Окна во двор
Часть 96 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты что, обиделся?
– Да!
– На что?
– Ты сказал, что из-за меня люди голодают!
– Я не это сказал, – возразил Лев. – Я просто спросил, что ты думаешь, я хотел узнать твое мнение. Я с тобой общаюсь, понимаешь?
Ваня бросил из-за плеча хмурый взгляд и снова отвернулся. Папа терпеливо предложил:
– Ладно, давай попробуем еще раз. Что ты думаешь об осознанном потреблении?
– Ничего! – пробурчал Ваня, не поднимая головы.
– Хорошо, – смиренно кивнул Лев. – Я попытался.
Я напрягся, заметив, как его взгляд перешел на меня. Прищурившись, папа спросил худшее, что можно было спросить:
– Ну а ты… Придумал, куда будешь поступать?
Вообще-то я никуда не хотел поступать. Мысль, что, едва вырвавшись из одной системы государственного угнетения, необходимо сразу же перейти в другую, казалась мне невыносимой своей абсурдностью. Но Льву бы не понравился такой ответ, поэтому я сказал:
– Наверное, на журфак.
Я так сказал, потому что мне нравилось писать. А люди, которым нравится писать, всегда при таких вопросах думают: «Наверное, на журфак».
Лев вместо ответа несколько высокомерно усмехнулся. Меня это задело.
– Что, не нравится?
Он пожал плечами.
– Нет, почему? Хорошая профессия: или за копейки пишешь статьи про День города в местные газеты, или за большие деньги занимаешься лизоблюдством, или бесплатно сидишь в тюрьме. Тебе что ближе?
Я молчал, но внутри меня кипела обида. Пускай я не хотел всерьез становиться журналистом, но что это вообще за комментарии такие? Никакой поддержки.
– Тюрьма, судя по всему, – ответил Лев вместо меня.
Я напрягся, но уже не из-за журналистики. Вспомнил про цианистый калий в рюкзаке, и меня обдало противной тревогой. Что значит «судя по всему»?
Хорошо, что нам принесли еду и разговор не продолжился. Мы вообще замолчали.
* * *
Перед выездом из Кемерова Ваня закатил Льву настоящую истерику. Причина: «Почему Мики можно сидеть на переднем кресле, а мне нельзя?»
В этот момент мы стояли на заправке. Лев держал пистолет в топливном баке и с флегматичным выражением лица слушал Ванины возмущения. Тот голосил, высунувшись в окошко с заднего сиденья:
– Я тоже хочу там сидеть, мне тут скучно и ничего не видно, а вы там едете вдвоем, еще и болтаете без меня!..
Это неправда, ни о чем мы не болтали.
– Через два года вернемся к этому разговору, – сдержанно отвечал Лев.
– Я не хочу через два года, я хочу сейчас!
– Если сейчас, то меня оштрафуют.
– Кто? На дорогах нет ментов! Я не видел ни одного мента!
– Я все сказал, Ваня.
Брат, стукнув ногой в спинку кресла, закричал:
– Да все как обычно! Ты меня терпеть не можешь, лишь бы мне жизнь испортить! Ты скучный, занудный, самый худший на свете отец!
Лев, открыв переднюю дверь машины, нажал на кнопку закрытия окон, отделяя себя от беспомощных Ваниных вскриков. Себя он, конечно, отделил, но я, притаившись на переднем сиденье, все слышал. И слова брата вызвали во мне целую гамму необычных ощущений: страх – подобный тон в разговорах со Львом еще ни разу не доводил до добра; смех – «лишь бы мне жизнь испортить» звучало забавно; сожаление – мне было жалко Льва, я хотел развернуться к Ване, дать ему по затылку и сказать, что он не прав, что Лев не худший на свете отец.
«Уж точно получше наших биологических», – вот что я подумал, но почему-то постеснялся произнести вслух.
Закончив с заправкой, Лев вернулся за руль и приказным тоном сказал мне:
– Сядь назад.
– Я тут при чем?
– Отныне в этой машине социалистический режим. Все, кто не за рулем, едут сзади. Ясно?
– Ясно, – буркнул я, отстегивая ремень безопасности.
Я полез назад, протискиваясь между нашими со Львом креслами. Специально не стал выходить – мне хотелось потолкаться и создать неудобства, назло. Ваня глянул на меня исподлобья, когда я бухнулся рядом с ним, и тихо проворчал:
– Ненавижу вас.
Я был уверен, что эту реплику Лев не пропустит мимо ушей, но… реакции не последовало. Папа завел машину и, оглянувшись назад, начал выезжать с парковки. Ваня надулся еще больше – ему очень хотелось поорать, а нового повода не появлялось.
Дальше мы ехали в полном молчании; от тишины, тряски и скуки я начал засыпать. Уже в полудреме почувствовал, как под бок приткнулся Ваня, положив голову мне на плечо. Надо же, как у него все просто с ненавистью.
Но заснуть нормально не получалось. Едва я проваливался в сон, как видел жуткие, почти психоделические кадры: неподвижное тело Артура лежит на полу в пустой комнате, рядом – баночка с надписью: «Цианистый калий», я подхожу ближе, не понимая, почему яд оказался в другой емкости, почему он подписан и, самое главное, почему Артур на полу? Едва хватаюсь за телефон, чтобы позвонить в скорую, как несколько мужчин врываются в комнату, издавая странные сигналы, – и тогда я, дергаясь, просыпаюсь. Странные сигналы оказываются гудками встречных автомобилей; встраиваясь в реальность сна, они переплетаются с кошмарами.
Поэтому со сном не задалось.
Следующая остановка случилась поздно вечером в Красноярске. Пребывая между явью и отравлением Артура, я умудрился пропустить въезд в город – а это пока самое интересное, что происходило в нашем путешествии. Если не смотреть на новые города, то тогда непонятно, на что вообще тут можно посмотреть?
В Красноярске мы остановились в гостинице. Ваня мечтал о придорожных мотелях, а я – о ванне и чистой постели, поэтому Лев выбрал гостиницу с двумя звездами. Он сказал, что две звезды – это достаточно чисто, чтобы не ныл я, и достаточно грязно, чтобы не ныл Ваня. Ну и достаточно дешево, чтобы не ныл Лев, но этого он не сказал. Это я уже от себя добавил.
Папа снял два номера: один номер с одной кроватью и один номер с двумя кроватями. Мы сразу заныли:
– Сними нам тоже отдельные номера!
– Нет, – ответил Лев.
Короче, не договорились.
В нашей комнате стояли две кровати – каждая у стены, а между ними – узенький проход. Над кроватями были прибиты полочки, в углу стоял шкаф для одежды. Больше ничего, но и места было немного. Вообще-то я ожидал худшего, а так ничего – светленько, в бежевых тонах.
– Как в летнем лагере, – произнес я, оценивающе разглядывая интерьер.
– Как в детдоме, – цокнул Ваня.
Я удивленно покосился на брата, и он поправился:
– Ладно, шучу, в детдоме было хуже.
Я занял койку у левой стены и последовательно выложил на постель необходимые вещи из рюкзака: зубная щетка, пижама, полотенце и «Книжный вор». За книгой потянулись распечатки про Шмуля (из-за тесноты – вещей было напихано до предела, и Слава с этим не очень помог разобраться), исписанные листы упали на пол. Я оставил их на подушке и, прихватив щетку, пижаму и полотенце, отправился в душ.
А когда вернулся через двадцать минут, обнаружил Ваню, с любопытством зависшего над моей кроватью. Поспешив к постели, я резко вырвал листы у него из-под носа.
– Кто тебе разрешал! – почти закричал я.
– Ты чего? – удивился Ваня, захлопав глазами.
– Я не разрешал тебе это читать!
– Кто это написал?
Я растерялся от такого вопроса. И обрадовался: неужели текст выглядит так, будто его кто-то написал? В смысле, кто-то из настоящих писателей. Стушевавшись, я ответил уже спокойней:
– Ну, допустим, я…
Ваня нахмурился.
– Не может быть.
Его сомнения были мне непонятны: он не выглядел так, словно в таком восторге, что не может поверить. От этого я растерялся еще больше.
– Правда я.
– Я это уже где-то читал.
– Ты не мог это нигде читать! – уверенно возразил я.
– Почему?
– Да!
– На что?
– Ты сказал, что из-за меня люди голодают!
– Я не это сказал, – возразил Лев. – Я просто спросил, что ты думаешь, я хотел узнать твое мнение. Я с тобой общаюсь, понимаешь?
Ваня бросил из-за плеча хмурый взгляд и снова отвернулся. Папа терпеливо предложил:
– Ладно, давай попробуем еще раз. Что ты думаешь об осознанном потреблении?
– Ничего! – пробурчал Ваня, не поднимая головы.
– Хорошо, – смиренно кивнул Лев. – Я попытался.
Я напрягся, заметив, как его взгляд перешел на меня. Прищурившись, папа спросил худшее, что можно было спросить:
– Ну а ты… Придумал, куда будешь поступать?
Вообще-то я никуда не хотел поступать. Мысль, что, едва вырвавшись из одной системы государственного угнетения, необходимо сразу же перейти в другую, казалась мне невыносимой своей абсурдностью. Но Льву бы не понравился такой ответ, поэтому я сказал:
– Наверное, на журфак.
Я так сказал, потому что мне нравилось писать. А люди, которым нравится писать, всегда при таких вопросах думают: «Наверное, на журфак».
Лев вместо ответа несколько высокомерно усмехнулся. Меня это задело.
– Что, не нравится?
Он пожал плечами.
– Нет, почему? Хорошая профессия: или за копейки пишешь статьи про День города в местные газеты, или за большие деньги занимаешься лизоблюдством, или бесплатно сидишь в тюрьме. Тебе что ближе?
Я молчал, но внутри меня кипела обида. Пускай я не хотел всерьез становиться журналистом, но что это вообще за комментарии такие? Никакой поддержки.
– Тюрьма, судя по всему, – ответил Лев вместо меня.
Я напрягся, но уже не из-за журналистики. Вспомнил про цианистый калий в рюкзаке, и меня обдало противной тревогой. Что значит «судя по всему»?
Хорошо, что нам принесли еду и разговор не продолжился. Мы вообще замолчали.
* * *
Перед выездом из Кемерова Ваня закатил Льву настоящую истерику. Причина: «Почему Мики можно сидеть на переднем кресле, а мне нельзя?»
В этот момент мы стояли на заправке. Лев держал пистолет в топливном баке и с флегматичным выражением лица слушал Ванины возмущения. Тот голосил, высунувшись в окошко с заднего сиденья:
– Я тоже хочу там сидеть, мне тут скучно и ничего не видно, а вы там едете вдвоем, еще и болтаете без меня!..
Это неправда, ни о чем мы не болтали.
– Через два года вернемся к этому разговору, – сдержанно отвечал Лев.
– Я не хочу через два года, я хочу сейчас!
– Если сейчас, то меня оштрафуют.
– Кто? На дорогах нет ментов! Я не видел ни одного мента!
– Я все сказал, Ваня.
Брат, стукнув ногой в спинку кресла, закричал:
– Да все как обычно! Ты меня терпеть не можешь, лишь бы мне жизнь испортить! Ты скучный, занудный, самый худший на свете отец!
Лев, открыв переднюю дверь машины, нажал на кнопку закрытия окон, отделяя себя от беспомощных Ваниных вскриков. Себя он, конечно, отделил, но я, притаившись на переднем сиденье, все слышал. И слова брата вызвали во мне целую гамму необычных ощущений: страх – подобный тон в разговорах со Львом еще ни разу не доводил до добра; смех – «лишь бы мне жизнь испортить» звучало забавно; сожаление – мне было жалко Льва, я хотел развернуться к Ване, дать ему по затылку и сказать, что он не прав, что Лев не худший на свете отец.
«Уж точно получше наших биологических», – вот что я подумал, но почему-то постеснялся произнести вслух.
Закончив с заправкой, Лев вернулся за руль и приказным тоном сказал мне:
– Сядь назад.
– Я тут при чем?
– Отныне в этой машине социалистический режим. Все, кто не за рулем, едут сзади. Ясно?
– Ясно, – буркнул я, отстегивая ремень безопасности.
Я полез назад, протискиваясь между нашими со Львом креслами. Специально не стал выходить – мне хотелось потолкаться и создать неудобства, назло. Ваня глянул на меня исподлобья, когда я бухнулся рядом с ним, и тихо проворчал:
– Ненавижу вас.
Я был уверен, что эту реплику Лев не пропустит мимо ушей, но… реакции не последовало. Папа завел машину и, оглянувшись назад, начал выезжать с парковки. Ваня надулся еще больше – ему очень хотелось поорать, а нового повода не появлялось.
Дальше мы ехали в полном молчании; от тишины, тряски и скуки я начал засыпать. Уже в полудреме почувствовал, как под бок приткнулся Ваня, положив голову мне на плечо. Надо же, как у него все просто с ненавистью.
Но заснуть нормально не получалось. Едва я проваливался в сон, как видел жуткие, почти психоделические кадры: неподвижное тело Артура лежит на полу в пустой комнате, рядом – баночка с надписью: «Цианистый калий», я подхожу ближе, не понимая, почему яд оказался в другой емкости, почему он подписан и, самое главное, почему Артур на полу? Едва хватаюсь за телефон, чтобы позвонить в скорую, как несколько мужчин врываются в комнату, издавая странные сигналы, – и тогда я, дергаясь, просыпаюсь. Странные сигналы оказываются гудками встречных автомобилей; встраиваясь в реальность сна, они переплетаются с кошмарами.
Поэтому со сном не задалось.
Следующая остановка случилась поздно вечером в Красноярске. Пребывая между явью и отравлением Артура, я умудрился пропустить въезд в город – а это пока самое интересное, что происходило в нашем путешествии. Если не смотреть на новые города, то тогда непонятно, на что вообще тут можно посмотреть?
В Красноярске мы остановились в гостинице. Ваня мечтал о придорожных мотелях, а я – о ванне и чистой постели, поэтому Лев выбрал гостиницу с двумя звездами. Он сказал, что две звезды – это достаточно чисто, чтобы не ныл я, и достаточно грязно, чтобы не ныл Ваня. Ну и достаточно дешево, чтобы не ныл Лев, но этого он не сказал. Это я уже от себя добавил.
Папа снял два номера: один номер с одной кроватью и один номер с двумя кроватями. Мы сразу заныли:
– Сними нам тоже отдельные номера!
– Нет, – ответил Лев.
Короче, не договорились.
В нашей комнате стояли две кровати – каждая у стены, а между ними – узенький проход. Над кроватями были прибиты полочки, в углу стоял шкаф для одежды. Больше ничего, но и места было немного. Вообще-то я ожидал худшего, а так ничего – светленько, в бежевых тонах.
– Как в летнем лагере, – произнес я, оценивающе разглядывая интерьер.
– Как в детдоме, – цокнул Ваня.
Я удивленно покосился на брата, и он поправился:
– Ладно, шучу, в детдоме было хуже.
Я занял койку у левой стены и последовательно выложил на постель необходимые вещи из рюкзака: зубная щетка, пижама, полотенце и «Книжный вор». За книгой потянулись распечатки про Шмуля (из-за тесноты – вещей было напихано до предела, и Слава с этим не очень помог разобраться), исписанные листы упали на пол. Я оставил их на подушке и, прихватив щетку, пижаму и полотенце, отправился в душ.
А когда вернулся через двадцать минут, обнаружил Ваню, с любопытством зависшего над моей кроватью. Поспешив к постели, я резко вырвал листы у него из-под носа.
– Кто тебе разрешал! – почти закричал я.
– Ты чего? – удивился Ваня, захлопав глазами.
– Я не разрешал тебе это читать!
– Кто это написал?
Я растерялся от такого вопроса. И обрадовался: неужели текст выглядит так, будто его кто-то написал? В смысле, кто-то из настоящих писателей. Стушевавшись, я ответил уже спокойней:
– Ну, допустим, я…
Ваня нахмурился.
– Не может быть.
Его сомнения были мне непонятны: он не выглядел так, словно в таком восторге, что не может поверить. От этого я растерялся еще больше.
– Правда я.
– Я это уже где-то читал.
– Ты не мог это нигде читать! – уверенно возразил я.
– Почему?