался покупатель из Южной Африки, готовый заплатить наличными. Сделка была оформлена, все бумаги подписаны и скреплены печатями в течение двух недель.

Семь миллионов четыреста пятьдесят тысяч фунтов.

Покупатель по-прежнему должен ей 318 фунтов стерлингов. Последние крохи ее последнего чека.

Либби вздыхает и возвращается к экрану компьютера. Ее последний кухонный проект. Симпатичная кухня, компактная, крашенная, в стиле шейкер, с медными ручками и мраморной столешницей. Первый дом молодоженов. Будет смотреться красиво. Хотелось бы увидеть ее реальное воплощение. Увы, ей это не светит. Не сейчас. Потому что сегодня ее последний день на работе.

Это также ее двадцать шестой день рождения. Ее настоящий двадцать шестой день рождения. Не 19-го, а 14 июня. Получилось, что она на пять дней старше, чем думала. Ничего страшного. Пять дней — небольшая цена за семь миллионов фунтов стерлингов, мать, дядю и сводных брата с сестрой. Теперь, когда ей больше не нужно взбираться по некой шаткой лестнице в своей голове к некоему произвольному дню рождения, кого волнует, если она окажется там на пять дней раньше срока?

Она нажимает кнопку «обновить».

Триста девять фунтов. Платеж через PayPal, который она сделала неделю назад, списан. Прекрасный день. Она смотрит на Дайдо.

— Может, сходим куда-нибудь пообедать? Я угощаю.

Дайдо смотрит на нее поверх очков для чтения и улыбается.

— С удовольствием!


— В зависимости от того, поступит платеж к тому времени или нет, это будут либо бутерброды с колой, либо лобстер и шампанское.

— Лобстер дорого и невкусно, — говорит Дайдо, прежде чем опустить очки и вновь впиться взглядом в экран компьютера.

В 11 часов утра телефон Либби вибрирует снова. Пришла эсэмэска от Люси.

— Увидимся позже! — пишет она. — Забронировали столик на 8 вечера!

Люси сейчас живет с Генри в его шикарной квартире в Мэрилебоне. Но, похоже, вообще-то они не ладят. Генри, прожив в одиночестве двадцать пять лет, не может разделить свое пространство с детьми, а его кошки ненавидят собаку. Люси уже подыскивает себе квартиру. В Сент-Олбансе. Сама Либби положила глаз на симпатичный георгианский домик на участке в пол-акра на окраине города.

Она нажимает кнопку «обновить».

Триста девять фунтов.

Она проверяет электронную почту — вдруг туда поступило уведомление, что что-то пошло не так. Но там ничего нет.

После того как налог на наследство будет уплачен, деньги пойдут тремя путями. Вообще-то, она хотела отказаться от наследства. Это не ее дом. Она не их сестра. Но Генри и Люси не желали ее слушать.

— Мне не нужна даже треть. С меня хватит нескольких тысяч.

Но Люси и Генри стояли на своем.

— Ты их внучка, — сказала Люси. — У тебя такие же права, как и у нас.

В час дня они с Дайдо уходят на обеденный перерыв.

— Боюсь, это все еще бутерброды.

— Прекрасно, — говорит Дайдо. — Пусть будут бутерброды.

Они идут в кафе в парке и садятся за столик на солнышке.

— Я не могу поверить, что ты увольняешься, — говорит Дайдо. — Без тебя будет… как бы это выразиться? — слишком тихо. Впрочем, ты никогда не создавала много шума, но без тебя будет… без тебя будет пусто. Не будет твоих красивых волос. И твоих аккуратных стопок бумаг.

— Моих аккуратных стопок бумаг?

— Да, твоих… — Она руками изображает в воздухе стопку документов. — Ну ты знаешь. Листочек к листку, уголок к уголку. — Дайдо улыбается. — Я буду скучать по тебе. Вот и все.

Либби смотрит на нее.

— А ты никогда не думала об увольнении? После того, как унаследовала коттедж? И все остальное? Я имею в виду, тебе ведь не нужно работать, не так ли?

Дайдо пожимает плечами.

— Наверное, нет. И бывают моменты, когда мне хочется забить на все это и провести весь день в конюшнях с Блесткой. Но, если задуматься, у меня больше ничего нет. А ты… теперь у тебя есть все. Все, что не могут дать тебе кухни.

Либби улыбается. В словах Дайдо есть доля истины.

Дело не только в деньгах. Можно сказать, совершенно не в них.

Дело в людях, которым она теперь принадлежит, в семье, частью которой она стала. Дело в человеке, которого она открыла в себе под всеми аккуратными стопками и тщательным планированием. Она никогда по-настоящему не была этим человеком. Она сделала себя такой, чтобы уравновесить несобранность своей матери. Вписаться в школьный коллектив. Вписаться в круг друзей, чьи взгляды и ценности она никогда не разделяла, по крайней мере, в душе. Ей нужно нечто большее, нежели эти поверхностные знакомства и глупые, банальные требования сайта Tinder. Она — продукт лучших людей, нежели родители из ее фантазий, графический дизайнер и модная владелица пиар-агентства со спортивной машиной и крошечными собачонками. Как же бедны, как унылы были ее фантазии!

Она машинально нажимает кнопку «обновить». И смотрит на экран. Там высвечивается какое-то дурацкое число. Совершенно бессмысленное. В нем слишком много нулей, слишком много всего. Она поворачивает телефон к Дайдо.

— О боже! — Дайдо закрывает лицо руками и ахает. Затем оборачивается к кафе. — Официант! — кричит она. — Две бутылки вашего лучшего «Дом Периньон». И тринадцать лобстеров. И поживее.

Официанта, конечно, нет, зато люди за соседним столом бросают на них косые взгляды.

— Моя подруга, — объясняет Дайдо, — только что выиграла в лотерею.

— Понятно, — говорит какая-то женщина. — Повезло!

— Знаешь, — говорит Дайдо, поворачиваясь к Либби. — Тебе действительно нет смысла возвращаться на работу. Это твой день рождения. И тебе только что перевели кучу деньжищ. Если хочешь, можешь идти домой.

Либби улыбается, скручивает бумажную салфетку и бросает ее на пластиковый поднос.

— Нет, — говорит она. — Ни за что. Я не лодырь. К тому же я почти уверена, что некоторые документы лежат немного криво.

— Тогда, — улыбается ей Дайдо, — еще три с половиной часа нормальности. Доведем это дело до конца, согласна?





67