Охота на тень
Часть 67 из 75 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Улла уселась в то же кресло, что и днём, держа свой костлявый палец на красной тревожной кнопке. Слово взял Лодде.
— Фру Санделл, — начал он. — В каком году вы вышли замуж?
Глаза её расширились от удивления, а взгляд неуверенно забегал по чёрно-белым фотографиям, которыми были увешаны стены.
— В каком году?
— Летом шестидесятого.
— Ларсу было три года?
Улла с сомнением кивнула.
— Прошу извинить за мой вопрос, но я должен его задать, — произнёс Лодде с несвойственным для себя тактом. — Кто был отцом Ларса?
Улла закрыла глаза и поспешно затрясла головой.
— Курт — единственный отец, который был у Ларса. Он его усыновил, когда мы поженились.
— Понимаю, — сказал Лодде, наклонился вперёд и положил руку на предплечье Уллы, а потом легонько погладил большим пальцем её морщинистую кожу.
— Мы не стали бы бередить старые раны, не будь в том острой необходимости, но нам необходимо знать, — продолжал он.
Слёзы показались в уголках глаз Уллы. Они покатились по её сморщенным щекам, и Улла зашмыгала носом. Одновременно она слегка покраснела, глядя на руку Лодде, которая всё ещё не отпускала её.
— Констебли должны понимать, что тогда было другое время, — заговорила она. — Это был такой скандал. Я ведь из хорошей семьи, и когда я оказалась в таком положении, мне было всего семнадцать. Мы, наши семьи, решили, что лучшим в той ситуации будет, если мои родители помогут растить Ларса. Но потом я встретила Курта, и всё встало на свои места.
Улла вытерла слёзы тыльной стороной своей дрожащей ладони.
— Я не понимаю, какое значение это имеет сейчас, — прошептала она.
— Кто биологический отец Ларса? — спросил Лодде.
Улла вздохнула.
— Мы сейчас не общаемся. Он платил алименты, во всяком случае, поначалу. Потом деньги стали приходить нерегулярно. Но у меня ведь был Курт, так что я не могла жаловаться.
Она немного помолчала и снова заговорила:
— И Ларс всегда считал Курта своим отцом, как мы и хотели.
— Кто? — повторил свой вопрос Лодде, придвинувшись ещё ближе.
Улла медленно покачала головой.
— Я не думаю, что будет какой-то вред, если я скажу сейчас, спустя столько лет. Но вы должны мне пообещать сохранить это в тайне. Ларс ничего не знает.
56
Как только Малин прыгнула в машину, она утопила педаль газа до упора и проехала пару сотен метров прочь от дома Эрика. Потом остановилась, дрожащими пальцами вытащила мобильный телефон и набрала Манфреда.
После пяти гудков вызов прервался. Малин снова набрала номер, но Манфред так и не взял трубку, так что она решила надиктовать сообщение.
— Привет, это Малин. Послушай. Я побывала у Эрика Удина. Его не было дома, но я кое-что нашла. В подвале. У него там вся стена обклеена вырезками о Болотном Убийце. Фотографии, интервью, статьи. Очень странно. Так делают только безнадёжные психопаты. Перезвони, когда прослушаешь. Я еду в участок.
Несколько тяжёлых капель ударились о ветровое стекло. Малин смотрела в темноту и думала об Эрике. Как он ходил взад-вперёд по кухне, бормоча, что не знает, кого ненавидеть теперь, когда он узнал правду о своей маме.
Потом Малин пришло на ум определение из профиля, созданного Ханне: эмоционально травмированная личность; ненавидит не женщин в целом, а именно матерей.
«Он вписывается по всем параметрам», — подумала Малин. «Все эти годы он ненавидел свою мать, потому что считал, что она его бросила».
Но Эрик не мог иметь отношения к убийствам и нападению в семидесятых, потому что тогда ему было всего пара лет от роду. А в середине восьмидесятых ему было четырнадцать. Но ведь четырнадцатилетний подросток не мог быть серийным убийцей?
Или мог?
Малин уставилась в темноту, утирая со лба капли дождя.
Слева простиралась гладь озера. Немного впереди справа виднелся контур дачного массива. Там в темноте светилось одинокое окошко.
«Ханне», — подумала она, внезапно вспомнив о сигнале, поступившем на горячую линию. О том, что женщину, похожую на Ханне, видели поблизости.
Когда Малин припарковала машину на небольшой разворотной площадке возле дач, дождь уже кончился, но туман никуда не делся. Он стелился над масляно-блестящей гладью озера, клубился вокруг ив, которые росли у кромки воды, и расползался всё дальше по берегу.
Малин посмотрела на дачи.
Около тридцати маленьких домишек, не намного больше детских игровых домиков, теснились на берегу между пляжем и трёхэтажными жилыми домами, которые отмечали границы Эстертуны. Домишки были окружены маленькими палисадниками, во многих из которых виднелись аккуратные насаждения и грядки. Большинство дач были законопачены на зиму — ставни закрыты, двери заперты засовами, а садовая мебель выстроена вдоль стен.
Не видно было ни души.
Малин пошла на свет, исходивший из окна домика посреди массива. Свернула с дорожки в чей-то сад, перелезла через пару заборов, и оказалась на нужной лужайке.
Несмотря на темноту, Малин обратила внимание, в каком запущенном состоянии находился дом. Краска местами облезла, а на крыше не хватало черепицы. Водосточная труба отвалилась со своего места под крышей и валялась на земле. Огромные нестриженые кусты, казалось, занимали собой всё пространство садика.
Малин не спеша стала пробираться к домику по высокой мокрой траве. Она петляла между разросшихся кустов и аккуратно перешагивала разбитую черепицу. В нескольких метрах от домика стояла старая ржавая бочка, наполненная кусками обугленной древесины, а чуть поодаль в земле виднелась глубокая яма. В земляной холмик возле ямы кто-то воткнул лопату.
Малин преодолела две ступеньки крыльца и постучала в дверь. Никто не открыл, и Малин ударом сшибла покосившуюся дверь с петель, а потом вошла внутрь.
В домике было на удивление тепло. Тепло исходило от маленькой дровяной печурки в углу. Её явно кто-то недавно растопил. На кухонном столе одиноко стояла настольная лампа с зелёным абажуром. Посреди комнаты валялся перевёрнутый деревянный стул с перекладинами, а рядом были разложены инструменты, словно кто-то собрался его чинить. На полу возле стула лежал открытый пакет с шоколадными маффинами.
— Ханне! — громко позвала Малин, прежде чем идти дальше.
Слева от печурки показалась дверь.
Малин аккуратно её приоткрыла. За дверью оказалась крошечная спальня. Стены там были оклеены обоями с цветочными гирляндами в зелёно-золотых тонах. Полотнища обоев повсюду отстали от стен и висели длинными лентами, которые слегка трепыхались на сквозняке. Прямо на полу лежал покрытый пятнами матрас.
Внезапно почувствовав, что за ней кто-то наблюдает, Малин резко обернулась. Однако позади неё никого не оказалось.
Там не было ни Эрика, ни незнакомца с ножом, ни безликого монстра, преисполненного безграничной ненависти.
Она вернулась к входной двери, открыла её и вышла на крыльцо. Пока её глаза привыкали к окружающей темноте, а предметы вновь обретали контуры, влажный промозглый воздух тут же проник сквозь свитер Малин, и она поёжилась от холода.
К домику примыкала какая-то пристройка. Малин включила свой карманный фонарик и отправилась к этой кособокой хижине, тщательно выбирая, куда ставить ногу. Тем не менее, она ухитрилась наступить прямо на упавшую черепицу, и жуткий треск прорезал тишину осеннего вечера.
Малин немедленно выключила фонарь, замерла и прислушалась.
Ничего.
Только ветки кустов легонько царапали стёкла, да упрямо стучали попадавшие в прорехи на крыше капли дождя.
Прежде чем пойти дальше, Малин засунула руку в карман и достала мобильник, чтобы отключить звук. Затем так тихо, как только могла, она прокралась к пристройке. Там было две двери — на одной из них висела треснувшая табличка с сердцем, а вторая была заперта на тяжёлый навесной замок.
Малин пошла к запертой двери. Она принялась озираться вокруг, одновременно обшаривая руками пространство за наличником. Ей за шиворот немедленно посыпались листья и хвоя. Нагнув голову, чтобы отряхнуть мусор, Малин заметила у стены разбитый горшок с давно погибшей пеларгонией. Она наклонилась и пощупала влажную землю в горшке. Потом присела на корточки и осторожно провела рукой вокруг донышка.
И там — под большим черепком — лежал ключ.
57
Фагерберг одиноко сидел в своей гостиной, держа в руке стакан виски, и размышлял над своей долгой жизнью.
— Две вещи хотелось бы мне увидеть перед смертью, — произнёс он, серьёзно кивая портрету жены. — Как возьмут Болотного Убийцу и как найдут того, кто застрелил Улофа Пальме. Именно в таком порядке, если будет позволено.
Фагерберг думал об Эрике Удине, который побывал у него на днях. С лихорадочным взглядом тот задавал Фагербергу весьма конкретные вопросы и усердно записывал ответы.
Фагерберг теперь знал, что поимка преступника — дело времени.
Потом он поставил стакан на стол и взял в руки книгу Отто Венделя «Мёртвые должны заговорить». Он хотел ещё раз прочитать о граммофонном убийстве. Из всех историй потрёпанной старой книжки это была самая любимая история Фагерберга.
Но едва он взял книгу в руки, как его пронзила резкая боль за грудиной. Фагербергу показалось, будто неимоверная тяжесть упала ему на грудь, или будто его обмотали невидимой липкой лентой, так что невозможно стало дышать.
«Не время, — сказал себе Фагерберг. — Не сейчас».
И потянулся за телефоном, чтобы вызвать помощь.
— Фру Санделл, — начал он. — В каком году вы вышли замуж?
Глаза её расширились от удивления, а взгляд неуверенно забегал по чёрно-белым фотографиям, которыми были увешаны стены.
— В каком году?
— Летом шестидесятого.
— Ларсу было три года?
Улла с сомнением кивнула.
— Прошу извинить за мой вопрос, но я должен его задать, — произнёс Лодде с несвойственным для себя тактом. — Кто был отцом Ларса?
Улла закрыла глаза и поспешно затрясла головой.
— Курт — единственный отец, который был у Ларса. Он его усыновил, когда мы поженились.
— Понимаю, — сказал Лодде, наклонился вперёд и положил руку на предплечье Уллы, а потом легонько погладил большим пальцем её морщинистую кожу.
— Мы не стали бы бередить старые раны, не будь в том острой необходимости, но нам необходимо знать, — продолжал он.
Слёзы показались в уголках глаз Уллы. Они покатились по её сморщенным щекам, и Улла зашмыгала носом. Одновременно она слегка покраснела, глядя на руку Лодде, которая всё ещё не отпускала её.
— Констебли должны понимать, что тогда было другое время, — заговорила она. — Это был такой скандал. Я ведь из хорошей семьи, и когда я оказалась в таком положении, мне было всего семнадцать. Мы, наши семьи, решили, что лучшим в той ситуации будет, если мои родители помогут растить Ларса. Но потом я встретила Курта, и всё встало на свои места.
Улла вытерла слёзы тыльной стороной своей дрожащей ладони.
— Я не понимаю, какое значение это имеет сейчас, — прошептала она.
— Кто биологический отец Ларса? — спросил Лодде.
Улла вздохнула.
— Мы сейчас не общаемся. Он платил алименты, во всяком случае, поначалу. Потом деньги стали приходить нерегулярно. Но у меня ведь был Курт, так что я не могла жаловаться.
Она немного помолчала и снова заговорила:
— И Ларс всегда считал Курта своим отцом, как мы и хотели.
— Кто? — повторил свой вопрос Лодде, придвинувшись ещё ближе.
Улла медленно покачала головой.
— Я не думаю, что будет какой-то вред, если я скажу сейчас, спустя столько лет. Но вы должны мне пообещать сохранить это в тайне. Ларс ничего не знает.
56
Как только Малин прыгнула в машину, она утопила педаль газа до упора и проехала пару сотен метров прочь от дома Эрика. Потом остановилась, дрожащими пальцами вытащила мобильный телефон и набрала Манфреда.
После пяти гудков вызов прервался. Малин снова набрала номер, но Манфред так и не взял трубку, так что она решила надиктовать сообщение.
— Привет, это Малин. Послушай. Я побывала у Эрика Удина. Его не было дома, но я кое-что нашла. В подвале. У него там вся стена обклеена вырезками о Болотном Убийце. Фотографии, интервью, статьи. Очень странно. Так делают только безнадёжные психопаты. Перезвони, когда прослушаешь. Я еду в участок.
Несколько тяжёлых капель ударились о ветровое стекло. Малин смотрела в темноту и думала об Эрике. Как он ходил взад-вперёд по кухне, бормоча, что не знает, кого ненавидеть теперь, когда он узнал правду о своей маме.
Потом Малин пришло на ум определение из профиля, созданного Ханне: эмоционально травмированная личность; ненавидит не женщин в целом, а именно матерей.
«Он вписывается по всем параметрам», — подумала Малин. «Все эти годы он ненавидел свою мать, потому что считал, что она его бросила».
Но Эрик не мог иметь отношения к убийствам и нападению в семидесятых, потому что тогда ему было всего пара лет от роду. А в середине восьмидесятых ему было четырнадцать. Но ведь четырнадцатилетний подросток не мог быть серийным убийцей?
Или мог?
Малин уставилась в темноту, утирая со лба капли дождя.
Слева простиралась гладь озера. Немного впереди справа виднелся контур дачного массива. Там в темноте светилось одинокое окошко.
«Ханне», — подумала она, внезапно вспомнив о сигнале, поступившем на горячую линию. О том, что женщину, похожую на Ханне, видели поблизости.
Когда Малин припарковала машину на небольшой разворотной площадке возле дач, дождь уже кончился, но туман никуда не делся. Он стелился над масляно-блестящей гладью озера, клубился вокруг ив, которые росли у кромки воды, и расползался всё дальше по берегу.
Малин посмотрела на дачи.
Около тридцати маленьких домишек, не намного больше детских игровых домиков, теснились на берегу между пляжем и трёхэтажными жилыми домами, которые отмечали границы Эстертуны. Домишки были окружены маленькими палисадниками, во многих из которых виднелись аккуратные насаждения и грядки. Большинство дач были законопачены на зиму — ставни закрыты, двери заперты засовами, а садовая мебель выстроена вдоль стен.
Не видно было ни души.
Малин пошла на свет, исходивший из окна домика посреди массива. Свернула с дорожки в чей-то сад, перелезла через пару заборов, и оказалась на нужной лужайке.
Несмотря на темноту, Малин обратила внимание, в каком запущенном состоянии находился дом. Краска местами облезла, а на крыше не хватало черепицы. Водосточная труба отвалилась со своего места под крышей и валялась на земле. Огромные нестриженые кусты, казалось, занимали собой всё пространство садика.
Малин не спеша стала пробираться к домику по высокой мокрой траве. Она петляла между разросшихся кустов и аккуратно перешагивала разбитую черепицу. В нескольких метрах от домика стояла старая ржавая бочка, наполненная кусками обугленной древесины, а чуть поодаль в земле виднелась глубокая яма. В земляной холмик возле ямы кто-то воткнул лопату.
Малин преодолела две ступеньки крыльца и постучала в дверь. Никто не открыл, и Малин ударом сшибла покосившуюся дверь с петель, а потом вошла внутрь.
В домике было на удивление тепло. Тепло исходило от маленькой дровяной печурки в углу. Её явно кто-то недавно растопил. На кухонном столе одиноко стояла настольная лампа с зелёным абажуром. Посреди комнаты валялся перевёрнутый деревянный стул с перекладинами, а рядом были разложены инструменты, словно кто-то собрался его чинить. На полу возле стула лежал открытый пакет с шоколадными маффинами.
— Ханне! — громко позвала Малин, прежде чем идти дальше.
Слева от печурки показалась дверь.
Малин аккуратно её приоткрыла. За дверью оказалась крошечная спальня. Стены там были оклеены обоями с цветочными гирляндами в зелёно-золотых тонах. Полотнища обоев повсюду отстали от стен и висели длинными лентами, которые слегка трепыхались на сквозняке. Прямо на полу лежал покрытый пятнами матрас.
Внезапно почувствовав, что за ней кто-то наблюдает, Малин резко обернулась. Однако позади неё никого не оказалось.
Там не было ни Эрика, ни незнакомца с ножом, ни безликого монстра, преисполненного безграничной ненависти.
Она вернулась к входной двери, открыла её и вышла на крыльцо. Пока её глаза привыкали к окружающей темноте, а предметы вновь обретали контуры, влажный промозглый воздух тут же проник сквозь свитер Малин, и она поёжилась от холода.
К домику примыкала какая-то пристройка. Малин включила свой карманный фонарик и отправилась к этой кособокой хижине, тщательно выбирая, куда ставить ногу. Тем не менее, она ухитрилась наступить прямо на упавшую черепицу, и жуткий треск прорезал тишину осеннего вечера.
Малин немедленно выключила фонарь, замерла и прислушалась.
Ничего.
Только ветки кустов легонько царапали стёкла, да упрямо стучали попадавшие в прорехи на крыше капли дождя.
Прежде чем пойти дальше, Малин засунула руку в карман и достала мобильник, чтобы отключить звук. Затем так тихо, как только могла, она прокралась к пристройке. Там было две двери — на одной из них висела треснувшая табличка с сердцем, а вторая была заперта на тяжёлый навесной замок.
Малин пошла к запертой двери. Она принялась озираться вокруг, одновременно обшаривая руками пространство за наличником. Ей за шиворот немедленно посыпались листья и хвоя. Нагнув голову, чтобы отряхнуть мусор, Малин заметила у стены разбитый горшок с давно погибшей пеларгонией. Она наклонилась и пощупала влажную землю в горшке. Потом присела на корточки и осторожно провела рукой вокруг донышка.
И там — под большим черепком — лежал ключ.
57
Фагерберг одиноко сидел в своей гостиной, держа в руке стакан виски, и размышлял над своей долгой жизнью.
— Две вещи хотелось бы мне увидеть перед смертью, — произнёс он, серьёзно кивая портрету жены. — Как возьмут Болотного Убийцу и как найдут того, кто застрелил Улофа Пальме. Именно в таком порядке, если будет позволено.
Фагерберг думал об Эрике Удине, который побывал у него на днях. С лихорадочным взглядом тот задавал Фагербергу весьма конкретные вопросы и усердно записывал ответы.
Фагерберг теперь знал, что поимка преступника — дело времени.
Потом он поставил стакан на стол и взял в руки книгу Отто Венделя «Мёртвые должны заговорить». Он хотел ещё раз прочитать о граммофонном убийстве. Из всех историй потрёпанной старой книжки это была самая любимая история Фагерберга.
Но едва он взял книгу в руки, как его пронзила резкая боль за грудиной. Фагербергу показалось, будто неимоверная тяжесть упала ему на грудь, или будто его обмотали невидимой липкой лентой, так что невозможно стало дышать.
«Не время, — сказал себе Фагерберг. — Не сейчас».
И потянулся за телефоном, чтобы вызвать помощь.