Охотник на шпионов

– А интуиция, – усмехнулся я. Не говорить же вслух, что в наше время, встречаясь с такими, как он, русский человек прямо-таки автоматически ожидает встретить Абрашу, Моню или Изю? Тут виной всему прежде всего бородатые анекдоты из одесской жизни, ну и опять-таки «Моней» своего подконвойного, помнится, именовал брутальный старлей Кремнев в известном боевике про похождения «Непобедимого».

– А если все начнут прыгать вниз головой на мостовую с пятого этажа, вы, товарищ Натанзон, тоже сиганете «как все»? – тут же уточнил я на всякий случай.

– В этой ситуации я таки подумаю, товарищ майор, – сказал Натанзон, кажется, понимая юмор.

– Ладно, – сказал я добровольцам. – Вы хоть перекусить-то успели? А то ведь неизвестно, когда вернемся…

А точнее, подумал я, неизвестно вернемся ли вообще, а что вернемся не все – так это, как говорится, к гадалке не ходи.

– Так точно. Поели, – ответил нестройный хор пяти простуженных голосов. Кюнсты при этом молчали, как я уже успел понять, у них по части питания были свои предпочтения.

– Боезапас пополнили? – спросил я на всякий случай.

– Да.

– Не «да», а «так точно», – поправил я бойцов. – Ну хорошо, раз все готовы, пошли навстречу славе, чудо-богатыри! Веди нас, наследник Ивана Сусанина!

Последнее относилось к Смирнову, но ни он, ни остальные на фамилию страдающего топографическим кретинизмом народного героя не отреагировали. Оно и понятно, ведь впервые поставленную еще в 1836 году оперу «Жизнь за царя» в советских театрах с 1918 года как-то не ставили – ну не стыковалась она с большевистской идеологией. И только 2 апреля 1939 г. в Большом театре состоялась премьера ее новой редакции (теперь опера называлась менее пафосно – «Иван Сусанин», злые языки до сих пор утверждают, что правили либретто оперы чуть ли не под чутким руководством самого товарища Сталина), но на регулярной основе сие произведение появилось в репертуаре главных театров СССР только после 1945 года (а точнее, если мне не изменяет память, где-то году в 1947-м). Так что, по состоянию на начало 1940 года мало кто успел побывать в Большом (а уж в этом лесу подобных «театралов» точно не водилось), и можно сказать, что подвиг этого «заводилы» в СССР еще не особенно пропагандировался. Похоже, до поры до времени, пока не станет востребована разная там партизанская романтика, его вполне заменял другой революционный герой, матрос Железняк. Ну тот, из одноименной песни, что шел на Одессу, а вышел к Херсону, то есть прямиком в противоположную сторону…

В общем, признаю, шуточка моя не удалась, и наша ведомая Кюнстом недлинная людская цепочка (я шел в ней вторым, а Кузнецов замыкающим) молча двинулась вперед.

– Москва! – сообщил я двум замерзающим в боевом охранении красноармейцам. На сей раз там торчала уже другая парочка (согласитесь, странно было бы увидеть в карауле тех же самых орлов, что и накануне ночью), но пароль и отзыв остались прежние. Зачем выдумывать что-то еще, если вокруг и так все свои, а финны никаких паролей и отзывов вообще не спрашивают.

– Мина! – ответил незнакомый боец, из покрытого инеем подшлемника которого торчали одни глаза, и мы, миновав «секрет», углубились в ничейно-враждебный лес.

Я посмотрел на часы. Было 12:41. Ладно. Будем считать, что за оставшееся до начала «операции» время мы эту пару километров героически преодолеем, если, конечно, не напоремся по дороге на засаду, как прошлой ночью. Это обстоятельство может сильно затруднить наше передвижение, а в худшем случае вообще сделать наш сегодняшний «великий поход» бесполезным.

В общем, «экспедиция» наша шла к заветной дороге, озираясь и стараясь держаться уже имеющихся следов. При свете дня стало видно, что натоптали в этом лесу действительно изрядно и с точки зрения перспектив наступить, к примеру, на противопехотную мину, идти по старым цепочкам следов было безопаснее. Не скажу, что снег был такой уж глубокий, но местами провалиться по колено можно было запросто. На моих глазах оступившийся (видимо, из-за изрядного веса пулемета) Воздвиженский шагнул резко в сторону и провалился левой ногой в снег практически по бедро. Некоторое время он матерился одними губами (все-таки есть понятие у человека), вытягивая свой, когда-то щегольский сапог наружу. По подобным причинам наше движение не могло быть слишком быстрым.

Окружающая тишина сильно нервировала, и я постоянно ожидал снайперского огня буквально из-за каждой елки, хотя мой «СНА» ничего и не показывал. Похоже, сегодня господа белофинны изменили тактику.

Потом я вроде бы услышал впереди некий металлический шум и, кажется, даже рев двигателей. Или показалось? Во всяком случае, Смирнова эти звуки почему-то не насторожили, и он не остановился.

Так или иначе, мы шли еще минут двадцать, и, наконец, Смирнов встал и поднял руку.

Все верно. Мы вышли примерно в то же место, где были прошлой ночью. Впереди, там, где предполагалась обочина дороги, замаячили между елей, в качестве характерного ориентира, куда более контрастные при свете зимнего дня остовы двух сгоревших танков и грузовика. Я поднял к глазам бинокль. Ну да, они самые, мы пришли куда нужно. Впереди обугленный БТ‐5, за ним дырявый БТ‐7 с перебитой гусеницей, потом закопченные рама и двигатель грузовой машины, а вокруг нас среди деревьев несколько серых мешков – окоченевших до каменного состояния трупов, – мрачно напоминая о том, что бывает с теми, кто зачем-то ходит к этой дороге.

Я посмотрел на часы – было 15:40. Будем считать, что мы быстро добрались.

– Рассредоточиться! – отдал я команду.

Бойцы резво, насколько позволял снег, рассыпались в стороны, образовав недлинную стрелковую цепь. Присев или улегшись за ближайшими деревьями, они приготовились к стрельбе. Кажется, финны не обнаружили нас первыми, и это давало некоторые шансы на успех.

Хотя где ее вообще искать, эту чертову засаду? Укрывшись за заснеженным еловым стволом, я снова поднял бинокль к глазам.

И, не успев толком осмотреться, неожиданно услышал где-то, мягко говоря, не слишком далеко, за подбитыми танками, характерный рев моторов и лязг гусеничных траков. Кажется, накануне мне все-таки не показалось. И шум накатывался со стороны «соседей». Да они что – совсем сбрендили? Уже пошли? Черт возьми, зачем? Почему на двадцать минут раньше оговоренного времени, стратеги херовы? У них что, часы не время, а исключительно соленость морской воды показывают, или этот бравый испанский капитан-орденоносец не поверил, что мы все-таки выйдем сюда? Это он зря – таки мы уже здесь. Но что толку, раз планы все вдруг взяли и поменялись? Даже если мы прямо сейчас начнем стрелять и пускать красные ракеты, они же все равно не успеют что-либо предпринять. И зачем что-то планировать, если даже сами «планировщики» собственные планы не соблюдают? Вот же дураки, мать их…

– Командир, наблюдаю танк противника в засаде, метров шестьсот от нас, – сказал шепотом подошедший ко мне Смирнов. – Правее той позиции, которую мы обнаружили ночью.

Прежде чем я успел отреагировать на эту информацию, лязг гусениц и шум моторов неудержимо приблизились. Героические подчиненные капитана Брячиславцева неудержимо перли прямиком навстречу собственной смерти.

Я потер лоб, включив «СНА», и осмотрел местность в бинокль. Да, на указанном Кюнстом новом месте действительно маячило над сугробами что-то вроде тщательно покрашенной белой краской танковой башни. Кстати, очень характерная башня, коническая, явно литая, с командирской башенкой и длинным тонким стволом пушки. Ну точно она – «Матильда», очень характерный танк, мало-мальски знающему человеку его трудно с чем-то спутать. Одновременно я начал наблюдать на другой стороне дороги, за деревьями справа и слева от танка не менее десятка красных тепловых отметок от «одушевленных целей». То есть реально их там явно было значительно больше, поскольку за деревьями просматривались далеко не все враги, которые там прятались. Ну да, чувствовалось, что здесь вражеские танки без «группы поддержки» точно не ходят…

– Второго танка нигде не видишь? – на всякий случай спросил я Кюнста. Не хватало еще каких-нибудь сюрпризов.

– Нет. Танк перед нами точно один. А вся пехота противника, похоже, сосредоточена на другой стороне дороги.

– Это очень хорошо, что он один. Блин, и времени совсем нет! – сказал я ему, вслушиваясь во все больше давящий на психику шум движущихся танков. – Слушай боевую задачу! Пока тут всерьез не началась стрельба, бери Кузнецова, скрытно подберитесь к танку противника на дистанцию выстрела из того, о чем мы с тобой говорили накануне. И постарайтесь зажечь этот танк до того, как он откроет огонь. Ваш отход мы прикроем. Сможете?

– Да.

– Тогда у меня все, действуйте. Огонь по танку открывайте без команды, как только дистанция стрельбы вам это позволит. Ну а потом, при отходе, если обнаружите противника, стреляйте во все, что движется. Ну а мы постараемся максимально долго не обнаруживать себя.

– Так точно, – казенно отрапортовал Смирнов тем же шепотом, после чего Кюнсты ушли. Я быстро потерял их из виду, а остальные бойцы, похоже, вообще не поняли куда и зачем они пошли, благо моего разговора с ним никто не слышал – все звуки заглушал механический шум.

И, разумеется, Кюнсты просто не смогли успеть до начала основной «баталии». Как-никак им надо было скрытно преодолеть шестьсот метров, но времени на это им никто не дал. Уже минут через пять или даже меньше после их ухода за подбитыми «бэтэшками» в бензиновом чаду замаячили новые идущие напролом танки. В бинокль было видно, что первым по дороге идет зеленый БТ‐7 с маленькой красной звездой на цилиндрической башне (явно вариант 1935 года) и двумя лупоглазыми фарами пониже люка мехвода. За ним катился Т‐26 с белым номером «309» на конической башне, но почему-то без пушки! Однако, приглядевшись и кое-что вспомнив, я понял, что это всего-навсего огнеметный ОТ‐130. На фига они его-то сюда притащили? Здесь же нет ни окопов, ни дотов! Или с какого-то перепугу рассудили, что он сможет пригодиться для огнеметных «плевков» по обочине дороги, с целью отпугивания финских стрелков? Интересно, а финны знают, что должны испугаться вот этого? За этими двумя танками медленно двигались три плохо видимых с моей позиции грузовика «ЗиС‐5». Передний – с бойцами в кузове (над кабиной торчали штыки, стволы, буденовки и каски, было в этом что-то от старых фильмов про Октябрьскую революцию), ну а два других тентованные, видимо, с ранеными. Разобрать, есть ли что-то дальше там, за грузовиками, я уже не смог, хотя, судя по всему, там были еще танки, или, по крайней мере, один танк. В общем, эти самоубийцы шли колонной, по сильно сузившейся из-за подбитых ранее машин дороге и не могли развить сколько-нибудь приличную скорость. Практически полигонные мишени типа «танк».

Головной БТ‐7 вильнул чуть в сторону, обходя сгоревшие танки, потом немного прибавил скорость и, затарахтев куда-то вперед себя башенным пулеметом (абсолютно бесприцельно, то ли для острастки, то ли просто для очистки совести), рванул вперед, прямиком навстречу гибели.

– Д-дых! – ударила бледным огнем, внеся некую новую ноту в монотонный механический шум, торчащая над снегом башня «Матильды», и БТ‐7, словно получивший сильный удар по морде боксер на ринге, резко мотнулся в нашу сторону. Танк выскочил из колеи, мгновенно зарывшись в глубокий снег (точнее сказать, снега там было не особо много, скорее такое впечатление создавала заснеженная до полной неразличимости придорожная канава) и подставив вражескому башнеру борт. А тот был не такой дурак, чтобы в такой ситуации мазать.

– Д-ды-дых! – выстрелила во второй раз пушка английского танка. Теперь коротко полыхнуло где-то над третьим катком «бэтэшки», и танк беспомощно замер, сразу как-то осев носом. Из его моторного отделения потянулся сизый, темнеющий дым.


В бинокль я видел, как открылись башенные и передний люк БТ‐7. Из дыма наружу торопливо вывалились три темные фигуры, и сквозь дым я с удивлением увидел прыгающую с башни на надгусеничную полку подбитой «бэтэшки» смутно знакомую личность в характерном кожаном реглане на меху и ребристом танкошлеме. Неужели товарищ Брячиславцев собственной персоной возглавил прорыв? Командир впереди на лихом коне? Однако даже Чапай в одноименном кино считал, что каждый раз скакать впереди эскадрона, крича «Ура! Даешь!» и размахивая «селедкой», все-таки не стоит – надо и в этом деле меру знать, иногда куда лучше руководить сражением с биноклем или картой в руках, стоя на какой-нибудь горушке. Ну что же, подобное геройство ему дорого обойдется.

И в этом я не ошибся. По спасающимся танкистам прицельно ударили молчавшие до этого момента финские стрелки и автоматчики. Двое танкистов, явно чином пониже (один в грязноватом полушубке, второй в ватнике и ватных штанах), оказались ребятами проворными и, отстреливаясь из своих «ТТ», сумели соскочить на снег и, явно избежав финских пуль, где ползком, а где на карачках, нырнули за подбитые танки. А вот индивиду в меховом реглане явно не повезло (а может, финны выполняли начальственную установку – бить в первую очередь командиров и, как они тогда выражались: «politrukki»), после первых же выстрелов он неловко взмахнул руками и рухнул с брони в снег лицом вниз, тяжело, как мешок с цементом. Почти наверняка убит.

Видя гибель головной машины, ОТ‐130 остановился, но его экипаж замешкался и не сориентировался. Хотя чего они смогли бы сделать? Со своей позиции они вражеский танк явно не видели. Более того, они даже не представляли, кто вообще по ним стреляет – противотанковая пушка, ПТР или танк (но в существование каких-то там вражеских танков здесь, как я уже успел понять, категорически не верили). Им надо было сдавать резко назад (возможно, в сочетании с дымом от горящего БТ это могло бы их спасти), но они то ли ждали команды, то ли не видели, что происходит у них позади, боясь протаранить и раздавить шедшие следом грузовики.

В общем, башня «Матильды» провернулась чуть в сторону, тамошний наводчик выстрелил в третий раз, и над ОТ‐130 сразу же вспухло грибовидное облако густого пламени – похоже, попадание пришлось в бак с огнесмесью.

Я никогда не думал, что танки могут гореть столь мощно и феерично – в моей журналистской практике из будущего так полыхали только бензовозы (пару раз доводилось наблюдать воочию подобные ДТП). Похожий на костер ОТ‐130 (поскольку его люки остались закрытыми и мне стало нехорошо при мысли о том, что стало с экипажем) замер на месте и тем самым полностью закупорил собой дорогу. Все. Финита ля комедия. Можно считать, что прорыв сорвался и финны добились чего хотели. Из-за горящих танков начался слабый и не слишком точный ружейно-пулеметный огонь по прятавшимся на обочине дороги финнам. Видимо, ехавшие в переднем грузовике бойцы успели спешиться.

– Огонь по противнику! – скомандовал я своим. – Цельтесь в их стрелков!

Ударили винтовки, застучал ДТ. Конечно, дистанция была великовата, нас и ближайших финнов разделяло минимум метров четыреста. Но раз уж сорвалось все остальное – хоть отвлечем часть огня на себя.

В общем, мои добровольцы стреляли, финны начали палить в ответ (винтовочные пули несколько раз ударили в стволы ближайших ко мне елок), а я продолжал смотреть в бинокль. Башня «Матильды» оставалась на прежнем месте, но начала медленно и угрожающе поворачиваться стволом в нашу сторону. Что толку-то? Ведь у них в боекомплекте отродясь не было фугасных снарядов, а для эффективной стрельбы их спаренного с пушкой пулемета далеко! Или будут по каждому из нас отдельной болванкой палить?

Между тем хаос на дороге усиливался. Кажется, один «ЗиС‐5» тоже загорелся, а спрыгнувшие с грузовика красноармейцы, похоже, не испытывали особого желания вступать в долгий огневой контакт с финнами и, все более хаотично паля перед собой, стремились отойти. По крайней мере, интенсивность и точность их огня начали ослабевать, а звук работающих моторов – отдаляться. Если так пойдет дальше – финны плюнут на них и возьмутся вплотную уже за нас.

И наконец-то произошло то, чего я ожидал. Жирная, ярко-малиновая, дугообразная зарница, чем-то похожая на сигнальную ракету, взметнулась словно откуда-то прямо из придорожного снега, в сторону английского танка. Комок огня, от одного взгляда на который резало глаза, упал куда-то позади видимой мне башни «Матильды». И там сразу же вспыхнуло.

Так вам, гадам, и надо! Огонь тут же дал эффект в виде столба черного дыма, а из распахнувшихся башенных люков «Матильды», толкая друг друга, с похвальной прытью полезли три человека в белых куртках с капюшонами и остроконечных меховых шапках – так же был одет и тот неизвестный, убитый нами накануне хмырь, командовавший вражескими пэтээровцами.

Понимая, что не успею скомандовать занятым перестрелкой бойцам, я опустил бинокль и ударил по вражеским танкистам из ППД. Далековато, но, кажется, в одного я точно попал, и он остался лежать где-то рядом со своей машиной, но к деревьям от танка почему-то все равно побежали трое. Интересно почему? И тут я вспомнил, что забыл про четвертого члена экипажа «Матильды», мехвода.

– Во горит! – повернулся ко мне оторвавшийся от прицельной планки своей «родимой, образца 1891/1930 гг.» излишне довольный Ададуров и тут же с некоторым удивлением спросил: – Товарищ майор, а что это?

Из этой реплики было понятно, что момент выстрела «Айнбрухом» по «Матильде», а равно и само попадание он, как и остальные бойцы, явно не заметил. И слава богу, если так, – чем меньше свидетелей, тем меньше потом идиотских вопросов!

– Если вы еще не поняли – это вражеский танк!

– Да ну! – еще больше удивился Ададуров.

– Вот тебе и да ну! Думаете, у белофиннов танков нет? А они есть! Даже если вы их и не видите!

– А чем это его? – спросил уже Воздвиженский, глядя на разгорающееся над «Матильдой» малиновое пламя. Вообще создавалось такое впечатление, что этот танк не просто горел, а прямо-таки плавился. Может, хитромудрый Кюнст что-то умолчал про побочные эффекты своего «радикального средства»?

– А трофейной английской противотанковой гранатой, – соврал я, стараясь быть убедительным. – Мы с разведчиками из 301-го лыжбата прошлой ночью принесли из поиска пару таких!

Дополнительных вопросов, к счастью, не последовало, а значит, мои ответы удовлетворили подчиненных.

Между тем перестрелка стихийно продолжалась. Теперь финская пехота перенесла практически весь огонь на нас, но и вражеской и нашей меткости сильно мешал уходящий зимний день и дым от горящих машин. Так что точностью вся эта стрельба особо не отличалась.

Потом, чуть в стороне, слитно ударили две СВТ, и несколько финских стрелков тут же успокоились. Видимо, по причине своей скоропостижной кончины. Кюнсты не мажут, им-то на дым вообще наплевать.

И действительно, откуда-то справа появился невозмутимый Смирнов с напарником.

– Задание выполнено! – доложил он.

– Вижу. От лица службы объявляю благодарность, товарищи разведчики!

– Служим трудовому народу! – слитно ответили чертовы киборги.

Ого, оказывается, они знают даже это! Хорошо же их проинструктировали перед отправкой. После подобного в разговоры о какой-то там «спешке и импровизации» верилось как-то не очень…

– Слушайте новый приказ, – сказал я Смирнову. – Вон там, возле только что подбитого БТ‐7, на снегу должен лежать капитан-танкист в кожаном меховом полупальто. Метнитесь по-быстрому туда. И, если он не убит, а только ранен – попробуйте вытащить его сюда!

– Так точно, – буркнул Смирнов.

После чего они оба вновь ушли столь же бесшумно, как и появились.

Зачем я им это приказал – сам не знаю. Хотел убедиться в том, что нежелательный свидетель мертв? Не думаю. Тем более что позднее я понял, что подобные опасения были излишни – те, кто тогда пропал без вести в этих гиблых лесах, мемуаров после себя точно не оставили. Всерьез решил спасти жизнь этому капитану? Это тоже вряд ли. Но при этом я знал, что Кюнсты с поставленной мной задачей справятся. Лишь бы в текущей шаткой диспозиции ничего не изменилось.

Но тут я тоже беспокоился зря – ни в какую атаку финны не рванули, не настолько же они дурные. Тем более, что потеря своего танка в их «домашнюю заготовку» явно не входила, и от самого этого факта вражеские командиры должны были впасть в некоторый ступор. Надо же доложить, получить новые приказы и прочее. А пока продолжился «обмен свинцовыми любезностями» в прежнем режиме ленивой перестрелки. В какой-то момент мне показалось, что финнов стало больше. Но потом в горящей «Матильде» сильно бабахнуло, и, глянув туда, я уже не увидел превратившейся из белой в черную башни танка. Рванул боекомплект? По идее, у них снаряды некрупного калибра и взорваться столь сильно они не должны. Или в дополнение к снарядам взорвалось еще и топливо? Все может быть. Так или иначе, с «Мотьки» действительно «сорвало панамку»? От взрыва, на который явно отвлеклись и финны, стрельба несколько утихла.

А потом, на сей раз откуда-то прямиком с тыла, появился Смирнов. Позади него маячил Кузнецов с винтовкой на изготовку. Быстро же они обернулись.

– Мне жаль, но ваш капитан-танкист убит наповал, – доложил Смирнов голосом реаниматолога, для которого чья-то очередная смерть всего лишь серые будни, и уточнил: – Одна из винтовочных пуль попала ему прямо в лоб.

И, словно в виде дополнительного доказательства, протянул мне массивную деревянную кобуру с чересплечным ремешком.

– Это было у него, – сказал Кюнст и добавил: – Документы я забирать не стал. Позади нас противника пока нет. Надо отходить.

Приняв принесенное, я понял, что видел такое неоднократно, но вот в руках подобные огнестрельные штучки, да еще и в полном комплекте, практически не держал. Кобура-приклад была выполнена из какого-то, несомненно, дорогого дерева и любовно отполирована. С внешней стороны в футляр кобуры была врезана то ли латунная, то ли медная (а вдруг вообще золотая?) табличка с замысловатой гравировкой: «El heroes de la batalla de Belchite». Язык испанский, все понятно. Я открыл кобуру и вытащил наружу (вокруг уже стало темнеть) вроде бы привычный тяжелый, длинноствольный «маузер». Большой, дальнобойный и многозарядный пистолет, столь полюбившийся и генералам и просто бандюкам по всему миру, от берегов Нактонгана до Гвалдаквивира. Волына, в свое время до неприличия растиражированная производителями и лицензионными подражателями и вроде бы даже побывавшая на обеих полюсах планеты, но, тем не менее, практически нигде и никогда не состоявшая на вооружении официально. В представлении людей конца XIX – начала XX века именно так должно было выглядеть идеальное оружие для состоятельного, одинокого путника (какого-нибудь рефлексирующего джентльмена-путешественника, ищущего в центре Африки очередной «затерянный мир») или ведущего собственную «тайную войну» типа (то есть шпиона, вроде сэра Лоуренса Аравийского), теоретически позволявшее ему отбиться от целой банды каких-нибудь диких и волосатых кочевников, вооруженных не слишком современными карамультуками.

Однако все-таки это был не совсем «маузер». Разглядев сбоку маркировку «Royal» patent 16561, я понял, что держу в руках испанский клон «маузера» от «Сулаика и Ко». В памяти всплыла строка из какого-то справочника – самозарядный, калибр 7,63 мм, магазин на 10 патронов.